Сын мужика из глухой провинции Ломоносов “стал разумен и велик” “по своей и Божьей воле”. И юноше, вступающему в жизнь, его путь может служить путеводной звездой. Он доказал, что и гадкий утенок может стать прекрасным лебедем. Победить в споре с судьбой помогла неукротимая жажда знаний. Мальчик, с десяти лет вынужденный зарабатывать на жизнь, сумел сам осилить премудрости “Грамматики” М. Смотрицкого и “Арифметики” Л. Магницкого - единственных доступных ему учебников, не считая “Псалтири” С. Полоцкого, под аккомпанемент попреков мачехи, требовавшей от отца образумить отрока - отучить от чтения книг.
Характер Ломоносова сформировался в суровых условиях русского севера. В долгих морских походах он впитал народную мудрость, слушая рассказы бывалых артельщиков, героические старинные песни. В жестоких схватках со стихией закалилась его воля. Загадки природы, суровые красоты северных широт побуждали юношу к размышлениям, пробуждая жажду знаний. Пытливый ум не давал покоя: почему летом солнце не покидает небесного свода, а зимой на землю опускается долгая ночь, откуда берутся всполохи северного сияния, какова природа молний? А когда узнал от учителя-дьячка, что ответ можно получить в ученых книгах, написанных по-латыни, его судьба определилась. Каким отчаянным, каким решительным надо было быть, какой жаждой знаний томиться, чтобы отважиться зимой с узелком в руках да тремя рублями в кармане, взятыми в долг у соседа, отправиться за тысячу верст в Москву. И не случить в ту пору рыбного обоза, он и один прошел бы эти версты, прекрасно сознавая, что для крестьянского сына закрыты врата всех учебных заведений страны. И он скрыл свое происхождение... И в 19 лет сел за ученическую парту.
И добился своего: Славяно-греко-латинская академия (за первый год закончил три класса и овладел латынью настолько, что мог писать стихи!), университеты в Германии, где изучал химию, металлургию и горнорудное дело. За полгода он написал диссертацию по математике, одновременно увлекаясь химией, занимаясь с Вольфом... Он не ограничивался книжными знаниями, но интересовался и производством, ремеслами, мастерил приборы, спускался в рудники и ставил опыты.
Трудно переоценить, сколько сделал Ломоносов во славу отечественной науки и литературы. У него было столько планов, но на помощь императрицы рассчитывать не приходилось - другие заботы были у Елизаветы Петровны. И Ломоносов, желавший видеть в ней преемницу дел ее великого отца, в знаменитой “Оде на день восшествия...” показывает Елизавете пути процветания государства российского: все богатства страны могут быть открыты и освоены с помощью науки. Ее надо развивать. И это не только слова поэта, но и выбор гражданина. И здесь архангельский мужик доказал: и один в поле воин. Удивительно, за год (1744) он создал три солидных научных труда по химии, физике и горнорудному производству. Боролся с засильем иноземцев в Академии, мог в одиночку противостоять беззастенчивым интриганам, которые лезли управлять наукой. Заботясь о будущем России, о тех, кто будет продолжать им начатое дело, приложил все силы для открытия в Москве первого российского университета...
“Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения, - писал А.С. Пушкин, неоднократно обращавшийся к творческому и научному наследию Михаила Васильевича. - ...Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник: первый углубляется в историю Отечества, утверждает правила общественного языка его, дает законы и образцы классического красноречия, с несчастным Рихманом предупреждает открытия Франклина, учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мозаическими произведениями и, наконец, открывает нам истинные источники нашего поэтического языка”.
“Петром Великим русской литературы” назвал Ломоносова В. Белинский.
Разработанная им теория трех штилей способствовала упорядочению бурно развивающейся русской речи. А переложенные им псалмы были наглядным пособием по “стихотворному языку нашему”. А сколько гордости, сколько любви звучит в знаменитых словах Михаила Васильевича, написанных в предисловии к его же “Российской грамматике”! Помните: ежели бы Карл Пятый “был искусен российскому языку”, то нашел бы в нем ”великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображении краткость греческого и латинского языка”.
Удивительно, но на одном из поворотов судьбы Россия могла потерять ученого-энциклопедиста. На постоялом дворе близ Дюссельдорфа офицеры, вербовавшие рекрутов в гвардию прусского короля, соблазнившись богатырским ростом и здоровым видом Ломоносова, подсыпали ему в кружку снотворное. И он проснулся утром в казарме с красным воротником на шее. Рискуя жизнью, бежал: вылез в окно, переплыл ров и скрылся в поле, счастливо избежав погони и участи прусского солдата.
А духом ученый был еще сильнее. ”Умел за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей, - отмечал Пушкин. - ...С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он драл за уши пажей; в Академии, где... не смели при нем пикнуть”.
Сам Ломоносов писал Григорию Теплову - посредственному ботанику, но ловкому придворному, доверенному лицу президента Академии К. Разумовского: “Я спрашивал и испытывал свою совесть. Она мне ни в чем не зазрит сказать Вам нынче всю истинную правду. Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания Правосудия и Всемогущего Промысла, который не лишил меня дарования и прилежания в учении и ныне дозволил случай, дал терпение и благородную упрямку и смелость к распространению наук в Отечестве, что мне всего в жизни моей дороже.” Что к этому можно добавить?