Андрей Осипов-Другой.
Закрыть Америку.
Постоптимистический роман
Редакция 2012 года.
-Братцы! Смотрите! Я уже, между прочим, у вас маленько тут совсем!
-Ерунда! Начинаем с ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ ГЛАВЫ.
… И только ядовито-желтый свет взошедшей луны освещал пустынную дорогу.
Сдерживать слезы больше не было сил, и Сэм Хенсли, трясясь от рыданий, уткнулся в гриву своей кобылы.
- Сью! Дружочек ты мой! Как же так?! Как же мне теперь жить с этим?!
Лошадь попыталась повернуть голову, но, видно передумав, тихо заржала. Ее первый друг и любимый хозяин, белокурый великан, одними руками задушивший напавшего гризли, впервые плакал при ней.
- Ты не понимаешь! Ты же ничего не понимаешь, Сью!
Лошадь замедлила бег и недовольно замотала головой, как бы подтверждая слова хозяина.
- Ведь он, Сью… О боже, дай мне сил! Сью! Ведь Джексон оказался женщиной! Какое несчастье, правда?! Ты одна можешь меня понять! Но не понимаешь. Нет, не понимаешь.
Лошадь остановилась. Она в первый раз видела своего хозяина таким слабым и беззащитным.
- Ты поплачь, Сэм Хенсли. Ведь страдание очищает душу. Плачь, бедный мой ковбой! Легче станет, - ласково промолвила лошадь. Но сама она, опять негромко заржав, подумала другое:
- Так тебе и надо, пидор позорный! Теперь будешь знать, каково мне с тобой!
Только подумала, но не выдала хозяину своей обиды.
- Нам надо двигаться на север, дорогой ты мой человек, - тихо продолжала лошадь.
- Нам там будет лучше. Много зелени и воды. Там лежат кости твоих и моих предков. Поедем туда, Сэм Хенсли! Поедем, а? Мы еще сможем все исправить, - нежно закончила она.
Ковбой слез с лошади, взял ее под узду и внимательно посмотрел в ее огромные, блестящие при лунном свете глаза. На секунду ему показалось, что Сью тоже плачет.
Сэм ласково погладил ее по морде и поцеловал во влажные ноздри.
- Что ж, решай сегодня сама, девочка моя. Если ты так хочешь, пусть будет по-твоему.
- О, Сэм! – восторженно прошептала лошадь. Еще никогда ковбой не слышал в ее голосе столько всего сразу.
- Что ж, красавица моя! Видать, так нам с тобой суждено, - и, тихо ущипнув лошадь за ухо, он медленно повел ее по ночной дороге навстречу поднимающейся луне. Свет ее уже не был таким ядовитым, да и сама она стала меньше и ярче.
Пусть так! Мы уважаем их выбор. И именно поэтому дальнейшее действие этой правдивой истории автор переносит в Россию. Временно, до лучших времен.
ГЛАВА I.
НАЧАЛО.
Обычным летним утром к воротам особняка с известным в народе названием Норки 909 подъехала черная машина с мигалкой. Прямо скажем, добротная машина, хоть и иностранного производства. В салоне, кроме водителя, за звуконепроницаемой перегородкой сидели два человека. И тот и другой широкой общественности хорошо знакомы, хоть и с разных сторон. Поскольку второй выступал в роли гостя, то и представим сначала его.
Это был всеми любимый актер Кутанов, тот самый Петрович, генерал, я бы сказал, мужчина как таковой. Другой тоже всем известен. И, конечно же, это пресс-секретарь президента Лисицын, уставший оправдываться за своего шефа. С другой стороны, почему «конечно же»… Силой его, что ли, загнали на этот пост, усадили в эту машину. А ему, действительно, в то время доставалось, особенно от журналистов. Но в то утро о предстоящих событиях не знал еще никто, или почти никто. По крайней мере, так тогда думали.
Кутанов всю дорогу до Норок 909 пытался выведать у пресс-секретаря, зачем, собственно, его так неожиданно, ранним утром, весьма настойчиво подняли с постели и так же настойчиво повезли неизвестно куда, хоть и сказали, что к президенту Рельсыну.
- Не на расстрел ли по ошибке?
На все дальнейшие вопросы следовал опять же весьма категоричный ответ: «Скоро все узнаете».
И вот уже у ворот президентской дачи Лисицын неожиданно заговорил сам:
- У вас какое воинское звание? Кажется, старший лейтенант?
- Так точно! Старший лейтенант в отставке, - от неожиданности или с перепугу козырнув четко, по военному, ответил Кутанов.
- А как бы вы отнеслись к решению президента присвоить вам внеочередное звание генерал-майор? – улыбаясь, спросил пресс-секретарь.
«Ленин...- тут и сел старик». Примерно так же отреагировал и Кутанов. Он даже попытался открыть дверь и на ходу выскочить из машины, но она уже безо всякой проверки въезжала на суперохраняемую территорию. Даже офицер охраны в то утро почему-то старался не смотреть на затемненные стекла автомобиля.
- Вы зря так волнуетесь! - попробовал успокоить актера Лисицын. - Можно же отказаться. Но дело, которое вам хотят поручить, это дело не простое. Мы же знаем, что вы настоящий патриот России, а не дежурный скоморох, каких сейчас развелось немало. Поэтому и обращаемся именно к вам. Это может показаться странным, но среди военных и в ФСБ мы не нашли человека, более подходящего для этой секретной миссии. Именно потому, что вы человек такой известный и заметный, никому и в голову не придет, что артист выполняет какое-то секретное задание. А дело предстоит такое, что если наш народ об этом узнает, импичментом президенту уже не отделаться. Тут психушкой попахивает. Но, повторяю, вы не волнуйтесь.
- А я и не волнуюсь, - буркнул Виктор Петрович, еще сильнее прижимаясь к двери машины. В голове у него в этот момент творилось нечто невообразимое. Суммировать обрывки мыслей актера рискну примерно так:
- Ясно! Хотят из меня камикадзе сделать. Никиту нашли! На хер мне это сдалось! - и опять задергал ручку двери, прямо скажем, струхнувший Петрович.
Тем временем, машина подъехала к красивому двухэтажному зданию и бесшумно остановилась.
- Все! Кайки! Живым не выпустят. Слишком много знаю, - правильно, по-военному, оценил ситуацию будущий генерал Кутанов.
Этот серьезный, основательный мужчина, сыгравший столько ролей и запомнившийся зрителям, как тот самый долгожданный настоящий мужик, понимал в тот момент, что влип в историю, из которой есть только один выход. Подчиниться и соглашаться на все, что предложат выполнить. Лишь бы вырваться, а там посмотрим.
- Я вам ни Михоэлс какой-нибудь. Давай, веди меня к своему президенту! – внезапно, спокойно улыбаясь, неторопливо, отчетливо проговорил актер, поворачиваясь к пресс-секретарю.
- Все! К черту! Надо валить отсюда, - так же внезапно, на мгновение отключившись, подумал чиновник.
- Хоть в Ватикан, хоть в любой конгостинополь!
Но эмоции эмоциями, а должность - безбилетным проездом с президентом, и уже через десять минут он, как Штирлиц, отправивший пастора Шлага через Альпы, будет нестись в этой дьявольской машине с мигалкой на очередную пресс-конференцию, рассказывать таким же, в сущности, как и он сам, что в стране все в порядке, все под контролем. Но сейчас, ничего не отвечая актеру, он сидел, уставившись в затылок безмолвного водителя, и молчал. За линию фронта не хотелось.
- Ну так что, передумали мне генерала давать? - мгновенно почувствовав состояние пресс-секретаря, перешел в наступление актер.
- Ах да, сейчас, - вздрогнув, вернулся на землю Лисицын. - Сейчас за вами выйдут. Я вам напоследок вот что посоветую. Соглашайтесь на все, что предложат, а там, может, ишак умрет, а может, о вас просто забудут. В общем, не пропадете. Кстати, это за вами.
По ступенькам к машине спускался человек, как известно, очень многое решавший в этой стране. Он шел один, улыбаясь зеркальным стеклам автомобиля. Выскочивший водитель открыл дверь, и Кутанов оказался перед главой президентской администрации Владимиром Константиновичем Сараевым.
- А мы с президентом уж вас заждались, уважаемый Виктор Петрович. Долго спите, - нехорошим ласковым голосом поприветствовал актера Сараев и, взяв вновь оцепеневшего Петровича под руку, повел его вверх по ступенькам знаменитого здания.
- А это... попрощаться?
Но странно, такое оцепенение, такое оцепенение, такое... Актер даже не смог повернуть голову вслед уже отъехавшей машине и лишь покорно переставлял ноги со ступеньки на ступеньку. Все, что ему удалось в эти секунды, так это с тоской посмотреть на закрывшуюся за ним парадную дверь.
- Посидите минутку здесь, - все так же ласково сказал Сараев, подводя вконец растерявшегося человека к одному из стоящих вдоль стен холла кресел.
- Вот журнальчик, извините, не захватил, - уже уходя, бросил Сараев.
- Н-да! Такую рольку я еще не вел, - с трудом выдавил из себя Виктор Петрович, когда офицер охраны закрыл за главой президентской администрации массивную дверь с гербом.
Странно, но именно эта тяжелая дверь, эти офицеры охраны, наконец, этот глава, имя которого связывали почти со всеми самыми громкими скандалами за последние пару лет, помогли Кутанову успокоиться. Там, за дверью, сидит бывший его кумир. Сидит, окруженный всей своей камарильей, отгородившись заборами и охраной от избравшего его народа.
- Мы так вам верили, родной товарищ... Эх!.. - опять тяжело выдавил Виктор Кутанов. - Но я спрошу у вас... Я спрошу...
ГЛАВА II.
ОШИБКА ПРЕЗИДЕНТА.
Виктор Кутанов давно снимался в кино. Считать сыгранные им роли сейчас не стоит. Главное то, что в свои пятьдесят лет он стал суперзвездой. И стал недавно. Предпоследний фильм с его участием «А звери здесь тихие» и снятое на волне оглушительного успеха продолжение со вполне естественным названием «А рыба здесь тихая», сделали его всенародным любимцем. Решение режиссера привлечь к съемкам не профессиональных актеров, а приятелей и знакомых Кутанова, принесло фильмам блестящий успех.
На гребне «новой волны» в кинематографе, названной «игра без игры», снимаются и уже сняты другими режиссерами и другие ленты, но пока все это похоже лишь на слабые потуги. Вроде и пьют, и дерутся, и трахаются, но без огонька, без души.
К самому Кутанову на многочисленных встречах зрители обращались не иначе, как «Петрович! Генерал!» А в остальных персонажах многие узнавали себя. Рассказывали смешные истории, которые можно было бы использовать в следующих фильмах.
Предложения сниматься сыпались со всех сторон. Но Кутанов, чувствуя, что успех последнего фильма держится лишь на славе «Зверей», к предложениям сниматься относился очень и очень серьезно. Хотя неожиданно предложенный сценарий всемирно известного шведского режиссера Криса Болдрака его очень заинтересовал. А предлагалось сняться с той же компанией непрофессиональных актеров в двух фильмах с ориентировочными названиями «Сказание о карельских скалах» и «Молчание о карельских шхерах», где все главные действующие лица представлены с точки зрения неубитых зверей и сорвавшихся с крючка рыб. Материал был настолько интересен, что, не дожидаясь формального предложения, почти вся будущая труппа, ни о чем не договариваясь, стала собираться все чаще и чаще у кого-нибудь из приятелей. За жаркими спорами до утра на кухнях обсуждали, кто ближе сорвавшемуся окуню. Всегда ли во всем стоит винить того, кто со спиннингом? А может, и тот, кто на веслах, тоже несет свой груз ответственности. «Следак» доказывал, что, например, «чухонцы» пойманную рыбу всегда выпускают. Но по предложению какого-то клуба, ставят на хвост личное клеймо и из спортивного интереса какое-то время держат улов в садке. И, кажется, он же попутно доказал, что взрослые медведи пить спиртное не могут вообще. Иначе, мол, у них развивается мания преследования. Приносили какие-то вырезки из старых газет и книги, и дружок по прозвищу «Мент» даже настоял на изучении всеми вероятными главными действующими лицами учебников по рыбоводству и ветеринарии. Это, по его убеждению, должно помочь им всем лучше понять психологию как зверей, так и рыбей, то есть рыб, конечно. Да, да! Именно психологию рыб, идущих или не идущих в сеть. Что, в сущности, ими движет? Короче, полный бред, но по сценарию так и надо. «Ты шизей еще, моя макушка. Нам без этого сейчас никак». Планы, планы, планы…
Вот и накануне все разъезжались только в третьем часу ночи. А теперь, в десять утра, Кутанов сидел в приемной президента в Норках 909 и, сам не заметив с какого момента, напевал себе под нос «Что день грядущий мне готовит». Это из арии Ленского, попавшего в скверную передрягу.
Неожиданно дверь открылась. Из нее вышел улыбающийся президент и со словами «Ну где тут наш супер-пупер?»,- тяжело двинулся к сидящему Кутанову. Тот хотел было обидеться, но президент так тепло, по-отечески улыбался, что актер вскочил и сам заулыбался, что было сил. Ему даже захотелось поцеловаться.
-Здесь! Здесь наш пупер-супер, здесь готовый, - передразнивая президента, пропел он почему-то.
- А коли решил наконец-то навестить, пошли к камину. Пошли, генерал, разговор у нас серьезный, - уже строго сказал президент. Только сейчас Кутанов заметил в руках президента спиннинг Инстанд фишермен, плюс пять долларов с доставкой. Тот самый знаменитый разрекламированный спининг, с которым в обед даже в Нью-Йорке можно вытащить пару окуньков. «Хорошая вещь! - подумал Виктор Петрович. - Только, что же ему окуней прямо в кабинете насаживают?»
Президент, как бы читая мысли актера, пояснил:
- Мне двигаться необходимо, а этот Сараев из дома не выпускает. Заботится он обо мне так. Всех родственников на свою сторону перетянул. Ну, так я его за это по кабинету гоняю. А то сплошные зацепы. Блесен не напасешься! Тут ведь чем дальше забросишь, тем больше вероятность его за задницу подцепить. Бздык и на засол!
- Ну ладно, садись! А то еще подумаешь, что президент всех россиян совсем с ума сбрендил. Садись, пей свой сок, дружище, и слушай. Садитесь, Сараев, и вы, впрочем, вам приглашение не требуется.
Рельсын тоже поудобнее уселся в кресло и, как говориться, сделал паузу. Во время своей паузы он, почти не мигая, смотрел на огонь в камине, время от времени тяжело вздыхая.
Неловкое молчание нарушил Сараев:
- Вы нас извините, что так рано подняли без предупреждения. Просто Борис Николаевич очень рано встает, а с ним и я. Это никакой не рецидив сталинщины. Биоритм. А дело действительно очень серьезное. Для начала ознакомьтесь.
Сараев протянул Кутанову лист с гербом Российской Федерации. Актер успел лишь разглядеть среди текста свою фамилию.
- Что?! Зачем это?! Я тут ни при чем! Мне эти ваши дела ни к чему, - быстро заговорил он, отталкивая от себя бумагу, но тут же вспомнил совет пресс-секретаря, со всем соглашаться.
- Что это? - прервав сам себя, спросил он.
- Возьмите и спокойно прочитайте. Это приказ министра обороны о присвоении вам внеочередного звания генерал-майор. Кстати, это инициатива президента, а не моя. Вы же знаете, что Борис Николаевич в трудных ситуациях всегда умеет находить блестящие решения, не так ли?
- Ничего они со мной не сделают! Я им живой нужен, - вдруг отчетливо понял Кутанов. – Интересно, зачем? – додумывал он.
- Ну, а что уж сразу не маршала? Почему всего лишь генерала? - прямо на глазах наглел он.
- Вы нас интересуете, как генерал, - все так же нехорошо улыбаясь, ответил глава президентской администрации.
- А неужели для этого надо было с утра наезжать, хватать небритого, чуть ли ни в чем мать родила. Зачем пугать жену, детей? Позвонили бы по телефону. Сказали бы, что так, мол, и так, ты теперь генерал. Зачем сюда-то привезли?
- А вот это как раз самое главное. Президент сейчас отдохнет минуточку и все вам, не торопясь, объяснит. Вам придется принять все это пока на веру. Ну да очень скоро вы сами сможете во всем убедиться. Если, конечно, согласитесь выполнить наше задание. Огромной государственной важности задание. Похоже, что есть способ передвигаться во времени. Да, да, не удивляйтесь! И мы должны это использовать. От успеха этого предприятия, видимо, будет зависеть процветание нашей страны в самом ближайшем будущем. Впрочем, Борис Николаевич сам вам все объяснит.
Президент нагнулся к столу, налил себе в стакан «Боржоми», отпил немного и на выходе из паузы начал тот, действительно, непростой разговор:
- Ты случайно Нутис-Фрутис для меня не захватил? Давно хочу попробовать. Что, забыл, как обычно? Что у тебя ко мне, генерал? Выкладывай! Хочешь спросить о чем-нибудь, спрашивай сейчас. Ты человек, я знаю, решительный. Настоящего генерала сразу видно.
Кутанов опять не обиделся и, пользуясь случаем, буквально выпалил:
- Борис Николаевич! Почему вы тогда не легли на рельсы? Вы же всем нам слово дали! - поражаясь собственной смелости, спросил новый генерал.
- Хороший вопрос, хотя и тяжелый.
Президент потер рукой лоб и продолжил:
Прежде всего, скажу тебе то, о чем мало кто знает. Я слово всегда держу, ты это запомни. И на рельсы я ложился, правда в тупике, чтобы не мешать движению. Минут десять на сырой земле лежал, но там тогда поезда не ходили. Не идут и все тут. Ну не весь же день лежать. У меня каждая минута на счету. Ясно?
- Еще есть что? Спрашивай! Я хочу, чтобы между нами не было ни какой заковыки, ни какой, соображаешь, синусоиды. Россияне имеют право знать о своем президенте все. Имеют право! - понимаешь.
- Понимаю. Это правильно, что вы сами так считаете. Но тогда скажите, зачем вы почти даром раздали всю нашу промышленность, нефть, газ, металлы? Понятно, приватизация, Рузайс и прочие напасти. Но зачем же задаром?
- Какой ты ладный мужик, генерал! Смотришь прямо в корень. А вот не понял того, что ничего этого у народа и не было. Все было роздано партией в надежные руки, красным директорам. Бздык их и в травму! Это они наши реформы саботировали. Из-за них заводы стояли. Надо было выбить из-под коммунистов это оружие. Забрать у красных директоров и отдать...
Рельсын замешкался и посмотрел на Сараева, силясь подобрать нужное слово.
- Тоже красным, - неожиданно пришел ему на помощь сам Кутанов.
- Да, тоже красным, - согласился президент. - Но таким красным, которые своим положением будут обязаны уже ни ЦК КПСС, а мне. Это была тонкая, зато эффективная политика. Я и сейчас убежден - правильная политика. Ну, а почему, ты спрашиваешь, даром? А кому же эти остановившиеся заводы нужны были за деньги? Так-то вот, генерал. Только не все у нас в стране добро помнят. Сейчас бы многих к кормушке не подпустил. Скурвились! Это я тебе, как мужик мужику, говорю. Многие мои бывшие соратники продались. Бздык и в травму!
- Но ведь и вы, Борис Николаевич, многих задвинули?
- Э, брат! Это была, опять же, политика. Временная и вынужденная мера. Баланс искал. А те просто так, безо всякой нужды переметнулись. Так-то вот, генерал Кутанов. Кстати, пригласи, когда новые погоны обмывать будешь. Я, правда, сам-то ни-ни, но все равно приеду. Через пресс-секретаря действуй, а он мне передаст.
- Это подождет! Но уж вы до конца ответьте. А как же в Чехословакии? Как же Вацлав Гавел? Почему он не побоялся коммунистов отовсюду убрать? Даже закон приняли. Что же вам в августе девяносто первого помешало? Зато теперь в Чехии народ достойно живет.
- Да, генерал... - тяжело проговорил президент. Его лицо вдруг стало уставшим и состарившимся.
- Не понимаешь, значит. Закон, говоришь? Против кого закон? Гавел был диссидентом вне системы. А я? А кто вокруг меня? Секретари, министры, главные редакторы, ректоры вузов. Против кого надо было принять закон? Против самого себя, что ли? А ты вспомни, с каким трудом дались нам всем те выборы. Ты вспомни те съезды! И что, надо было уйти в отставку? Люди бы мне этого не простили! Мое избрание для многих было праздником, было их, нашей, то есть, общей победой. И что, вот так просто взять и от всего отказаться? Они же тогда в августе стрелять не решились только потому, что меня народ выбрал. Только поэтому. Понял или нет?
- Понял! Но это вы, президент. Вас мы выбрали. Но остальных уже выбирали вы?
- Значит, говоришь, в отставку Попова, Афанасьева, Грубулиса, Полуранина?
- Да, в отставку. Как и всю бывшую номенклатуру. Работали бы в Демократической России, в партиях демократических.
- Слушай, генерал, и запоминай! Не было же никаких демократических партий! Серьезных, массовых, реальных. Наши люди на миллионный митинг пойдут, а заседать где-нибудь по вечерам их не загонишь. Понял?!
- У меня все. А у тебя?
Кутанов от удивления не мог и рта открыть и посмотрел, ища помощи, на главу администрации президента. Тот, все также улыбаясь, тут же принялся помогать:
- Мы вас, собственно говоря, не за тем пригласили, чтобы вопросы ваши снять. Вернее, ни только за этим, - заговорил он.
- Теперь, когда вы сможете любого политолога за пояс заткнуть, давайте все же поговорим и о главном. Тем более, что, поскольку звание генерал-майор вам явно пришлось по душе, и вы его, как я понимаю, приняли, надо поговорить и о том, как его использовать, в смысле, применить. Вы были когда-нибудь во Пскове?
- Был. Красивый город, тихий.
- А вы знаете, что у Эстонии имеются к нам территориальные претензии?
- Слышал, вернее, читал.
- Ну и как вы к этому относитесь? Может, нам отдать часть Псковщины эстонцам? Может, людей наших с насиженных мест согнать? Вынужденных переселенцев из них сделать? Печору, да и не только ее, может, отдадим? Они и к Ивангороду присматриваются. А что, не будем мешать эстонцам на Нарове рыбачить? Как вы думаете? - закончил Сараев и уже безо всякой улыбки, не мигая, посмотрел Кутанову в глаза. Но актер умел выдерживать и не такой взгляд.
- Да ни за что! Они у нас пососут... палец. - Для убедительности Виктор Петрович показал Сараеву палец, а потом зачем-то сунул его себе в рот, но, смутившись, резко со щелчком вынул.
- Какое будет задание? Границу укреплять? - все больше втягиваясь в новую роль, по-деловому, спросил новоиспеченный генерал.
- И границу укреплять тоже. Но это не главное. Порой на границе у человека возникает такое ощущение, что стоит ему сделать всего один шаг, и он окажется в другом мире. Вы ощущали что-нибудь подобное где-нибудь в аэропорту, на таможне?
- Да, если честно, было такое дело.
- Так вот, генерал, оказывается, это не просто ощущение. Похоже, что, действительно, иногда можно, сделав шаг, оказаться в другом мире.
- Ну да, конечно. Я смотрел по телевизору. Граница прямо по лесу идет... Перешел за грибами контрольную полосу, и ты в другом мире, в другой стране. Можно сказать на Западе.
- Генерал! Виктор Петрович! Все гораздо серьезнее. В районе Чудского озера уже давно пропадают люди. Да ладно бы просто пропадали. Но они иногда снова появляются, причем либо совсем свихнувшиеся, либо сильно изменившиеся. Вроде бы и тот человек, и не тот. Народ таких называет «перебежчиками». Эти вещи там давно происходят. Еще при царе-Горохе или даже раньше начались. Как сильная гроза случается, так и новые перебежчики. Если над озером громыхнет, кто-нибудь в будущее переносится, а если с берега грозу нагонит, в прошлом оказываются. А теперь еще самолеты добавляют. Исчезают те, кого грохот или гром рядом с берегом или на отмели застает. Но переносятся не все и на разное время, в смысле, срок. От самих возвратившихся ничего толком не добиться. Например, известен человек, где-то пропадавший две недели, а затем появившийся, да таким, что теперь люди боятся с ним разговаривать. Даже прозвище ему дали - Новый Леха. У него один глаз стал в сторону смотреть, заикается страшно, хотя все говорят, раньше этого не было. Видел я его, зрелище не из приятных. А главное, он всем рассказывает, что его похищают инопланетяне и используют как донора спермы для жены одного из них. Тоже русская баба. Они сами, видите ли, не могут. Давно отвыкли. Энергию экономят. По его словам, размножаются они совсем по-другому. Что-то вроде жребия бросают, чья очередь на это дело. Кто выиграл, тот, считай, и принес потомство. Лишний раз палец о палец не ударят. И срок беременности нашей землянке сократили до двух недель. Видать всерьез решили на Земле обосноваться. Так вот этот бедный Новый Леха, а его действительно Лехой зовут, теперь через каждые две недели на полмесяца пропадает. Как на работу, две через две. У них, говорит, с той женщиной это по две недели длится, только смотреть на нее не разрешают. Все соки выжмут, она рожает чего-то там такое, а он засыпает. Во сне они его обратно и подбрасывают. Ни билета при нем, ни штампа в паспорте.
Если бы мы это не проверили, то, естественно, в аппарате президента, да и сам Борис Николаевич этими глупостями бы не занимались. Так вот – мы все проверили. Человека не то что в милицию, в клетку стальную закрывали. Все равно пропадает. Каждый месяц на две недели. Последний раз вместе с клеткой. Нет смысла караулить. И похожих случаев много. Иногда в рыцарских доспехах пропадавших находят, иногда в наших кольчугах. Эти утверждают, что к князю в дружину записались. А прошлой зимой на берег озера интересный возок выехал с двенадцатью конными охранниками. Из нейтральных вод прямо на наших пограничников. Так представляете себе… Сидите крепко! Это были посланники из Варшавы, проездом через Ригу в Москву к Лжедмитрию, номер не знаем какой. Все четырнадцать человек в психиатрической больнице. По-русски только двое говорят. Те, что в возке были. Женщины переодетые.
Механизм переноса во времени, кажется, уже понятен. Мы хотим научиться перемещать подготовленных людей на точный срок. А главное – возвращать их оттуда. Представляете себе, что это может принести нашей науке, да и ни ей одной?!
- Все это очень серьезно. А теперь вот, как назло, Грубулис пропал, будь он неладен. На рыбалку его на Чудское озеро пригласили. Не успели даже в лодку сесть. Один из местных побежал за веревкой для якоря. Через две минуты на берег прибежал – ни души, только две пары сапог резиновых, спиннинг, и все. Уже десять дней, как пропали. А ведь этот Грубулис… Помните, может, такого? Сейчас он возглавляет очень важный фонд «Эллегия». Очень важный. К тому же у президента с ним какие-то особые отношения, хоть они это и не афишируют. Я вам это рассказываю, чтобы вы поверили тому, что скажет Борис Николаевич. Отнеситесь к этому предельно серьезно. Посмотрите все там на месте, и держитесь достойно. Не раскисайте!
ГЛАВА III.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРЕЗИДЕНТА.
Внезапно президент оторвал взгляд от огня и повернулся к актеру-генералу.
- Ну, вы поговорили? Теперь и мне позвольте присоединиться к вашей беседе. Так вот, Виктор. Я на Псковщину ехать не могу. Там сейчас губернатор нелояльный. Это не по мне.
Президент с трудом встал и подошел к раскрывшейся на стене карте.
- Ты теперь у нас генерал. Так что давай без церемоний. Видишь озеро, товарищ Жюков? Синее вон, цвета воды.
- Вижу, товарищ верховный главнокомандующий! - четко ответил Кутанов.
- А здесь видишь два острова?
- Извините, Борис Николаевич, не вижу.
- Вот и я не вижу, генерал. Но прошлым летом жара была, и озеро обмелело. Вот они и появились. Спорная территория. Когда островов нет, граница проходит по середине озера. Когда же они появляются – между островами и нашим берегом. На ходу подметки режут. В общем, так, генерал! Мне все это наше либеральное нытье надоело. Пора показать силу России! И покажешь ее ты. У наших больших друзей эстонцев развился синдром острова Даманский. Только они этого еще не знают. Я хочу, чтобы ты, генерал Кутанов, им это объяснил. Установки «Град» в твоем распоряжении. Личная к тебе просьба, снарядов не жалейте. Морскую бомбардировочную авиацию привлеки, я распоряжусь. Заодно и рыбки мне свежей привезешь. А эстонцев, если всплывут, не бери. Можешь там оставить. Телевизионщики все как надо здесь снимут и прокомментируют. Понимаешь меня?
- Да, еще! На таможню там загляни. Доходят до меня сведения, что металлы и произведения искусства эстонцы через ту таможню, даже не здороваясь, с музыкой провозят. А чтобы до меня дошло, надо сразу не меньше годовой добычи никеля вывозить. Или вот еще доложили, что через неделю памятник работы самого… ну, как его?
Президент повернулся к Сараеву, ища помощи в этом тонком деле.
- Цинандали, - подсказал тот.
- Да ну! Неужто Цинандали?! - не сдержался от волнения генерал.
- Верно! Самого Цинандали вывезти собрались, - продолжил президент. Я думаю, этот памятник со Статую Свободы будет, только сидя. Масштабная личность Мукузани этот. Движение поездов мы уже перекрыли. Так ведь они его по бревнам волоком выкатят или на плотах. Нельзя допустить, чтобы над нами вся Европа насмехалась. Там же все друзья мои. Все до единого. Псковская таможня давно день от ночи отличить не может, не то что сухенькое от кагора. Разберись там во всем. Если есть у тебя люди проверенные, можешь их с собой взять. При штабе пригодятся или так. А главное – дай этим новым нерусским просраться! Вдуй им, как Александр Невский. Делай все решительно. Бздык и в омут. А деятели культуры, как ты, наверно, сам чувствуешь, нас поддержат. Покажи этим земноводным, какие у нас раки на дне гостеприимные. И это, рыбки! Рыбки не забудь прислать. Лучше – судачка. Он, скажу я тебе, если его хорошо припустить… Ну, ладно… Да! Щук не вези, не люблю я их, - нахмурился президент. - Постой, а ты вообще когда на рыбалке последний раз был? Мне что-то на Валдае больше не нравиться. Какая-то там, понимаешь, рыба вялая, сонная. Ее тащишь, а она даже дышать лениться. Я так не люблю, когда рыба поддается. Жаль занят, а то махнули бы дня на три прямо отсюда. Знаешь места? Ой, опять что-то забыл… Ты-то ко мне по делу или так, проведать?
- Проведать! - остановил нескончаемую речь президента Сараев. - Подождите меня за дверью, - кивнул он головой не знающему, как себя вести, что отвечать, Кутанову. Тот сразу же поспешил удалиться от греха подальше. За ним закрыли дверь и он, присев на кресло, стал ждать, разглядывая офицера со знаменитым чемоданчиком.
- Хоть этот, слава богу, не политик! - тяжело вздохнув, генерал почему-то подумал о своей жене Наде. Как там она? Наверняка вся извелась уже.
А за дверью тем временем продолжался содержательный разговор.
- Ты куда его отослал? - обиженно спросил президент.
- За мотылем он на рынок поехал.
- Шутишь, что ли? Смотри! Ты у меня дошутишься. А вообще на мотыля хорошо берет.
- Слушай! А давай с ним в кино снимемся. Они там хорошо гуляют, весело. Мы бы вписались. Попели бы. Ну, конечно, мелковато. Не наш масштаб. Мы веселей отдыхали. Помнишь, весной в Карелии гульнули? Я еще тогда с кем-то на спор «Тополем» в вулкан на Камчатке с первой ракеты засадил. Прямо в дупло! Ракеты экономить надо. Так то.
- Да они же, Борис Николаевич, вам тогда подыграли. Ракетчики полет корректировали. А саму ракету еще в воздухе перехватили.
- Нет, не подыграли! Я им запретил!
- Ну, Борис Николаевич! Вы же взрослый человек, должны понимать.
- Не смей, поганец! Стравили меня, сволочи, с моим Алексашкой. Этот Сивый поссорил. А теперь и сам свалил. Саша вас бы всех быстро в первую же попутную ракету упаковал. Даже не целясь. - Глава государства беспомощно посмотрел на стоящего у двери офицера с чемоданчиком.
- Дай-ка мне эту штуку!
Президент сделал попытку подняться с кресла навстречу офицеру, но тщетно.
- Стой, где стоял, - негромко, но убедительно процедил сквозь зубы Сараев, и офицер тотчас вернулся к двери.
А утро уже плавно перешло в день. Сараев вышел из кабинета. За ним выскользнул и офицер и снова встал у двери с двуглавым орлом.
За дверью у камина остался лишь уставший рано состарившийся человек, некогда надежда и опора зарождавшейся демократической России, а может, и всего свободного мира. Один из тех, кто сумел развалить, казалось, непоколебимую, даже для Рейгана, Империю зла, беспомощно закрыв глаза, сжался в кресле в своем кабинете, надежно изолированный от своих бывших друзей и соратников.
А ведь совсем рядом от этого места почти восемьдесят лет назад так же беспомощно плакал другой человек, сокрушивший ту же империю с другим названием - Россия. Поразительное совпадение!
ГЛАВА IV.
СДЕЛАЙ ЭТО, ПЕТРОВИЧ.
Сараев остановился напротив Кутанова, посмотрел на него и, выдержав паузу, спросил:
- Ну, как он вам?
- Как же он может управлять страной?! – буквально выдавил из себя Виктор Петрович.
- Не удивительно, что мы в такой, простите, заднице.
Сараев усмехнулся:
- А он у нас бессмертный. Он родился в горах Урала, и так далее… А для того, чтобы контролировать действия президента, есть я, глава президентской администрации Сараев Владимир Константинович, если не забыли. И для того, чтобы руководить экономикой, есть тоже я, ну, и еще премьер-министры. Их всех уже и не упомнишь. Так что обо всем будете докладывать лично мне. Пройдемте! У меня в кабинете нам будет удобнее разговаривать.
Сараев двинулся вверх по довольно крутой лестнице, жестом приглашая Кутанова следовать за ним. Именно следовать, а не идти. И вообще, надо сказать, что во всем, что говорил и как говорил Сараев, звучало не подлежащее обсуждению «Следуйте за мной!»
Кабинет его был, естественно, скромнее президентского, но в то же время здесь сразу чувствовалось более строгая и деловая обстановка. Никаких спиннингов и удочек. На раскрытой доске, как и у президента, была натянута карта российского побережья Чудского озера, только гораздо более подробная. Кутанов подошел к доске.
- Хорошая карта. Точная, - с завистью подумал он.
- Вы правы, - тоже подумал Сараев. - Каждый ручеек, каждая тропка, - продолжал он ловить мысли генерала.
- У вас будет такая же, - сказал хозяин кабинета.
- Хорошо бы и впрямь здесь порыбачить. Вот на этой отмели наверняка крупный окунь кормится. Может и удастся, - продолжал думать о своем Кутанов.
- Почему бы и нет, почему бы и нет, - молча теребил бородку Сараев. Жаль, я не рыбак… Ну да ладно. Это все лирика. Пора к делу переходить, - додумал за всех Сараев и внезапно заговорил:
- Вам следует прибыть послезавтра сюда, - Сараев показал указкой на небольшой залив в устье реки Желча. - Вот об этих островах и говорил президент. Не перепутайте с Большим островом. Там у эстонцев два рыбачьих поселка. Скандал нам не нужен, так что не промахнитесь. На НАТО не нападите, но и миндальничать особо не следует. Присядем, генерал.
- Позвольте спросить, Владимир Константинович? Я бы хотел точно знать, что я должен делать, где моя армия, кто, собственно, будет в моем подчинении? - нетерпеливо потирая подбородок, заговорил наконец Кутанов.
- Армия вам не потребуется. Здесь надо действовать тонко. Вы должны будете на месте разобраться с тремя вопросами. Первый, это аномальные явления. Исчезновение людей. Появление неких, я бы сказал, странных личностей, как бы из другой эпохи. С ними, кстати, надо поговорить не как врач с больным, а просто по-человечески. Может, они вам так и раскроются. Им же хочется хоть иногда с кем-нибудь поговорить о своих бедах.
- Но вы же говорили, что они в психиатрической больнице? - настороженно спросил Кутанов.
- Ну, так что же. Значит надо посетить их в больнице, и под видом больного попытаться выяснить, кто же они в действительности такие, как попали на нашу территорию и зачем весь этот маскарад с посланниками Речи Посполитой. Если же они будут настаивать на том, что они, так сказать, гости из прошлого, надо узнать, что предшествовало их переносу в наше время. Ну, там, взрывы или какие-нибудь природные явления. Что они чувствовали в момент этого переноса. Были ли в сознании. И еще, как они себя чувствуют в другой эпохе. Возможна ли адаптация. Понимаете, зачем нам это надо знать?
- Понимать-то понимаю, но…
- Вот и прекрасно, что понимаете, - перебил Кутанова Сараев. - А экскурсию в больницу и соседнюю койку в палате мы вам организуем. Всего-то на пару дней. И поверьте, мне и самому очень интересно там полежать, но как его, - он показал пальцем на пол, - одного оставишь. Да! В больницу вам придется лечь одному. Друзей с собой брать нельзя. Вас там враз вычислят. А дело абсолютно секретное. Я не зря вам это постоянно повторяю.
- Ну, а второе, это острова. Нам они не нужны, но и эстонцам там делать нечего. Я думаю, озеро здесь надо просто углубить. Президент уже говорил, что мы вам в помощь морскую авиацию дадим. Так что мощностей хватит.
- Третье – таможня. Памятник кавказским винам не дайте вывезти. Обложите там все! В помощь вам будут даны все необходимые силы и средства. Специалисты из ВДВ для этого вполне подойдут. С техникой, конечно. Мы проконсультировались с военными и все уже подготовили. И не стесняйтесь того, что вы не профессиональный военный. Ваши подчиненные в курсе и, если что, вам подскажут и помогут. А это пакет к командующему Псковской воздушно-десантной дивизией. Он вас и ваших людей в Пскове встретит. Познакомитесь на месте.
Кутанов взял запечатанный пакет, повертел его в руках и с улыбкой представил, как он теперь появится перед друзьями и коллегами в новой генеральской форме, да к тому же с пакетом. Хотя пакетик был не ахти. Скорее конверт.
- Не поверят ведь, черти! Подумают, рольку перед ними репетирую. А еще, говорили, никогда ты не будешь майором. Что ж, майором, может, и не буду.
- Работы Саперави должны остаться в России, - прервал размышления генерала Кутанова глава президентской администрации. - И последнее – Грубулис. Я бы вас попросил, так сказать, в личном порядке, с ним не перенапрягаться. Ну, там расспросите, конечно, у местных жителей, что и как. А может, он уже объявился, да не помнит, кто он и что? Может, в артель к рыбакам пристроился и живет себе, в ус не дует. Ну, как у вас в кино. Полная потеря памяти. Дежа вю. Это бывает. Ну а уж если найдете, так тоже небольшая беда. Переживем и это. Но помните! Главная ваша задача - попробовать установить контакт с тем «зазеркальем». Что, если оно все же существует? Понять, как управлять механизмом попадания туда, ну и возвращения, естественно. Можно ли послать туда записочку. Если поточнее узнаем, как это все происходит, если сможем это использовать, от перспектив голова кружится! В мирных целях кружится. Все необходимые документы вам передадут на аэродроме. Мундир отпарен. Самолет послезавтра в восемь ноль-ноль. Если захотите взять с собой надежных друзей, список передадите фельдъегерю. Он завтра утром будет у вас. Людей ваших оформят, как положено, и зачислят в ваше подразделение. С деньгами у вас, да и у нас, проблем не будет. Скольких удастся привлечь, на стольких в Пскове и получите. Не опозоритесь. Это им можете твердо обещать. Ну, а придет в голову что-нибудь дельное, лучше передавайте в письменном виде. Помните, времени у вас немного. О деталях, естественно, никому. Собирайтесь в путь и без Киндзмараули не возвращайтесь.
Сараев встал, давая понять, что аудиенция закончена. Кутанов понял, пожал протянутую руку и, совсем как штатский, вышел. Тревожное чувство на секунду охватило Сараева, но он тут же заставил себя успокоиться.
- Ничего, ничего страшного. Он сможет… - И он, улыбнувшись, представил идущего через Альпы пастера Шлага. Ничего! В спорте главное - участие. А Петрович сможет, - вслух произнес Сараев, глядя на закрывавшуюся за генералом дверь.
А тот напевал себе под нос что-то революционное, но не про Махно, а про красных:
- Были сборы не долги, от Кубани до Волги…
И, силясь вспомнить ту, где Махно, он садился в ожидавшую его у подъезда президентского скита Волгу.
- Что-то нас здесь не ценят, - подумал генерал, даже не оборачиваясь на эти унылые Норки 909. Кого взять с собой? - Вот что волновало его в эту минуту. Список кандидатов был приличный.
- Ладно, дома подумаю, - решил Виктор Петрович.
Машина неслась по пустынной дороге, и душевный баритон напевал в ней подходящую песню.
-Любо братцы жить. С нашим атаманом не приходится тужить…
И пока Кутанов, допев то, что вспомнил, задумался над тем, как все объяснить жене, чтобы та не подала завтра на развод, у президента с Сараевым происходил весьма примечательный разговор.
- Ну, и что ты думаешь? Вы что действительно можете доставить сюда из прошлого любого человека? Подумай серьезно, прежде чем ответить!
- Борис Николаевич! Мы можем теперь это делать. Туда-сюда, год-два, но в принципе можем. И теперь, с помощью наших ученых, легко утрем нос любым американцам или японцам. У них подобные исследования еще не ведутся, мы проверили. Так что открытие, действительно, выдающееся. Я и Кутанову сказал, что перспективы у нас открываются потрясающие.
- Потрясающие, говоришь? Ну, так слушай. Мы в семье посоветовались. Конечно, осторожно и все такое. Ничего конкретного… Но вот решили все вместе, какой человек нам нужен. Лично нам, понимаешь. Читал ты Вальтера Скотта «Айвенго» роман? Еще фильм о нем сняли. Вот ведь какие, понимаешь, люди были! Знали, что такое преданность и честь. До конца своему королю оставались верны! Может, король этот, Ричард Львиное Сердце, и прославился благодаря таким людям. Сделала его свита! Мне бы хоть одного такого верного человека. А вашей камарилье доверять я не могу. Что скажешь? Ты же глава президентской администрации! Так думай, черт побери!
- А что тут думать? За чем же дело стало, если наука нам это позволяет. Разыщем и доставим. Но пару недель это у нас займет. Первый опыт, сами понимаете. Но зато доставим в полном здравии, если он там у них еще жив. Уж больно рисковый парень этот ваш Айвенго. Из-за какого-нибудь бабья или турнира может нам всю игру сломать.
- Никаких если! Если уже убили, копните пораньше, на сколько надо. Но чтоб Айвенго через десять дней здесь у меня сидел. И не вздумай мне двойника или проходимца какого подсунуть. А то ведь я тебя самого в Крестовый поход отправлю. А там с вашим братом не больно то церемонились. Не то, что я с вами. Со всех сторон присосались, ироды! Или вот еще мне советовали отправить тебя, лично тебя, Гитлера взорвать. Ты же Гитлера не любишь, и он тебя тоже. Так что лучше приведи мне Айвенго. Тебе лучше, понял?!
- Понял, Борис Николаевич!
- Ну, а раз ты понял, то на сегодня у меня все. Хватит работать с документами. Так и обед можно прозевать. А ты время даром не теряй. Десять дней в таком деле - срок небольшой. А вообще подумай… Может, если у тебя все получиться, то мне с семьей и самому назад на Урал махнуть? Что, полагаешь, шучу?
ГЛАВА V
НАСТОЯЩИЙ КУННИЛИНГУС!
И первым в списке Кутанова безоговорочно оказался Жора. Во-первых, он известный весельчак и душа компании. Там это пригодится. Ну, а затем уже и все остальное: разведен, легок на подъем, авантюрная натура. Потом он не сдрейфит, не растеряется, если что. Как раз сейчас не у дел. Это ведь тоже имеет значение.
Все его любили. А прозвище у него среди друзей тоже было смешное. Лет пятнадцать назад с ним произошла довольно поучительная история, после которой к нему намертво прилепилось полунеприличное прозвище Жора-Куннилингус. И не потому, что он чего-то там… Нет, ни в этом дело.
Кстати, автор, то есть я, Жору прекрасно знает, и поверьте, история стоит того, чтобы ее быстренько рассказать, а заодно и обозначить грани таланта, так сказать. Полезно знать, с кем идешь в разведку недр.
Дело было в самом начале перестройки. Кооперация, первые семейные поездки за границу. Все это было удивительно и радостно. Именно такой радостью и делилась Ритка, общего друга Коли тогдашняя жена, когда как-то летом вся компания по поводу дня рождения другого общего друга Бутуса собралась за праздничным столом. Ритка с Колей и детьми всего неделю, как возвратились с болгарского курорта. Масса новых впечатлений! Масса! Острота восприятия, сами понимаете. О многом хотелось рассказать. А нам хотелось услышать, и тоже о многом. Коля на кухне рассказывал то ли про голых женщин на пляже, то ли про изобилие баночного пива за обычные деньги. В общем, ничего особенного. Ну, а жены и подруги, естественно, пытались разузнать у Ритки побольше о колониальных шмотках. О чем же еще им поговорить?
Поездка то оказалась совсем дешевой. Даже дешевле, чем в Сочи, а сервис достойный, хоть и окна были на помойку. Ко всему этому нас, советских, с нашей собственной гордостью, тогда только начинали приучать.
Что там Ритка говорила неизвестно, но многие срочно засобирались в Болгарию. И особенно баб наших заело то, что под конец уже закосевшая Ритка похвасталась им, что «хоть теперь то она узнала, что такое настоящий куннилингус». Конец цитаты (см. прим., впрочем, лучше без этого).
- А ты привезла? – сразу заинтересовались все, но Ритка только фыркнула и пошла на кухню покурить с мужиками. А поскольку в те годы латынь мы еще не изучали, Танюха не поленилась невидаль эту записать для памяти.
Разошлись все поздно, в хорошем настроении. Все в хорошем, только ни Танька, Жорки нашего жена. Придя домой, Жора, вместо того, чтобы улечься спать и отдохнуть перед завтрашней работой, вздумал сварить кофейку, да выкурить сигарету. Татьяна недолго разглядывала нехитрые манипуляции мужа. Она и сама любила повыпендриваться перед знакомыми. А тут эта Ритка, еще вчера голь-шмоль, будет перед ней выступать… Этого Таня до утра стерпеть не могла.
А надо сказать, что Жора работал в ту пору валютным барменом в интуристовской гостинице с хорошей репутацией и видом на Неву. Как сейчас помню, вид на Неву в ту пору себя оправдывал. И Таня была унижена. Да, да! Просто по-человечески унижена.
- Ты слышал, Ритка-то, сучка, как своей Болгарией хвалилась. И сиськи там у всех голые, и жрачка четыре раза в день, и в магазинах все дешевое. Ни баба, а полный адидас. С немцами она на равных. Болгария для нее – предел мечтаний! Навезла всякой дряни. Вкуса то у нее никогда не было. Говорит, в одном месте какой-то куннилингус без очереди перехватила. Привезла, не привезла - так и не сказала. Шлюха подзаборная. И что с ней Колька живет?! В голове пусто, одна жопа. Вам ведь такие и нравятся, чтобы не выступали, и жопа была, да?!
- Кофе будешь? Чего ты от меня-то хочешь? - Жора чувствовал, что раздражение жены передается и ему. Собственно, она и раздражала. Неприятно было выслушивать от своей половины что-либо оскорбительное, если это касалось жены приятеля, кстати, вполне нормальной тетки.
- У-у, бабья зависть! - промычал он, и зря. Лучше бы он этого не делал.
- Так! Слушай меня! Завтра, Жорочка, пойдешь в Березку и купишь у своих ****ей для меня эту вещь. Хватит им пить за твой счет. Пусть отрабатывают. А не купишь, так я позвоню Коле и перечислю, с кем из его друзей Риточка трахалась. Он ведь, бедный, не знает! Пора с ее жопы туманчик сдуть.
- И далась тебе ее жопа! Все он знает. Мы сами его с ней познакомили.
- Что значит «мы»?! И ты, что ли?
- Ну, мы! Я имею в виду друзей, - уже вяло отнекивался Жора, чувствуя, что дело принимает нехороший оборот. - Как называется-то?
- Куннилингус. Ты не запомнишь. Вот я тебе записала. Сорок шестой размер, лучше черные, спрашивай. Положу на стол. Будешь завтракать, увидишь.
- А сколько это стоит? Что это вообще такое? Что спрашивать-то?
- Так! Ты вообще слушал, что я тебе говорила, пьяница! Куннилингус – какая-то новая штука. Может, как легинсы, сама не знаю. В Березке точно есть. Завтра зайди туда после работы и спроси. У тебя, кстати, санитарный день, вот и успеешь. Покажи эту записку девкам. Здесь все ясно написано. Они тебе сами выберут.
У Жоры на работе было припрятано тридцать долларов. Хватит или нет, чтобы не опозориться? Думать об этом не хотелось, и он, не реагируя больше на дальнейшие реплики жены, улегся на кровать, вытянул ноги и почти сразу уснул.
На другой день, закрыв бар, и не забывая о статье 88 пункт А, валютные операции, Жора вызвал в холл гостиницы Аллу, кассира из «Березки», объяснил, что надо и попробовал сунуть ей в руку бумажку с названием вещицы, но она не взяла.
- Некогда мне искать! Зайдешь через двадцать минут, когда закроем, тогда и посмотрим. У нас еще небольшое собрание минут на десять, так что подождешь.
Жора знал, что ему не откажут. Девчонки из «Березки» тоже иногда к нему обращались, а вот зачем – секрет. Поэтому он, считая, что дело сделано, пошел выпить пива в буфет на этаже. Через полчаса он уже опять заходил в открытую для него дверь магазинчика, на ходу вытаскивая записку жены.
- Вот, девушки! Моя привязалась, купи да купи! Без хреновины этой теперь жить спокойно не даст.
Продавщицы заинтересованно разглядывали надпись на листке бумаги и, пожимая плечами, переглядывались
- Нет, вроде не было у нас этого, Жора. Ты посмотри сам, только быстро, - полустрогим голосом произнесла заведующая «Березки».
- Да где я буду смотреть, если вы сами не знаете! – Жора изобразил на лице такое страдание, что строгих правил заведующая смягчилась, и уже совсем другим голосом, так, как она разговаривала лишь в особых случаях, добавила, погладив его по рукаву рубашки:
- Ну не огорчайся так раньше времени! На вешалках пока посмотри, где одежда висит. Я накладные посмотрю. Поможем нашему Жорочке.
Минуты три, не больше рассматривал наш бедный друг джинсы, пуссеры, куртки с благозвучным названием Ливайс. Искренне огорченный голос заведующей прервал это занятие:
- Жора, не трудись понапрасну! Нет у нас этого. Вообще такой товар не получали. Хочешь, другое что-нибудь возьми. Плащи красивые есть, последний писк. Извини, дорогой! Мы бы тебе помогли, но нет. Попробуй в других магазинах. Я могу позвонить…
Мрачный входил Жорка в свой бар. Чувствовал, что завтра придется рыскать по городу. Так что без баксов кататься бессмысленно. Но все прошло без осложнений. И баксы быстро нашел. Из гостиницы тоже вынес спокойно. Но только чувство тревоги и досады уже всерьез охватило его.
Дома ему было сказано разное. Нет смысла повторять и описывать. Сократим сказанное до минимума:
- Он и такой, он и сякой. У других мужья о женах заботятся. А ты – что не спроси, ни чего не можешь! Даже трахаться в тридцать лет разучился! Одна песня у тебя осталась. Новая земля – священная земля. Мудак ты, а не мужик, - обидно закончила Танька с учетом внесенных нами купюр.
А надо сказать, Жорка и впрямь часто пользовался тем, что служил когда-то на Новой земле связистом. Если почему-то не появлялось к жене теплое чувство, и она это замечала, сразу же напоминал ей про радиацию. Тогда, после Чернобыля, об этом часто говорили. Но вместо человеческого, так сказать, понимания, только одни унижения от жены и слышал. Ну, да и черт с ней! Пусть уж и впрямь думает, что Новая земля, а не «алая заря» виновата.
Однако, вернемся к генеральной линии. Решили, что завтра он поедет к Любке, тоже приятельской жене, заведующей «Березки» в гостинице «Советская», самого лучшего тогда валютника в городе. Ну, и до «Советской» надо пройтись по магазинам на Невском, да в «Асторию» заглянуть. Может там найдет, чтобы к этой Любке лишний раз не обращаться.
Жора так все и сделал. Но ни на Невском, ни в «Астории», ни в других скромно заштореных местечках этой штуки, сами понимаете, не было. Но Жора этого не понимал и добрел-таки до Советской.
Люба встретила его, как чужого. Что-то уже знакомое типа: Иди и смотри сам!
– Ты ко мне ведь тоже придешь! - закусив губу, думал Жора, разглядывая красивые вещи с яркими этикетками. А это был тот случай, когда наш друг что думал, то и говорил.
- Господи! Ливайс, опять Ливайс, снова Ливайс, - такие издавал он звуки. Везде одно и то же!
Любка иногда появлялась в его баре с иностранцами. Только не подумайте чего-нибудь плохого. Тетка она бала развитая. Так что обсуждались новинки лондонского театрального сезона или что-то подобное. «А муж?!» – вскрикните вы от изумления или даже гнева. А как же общий друг?! «Хорошие же вы были друзья», - нехорошо подумаете вы о нас. Но вы же всего не знаете! Муж, общий друг, бывший директор «куста» магазинов Военторга в Восточной Германии, прибывал в те годы на заслуженной отсидке в тюрьме, и еще не скоро собирался возвращаться из тех университетов.
Ну, а мы возвратимся к основной линии, и расскажем что было дальше.
Не нашел наш Жорка это. И продавщицы не нашли. И по документам не было этого. Да и не могло быть, признаемся хотя бы сами себе. Последние стоны нашего друга прозвучали примерно так:
- Люба! Ну, Люба, я прошу тебя! Ну, может, под прилавком или на складе?! Ты же откладываешь своим. Текаэры (транзисторные автомагнитолы, - Авт.) ведь откладывала. Ну, посмотри где-нибудь еще! Помоги, Люба! Очень надо!
И Люба действительно все просмотрела, и, не найдя, уже сама заинтересовалась таинственным товаром. Она даже переписала название, и, чтобы хоть как-то приободрить совсем поникшего Жору, пообещала в тот же день обзвонить всех своих знакомых, сидящих на дефиците. Видимо, именно таким образом в наш круг просочилась информация о страданиях нашего друга.
Правда, одна молодая продавщица, сдуру хихикнув пару раз, робко сказала, что они вообще зря в накладных это ищут. Мол, в наших магазинах еще не скоро это появиться. Даже в валютных или типа того. Но сама она была блатная. По блату устроили, то есть. И ее, молодую, Люба с Жорой не слушали. За деньги можно купить все, и это они знали точно. Ну, а за баксы и подавно. Именно поэтому и расстались они в тот день явно озадаченными.
Нету! Казалось бы, все, выше головы не прыгнешь.
- Ты должна узнать, что это такое, иначе уволь, - подвел вечером итог тщетным поискам Жора. Но позвонить Ритке Татьяна просто не могла. Ну не могла, и все тут! Ведь смысл поисков пропадал. И тогда Татьяна замкнулась. С Жорой разговаривала, только когда требовались деньги. Не чаще раза в день. И только потому, что целый месяц с женой ни-ни, а это тревожный знак, бедняга не выдержал и при встрече спросил у Коли, чего там его супруга за куннилингус такой в Болгарии перехватила. Моя, мол, без него со мной, как с мухой разговаривает или даже реже. Но Коля ничего такого не видел. И вообще-то он думает, что это такое удобрение из болот. Но спросить пообещал. Только забыл Коля. Название забыл.
История разрешилась так, как собственно и должна была. Расхождения возможны были разве что в пустяках. А некий слух об этой таинственной заграничной вещице уже пошел гулять в среде приближенных к дружескому кругу. Но Колю больше никто об этом не спрашивал.
Так и седьмого ноября, и это было не позорно, собрались друзья за столом. Все было как обычно. Поцелуи, смех, танцы. Все чинно-благородно, будто по-старому. Пилось все только хорошее, и уже довольно скоро Танька напряглась, а потом и расслабилась. Она надеялась, что Ритка напялит на себя эту диковину, но ничего особенного никто не заметил.
- Ну, рассказывай, Рита, что за куннилингус такой в Болгарии перехватила? Когда нам-то его продемонстрируешь?
А выпила Рита уже ощутимо, и ответ получился непродуманный:
- Ты чего, молодуха, совсем, что ли, ебнулась?! – привстав и нагнувшись через стол к Таньке, визгливо прокричала Ритка. Народ сразу притих. Иногда бывает жалко, что Риту исключили из нашей компании. Затейница была что надо!
- Придется объяснить, - я так думаю! – Она хохотнула в кулак - Так! Попрошу у всех внимания. Показываю первый и последний раз, а дальше самостоятельно, - поучала она всю компанию. - Жора! Ты, ты! Встань и подойди к Танюхе! Так, так… Поближе… Хорошо. Ты, Танюха, возьми двумя руками Жорку за голову. Да не за уши…! Двумя, я говорю!
И… Внимания я прошу! И опускаешь его голову вниз, так чтобы… Опускайся! Так чтобы его голова оказалась между твоих ног. Есть! Фиксируем руки… Все поняли?! Это и есть куннилингус. А теперь представь, что Жорик поет Вернись в Сорренто… Прямо в клитор тебе поет. По-итальянски, да так что люстра вибрирует! Без перевода каждое слово понимаешь. Настоящий куннилингус!
Потом некие внимательные соседи тремя этажами ниже могли расслышать, даже в соседнем доме, шум и визг. Это Коля и за ноги, и за шею, а может, и еще за что-нибудь старался запихать свою Ритку под стол, где колени его, наверно, уже болели от тумаков по проговорившейся жене. Кто-то пытался его оттащить, но как-то неохотно, без желания. Многие, не сдерживаясь, хохотали. Некоторые непосвященные просто ничего не поняли или не расслышали. Но мы то с вами поняли все! С того самого дня вся наша компания начинает хохотать, стоит только какой-нибудь знаменитой Елене Ханге спросить, как в целом аудитория в студии относится к куннилингусу? Только вот Ритка в тот вечер обошлась без него. Зато с «макияжем» убегала очень добротным, скажу я вам! Да и поделом ей, паскуде! Шлюха, она шлюха и есть, раз другу нашему изменила с каким-то чужим.
Ну, и скажите теперь, как после всего этого было не взять на такое деликатное дело Жорку-Куннилингуса. Он для всех нас как знамя. Ряды сплачивает. По крайней мере, это уже решил для себя генерал-майор Кутанов, более известный нам как Витя.
Но вот, бывает, вспомним мы это, когда соберемся. Конечно, похохочем минут пятнадцать, а потом кто-нибудь обязательно скажет:
- Братцы! А с чего бы это Коля тогда Ритку-то свою так отметелил?
И смех тут же проходит.
ГЛАВА VI.
МИТИНГ 1 МАЯ 1987 года.
Спросим себя, почему именно Псковщина? Что там такого особенного, притягательного для сердца русского, для каждого из нас. Особенно для тех, кому там довелось побывать. Конечно же, не только Пушкин. Но и Пушкин тоже, а это уже немало. Хотя и не все. Там и впрямь есть от чего возликовать душе. А уж тем более душе поэта. Но вот Есенину почему то ближе рязанские просторы. Ну так он больше, чем поэт. Каждому свое. Но теперь речь не о нем.
О Пушкине. Сейчас уже с круглой даты со дня рождения поэта прошло столь изрядное число восходов и закатов, что и подсчет-то уже не ведется. Однако была и другая дата. Полтораста лет со дня смерти. Забыли?
Как это было на Псковщине.
1 мая 1987 года. Деревня Подберезье. Двадцать пять дворов, магазин, новый коровник, почта (не работает). Жители деревни держат восемь коров. Есть еще козы, овцы, куры, гуси и даже кролики. В реках и озерах есть еще рыба и раки. И все это действительно есть, и вырубать и вырезать к славной дате вроде никто не собирается. Если взглянуть со стороны, то можно жить.
Десять часов утра. Все селяне собрались у магазина. На крыльце стоят директор совхоза Гусев, зоотехник и бухгалтер. Гусев хорош собой, относительно молод и энергичен. Белая рубашка, галстук и начищенные ботинки – все, как положено директору современного советского хозяйства. Флаг развивается еще с вечера. Правда, вот транспарант с надписью «Да здравствует 1 мая» почему-то провис по центру. Это поправимо, и вот уже местная знаменитость Колек тащит лестницу, чтобы перевесить его повыше.
Народ ждет второго или третьего секретаря райкома партии. Директор еще накануне всех лично под расписку предупредил, чтобы к девяти утра всем быть на митинге, как штык и не пьяными. Секретарь райкома может приехать и раньше. Ему еще в двух-трех местах надо выступить.
Никто не кричал «Едут! Едут!». Никто не ругался матом, когда райкомовский Уазик лихо затормозил у магазина, подняв целое облако пыли. Народ стоял и молчал. Безмолвствовал. Акция была санкционирована. А пыли на Псковщине не боятся. Впрочем, она быстро осела, прояснив светлые и порой все же радостные лица людей. Никакая антикакая-нибудь компания не сорвет радость с лиц наших соотечественников. Ну, если только порой, когда уж совсем. Но на место ушедших уже торопятся другие. И они придут. Можете не сомневаться!
О чем говорили на митингах секретари райкомов во второй половине восьмидесятых? Иногда кажется, нет смысла и вспоминать. Где теперь эти перестроечные секретари? Народец этот тогда в одночасье возносился до заоблачных высот или наоборот, уходил в небытие из-за одного неверного шага, не так сказанного слова. Многие поэтому предпочитали стоять, как вкопанные.
Итак, речь секретаря была абсолютно ничем не примечательной, а значит хорошей, своевременной, злободневной. То есть, конечно, серенькая, даже серая была речь.
Под запланированный конец последовал призыв повышать культурный уровень, поскольку пьянство все равно уходит в прошлое, особенно учитывая великое счастье жить и трудиться в этих краях, тем более в годовщину стопятидесятилетия со дня смерти великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, похороненного, как он и мечтал, на Псковщине.
Сценарий неожиданно сломала баба Дуня, почему-то пришедшая на митинг с козленком Кирюшей. Она видела, как по телевизору первый человек в государстве сказал простым людям так же просто и прямо: «Берите!» Что брать и как, а главное – у кого, и как быть, если не отдадут, он не пояснил, но слово не воробей, особенно слово Генерального секретаря ЦК КПСС, а это, сами понимаете, авторитет.
И баба Дуня решила взять для начала слово. Она смело поднялась на крыльцо и заговорила с народом, обращаясь при этом к секретарю. И оборвать ее не решились. Она сказала все, что хотела сказать:
- Вот была я позапрошлым летом у дочки в Бобруйске. Там наверняка есть памятник Пушкину Александру Сергеевичу. А ведь он в этом самом Бобруйске никогда не был, может, даже и не слышал о таком. А у нас в Псковской области, где Пушкин писал такие хорошие стихи, где Пушкина похоронили, есть, наверное, всего один-единственный памятник самому-то Пушкину, да и тот в Пушгорах. Так какая же тут будет культура, если такая несправедливость. Чем мы хуже, я спрашиваю? Нашим ребятишкам, может, тоже хочется на памятник такой поглядеть, в пионеры быть принятыми у такого памятника хотят они. В пионеры, значит, хотят, а что на деле? Вот поставьте и у нас в селе памятник Пушкину. Тогда это будет действительно хорошее дело, а не пустые слова о культуре и надоях. А молока, товарищ секретарь, тогда тоже прибавим - верно я говорю, бабы? – закончила свою пламенную речь баба Дуня, сама удивленная своей смелости и тому, как складно все сказалось.
Под чье-то одиночное хихиканье спустилась эта простая русская женщина с крыльца, и наступила тишина. Все замолчали. Молчал председатель совхоза. Секретарь тоже прикидывал в уме, как ответить на эту отнюдь не вражескую вылазку. Даже козленок Кирюша перестал жевать траву за магазином, напряжено ожидая, что же теперь будет.
- Так, спокойно! Все нормально, обычный вопрос. Даже хороший вопрос, - успокаивал себя секретарь.
- Очень даже хороший вопрос, - заговорил он наконец. – Просто отличный вопрос! Замечательный, как и люди у вас в совхозе замечательные. Это даже, скорее, предложение. И это хорошее предложение, товарищи! Прямо скажу, оно мне очень нравится. Это и есть та обратная связь, которую наша партия восстанавливает сейчас с простыми людьми труда. Без поддержки всего населения в нашей стране громадная перестройка, начатая коммунистической партией, просто захлебнется. Нам просто необходимо слышать ваш голос. Как вас зовут, уважаемая? – секретарь потерял бабу Дуню из виду.
- Хромова Евдокия Алексеевна, - подсказала ему бухгалтер Нистратова.
- Так сделаете у нас памятник или не сделаете? – раздался голос из толпы.
- Я сам это сейчас решить не могу, сами понимаете. Но, повторяю, мне ваше предложение очень даже по душе. Я доложу о нем завтра же, нет, послезавтра, первому секретарю райкома и поддержу ваше предложение. Мне кажется, что сейчас в наше бурное время, особенно в годовщину смерти великого русского поэта, наше с вами, я надеюсь, общее предложение должно быть правильно воспринято и поддержано. Мы еще с вами увидимся, Евдокия Александровна! - закончил свое выступление третий или второй секретарь и, наскоро попрощавшись со стоящими на крыльце и что-то тихо сказав директору совхоза, быстро сел в машину и был таков.
- Все! Заметут теперь бабку! – зашептали люди и оказались не правы. Евдокию Александровну Хромову, очаровательную деревенскую бабулю, никто не арестовал. Она умерла сама через два года, и козлик Кирюша пережил ее совсем ненадолго. Да будет ей земля пухом!
Но! Как много прекрасных начинаний заканчивается этим «но». Вернемся в 1987 год.
ГЛАВА VII.
ПАМЯТНИКУ ПУШКИНУ БЫТЬ!
Третий секретарь правильно оценил ситуацию. Поэтому он и оказался уже через полгода в обкоме партии, а еще через какое-то время перебрался из Пскова в Москву, где и затерялся. Может, оступился где, а может, разбогател и сменил фамилию. Но важно не это. Нас гораздо больше интересует то, что через месяц после того первомайского митинга из Пскова в деревушку Подберезье нагрянула комиссия. Даже не комиссия, а целая делегация с представителями партии, культуры, архитектуры, скульптуры и даже литературы. К их приезду подготовились и смогли вполне прилично разместить делегацию в здании школы в крупном поселке всего в восьми километрах. Три дня ходили-бродили эти люди по всей округе. Разводили костры у реки, пекли картошку, пили, закусывали и вспоминали молодость. Один солидный мужчина даже на рыбалку с мужиками напросился. Взять его, естественно, согласились. Но он по наивности пришел с удочкой к почте в четыре часа утра и какое-то время ждал, когда подтянутся другие. Говорят, он даже успел поспать и перекусить, потому, что остальные подтянулись к четырем пополудни, без удочек, но с огромным бреднем. Городского барина заставили вплавь заводить сеть прямо через водоросли и лилии. Загоняли его так, что бедняга, выбившись из сил, запутался в сетке, благодаря чему, собственно, и жив-то остался. Выволокли его на берег довольно быстро. Распутали, очистили от тины. Потом за ноги подержали, и лишней воды в нем как не бывало. Потом еще посмеивались над бедолагой, который булькающим голосом признавался им, как он родину любит, и русского мужика – своего спасителя – жалеет. Старая, как видите, история. Короче, трагический и противоречивый путь русского интеллигента. Его мучительные поиски истины, непременные взлеты и падения, - все это было в том булькающем признании.
Но местная природа всех членов комиссии прямо-таки очаровала. Некоторые уже прикидывали, как бы здесь построить небольшую гостиницу, «для своих», так сказать. Сюда можно было бы наезжать в хорошие творческие командировки. И народ вроде хороший, открытый. Много интересного о жизни крестьянской может рассказать. Доярок молодых на удивление много. Значит, есть кого доить, и вообще не перевелись…
И комиссия решила вопрос положительно. Памятник Пушкину в Подберезье будет поставлен. В маленькой русской деревушке памятник нашей национальной гордости. Представляете?! Может быть, этот опыт привьется, и новые ростки культуры начнут всходить по всей необъятной России. А зачинатели кто? Они! Члены комиссии решили, что они первыми отдадут народу хотя бы часть того, что ему так долго лишь обещалось.
Короче! Дело закрутилось серьезное. Пока члены комиссии продолжали общаться с местными жителями, из Москвы на вертолете прилетел сам Ркацителли, с двумя «л». Выдающийся скульптор. Мирового уровня мастер! Пошел слух, что еще один или два для страховки прилетят из Нью-Йорка и Парижа. Но тот, что из Парижа, давно хотел сходить в русский лес за грибами, а они еще не пошли. Одни сыроежки, вот он и не приехал. И другого, нью-йоркского, тоже отговорил. Прислали по телеграмме, что, может, ближе к осени, если получится. Так что все решилось само собой. Памятник заказали нашему, московскому.
Ркацителли походил по деревне, поездил по округе и даже полетал вокруг на вертолете. Что-то фотографировал, что-то зарисовывал, с кем-то поговорил и выпил своего, безопасного. Потом он воткнул палку в песок у спуска к реке и твердо произнес: «Здесь!» палку тут же огородили колышками, связали их по периметру веревкой и зачем-то посадили рядом березку.
Через два дня вполне довольные члены комиссии и понаехавшие журналисты отбыли, сказав народу: «Ждите!» Думали, что это все. Так ведь нет! К директору совхоза и к бабе Дуне заездили с телевидения, из газет и журналов. Привозили с собой много всякой одежды, в которую каждый раз переодевали застрельщицу нового и ее директора. Какая-то тетка посоветовала Евдокии Алексеевне поставить вопрос ребром. Или одежду оставляют, или снимайте в чем одета. Журналисты попробовали уговорить директора, выделить другую бабусю посниматься за бабу Дуню. Но тот, видимо, почувствовав себя, впервые за многие годы, частью народа, наотрез отказался и пригрозил, что всех их выведет на чистую воду. Он так и сказал им:
- Всех вас выведу на чистую воду! Всех, понятно?
Журналистам еще не всем и не до конца было понятно, как он мог бы это сделать. Но они, чувствуя инстинктивно, что запахло большой политикой, оставили на свой страх и риск бабуле кофточку, сарафан и новые туфли. И не ошиблись. Начальство их поняло и похвалило.
Короче! Через две недели из города, никому не сказав из какого, привезли гранитный постамент. Фундамент для памятника к этому времени уже был готов. Подогнали кран. Плавненько подняли, плавно опустили и, щелкнув пару снимков, уехали. Но табличку с надписью «Здесь будет стоять памятник А.С.Пушкину, великому русскому поэту» к постаменту прикрепили.
События приближались нешуточные. Вся округа кипела и бурлила от пересудов. Да и то сказать, новости были, так новости! Не то, что «Коля Мане глаз подбил», например. Народ толпами ходил от бабы Дуни к директору и обратно, требуя, чтобы те замолвили за деревенских словечко. Мол, магазин пустой, обувь детям в школу купить негде. Да и вообще ни черта же нет! Что они, сами, что ли, не видели? Одной водкой да соком березовым в банках сыт, одет и обут не будешь. Это, конечно, больше женщины причитали. Мужики же, наоборот, духом воспряли. По всей стране усиление борьбы с пьянством и виноградниками, а у них в магазине теперь всегда есть. Раз в жизни, можно сказать, повезло. Они даже опасались, что, если бабы будут слишком много просить, то и водку завозить перестанут. А еще любопытно отметить, что в эти горячие денечки люди почему-то стали называть своего начальника не директором, как в старое время, а Гусевым. Так прямо и говорили:
- Гусев, вы им скажите…
Так что, сами понимаете, директору тоже было не до шуток.
Во второй декаде июля из Пскова приехала какая-то начальница и целую неделю следила за капитальной уборкой территории в Подберезье. Строго следила. Из реки даже вытащили, казалось, намертво вросший туда трактор, который лет двадцать пять назад геройски потушил местный комсомолец. Парня того сразу же увезли даже не в Псков, а прямо в Москву, где он быстро спился от ежедневных встреч с пионерами, и фамилию его скоро забыли.
А сколько всяких прицепов, культиваторов, плугов ржавых и никому не нужных. Все аж ахнули. Чувствовалось, что многовато в деревне ржавого хлама. Но, когда все это перетащили на вечную стоянку в соседнюю деревню, всем, особенно директору Гусеву, стало как-то ни по себе. Вроде бы, бесхозяйственность была налицо, а ведь так в каждой русской деревне. Прямо сплошная магнитная аномалия. Компас заклинивает. И ведь никто никогда там, наверху, не поинтересовался, где угробленное добро. Гусев даже вспомнил, как он читал где-то про комсомольца, погибшего на целине при спасении горящего трактора. Но это там, в Казахстане. Местный же парень не пострадал, поэтому его и забыли.
- Нет! При мне такого не будет! А порядок я тут наведу! Дайте только с Пушкиным разделаться, - говорил себе молодой энергичный директор.
- Я такого варварского отношения к совхозному имуществу не допущу! - думал молодой руководитель. Хотя, вроде бы, не настолько уж он был молод, чтобы всерьез верить в свои прожекты. «Эх!» – скажем мы одним словом, и это будет правильно.
Вроде бы, несмотря на ожесточенную внутрипартийную борьбу, сорваться уже ничто не могло. Разве что война, не дай бог! Но это уже вряд ли. Да и посудите сами. Даже на последнем весенне-осеннем пленуме ЦК КПСС самые замшелые реакционеры не рискнули упомянуть имя, конечно же, между нами говоря, слишком много взявшей на себя бабы Дуни. Боялись эти сволочи гнева народного. Толпами куда-то выходили из ихнего ЦК, но рот открыть так и побоялись. Да и черт с ними! А один нехороший знак все-таки был. Так все и поняли, что не к добру! Ну, а как еще это оценивать? Посудите сами.
Дней за десять до ориентировочной даты открытия памятника Пушкину по силам добра в деревне Подберезье был нанесен страшной силы удар. Такой удар, что вся округа не могла припомнить что-либо, сравнимое с этим.
ГЛАВА VIII.
КОЛЁК.
Силой добра выступил местная знаменитость Колек по прозвищу Адмирал. О его непростой жизни еще напишут рассказы и сложат поэмы. Мы тоже воспоем ее в более подходящий момент. Тогда же он просто внес свою лепту в строительство памятника, за что и жестоко поплатился. Каждый божий день он подходил к будущему монументу с отвесом и выравнивал наклонившиеся от дождя колышки. Люди и раньше к нему тянулись, а теперь и вовсе проходу мужику не стало. Ведь видели же все, как он старается, и, само собой, приглашали выпить. Ну, а что же еще они могли сделать для хорошего человека? По-другому там не умеют.
И вот ранним июльским утром на спящего Колька неожиданно рухнул потолок. Грязная и жестокая в своем натурализме картина. Обезумевший кот Васька, очумевшие от ужаса крысы, – все эти перемешавшиеся божьи твари пытались и не могли найти спасенье рядом с забившимся под одеяло, заваленным досками Кольком. Но не было пути под одеяло, а сверху все падала и падала всякая несущая смерть дрянь. Какие-то бутылки, пустые ржавые банки, обломки бревен, гвозди, гнилая солома. В щели лилась олифа, краска и какая-то синька, а может чернила. Короче, все самое мерзкое, отвратительное и опасное, то, до чего даже дотронуться противно, продолжало падать на кота Ваську, крыс и Колька. Самого Колю, надежно заваленного досками, напрямую уже не доставало. Но куча над ним росла и росла, и быстрое освобождение становилось все более призрачным. Дикие вопли колиных домашних животных разбудили деревенских доярок. Впрочем, они и так уже сладко потягивались под одеялами, очень тепло вспоминая некоторых членов комиссии, и не зря. Генофонд после них в селе поразительно окреп. Не удивлюсь, если лет через тридцать в творческих союзах, а то и где повыше, появится мощное лобби, корнями уходящее в псковскую деревню Подберезье и окружающие ее села. Но тогда об этом еще не знали. Такие вещи сказываются позже.
А вот около четырех часов утра, когда уже светало, а значит, пора было на ферму коров доить, вместо колиного дома протирающие глаза женщины увидели большое облако, по форме напоминающее дом, только гораздо больше. Тумана вроде не было, да и визг, писк и ругань, доносящиеся из облака, лишний раз доказывали реальность увиденного ими.
Собравшись у дороги, бабы или женщины, как хотите, обсуждали возможные причины происходящего. Над деревней часто летали военные самолеты, по-гусарски лихо преодолевая звуковой барьер. Иногда еще они роняли бомбы или, может, ракеты, а порой даже падали сами. Весь район был заставлен памятниками из устаревших типов самолетов, как правило, МИГов-15, или кусков от них. Но в то утро никаких взрывов почему-то не было слышно, не говоря уже о догорающих самолетах. Чего не было, того не было. В то утро было тихо. Шумел только колин дом, вернее, облако на его месте. Неожиданно с хлопком треснуло стекло в окне, и через него на землю посыпались крысы, и повалила плотная пыль. А когда между ними попытался протиснуться еще и кот, женщины поняли, что, наверное, у Коли что-то произошло. Но, учитывая столь ранний час и уважение к возрасту Адмирала, его еще минут двадцать не решались тревожить. И лишь когда все живое из дома-облака выбралось, доярки поняли, что остался один Коля. Они подошли к разбитому окну и наперебой затараторили:
- Ты как там, Коля? Может, надо чего? Если чего принести, ты скажи, мы сбегаем. Ты там что, подрался, что ли, с кем? Вылезай, хватит валяться! – и еще много слов сочувствия и тревоги разносилось по деревне в пронзительной утренней тишине.
Но Коля в ответ лишь страшно грубо ругался. Так он не ругался уже давно после зоны, где десять лет умело уворачивался от огромных спиленных сосен и елей. А здесь, в собственном доме, не уберегся. Накрыло, зараза такая! И поэтому он ругался еще яростней, но выбраться из-под одеяла не мог. А женщины тоже люди. Почему-то именно теперь. И они на эту беспричинную ругань тоже начали обижаться. Любой бы обиделся. Особенно после того, как Коля перевел свой мат в плоскость, так сказать, их моральных качеств. А в четыре часа утра примерять к себе эту плоскость никто, естественно, не хотел, и наши доярки плюнули и пошли доить, кому чего следует.
И лишь часов в девять мужики, с тяжелым сердцем, стряхивая с себя кучи пыли, стали пытаться разбирать завал. Работу осложняло то, что в дом было не войти. Дверь открывалась внутрь и была намертво завалена.
- Как ты там, Колек, жив, что ли? – беспомощно спросил кто-то.
- Да жив, мать-размать вашу! - уже спокойнее отвечал пострадавший.
- Как же ты это все устроил? Иль помог кто?
- У-у-у! Кот-вездеход! Вытаскивайте меня, хорош мозги лудить!
На самом деле последнюю фразу Колек сказал чуть-чуть по-другому, но кто же его осудит. Тут любой бы не сдержался.
- Ты, Коля, полежи пока спокойно, не шевелись, а мы тут все обсудим. У тебя там как, руки-ноги то целы?
- Не надейтесь, не сдохну! Быстрей думайте, а то ссать охота!
- Погоди-погоди! Сейчас на трезвую голову решим, как тут лучше все сделать. Может, попробовать через подвал, а, Коль? Ну, а ты пока лучше поспи. Проснулся сегодня, небось, рано? А мы через часок подойдем, - закончили пустые разговоры мужики и тоже ушли.
И грустные мысли овладели Кольком.
- Вот так подохну тут один, как в Ташкенте, и дела никому не будет, пушкинисты сраные! Им тут не памятники ставить надо, а зарывать живьем. Что за гнилой народ эти скобари! – так почему-то думал Коля о своих односельчанах. Сам-то он, отслужив пять лет на флоте, подался в Ленинград на завод ЛОМО, где в первый же день проломил трубой голову мастеру, попробовавшему разговаривать с ним, как с салагой. Авторитет Балтфлота был поддержан. Зато теперь не было во всей округе более тонкого знатока бензопилы «Дружба», с которой на зоне он не расставался десять лет после попытки стать рабочим человеком. А его жизненный опыт? В этом вообще смешно усомниться. Поэтому он считал себя вправе давать оценку своим соседям.
Так-то, конечно, так! Но не они, а он лежал заваленный полусгнившими досками, с торчащими отовсюду гвоздями и опыт бесценный подсказывал ему, что дело плохо.
- Надо им сказать, чтобы через чердак разбирали, - сообразил вдруг Колек.
Тем временем подъехал директор совхоза и любопытный народ собрался снова. Колины мысли, наверное, передались собравшимся, потому, что все взгляды устремились на маленькое окошко на чердаке. Мигом принесли лестницу. Бойкий паренек, пришедший из соседней деревни в магазин за хлебом, не дожидаясь команды, буквально взлетел по лестнице и сумел-таки протиснуться в окно. Минут десять слышна была ругань с чердака, но затем жуткий мат вперемешку с воем Колька заглушил все и всех.
Бойкий сразу, буквально, да-да, опять буквально, выскочил из окна. Несколько секунд он тяжело дышал, прежде чем смог заговорить:
- Никак, начальник! На нем стоять приходится. Никак иначе! Чего делать-то?
- Ладно, слезай, - угрюмо проговорил директор. Ну, надо же, а?! Прямо как специально!
- Ладно, ладно, ммм… Так! Мне все ясно! - заговорил он уже более оптимистично. Дом разбирать нельзя. Его архитектор и художник сфотографировали. Привязка к местности. Можно весь план нарушить. Будем прокладывать тоннель. Попробуем через ближайшее к выходу окно. Может, и дверь сможем открыть. По досочке, по щепочке, но до Коли доберемся! И будем его через этот лаз кормить и поить.
- Слышь, Коля! Кормить-поить, говорю, тебя будем. Да так, что сам вылезать не захочешь. Слышишь, Коля! Хорошо поить будем. Но пока придется тебе там посидеть. Да слышишь ты меня или нет?!
- Век свободы не видать! Но я вас предупреждаю! – прохрипел Коля в ответ, прикидывая все «за» и «против».
В общем, история, сами понимаете, неприятная. Не позавидуешь нашему Коле. Я, по крайней мере, не завидую. Но журналисты, к счастью, ничего не пронюхали. Режим секретности был выдержан и, как говорится, пронеслось. Рыть решили по ночам, а ночи летом на русском северо-западе короткие. Даже в конце июля. Так что в первый день Колек просто голодал. Но зато к следующему утру к колиной голове уже был проложен узкий лаз, такая своего рода дорога жизни, и пацанята наперебой, ползком, стали доставлять прямо в рот терпящему бедствие и выпивку и закуску. Такой халявы не видал он сроду!
Пару раз приходил директор. Давал какие-то указания, но в нору не полез.
- Ты там, - негромко говорил он в отверстие, - Коля, пока писай, как маленький. Что ж поделаешь. Потерпи немного, дружок!
- Я уже давно, как маленький, - проворчал Колек.
- Вот и хорошо, вот и отлично!
Директор радостно потирал руки. Проблема Колька была счастливо решена. Ну, а потом что-нибудь придумаем, - уже придумал довольный своей находчивостью молодой энергичный директор Гусев.
Правда, через пару дней мальцов уже силой приходилось загонять в дыру. А на третий день Коля вновь потребовал к себе начальство. Директор приехал явно раздраженный.
– Ну, что ты, Коля, людей от дела отвлекаешь?! Я ведь для вас стараюсь. Знаешь же, что памятник Пушкину открываем. Дел невпроворот, а ты всех дергаешь. Ну, что?! Что там еще у тебя?
- Подойди поближе! - донесся из темноты слабый голос бедолаги.
Директор нагнулся, сразу же выпрямился и отошел шагов на пять, поняв, что и маленькие по большому тоже ходят. Но Коля не унимался:
- Все, баста! Говно засохло! Срать больше некуда, не проходит оно! – уже громче и значительно агрессивней доносилось из проклятой дыры.
- Вынимай, падло! Назло не подохну! Вылезу, замочу, сука! Ты меня знаешь!
Гусев испугался. За дело, конечно, испугался. Что делать, что де…
- Все! Понял! – радостно воскликнул директор. – Будем теперь Колю соками и нектарами поить. Спиртное тоже, само собой. Без еды человек может долго, а вот без жидкости не прожить. Вот все и размокнет. Не боись, Коль! Пробьем… Спирт и не такое растворяет.
И больше начальство к этой теме не возвращалось. Только мальчишки добились того, чтобы за каждые доставленные Коле два стакана им давали стакан. Кажется, сока. Они этому очень радовались.
Еще через два дня по своей личной инициативе ближайшие соседи Колька крышкой от бочки дырку закрыли. Вот так прямо среди бела дня взяли и заткнули. А Коле сказали, что это ненадолго. Ведь до открытия памятнику Александру Сергеевичу оставалось всего два дня.
ГЛАВА IX.
22 ИЮЛЯ 1999 ГОДА. 4 ЧАСА 30 МИНУТ. БЕРЕГ ЧУДСКОГО ОЗЕРА.
Через двенадцать лет после того, как на Колька обрушился потолок, по узкой асфальтированной дороге, проложенной недавно от Псковского шоссе, прямо на песчаный берег Чудского озера выехали около десятка армейских машин с парашютами на бортах. Из, остановившегося первым, уазика, в еще не пахнувшей подвигом экипировке , на мокрый песок выпрыгнул полу-настоящий генерал-майор Виктор Кутанов. Потянувшись, он шагнул прямо к набегающей волне и подставил ей руки. Теплая чистая водичка обласкала их и слегка смыла пыль с генеральских сапог. Кутанов ухмыльнулся, отскочил метра на два и, раскинув напрягшиеся руки со сжатыми кулаками, радостно воскликнул: «Эх!» Он очень заразительно это проделывал.
- Эй, банда! Вылезайте! Хватит спать. Не на картошку приехали. Правду, видать, говорили, что здесь красотища. Да вылезайте же вы! Генерал приказывает, черт возьми! – снова крикнул он, хотя несколько заспанных мужчин в камуфляже и так уже стояли на песке и вопросительно поглядывали на часы. Определенно, время было еще раннее. Всего лишь половина пятого, а ехали они всю ночь.
Общий сбор им почему-то устроили в Рязани. Резервистов свезли туда из Питера и Москвы. Почему ни в Бологое? Никто не знает. Наверное, чтобы условный враг не догадался, откуда они. Для родственников безопаснее. Затем на автобусах тащились до Пскова. А путь, надо сказать, не ближний. Там к ним присоединились несколько офицеров-десантников с солдатами и техникой. Собственно говоря, солдаты лучше всех знали, что им следует делать. Да и офицеры время даром не теряли. Чувствовалось, что все они заранее проинструктированы, и неловкости начинающий генерал не почувствовал.
Несколько человек сразу же отправили в ближайшую деревню на разведку. Вместо «языка» они должны были привезти директора местного акционерного общества (читай – совхоза) «Моряк – пограничник», он же по совместительству председатель поселкового совета. Предупредили его заранее, так что генерал надеялся, что доставят живым. Тем более, что он еще должен был обеспечить всех их жильем, а также пустить более или менее правдоподобный слух о цели их приезда.
Тем временем работа закипела. Большая часть солдат устанавливала палатки. «В самой большой из них будет размещен штаб», - угадал Кутанов, с интересом наблюдающий за действиями военных. Сам себе он дал слово ни в какие мелочи не вмешиваться. На это есть офицеры, а он генерал липовый и ни чего в этом не смыслит. И надо отдать ему должное за эту совершенно правильную позицию.
Так, что это там? А, ясно! Это несколько солдат занимались с походной кухней. А чуть подальше, генерал всерьез увлекся происходящим, так вот чуть подальше, ближе к воде, за соснами, устанавливали обычную и спутниковую антенны. И только друзья Кутанова продолжали, недовольно потягиваясь, вываливаться из машины.
- Тюфяки городские! – проворчал он недовольно. Чувствовалось, что «партизанить» им всем очень не хотелось. Наконец-то все выбрались на покрытый плотным туманом берег. Прямо у озера он становился таким густым, что, если бы не слабый плеск волн, они бы и не заметили, что стоят прямо на берегу.
Всех их, по настоянию Кутанова, разыскали и непременно повестками через военкоматы призвали на три месяца на переподготовку. Очень верно все это было продумано. Иначе бы жены их ни в жизть не отпустили. Кстати, когда они, да и жены их, обзванивали друг друга, делясь «радостной», именно в кавычках, новостью, и предупреждали, что выпадают на четверть года, на другом конце провода прямо-таки облегченно вздыхали. Значит, не их одних постигла участь сия, - в какой-то степени даже радовались там, на другом конце провода. Иначе бы засмеяли. С другой стороны, появилось и чувство тревоги. Война, что ли, ожидается, что их всех подчистую призывают. Но каково же было общее изумление, когда всех вместе их собрали в Рязани. Найти не смогли только троих, да и то потому, что времени на поиски почти не было. Проинструктировали их, вконец растерявшихся, лишь в самых общих чертах, пообещав при этом за три месяца службы очень неплохие деньги, чего уже точно никто не ждал. А главное, во что они поначалу просто отказались поверить, это то, что, оказывается, командует ими не один десяток лет прекрасно знакомый им Витька Кутанов. Тот самый, сначала в артисты пошедший, и доигравшийся, выходит, до генерала.
Кутанов разговаривать с ними не стал. Чувствовал, что им надо какое-то время, чтобы выйти из шока. Но попробуй выйди, когда этот Витька, словно забыв о своем недавнем, мягко говоря, ироничном отношении к армии, явно щеголял в стороне от них генеральской бейсболкой и новыми погонами.А, между прочим, новый русский генерал, представив, кому следует, список людей, хорошо ему знакомых и подходящих для выполнения секретной миссии, потребовал, чтобы тем из них, у кого высокое звание было несолидным, срочно дали бы, как минимум, прапорщиков. Ведь дело предстоит большой государственной важности. Сами же говорили… И требование было выполнено. В Пскове всем было выдано обмундирование с пришитыми погонами, а на них звездочки, звездочки…
И вот теперь, проклиная все и всех, они наконец выбрались на утренний холодок, чувствуя, что радости этой они обязаны своему приятелю, дернул их черт сто лет тому назад с ним познакомиться. Еще в месте сбора в Рязани никто из них не выказал ни малейшей радости при виде новоиспеченного командира, сорвавшего их всех с уютных насиженных мест. Наконец, он оторвал их от семьи, от дела, даже не попытавшись объяснить, кому и зачем это понадобилось. И все они, как сговорившись, с Кутановым демонстративно не поздоровались. И когда под Псковом на пути к Нарве уже знакомый нам Жора все же спросил Виктора, куда дальше потащимся, тот лишь ответил ему хмуро:
- На привидений охотиться.
Причем так хмуро, что Жора почему-то сразу в это поверил и поделился добытыми сведениями с друзьями. А поскольку всем им еще в военкоматах было запрещено брать с собой на переподготовку удочки и охотничьи ружья, сообщение Жоры лишь подтвердило их самые мрачные предчувствия. Веселого пикничка явно не предвиделось.
Послышался шум приближающейся машины. Это разведка «живьем» взяла пьяного, но все равно испуганного председателя-директора.
- Давай его прямо к генералу! - дал команду разведчикам один из офицеров. Но Кутанов уже сам подошел к подъехавшим.
- Ну, кто тут к нам пожаловал?
Вышедший вперед десантник четко доложил:
- Гвардии сержант Семенов. Разрешите доложить, товарищ генерал-майор?!
- Докладывайте.
- Председатель местного сельсовета, он же директор совхоза Прохоров доставлен по приказу гвардии капитана Синицына. Прикидывался совсем пьяным и идти отказался. Пришлось везти. Прямо на глазах трезвеет со страху, товарищ генерал-майор!
- Вольно! – скомандовал Кутанов. – Вот что. Оставьте ка меня с гражданином Прохоровым наедине. Выполняйте!
- Есть, товарищ генерал-майор! Разрешите идти?
- Идите. - Кутанов почувствовал, что во всем этом что-то есть и молча улыбнулся. - Сам себе режиссер, однако, - подумал он.
Последним из машины вышел водитель, и, козырнув, пошел докладывать о выполнении задания своему непосредственному командиру.
Генерал сел на заднее сиденье, жестом указал на место рядом с собой и, когда Прохоров сел, закрыл дверь.
- Давайте познакомимся. Меня зовут Виктор Петрович Кутанов. Я командую этим спецподразделением. По званию я генерал-майор, как видите. Теперь о вас. Вы военнообязанный? Если да, то назовите ваше воинское звание.
- А как же, мы-он, - обрадовался вежливому обращению директор. – Мы, того, военнообязанные, то есть я, а то вы подумаете, что он. - Совсем запутавшись, он шарил глазами вокруг себя, ища, на кого бы указать пальцем, и, не найдя никого, кроме генерала, ткнул пальцем в собственное плечо.
- Вот он, я то есть, и буду младший лейтенант. Все, что угодно! Только для вас! – закончил официальную часть директор Прохоров.
- Так, слушайте меня внимательно! Вы вовсе не так пьяны, как пытаетесь изобразить. И вот еще что. Оставьте себе эти ваши «мы пскобские, мобилизованные». Этот фокус у вас не пройдет. Отвечайте по Уставу, младший лейтенант!
Генерал чутко уловил склонность директора к панибратству с начальством и решил это сразу пресечь. К сожалению, он никак не мог припомнить институтский курс начальной военной подготовки и Устав, и решил действовать по ситуации и по велению сердца.
Председатель, поняв, что душевного разговора с генералом не получится, обиженно поджал под себя ноги, но ответил по форме.
- Младший лейтенант запаса Прохоров. О вашем приезде предупрежден. Помещения для личного состава приготовлены. До сентября школа в вашем распоряжении. Потом поменяем на клуб и библиотеку. Население предупреждено, что это временно. Всем лично сказал, что к осени новую погранзаставу построят, и дети без школы не останутся. Я все сделал правильно, товарищ генерал, но снисхождения к себе не прошу. Если в чем виноват, могу извиниться.
- Правильно почти все, младший лейтенант. На время нашего здесь пребывания объявляю лично для вас щадящий сухой закон. Иначе вы все разболтаете. Чтобы люди не заподозрили неладное, пить будете, но только два раза в неделю под нашим контролем. И не пугайтесь глупых вопросов. В случае чего, можете сказать, что возраст уже не тот или сердчишко стало пошаливать. Такое объяснение вас устроит?
- Конечно, устроит, тем более, что так и есть. Жена даже скорую как-то вызывала.
- Значит, вам с этим вопросом все ясно?
- Так точно, товарищ генерал-майор! – председатель стремительно трезвел и втягивался в суровые армейские будни. – Только как же моя работа? У нас же здесь большое хозяйство. Уборка хлеба на носу. Сейчас сено заготавливаем. Работать мне надо, товарищ генерал-майор!
- Вас как по имени-отчеству? - спросил Кутанов, внимательно посмотрев на директора-председателя. – А ведь у него и впрямь уборка начнется, а я об этом даже не подумал.
Виктор Петрович чувствовал, что ему начинает нравиться этот человек.
- Владимир Иванович я. Для вас Володя.
- Вот что, Владимир Иванович! Вы работайте и особо не отвлекайтесь. У вас свое дело, а у нас свое. Но каждый вечер после работы к нам. Только, пожалуйста, без тружеников села. Режим секретности надо соблюдать. И еще, школу и клуб оставьте себе. Мы в палатках прекрасно разместимся. Да и лишнее внимание к себе привлекать не следует. А вы к нам уж не забывайте заходить, чтобы солдат лишний раз не посылать. Считайте, что вы сейчас на военной службе. А учитывая то, что вы у нас как бы совмещаете, сегодня же буду говорить с Москвой о специальной ставке для вас. Но еще раз повторяю! Без нас – ни грамма! Владимир Иванович! Владимир Иванович, вы что, засыпаете?!
- Да что вы! Задумался только, извините. Как же мы договоримся встретиться-то?
- Обращайтесь ко мне по званию! Я как раз сам хотел спросить: вы вообще до скольки работаете?
- Извините, товарищ генерал-майор. Просто непривычно как-то. Я исправлюсь. Ну, а с работой? Да уж, работа у нас, прямо скажем, незавидная. Ненормированный у меня рабочий день. Считается, что до пяти вечера, но на деле раньше восьми не освободиться. А сейчас и вовсе до одиннадцати. Разъезжать много приходится. В общем, как придется, товарищ генерал-майор.
- Тогда так! В двадцать два ноль-ноль ежедневно жду вас с докладом. Нас интересуют настроения людей, даже сплетни. Нам вообще необходимо знать, что говорят о нас люди. И еще хотел я у вас спросить… Даже самому как-то неловко. Ну, да ладно.
- Скажите, Владимир Иванович, - Кутанов доверительно пододвинулся к директору - Вы давно здесь живете?
- Так ведь с тридцать восьмого года, с самого рождения, и живу. Ну, там, эвакуация в Кострому, переправа под бомбами. Как сейчас помню, ревели все, и стар и млад. Да… Пацаном еще был. Потом, после войны уже, трактор у нас в колхозе сгорел. Комсомольцу – медаль, а мне пять лет тогда дали. В Магнитогорске на заводе отрабатывал. Там же и техникум потом закончил. Правда, Металлургический. Поэтому и лейтенант я младший. А после уже все время здесь, на Псковщине. Двигали меня туда-сюда, но все в нашем районе.
- Ну, с этим ясно. А вот еще что… Скажите мне честно. Только не по рассказам чьим-то, а вот лично вы. Фу ты, черт, сам уже путаюсь… Сами-то вы верите в эти ваши чудеса, о которых мне столько подрассказали? Видели вы, лично вы, этих ваших перебежчиков? Разговаривали с кем-нибудь из них? Признаюсь, хотелось бы взглянуть на них самому или с родственниками их побеседовать. Не подскажете, с кем лучше поговорить? Сами понимаете, не хочется, чтобы меня за сумасшедшего ваши люди приняли. Подскажете?!
- Как мне не верить! Вы, товарищ генерал-майор, как раз с таким родственником и разговариваете. Легко сказать, не верить, если у моей собственной сестры двое пацанят, племянников моих, пропали. Одному и восьми нет, а другому одиннадцать. Как тут не верить?! Прямо с берега они и пропали, еще прошлым летом. Пошли на озеро, рыбаков встречать. Всего пять минут от дома. Там им мелочь всякую посолить, да кошке иногда давали. Самолет пролетел, или что другое грохнуло, но прямо на глазах у других ребятишек как будто испарились. Даже следы их пропали. Они мне так и рассказывали, те, что рядом-то с ними стояли. Вокруг, говорят, моих племянников прямо как облако пара появилось. Потом все гуще и гуще. Звон какой-то раздался. И, говорили, какие-то волны фиолетовые вокруг них. Будто, сказали, под воду или в песок они ушли. А потом еще и другим ребятам волны эти прямо до глаз поднялись, и вдруг,- раз,- говорят, и будто уже под водой. Другие-то ребята нашим кричали, чтобы они из облака выбежали. Только не отвечали они. Может, уже и не слышали. Еще, говорят, такое потрескивание, как от электричества, слышалось. И вот, как разряд, погромче щелкнуло, облачко сразу рассеялось, а ребят-то наших и нет. Совсем ничего от них не осталось. Младший кошку с собой принес, так и кошки нет.
Сестра-то моя потом в больнице дурной лежала, и мы с женой все время, как можем, ее успокаиваем, что, мол, вернутся еще детки. У нас ведь и у самих тоже двое. Только девка с парнем. Как тут не понять, не чужие же. Я бы во все, что угодно, поверил, лишь бы ребят вернуть. Как братья они моим, хоть и двоюродные.
Утренний ветерок уже почти разогнал туман. Оказалось, что деревня совсем рядом. Всего с пол километра через поле. «Надо было лагерь подальше разбить,» – подумал Кутанов. Берег огромного озера уже отчетливо виден. Еще несколько минут, и вся безбрежная водная гладь предстанет перед Кутановым во всем великолепии. Только вот под впечатлением услышанного от директора совхоза, озеро уже не казалось генералу таким красивым и притягательным, как еще час назад.
- Я свяжусь с летчиками, - выйдя из задумчивости, нерешительно проговорил Кутанов.
- Да мы уже пытались. До вас тут уже побывали какие-то люди. Не назвались они. Так тоже вроде пробовали с ними разговаривать. На аэродром ездили к их начальству. Ну и что толку? Они же летают вдоль границы над берегом озера. А иначе летать здесь и нельзя, смысла нет. Иначе, говорят, не будет контролироваться погранзона. Или еще, чего доброго, в Эстонию залетишь. «Мы же, - объясняют они, - ни при Эссесере живем». Нам-то это понятно. Ну, так хоть бы этот свой барьер звуковой в стороне где-нибудь преодолевали, так ведь нет. Может, потише бы летали, а? Узнайте, товарищ генерал-майор! За все село прошу. А то, видите сами, какие тут у нас дела. Кино там, разное, можно и не смотреть. У нас свое кино, даже пострашней. Как же тут пить бросишь. В грозу-то, или когда тучи набегут, мы теперь на берег не ходим и детей не пускаем. Но самолеты эти всегда, как снег на голову. То нету- нету их, и вдруг, как долбанет! Днем и ночью, при любой погоде. Как приближаются они, совсем не слышно. Тихо-мирно, и тресь!!! Грохот такой, будто бомба рядом взорвалась. Да вы еще и сами услышите.
- Я лично буду с летчиками разговаривать. Уверяю вас, сделаю все, что возможно. Пока все. Мне надо срочно отдать кое-какие приказания. И очень благодарю вас за помощь, Владимир Иванович. Кажется, я начинаю понимать, с чем мы тут столкнулись. Ну, а вечером жду вас. В десять, как договорились. В двадцать два, то есть. Ноль ноль.
- Так точно, в двадцать два ноль ноль. До свидания, Виктор Павлович!
- Петрович…
- Так точно, Виктор Петрович!
Председатель Прохоров закрыл за собой дверь машины, и Кутанов остался один. Он сидел молча, глядя в одну точку на линии горизонта, минут пятнадцать. Но нас этим не обманешь! Мы-то с вами знаем, что через двадцать минут он уже будет энергично отдавать один приказ за другим. Но сейчас он сидел и думал. И невеселые мысли буквально роились в его голове. Да и судите сами. Это вам ни кино «Назад в будущее» смотреть, развалившись в кресле.
- Да неужели же и впрямь такое возможно?!
Он вдруг так поверил в это, что уже ни кто не смог бы его разуверить. И от этого ему стало страшно. Ведь в каких-нибудь пятидесяти метрах от его машины, уже совсем очистившееся от тумана, еле заметными волнами набегало на песок это странное огромное озеро.
- А есть ли у него вообще другой берег? – подумал генерал. Что, или кто там, за линией горизонта?
- Да, не думал я, что угожу в такое дерьмо. А еще и ребят в это дело втравил. Детей их сиротами могу оставить по своей идиотской прихоти. Надо будет прямо сейчас с ними поговорить. Может, пока не виделись, у кого-нибудь прибавление в семье появилось. Мне надо было самому каждому позвонить. А то тут прямо Солярис какой-то и «зона» впридачу.
За день до этого в его машине установили телефон правительственной связи, и через минуту Кутанов уже докладывал Сараеву. Разговаривали сжато, без эмоций. Сообщив, что на место прибыли , генерал категорически отказался начинать операцию сегодня же.
- К завтрашнему утру мне нужны специалисты по физике высоких энергий, теории поля и акустике со всем необходимым оборудованием. И еще желателен психолог или психиатр. А то, боюсь, вся моя армия во главе со мной в дурдом попадет, причем с вашей же подачи.
- В дурдом вам в любом случае придется заглянуть, но только одному и не сейчас. А ученых завтра до десяти утра получите. Всего хорошего. До связи!
- До свидания! - ответил Кутанов и вышел из машины.
ГЛАВА Х.
ДРУЗЬЯ-20.
Упрямство заложено во мне с детства. Иногда я становлюсь просто неуправляемым, и, кстати, сам же из-за этого жестоко страдаю. Или вот еще сяду, бывало, и жду, пока кто-то за меня что-нибудь сделает. И что же вы думаете, при всех этих недостатках, я поехал после школы на БАМ решать судьбу страны и исправляться? Не тут-то было! Все люди, как люди, а я, как упрямый осел. Ну, и не поехал, конечно. Упустил свой шанс. И мне плохо, я страдаю, но все равно буду сидеть, где сижу, и с места не сойду. Или лучше пойду куда-нибудь учиться аппаратуру для ракет делать или что-то еще и того попроще. При таком образе жизни годам к сорока мужчина может получить весь комплект профзаболеваний ракетчиков, начиная с геморроя. И это при том, что ракету можно так в глаза и не увидеть. Разве что на параде или в музее артиллерии.
Еще учась в школе, я все это остро предчувствовал. Видел, как несовершенен мир. Было стыдно и обидно, но все равно сгодился только для затычки какой-то дырки в гигантском дредноуте ВПК. Брешь там тогда образовалась, что ли? Такие же бездари и охламоны и затыкали, что скажут и чем скажут. Рядом со мной они так же тупо сидели и ждали два года, пока нам не сказали однажды: «Все, ребята, хорош! Вставайте и идите делать ракеты, а если не можете, так хоть части от них». Самим нам задницы было лень оторвать, и мы все ждали, что хоть какой-нибудь дельный человек к нам придет сам. Так мы перезнакомились и передружились с друзьями друг друга, и вся наша компания ничего не умеющих в жизни, а главное, и не желающих ничего уметь переростков, конечно же, стала вариться в собственном соку, насмешливо поглядывая на преуспевающих в чем-либо людей. Но рано или поздно всему приходит конец.
- Пора, братцы, пора! Начинайте делать ваши ракеты или хоть что-нибудь похожее.
И, повторив это нам на прощанье еще пяток раз, эти самодостаточные люди просто выставили нас из ихнего учебного заведения, решив, что хватит с нас и двух лет.
По улицам ходить было неинтересно. Все больше в ВПК или на квартиру, где свободно. В то время там слушали «Пинк Флойд» про «мани итс э гас». И, хоть это всего лишь песня, в нас стал развиваться цинизм. А ведь это была просто песня.
Да тут еще эти события в Чили, и аргентинцы потопили английский эсминец, но не нашей ракетой. Нашей бы такой корабль не потопили. По крайней мере, чужой. Сейчас, по прошествии двадцати пяти лет, в этом уже можно открыто признаться. Зато собравшись вместе, нам очень нравилось показывать друг другу, какие мы хорошие друзья. Мы и жен-то себе похожих выбирали. Таких же бесперспективных, как и мы сами, самовлюбленных неудачниц. А кто бы за нас еще пошел?
Время шло, и с годами отдельных друзей стало разносить по свету. И главное, как-то незаметно. Кого в Израиль докером, кого в Москву кролиководом, или еще дальше – в Америку эмигрантом новой волны. Нет, это же надо придумать такое. В наше время – и в Америку! Там, наверное, таких эмигрантов новой волны уже и не осталось.
Но те, что остались здесь, продолжали делать ракеты, и так бы, может, вся жизнь и прошла, если бы не один идиот из военпредов.
Вообще-то мы с ними не общались. Какие-то они ненормальные, все эти капитаны да майоры. Но тот нас просто достал. Причем, из-за пустяка какого-то.
Стали мы с Митей как-то раз сдавать ему какую-то там ракету, а вернее, кусок от нее, а она, в смысле, кусок этот, не сдается. Мы с ним и так, и этак, по-человечески пытались договориться. Димка в обед даже за бутылкой портишка сбегал. Всю целиком ему отдавали. Так нет же! Упертый попался. А мог бы выпить! Одно слово – майор!
- Не могу, - говорит, - это принять, ребята.
- Да бросьте! – Это мы ему. – Здесь же всего восемнадцать градусов.
- Да не о том я. Работу вашу принять не могу. Не доделана она. Дно отваливается.
- Что значит, «не могу»?! Тебе что, в ней лететь, что ли? Там же, наверняка, автопилот.
Я говорю ему: «Ты нас пойми правильно. Знаем, что ты на службе. Мы вот и постарались, чтобы все по-человечески, как положено». А этот идиот смотрит на нас, как на миногу в горчичном соусе, и еще что-то морщится, как будто пробовал.
- Вы что, ребята! Куда это я должен лететь?
- Лететь никуда не надо, - отвечаем. – Вы здесь сидите, а ракета сама и без вас улетит.
- Да какая, - говорит, еще ракета?! Это что, вот этот ящик, по-вашему, ракета?
- Нет… Ну, не вся, конечно. Двигатель там, корпус, крылья и сопло потом приделают, если захотят.
А этот рожу свою и без того кислую скорчил:
- Ребята, - говорит, - как же так? Это же не тайна, что вы тут делаете. Все же это знают. Мы ведь эти узлы свободно за границу продаем. Надо знать, что делаешь, даже для Индии.
- Продавать, может, и продаем, а как же наша подписка о неразглашении военной тайны? Что вы на это скажете?
- Хорошо, парни! – И, подумав, добавил: - Я вам сам сейчас объясню.
- А кто вы такой, чтобы режим секретности нарушать? Умник!
И тут мы с ним окончательно перешли на «ты»…
- Ты нас, наверное, проверить решил? Из Первого отдела послали? Ну, признайся, так ведь? Ну, так?! И что, добился чего-нибудь?! Так вот знай! Ничего ты от нас не узнаешь! Научись сначала свою работу, как следует делать, а потом уже других проверяй. Уже целых три часа аппарат принять не в состоянии, а еще берешься других учить, как работать нужно! Может, ты заболел? Сидел бы дома, у нас не горит.
А этот-то военпред увидел, что дело против него поворачивается, и пробует на тормоза все спустить:
- Это, действительно, военный заказ, и болтать языком зря, конечно, не стоит. Тут вы правы, - это он нас все учить продолжал. Учитель хренов!
- Но само по себе это изделие не секретное. Принцип действия, - говорит, - примерно такой же, как и у микроволновой печи. Магнетрон там, и прочее.
- Это что еще такое? – говорим мы ему, а сами уже посмеиваемся. - Хватит, тебе говорят! Лучше принимай, что сдаем.
Димка уже краснеть начал от злости.
- Не знаем, - говорит дружок мой, - и знать не желаем, что это такое и как работает. И тебе не скажем! А про ракету мы с другом пошутили. Шутим мы так! Понял, идиот?!
А он как заорет:
- Да я вас! Да вы у меня!
И так орет, что на улице слышно. Ну, и мы на него тоже. Для ровновесия. А Димка взял и вызвал режимную охрану с наганами. Те быстро подошли, а то бы мы его поколотили.
А он все орет:
- Честь офицера! – орет. – Сосунки!
А я ему:
- Может, и на дуэль вызовешь, или носки забыл постирать?!
Прибежал аж зам. директора нашей организации, не важно какой! А этот зам., еще та сволочь! По блату назначили. Ох, как он любил над нашим братом поиздеваться. Иной раз встанет около тебя, посмотрит на осциллограф и поет, гадина, свою любимую песню. С издевкой пел, хотя слова-то там нормальные. Может, слышали когда?
Руки рабочих!
Вы даете движенье планете.
Руки рабочих!
Мы о вас эту песню поем...
Ну, и дальше в той же тональности. Там еще в кино рабочие рано встают.
Сейчас эту редкую запись можно найти разве что на радио или у коммунистов, типа нашего зама.
И вот стоит эта морда блатная возле тебя, смотрит на экран и поет. От начала до конца с припевом. Пробовали выключать осциллограф, так он этого даже не замечал. Допоет обязательно до конца, а потом хохочет минут пятнадцать. Так ржет, что прямо заходится. Аж слезы у него текут от смеха. Один раз даже водой холодной с ацетоном отливали.
Ну, так вот, как могли, мы успокоились. Но зам. с охранником между нами и этим майором решили пока постоять.
А майор все орет, хоть и потише:
- Ваши сотрудники уже три часа пытаются меня убедить, что я ракету у них принимаю.
- Врет! Врет он все про ракету! Ничего мы ему не говорили! Провоцировал он нас! – И снова все принялись орать.
А народу собралось, как у Зощенко в «Нервных людях». Все только и рады рты пораскрывать и ничего не делать в рабочее время. Или еще ногти лаком красят.
И тут уж сам зам. директора прямо нам говорит довольно свирепо:
- Я официально разрешаю военпреду объяснить вам, что он у вас принимает.
Ну, уж тогда и я не удержался и говорю зам. директору ядовито так:
- А вы ему не начальник. Начальники подчиненным пирожки из столовой не носят.
Зам. директора прямо завизжал:
- Все слышали?!!!
- Все! - отвечают собравшиеся.
- Так вот! Это было всего один раз, и то, чтобы время за счет обеда сэкономить. Да вы вообще, - это он уже нам, - понимаете, с кем вы тут пререкаетесь?!
- Интересно, - говорю. – Расскажите, пожалуйста. А то монтажница Серова говорила, а мы не поверили.
- У-у-у, суки, ****ь! Я вам устрою!
- Все это слышали?! – визжит зам.
- Все! - опять отвечают собравшиеся.
Видим мы с Митей, что нет выхода. Патовая ситуация. Очень не хотелось, чтобы подумали, будто мы что-то выведываем, но эти сволочи ведь как сговорились! И люди-то не расходятся. Все равно, как на концерте!
И тут, как раз я нашелся:
- А блок, - говорю, - не сдается потому, что все контакты грязные. Промывать нечем. Вы же весь спирт в подшефный колхоз загнали. И вообще, - говорю, хватит тут орать! Вы не у монтажницы Серовой. А если хотите всем рассказать, что это за блоки, рассказывайте. Всем рассказывайте. Посмотрим, что с вами потом будет.
- А это не ваша забота! - отвечает зам.
И, уже как бы ко всем обращаясь, говорит:
- Мы здесь, если кто не знает, делаем по заказу минобороны устройства для быстрого разогрева пищи в походных условиях. Без плиты. Чтобы солдаты быстро поесть горячее могли. Ну, а ракетами, космосом, наш НИИ вообще никогда не занимался.
Ну, тут нам самим с Димой смешно стало. Стоим и издеваемся над ним. И все смеются, весь цех наш экспериментальный: и инженеры, и радиорегулировщики, и монтажницы наши высотницы.
- У нас, - говорю, - в стране каждый знает, что такое изделие «Протон–1». А за границей знают и того лучше!
Я уже в открытую стебаюсь над замом и военпредом, а Димка им рукой движения непристойные делает. Но это он зря, конечно. Не стоило до этого опускаться. Монтажницы громче всех хохочут и Димке улыбаются. А эти все красные стоят. Особенно зам. коммуниста.
Но тут раздался звонок. Рабочий день закончился. Собрались мы с Димой и ушли, чего затягивать-то. Изделие же это, блок наш, на другой день кто-то другой сдал. Водкой отмывали. Что ж, лети с богом!
Нам за тот месяц премию по двадцатке дали, а зама этого куда-то всю неделю вызывали, да там, похоже, и оставили. Уволили по недоверию и за развращение подчиненных многодетных матерей и особенно монтажницы Серовой. И правильно, за дело! Заказ военный, и болтунам у нас не место. И как только таких в партии Ленина держали?!
Я это вам затем рассказал, чтобы вы не думали, будто мы всегда упрямыми идиотами были. Нет! Иногда мы бывали вполне открыты к диалогу. И упорство наше тоже бывало вполне оправдано.
Только монтажница Нина со второго этажа рассказала Димке, что бывший зам. директора правду тогда сказал. Они там эти блоки еще и в коробки упаковывают. Так вот, там еще и инструкция прилагается. Все подробно написано, как за тридцать секунд яйца без воды сварить. Нину ту Митька сразу же бросил. Да и жалеть там не о чем! Ну, а на следующий день мы решили подловить военпреда после работы. Это оказалось совсем не трудно. В подворотне, куда мы его затолкали, он все и выложил. Это, действительно, были не ракеты, а то, что нам поначалу говорили, что для космоса, то почему бы и нет. В космосе тоже можно яйца варить или тушенку подогревать. Но вообще, это делается не для космоса.
Но позвольте! Тогда на кой черт мы в этом НИИ столько проторчали? Кастрюлю какую-нибудь любой смертный и в магазине посмотреть может.
И разбрелись мы тогда по всему белу свету. Каждый занялся чем-то своим, и на футбол ходить стали реже. Когда же вместе собирались, даже удивительно было видеть, до чего же мы все друг без друга поумнели. Особенно за последние двадцать лет. Если раньше говорили о тетках, «Зените» и политике, то теперь политика в наших разговорах переместилась на первое место, тетки же с «Зенитом» поделили бронзу. Еще, стало больше разговоров о деньгах, выпивке и отдыхе, но это уже отнесем в раздел «прочее». Туда, где рок и кино.
Часть друзей почему-то оказалась в Москве. И Витя Кутанов тоже. Мы еще смеялись над ним, когда его в артисты понесло, а не, к примеру, в официанты или бармены. И вот он теперь подлянку всем и сделал. То есть тем, кого нашли, и кто из страны не уехал. Правильность своего выбора доказать друзьям решил. Жизнь, мол, игра и не только в картишки.
Но сам-то я каждое лето отпуск в деревне провожу. А вот те, кого найти сумели, сидят теперь в пять утра на берегу Чудского озера и вспоминают, что где-то поблизости Осипов под одеялом сны видит, и никто его на зарядку не гонит. И еще, думают они, хорошо бы сейчас у Осипова недельку погостить. А ведь те, кто раньше приезжали, другим тоже советовали. А мне это, не скрою, приятно. Я им вообще всегда рад. Мы же друзья.
ГЛАВА XI.
ГАЛИНА.
Галя Бородина родилась вскоре после окончания войны в неплохой семье. Ее мама была учительницей начальных классов. Отец в тридцатые годы сначала был секретарем райкома партии в молодом городе Сланцы на западе Ленинградской области. Поднимал с ноля это детище Кирова. Шахтеры-стахановцы, энтузиазм, хорошие песни в исполнении врагов народа, и все такое. Добился в этом деле столь ощутимых успехов, что не был, как другие и менее заметные люди, просто расстрелян. Система дала сбой, и его всего-навсего перевели на другую работу. Кто-то счел целесообразным определить его председателем чуть живого колхоза. Может, просто было уже некем заполнить образованную той же системой вакансию. Из-за такого тщательного отбора кадров стали-таки появляться незаменимые люди.
Колхоз он каким-то образом откачал. Потом война. Партизанил в тех же краях, к тому же весьма успешно, хотя и не по своей вине. Для врага его отряд всю войну так и оставался неуловимым. Во вражеском гарнизоне, стоявшем в их деревне, было четыре солдата с унтер-офицером во главе. И все годы фашистской оккупации партизаны не давали им спокойной жизни. Когда в сорок четвертом на краю поля за околицей появились русские танки, немчура поспешно бежала в лес, бросая кто награбленное, кто подружек.
Вернулся с войны героем-офицером. Не зазнался.
Почти сразу же после возвращения компетентные органы попытались «пришить» ему так называемое «дело старосты». Кратенько об этом; об еще одной искалеченной судьбе.
Был до войны в тамошнем колхозе бухгалтер, и было у него очень плохое зрение. В Красную Армию его, в отличие от других колхозников, не призвали. Партизаны тоже заупрямились. Сказали, оставайся в деревне и постарайся втереться в доверие к гитлеровцам. Там, мол, от тебя хоть какая-то польза будет. И стал бывший бухгалтер Коренев изменником родины, старостой господином Кореневым. Двойным агентом стал. Это значит, и нашим, и вашим. Два раза партизаны его сами начинали вешать. За то, что не только их едой снабжал, но и уговаривал односельчан немцам продовольствие продавать, иначе бы так забрали. Правда, фрицы его тоже разок хотели расстрелять. Так, для порядка. Это они так психологически обрабатывали колеблющихся. Им показалось обидным, что они за еду платили, а партизан почему-то даром снабжали. Но расстреляли ни его, а двух женщин, сын и брат которых приходил из леса за провизией. Не поймали бы их, погиб бы староста геройски. А так, взвесив все за и против, оставили Коренева в живых, но пустили слух, что погибли наши люди из-за доноса старосты. Надеялись, наверное, что так господин Коренев перестанет двурушничать. Только те, кому следует, знали, что это не так. Арестован был тогда староста и знать, что ночью пришел в деревню из леса человек, не мог. И очень даже хорошо, что не расстреляли и не повесили двурушника. Позже он, когда немцев гнать начали, умудрился уговорить их деревню не сжигать. Все вокруг сожгли, а его Гверездку нет. И в этом наши органы после освобождения усмотрели преступление. А в том, что командир партизанского отряда старосту не повесил – преступление вдвойне. Старосте дали десять лет. Галиного же отца выпустили через два месяца. Никто во всей округе показаний против председателя колхоза почему-то не дал. А в данном случае на нет ни суда, ни без суда не было.
Как только отца освободили, он сразу же стал реализовывать его общую с Галиной мамой мечту. И всего за полтора года колхозом был построен уникальный школьный городок-интернат из семи больших изб. Библиотека, физкультурный зал. И это в тяжелом послевоенном сорок седьмом году! В том же году родилась и Галина.
Однако вскоре наверху встревожились, и не напрасно. Геройский председатель действительно сам бы не угомонился и своевременных выводов для себя из своей затянувшейся жизни не сделал. А ведь известно на Руси мудрое правило: «Не высовывайся!» А тут как раз и «Ленинградское дело» подоспело. Плохо было у товарища Бородина с азами диалектики и пониманием причинно-следственных связей. А связи у него кое-какие остались.
Звезды на небе не только зажигаются. Они ведь еще и падают. Значит, это кому-то нужно, значит, это необходимо, как совершенно справедливо заметил поэт Маяковский еще до того, как застрелился.
И опять вышло гуманно. На этот раз в 1949 году его посадили всерьез и надолго. Как НЭП. Такое сравнение не случайно, ибо уже в пятьдесят пятом реабилитировали. Вышел на свободу совсем больным и умер через четыре месяца от туберкулеза.
Сразу же после ареста мужа, мать Галины, по совету органов, от его черных дел отреклась. А открестившись от содеянных им преступлений, естественно, тут же с ним развелась. Дочери потом объясняла, что так было нужно. Маленькая Галя тогда понять этого не могла, как не смогла, когда подросла, простить матери предательства.
Бывает же такое!
Спящую девочку нашли у постели умершего под утро отца. Больше рядом с ним не было никого. Система воздала должное.
Самым ярким впечатлением из детства для Гали так и остались эти четыре месяца с ее папой. Он разговаривал с ней, как со взрослой. Таким вот слабым, больным, но ее любимым папой он для нее навсегда и остался. А ничего другого она и не могла помнить. Может, это и к лучшему.
Девочка росла задумчивой и молчаливой, а когда выросла, разговаривать с матерью почти перестала.
После школы поехала в Ленинград, поступать в педучилище. Закончив его, вернулась в свою деревню, в построенную при отце сельскую школу. Там она работала, как и мать, учителем начальных классов. После Ленинграда продолжала оставаться замкнутой и немногословной. И, казалось, только с детьми и раскрывалась, согревалась она душой. Но постепенно, годам к двадцати пяти, Галя как-то ожила и повеселела.
Вышла замуж за местного парня. Неудачно. Пьяница, как и все остальные в округе. Только добрый. Спиться до конца так и не успел. После бани нырнул с лавы в реку, да так и не вынырнул. Детей завести они не успели. Так Галя осталась одна. Чужих детей учила и воспитывала. Они ее любили и жалели. В огороде, чем могли, помогали. Ведь у учительницы на селе свободного времени мало. Иногда местное начальство дрова выделяло. В общем, жила. Старалась держаться. Считала своим долгом отдавать всю себя работе в построенной отцом школе. К жизни стала относиться иронически, и ей это помогало.
Поздней осенью 1982 года вроде бы пошла в лес за опятами. Они ведь до самого снега растут. Пошла и не вернулась. В болото провалиться не могла – не было там болот. Собирали грибы прямо по кромке леса вдоль озера. На опушках и вырубках, где посветлее. Там ее и искали, но поиски ничего не дали. Один местный балбес пошутил, что, видать, горя всенародного не выдержала. Мол, вчистую от слез по умершему Леониду Ильичу Брежневу извелась. Как обычно, поговорили и забыли. А учительницу в школу уже через месяц новую прислали.
Но Галя не собиралась умирать.
- Хорошо, что хоть оделась потеплее, - была ее первая мысль, когда, открыв глаза, она увидела над собой заснеженную еловую лапу. – Могла бы попросту замерзнуть.
Она вспомнила лишь, как перед глазами все куда-то поплыло. Потом зазвенело в ушах, все сильнее и сильнее. Пыталась закричать, но голоса своего не услышала. Тогда, наверное, и потеряла сознание. Такое с ней иногда случалось и раньше, но тогда приходила в себя быстро.
«Сколько же я здесь загараю, - сжимая рвущиеся от боли виски, думала она, лежа на мху под закрывшим ее от снега деревом. – Вон сколько снега успело нанести». А снег, действительно, шел густой.
Наконец она встала, отряхнулась. Попрыгала на месте, поприседала, чтобы быстрее согреться.
Внезапно что-то заставило ее вздрогнуть. Какой-то неясный, но объемный шум. Как будто шумело сразу во всем лесу в противоположной деревне стороне. Это было похоже на скрип свежевыпавшего снега под сапогами. Чувствовалось, что слышны действительно шаги, причем большого количества идущих в такт людей.
Галина двинулась в сторону узкой лесной дорожки и увидела голову двигающейся на нее колонны солдат. Их шинели то сходились, то расходились в такт движению. Метрах в двухстах от Галины дорога делала поворот. Вот из-за него-то, плохо видимые из-за идущего снега, и продолжали выходить все новые и новые странно одетые вооруженные люди. Где-то она таких уже видела.
Внезапно идущий впереди колонны человек остановился и сделал следующим за ним солдатам предостерегающий знак рукой. Колонна остановилась. По крайней мере, та ее часть, что успела выйти из-за поворота.
Тот, что шел впереди, напряженно всматривался в заснеженный лес вдоль дороги. И Галина была абсолютно уверена, что он смотрел прямо на нее. «Конечно, он меня заметил! В темной куртке на фоне снега это не трудно. Точно заметил! Странные какие-то солдаты,» – думала продрогшая женщина.
Ближайший к Галине человек повернулся к остальным и громко что-то скомандовал. По-немецки скомандовал!
Галя упала, как подкошенная.
- Немцы!
Что же, ей приснилось, что войны уже нет, что она родилась после победы?! Приснилось, что враг давно разбит?! А тут вон их сколько. На нашей земле, и все с оружием! Значит, это не пленные, и ни в какие лохмотья они не замотаны…
Она больше не пыталась прятаться и встала. Все равно заметили. И верно. Тут же послышались и другие немецкие команды. Из колонны вышел солдат и, направив винтовку на женщину, медленно, осторожно, оглядываясь по сторонам, двинулся к ней.
- Все, конец! Сейчас застрелит! Как ни тяжела жизнь, а пожить еще все равно хочется, - дрожа от холода и ужаса, думала Галя, глядя, куда бы ей убежать. Сильно-то по лесу не разбежишься.
Правда, было и что-то такое, что не давало женщине по-настоящему испугаться, в полной мере ощутить нависшую над ней опасность.
Немцы были какие-то не настоящие. Но все же это были немцы. И тут Галя прямо-таки хлопнула себя ладонью по лбу, да так сильно, что и синяк мог появиться. И сразу же, окончательно распрямив плечи, вышла на лесную дорогу, продолжая внимательно разглядывать странных незнакомцев. Из касок некоторых из них торчали нелепые пики. И Галя вспомнила, что видела таких немцев в кино, то ли про Котовского, то ли про Щорса или Лазо. Нет, подождите… Котовский и Лазо были левыми эсерами. За это, наверное, Лазо японцы и сожгли. Остается Щорс. В ее памяти всплыла записанная у кого-то из школьников на кассете песня. Там как раз похожее описано. И Галя неожиданно запела:
По выжженной равнине,
За метром метр,
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр»…
Допев, как смогла, осмотрела себя. Все правильно! Она была большая, а значит, взрослая. И Щорс тут ни при чем. А немцев разбили еще до ее рождения. Но это были все же немцы. Только из первой империалистической, как называли ту войну старшие. Одни пики на касках чего стоят. Нет! Это не могла быть война. Она взрослая, в корзине грибы и Брежнева, вот, схоронили. Зря, что ли, все это? Все завоевания Октября, может, тоже зря? Но что же это за люди, будто из кино? «Кино!!!» – эта пронзившая ее мысль сразу все объясняла. А других мыслей все равно не было. Она все поняла:
- Это кино снимают! Массовка. Одежда аккуратная, только сшили. Люди молчаливые, уставшие. Сразу видать, языками не владеют. Так, два или три человека, по сценарию немного тренируются. Все понятно.
Тем временем к ней подошел немец, в кавычках, и точно, как в кино, чтобы было понятно и вашим, и нашим, коверкая русский язык, заговорил:
- Ты есть ху? Пардон, фройлен! Ху ты есть? Кто ты из? Ду ю спик инглиш? Антанта? Русский большевик? Комрад- товарищ?
- Я-я, тополя. Еврей, комиссар выхожу я, - ответила Галя хмуро. - Говори, немец, не бойся! В кино можно! Вы репетируете, комарадос- товарищи? – Галя продолжала вспоминать умные иностранные слова, а немец, слушая ее, вдруг заулыбался.
- Я-то русская, слышишь, русская! А Гитлер капут, давно капут! Так-то, комрад. Какие еще слова знаем? – И уже злясь сама на себя за то, что никак не может согреться и до конца избавиться от чувства даже не страха, а просто необъяснимой тревоги, Галина нелепо попыталась съязвить:
- Аунцванцих хирургистик, - как говорят в нашем ауле.
- О, о! Комрад! Комрад! – вдруг озабоченно заговорил так называемый солдат, глядя на совсем замерзшую женщину.
- Понял, наконец, д-д-добрый человек! Нет ли у тебя чего-нибудь горячего выпить? Замерзла я совсем, заблудилась, похоже. – На всякий случай Галя сделала вид, что подносит стакан ко рту. – Надо мне выпить, понимаешь? Надо, браток!
- Я! Я-я-я! – Явно обрадовался наметившемуся наконец взаимопониманию немец, или как там его… Он протянул Гале солдатскую флягу.
- Водка - шнапс – гут! Я-я, гут! – широко улыбаясь, он помогал непослушным окоченевшим пальцам русской женщины отвинчивать пробку.
Глоток, и столь необходимая согревающая жидкость разлилась теплой волной по всему ее телу. Дрожь сразу же прекратилась.
- Еще малюсенький глоточек за мир и дружбу, ладно? – улыбаясь, попросила Галя «немца» и тут же выпила еще пару глотков. Секунду постояла с закрытыми глазами. Потом с блаженством выдохнула согретый ее теплом воздух.
- Ну, заодно и за разоружение. Это ж важно, правда? М-м-м… Ну, а что же вас в лес-то занесло, служивый? Тоже заблудились, или как? Теперь вообще как, надо или нет бояться человека с ружьем?
- Нет, гуттен фрау. – Немец показал рукой на своих. – Петроград – я? – Другой рукой помахал в противоположную сторону. – Псков, Рига – я?
- Да из тебя хороший дорожный указатель мог бы выйти. Там, там. Я-я! На автобусе поезжайте. Лучше на трехчасовом. До темна успеете. Только вот поместитесь ли? Много вас? Ты по-русски говори, отвыкай от своего «я-я», - деликатно закончила Галина.
Немец еще больше чему-то обрадовался и затараторил полную ахинею:
- Гут фрау! Комрад фрау! Комрад Ленин, я-я! Комрад Троцкий! Комрад гут русский девочка! Яволь?
- Яволь, но уволь, - нахально ответила Галина. – Немцы, может, один или два настоящие среди вас, пожалуй, есть, - вслух как бы рассуждала она. - С этой, как ее, с Дефы, наверное, подкинули по дружбе. Ну, как бы вместо индейцев, - говорила она, радуясь случайной встрече с иностранцами в лесу у своей деревни. - Еще бы сюда пианино добавить или арфу, - додумывала она уже про себя.
Немец тоже искренне радовался встрече с незнакомкой, чего никак нельзя было сказать по хмурым лицам топтавшихся в отдалении людей в мышиного цвета шинелях. Ох уж этот извечный мышиный цвет!
Внезапно немец прижал Галю к себе и со словами:
- Роза Люксембург – комрад, Клара Цеткин – комрад, - попытался поцеловать женщину в щеку, но она увернулась и выскользнула из его рук.
- Алё! Это еще что?! Смотри у меня! Гутен морген, гутен таг, бить по морде надо так, - и она кокетливо шлепнула немца двумя пальцами по щеке.
- Так не надо, понимаешь? – С этими словами она стряхнула снег с его холодной черной каски.
- Ты симпатичный парень…
- Майн фрау Эльза ун Гамбург. Цвай киндер ун Гамбург, - взволнованно заговорил немец, показывая рукой в сторону Пскова и Риги, на запад то есть. Глаза его по-детски заблестели. Он-таки снова обнял Галю, теперь уже за плечи.
- Земля – шар, - взволнованно заговорил он, изображая руками глобус. Потом ребро его ладони как бы разделило воображаемый глобус пополам. – Делить – нихт! Большевик – гут! Кайзер унд царь никс гут! Революция – гут, война – никс гут! Фирштейн?
- Да, как же! Как у тебя все просто. Много ты в этом фирштейн, - задумчиво ответила Галина. Затем, погладив немца по рукаву шинели, повернулась, и, кинув через плечо: «Ауфидерзейн!» – пошла напрямую через лес в сторону невидимого за деревьями озера. Она все же вновь повернулась к этим, не причинившим ей вреда, людям и прокричала им знакомые слова из немецкой песни времен Второй мировой войны:
- Дойчланд зольдатен ундер официрен, ауфидерзейн! Счастливо добраться, ребята!
Какое-то время за ее спиной слышался смех и немецкая речь. Потом раздалась громкая команда, и, казалось, весь лес снова наполнился скрипом снега под сапогами той нескончаемой вереницы солдат.
- А что, если это и меня в прошлое перенесло? - подумала Галина. – Других-то переносило. Ни я первая, ни я, видать, и последняя. Если так, то времечко меня ожидает…
Но не успела учительница начальных классов представить возможные последствия на случай правильности ее предположения, как к скрипу сапог добавился уже знакомый звон в ушах. Он становился сильнее и сильнее. Потом Галина почувствовала острую боль. Казалось, еще чуть-чуть и ее мозг взорвется от этой боли. По соснам перед ее глазами побежали снизу вверх яркие волны. Стволы деревьев изогнулись. Макушки некоторых даже ушли в землю, откуда, прямо как струи воды на открытии фонтанов, взметнулись метров на пятнадцать вверх новые сосны. Снег на земле и ветках деревьев засверкал оранжево-синими искрами. Тело вдруг стало совершенно невесомым, и Галине показалось, что она сейчас взлетит к кронам деревьев. Ее закрутило буквально видимым потоком горячего воздуха, и через мгновение она увидела переливающееся под яркими солнечными лучами озеро.
Оно лениво плескалось, уходя в бесконечность. Галя была совсем рядом с ним. Волны, резко опустившегося к земле, искрящегося воздуха сдавили ей виски, и, упав на мокрый песок, она потеряла сознание.
Но прошло несколько минут, и резкий запах спиртного, вытекающего из плохо закрытой немецкой фляги, вновь привел Галину в чувство.
ГЛАВА XII.
ОТКРЫТИЕ ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ.
Наконец-то долгожданный день настал. Здесь я намеренно опускаю огромное количество звонков, распоряжений, предостережений и хороших советов, обрушившихся на совершенно одуревшего от всей этой непривычной головной боли директора совхоза. Ладно бы звонили из района, ну, на худой конец, из центра. Но стиль общения публики из самого центра сельский начальник не вынес и впал в прострацию, отягощенную маниакально-депрессивным синдромом. Твердо знал директор лишь одно – дальше Колымы не отправят, а там люди тоже живут.
Но каждую ночь до самого утра Гусева мучил один и тот же кошмар. На показательном суде над ним выступали родственники Пушкина, свидетели, представители общественности. Приезжала даже бывший министр культуры Фурцева. Зачитывались его характеристики, начиная с первого класса начальной школы. Он полностью признавал свою вину, и судья оглашал приговор:
- 15 лет строгого режима с полной конфискацией имущества совхоза.
Но под утро вставал маленький прокурор, просто карлик какой-то, и заявлял:.
- А я требую расстрела! На конфискации обвинение не настаивает. Совхоз не должен отвечать за своего преступника-директора. Я кончил!
И все начиналось заново. Защита, свидетели, новые, уже лучшие характеристики. Потом зачитывались особые мнения, и судья оставлял приговор без изменений:
- 15 лет с конфискацией имущества совхоза.
И снова поднимался незаметный прокурор. И снова стальным голосом заявлял:
- А я требую расстрела! Никто не выйдет из этого зала, пока судья не выполнит мое требование!
Но у судьи имелись свои инструкции на сей счет. Гусев пробовал во сне менять судью - не помогло. На следующую ночь все повторялось опять. Пробовал не спать – без изменений. И весь день в мозгу директора звучало размеренное, как метроном: - Я требую расстрела!
Он останавливал первую встречную и, заискивающе глядя ей в глаза, буквально кричал:
- Но ведь я не заслужил такой смерти, Степановна! А Анфисе Козыревой передай: «Уступок Синильге не будет!»
Под конец директор внезапно успокоился. К телефону не подходил, на все и всех забил и последние два дня мирно собирал грибочки, чему-то загадочно улыбаясь.
Но остальной совхозной знати от его улыбки делалось не по себе. Ведь на открытие памятника должна была приехать не просто важная комиссия. Псковские и столичные начальники разослали более тысячи приглашений. Причем самой разношерстной публике, включая иностранцев. Хорошо еще, что в предрельсынские годы не было принято приглашать по такому поводу членов дома Романовых и принца Чарльза с принцессой.
А то бы…
В общем, надо было как-то разместить человек пятьсот. Из Москвы сообщили, что, возможно, кто-то из гостей приедет со свитой или бойфрендами. В деревне значения таких слов не знали и поэтому справедливо опасались. Ну, например, кого привезет с собой вождь эфиопской революции товарищ Менгисту Хайли Мариам, или, по-нашему, Святой. А эти, как их…? Короче, потомки лорда Байрона, на подвигах и творениях которого столь чудесным образом окреп и возмужал гений Пушкина. К тому же, они, может, и сами лорды или Байроны. Что тогда?
В первый день полного похуизма и депрессии директора отловили только глубокой ночью. Но после этого он вообще в деревню не вернулся. Предполагали, что бедняга ушел к своему куму, живущему в пятнадцати верстах на маленьком хуторе. Но искать было уже некогда. Из Москвы строгим голосом спросили, коммунисты ли агроном, бухгалтер и секретарша и целы ли у них партбилеты. И, хотя секретарша Надя таковой не являлась, бухгалтер ответил за всех: «Да!»
Все трое, как коммунисты, на Колыму не стремились, а предпочитали лучше насквозь пропитаться адреналином, но гостей разместить по-человечески. И что же вы думаете? Правильно, дорогой мой читатель! Нашли выход! Воздалось ищущему, и это справедливо.
Кто это придумал, сейчас неважно. Да и найти такое решение сейчас было бы уже просто невозможно. Не поняли бы. А тогда прошло на ура. Короче, на очередной волне покаяния и развенчания культов личностей былых вождей, кто-то предложил использовать внезапный всеобщий интерес к лагерной теме. Тут как раз в первой половине восьмидесятых поблизости закрыли, как нерентабельный, лагерь, а по-русски зону. Это всего в десяти километрах от Подберезья. Какие там места! Великолепный сосновый бор, красавица-река Плюсса, отшлифованные заключенными нары, колючка и еще не остывшие котлы для лагерной баланды. Особый колорит придавали сохранившиеся лозунги, а циничным жизнеутверждающим призывам типа: «Мы с мамой ждем тебя, папа!» вообще не было числа. И тот же чистейший воздух, мечта любого доходяги.
Рассуждать было некогда. За день до открытия памятника в бывший лагерь завезли тюфяки, белье, алюминиевые, да-да, вы не ошиблись, миски и ложки. Тогда их еще можно было раздобыть. Что-то подкрасили, залатали дыры на крышах бараков. Ну, разве что, туалеты пришлось поставить, да установили на вышках пулеметы с переодетыми в ВОХРовцев деревенскими парнями. Ну, а для гостей бескрылых и оторвавшихся от времени и народа подготовили все ту же школу. Это еще двести коек.
Накануне открытия заехали первые гости. Большинству очень понравилось. Некоторые до этого ни разу в жизни на нарах не спали. О такой творческой командировке можно было только мечтать.
Опять же, накануне, чтобы не отравить цвет интеллигенции сомнительным самогоном, или еще черт знает чем, в сельский магазин завезли все необходимое в творческих командировках. Это было как раз то, что помешало нам построить коммунизм в отдельно взятой стране. А это много чего, включая баночное пиво и виски «Джонни Уокер». Тем не менее, все токсикологические отделения больниц в радиусе ста километров от Подберезья были срочно подготовлены к приему наименее закаленных, а таких, как впоследствии выяснилось, еще немало бесцельно ходит по нашей земле.
Памятник привезли за день до открытия, ближе к вечеру. Кажется, это была пятница. А может и суббота. Все равно никто не работал. И вообще, некоторые местные жители почему-то решили, что трудиться им уже больше не придется. Реальность окажется жестокой. Многим будущее виделось, как бесконечное совместное распитие спиртного, например, с Андреем Вознесенским или Раймондом Паулсом, а то и с обоими сразу. Потом охота, рыбалка и задушевные беседы о Пушкине, декабристах и нелегкой доле простого народа, которому уже двести лет пытаются отдать долг, но вместо этого лишь убивают царей и прочих палачей, а долг от этого только растет. Короче, все время что-то мешало.
Везли памятник по псковским колдобинам не спеша, с величайшей осторожностью. Он был накрыт двумя слоями очень плотной материи. После такой тяжелой дороги наружный слой от пыли и грязи, как говорится, не подлежал реставрации. Зато второй, внутренний, совсем не запачкался, и памятник разгрузили и установили на постамент прямо не раскрывая, под брезентом. Как местные жители ни пытались взглянуть хоть одним глазком, как выглядит творение их выдающегося современника, им это не разрешили. Двое неразговорчивых мужиков так и просидели у памятника всю ночь, не снимая галстуков и никого не подпуская.
В то утро в деревне никто не проспал. Программа дня была очень обширной, поэтому начало митинга, посвященного открытию памятника Александру Сергеевичу Пушкину, назначили на девять часов.
Приехали очень многие узнаваемые в стране и за рубежом люди. Лордов среди них, правда, не было, да и вместо эфиопского вождя приехал всего лишь советник по культуре из ихнего посольства. Говорили, что тамошний Менгиста пятнадцать лет назад уже выступал на открытии памятника Пушкину в Аддис-Абебе, и полагал, что больше за великого поэта лично он русским ничего не должен. Ну, да и бог-то с ним, тем более, что темнокожий советник тоже не выступал.
А открыл митинг на правах старейшего из приглашенных известный знаток русской словесности 18-19 веков академик А.И.Цеденпельд. Минут этак за десять он довольно прочувственно оторвал от себя дань, чтобы наконец вернуть ее тому, кому она по праву принадлежит - великому русскому народу, стало быть. Затем он предоставил слово псковским властям в лице председателя облсовета. Тот уже меньше говорил про возврат долгов, а больше напирал на советское и партийное (именно так, а не наоборот) руководство, благодаря которому наконец свершилось… Оно, де, должно и в дальнейшем все делать, чтобы…
Цеденпельд в своей краткой речи упомянул имя или фамилию Пушкина семнадцать раз. Ровно по числу мгновений весны в середине лета. Это, примерно, каждые тридцать пять секунд. Для такого почтенного академика это отличный показатель.
Председатель Псковского областного совета самого Пушкина упоминал гораздо реже – всего пять раз. Причем он почему-то сказал, что Пушкин разбудил декабристов, а это, как известно, не так. Кое-кому из них он вообще спать не давал. Итого остается четыре раза. Двенадцать минут выступления делим на четыре. Получаем три минуты. Чтобы легче было сравнивать с академиком, переводим в секунды. Окончательный результат – один раз в сто восемьдесят секунд. Я считаю, слабовато. Руководитель такого уровня секунд сорок запросто мог бы скинуть. Значит, не больно-то хотел.
Третьим от имени местного начальства и тружеников села говорил агроном Гаврилов. Видимо, не изобретено еще устройство, способное выдавить из Гаврилова хоть каплю столь великолепного раба. За двадцать минут непрерывного восхваления всех, и даже лично товарища … , этот цельный раб только один раз испуганно прошептал роковое: «Пушкин…», да и то в сочетании со словом «памятник». Я это не засчитал. Таким образом, ноль! Зеро! Ни разу! И это при том, что Гаврилов шестнадцать лет подряд без единого перерыва выписывал «Блокнот агитатора» и везде, где только мог, щеголял словами «эклектика» и «схоластика».
После торжественного открытия пионеры должны были возложить цветы и прочитать стихотворение. Без этого, сами понимаете, никак. Потом концерт, обед за двумя огромными столами прямо на просторе, ну и два-три, по обстоятельствам, номера якобы местной художественной самодеятельности. А как же?! Это тоже надо!
А ближе к вечеру, после непродолжительного отдыха, все приглашались поучаствовать в народных гуляньях. Перед самым закатом, прямо на берегу реки планировалось устроить грандиозную дискотеку, хоть до утра, если потребуется. Танцевать в мокрой от росы траве, конечно, неудобно, но зато какой проникновенный лиризм!
И вот, наконец, пришел, наступил-таки долгожданный момент. И уже режут ножницы ленточку, и медленно сползает вниз освобожденная тряпица, и уже первые аплодисменты и крики: «Браво!» Но все это почему-то не получает развития, а наоборот, само собой быстро угасает.
Дело в том, что всем собравшимся показалось, что Пушкиных в памятнике два. Ну, думали, по утрам бывает, кажется. Но не всем же сразу!
Простые люди, стоящие подальше, вставая на цыпочки, видели две головы. Искушенная интеллигенция, что всегда старается быть поближе неискушенной, не скрывая любви к искусству, живо обсуждала представленное их глазам произведение. За всем происходящим издали наблюдал автор памятника. Слышались слова «мощь», «Микеланджело», «смело», «кретин», и другие значительные сравнения. Но обсуждавших увиденное вслух, было человек десять. Остальные предпочли отмолчаться. Но это интеллигенция. Сам же народ, которому, собственно, и отдали долг, богаче себя сразу же почему-то не почувствовал. Ну, и выражал свою досаду по-своему, по-народному.
А вот на мой взгляд, памятник был интересен, неординарен. В нем сразу чувствовалось, что Пушкин не идол, а живой человек со своими проблемами, и даже сейчас, через сто пятьдесят лет после смерти, всякие там решения пленумов ему не указ. Именно живой, а не культовое место, где, пониже сложенных на груди рук, удобно приспосабливать цветы. Но, конечно, надо было хоть как-то зрителей подготовить. Может быть, следовало лучше дать слово скульптору, а не местному агроному. Надо было, надо было… Не подумали! А ведь знали, что Цинандали не прост, от него всего, что угодно, можно было ожидать. Ведь изваял же он лет через десять после этого стометровый памятник Суворову, перескакивающему на огромном коне через тринадцать лет вслед за ушедшими через Березину остатками Великой армии Наполеона. А ведь это покруче будет. Годы смелости добавляют.
А тут… Два очень похожих мужчины в париках. Ну, как будто это Пушкин лет в тридцать и он же постарше, лет в шестьдесят. Еще можно подумать, что скульптор таким видит остепенившегося поэта, если бы он, как назло, не связался с этим гомосексуалистом Дантесом. Если бы он, как воспитанный человек, спокойно объяснил своей жене, что связь с такими, ну, дантесами, одним словом, просто неприлична. Очевидно, что такие вот дантесы, как пра-пра-правнучка Арины Родионовны до сих пор считает, не комильфо, и ничего кроме «Спид-инфо» в жизни не читали. И очень многие думают так же. Ну, напомнил бы ей, что она живет в обществе и обязана с этим считаться. И кажется старшему, что еще чуть-чуть и он младшего образумит. И не будет тех выстрелов на Черной речке, а значит и одноименной станции метро в северной столице.
И вот стоящий Пушкин, как бы в подтверждение своей догадки, радостно протягивает младшему сидящему Пушкину бокал. С вином, конечно. А для нас-то идет самый разгар антиалкогольной кампании. Люди Лигачева свирепствуют, словно печенеги какие. И, несмотря на это, еще живой младший Пушкин бокал берет. Причем все так же сидя, и даже не думает хотя бы из уважения к возрасту уступить место, а наоборот, еще мгновение и выпьет. Ну, что ж! Сиди, сиди - допьешься! И не такие ухари спивались! Но пока оба еще держатся за один бокал. Еще не все потеряно, еще есть время остановиться, одуматься!
Вот так, примерно, воспринималась мной со стороны эта композиция. Надо лишь немного подумать. А искусство ведь и призвано учить нас этому.
Но, оказывается, задумка у автора была другая. Совсем не похожий был замысел. И те, что стояли ближе всех, могли прочитать прилагавшуюся на табличке надпись. А сверкало золотыми буквами на бронзе следующее:
Александру Сергеевичу Пушкину,
великому русскому поэту,
от благодарного народа.
1799 – 1837
А ниже был более мелкий текст. До него, видимо, не все дошли. Еще там, если не лениться, можно было прочитать:
Маленькие трагедии.
Моцарт и Сальери.
Ну, тогда ясно. Такой творческий прием известен давным-давно. Возьмите хотя бы памятник дедушке Крылову в Летнем саду, что на брегах Невы, где, может быть, родились вы. Всякое бывает. Тот тоже окружен всякими там лисами и другой живностью, героями его соавторов, Эзопа и Лафонтена, произведений. Обычная вещь.
Но восьмидесятые годы на тогда еще одной шестой части света – время сложное. Великая ломка по всей стране началась. Треск стоит нешуточный. Но еще никому ничего не очевидно. Один дурман в мозгах, да крики: «Долой!» Так хоть здесь, в псковской глубинке, не изголялись бы!
Люди расходились очень недовольные. Водка по талонам одна бутылка на три года, а эти, как в насмешку, хорошее вино пьют.
Как насчет народных гуляний, сам не помню. Это ведь смотря что под этим понимать. Накормить-то гостей, ясно, накормили. Это строго по протоколу. А вот культурная программа подкачала. Говорят, музыку какую-то некоторые вечером слышали, но танцев никто не припомнит.
Интеллигенция, и не только лучшая ее часть, как могла, народ успокаивала. В том смысле, что, может, все еще образуется. Что образуется?! Чушь какую-то подслащенную несли. И при этом и та, и другая части прослойки выпили одинаково много. По их меркам. В такую глубинку она или они не часто забирались. А по такому поводу тем более. Дань народу вроде бы отдали, а праздника на душе нет. Больно сознавать. И тогда интеллигенция стала народ спаивать, наивно полагая, что дело это пустяковое.
Несколько писателей, наверняка не из крестьян, сговорились и еще накануне купили в магазине три ящика «Стрелецкой», и под обещанную за этим знатную рыбалку, принялись поить двоих местных рыболовов-профессионалов. По рекомендации, конечно, но без расписки. Уже потом сами они как-то остановились. Один профессионал тоже заснул. Не доглядели, стало быть. Поэтому в дальнейшем я о нем умолчу. А вот другой, Владик, поразил всех видавших виды мастеров культуры. Если кто-то и запомнил героическое питье Бондарчука в фильме «Судьба человека», можете забыть. Ведь тот выпил всего три стакана. У Владика это не потянуло бы даже на аперитив, для аппетита, значит. Тем более, что Владик пил не закусывая. Они у себя в деревне вообще на еду не слишком-то охочи. Им это не по карману. Но зато пил Владик без перерыва и сна день, ночь и еще день. То есть тридцать шесть часов подряд! За указанный период часть писателей сдалась и покинула место действия, но их сменили другие, привлеченные рассказами о природном феномене. А они с собой тоже кое-что принесли, не помню сколько ящиков. Но Владик мой дальний родственник, и я его в обиду не давал. Поэтому скоро ушли или в траву повалились и вторые. Но к этому времени некоторые из первых писателей уже смогли говорить, и спросили, как там рыба. Те, у кого они это спрашивали, то есть уже третьи, хоть и сами с больной головой, все-таки пошли взглянуть, как там дела. А там, сами понимаете, дело было уже почти на мази. Но сбегать в магазин им все равно пришлось. Так, больше для приличия. А Владик все пил и пил. С редкими минутными перерывами, разумеется. Но здесь все чисто, без обмана. Я лично проконтролировал. Владику ведь чужого не надо. Но и опыт свой он не недооценивал. Я лишь лет за десять напряженного умственного труда додумался, как же это все было возможно. Посудите сами. Выходило так, что от первых четырех бутылок «Стрелецкой», выпитых днем, Владик трезвел ночью. От вторых четырех, выпитых ночью, трезвел следующим днем, а от очередных четырех протрезветь уже не успел, потому, что к вечеру наконец-то поехали на рыбалку. Короче, выпил Владик двенадцать бутылок «Стрелецкой», крепостью двадцать семь градусов, и, не закусив, встал и твердо сказал: «Поехали!» При этом он оглядел всю компанию еще раз и, не признав никого из заказчиков рыбалки, еще раз коротко сказал: «Едем!» Но некоторые из присутствующих все же поняли, о чем идет речь. У кого-то взяли грузовик. Полутрезвый поэт за рулем, нетрезвый, потому что не успел протрезветь, родственник мой рядом. А пьяным писателям достался кузов. И поделом!
Заехали к Владику, взяли стометровый бредень и тронулись на озеро. Это рядом, под горой, но дорогу прокладывал мой родственник. И лишь когда он нашел-таки озеро, можно было позволить себе слегка расслабиться, что и произошло. Потому, что был он человеком честным. Но не более.
Машина остановилась недалеко от берега. Писатели, как умели, набросились на бредень и на минуту оставили Владика без присмотра. А тот, не раздеваясь, что в общем-то нормально, пошел под откос разыскивать воду. И так уходил дальше и дальше. Когда писатели спохватились, теплая водица уже плескалась у профессионала под мышками, но он продолжал поиск.
Владик-то для меня и теперь человек-легенда. О нем обязательно узнают мои внуки, когда родятся и вырастут. Внуки моих внуков тоже будут помнить о Владике, хоть он и не прямой наш родственник.
Эх, Владик, Владик! Разве можно столько пить!
Вода доходила ему до плеч, когда, повернувшись, он сердито крикнул писателям:
- Ну, скоро будет ваше ****ое озеро?!
Ничего ему не ответили инженеры наших душ, а лишь подавленно принялись сворачивать сетку. Ждать очередного утра, когда профессионал опять протрезвеет от вечернего, они уже физически не могли. Да и ловить в этом месте нечего было и думать. Одни коряги да водоросли. Да, если честно, не очень-то им и хотелось. Это уж они так, на принцип пошли. Интересно им было, чем же все закончится. В творческом плане интересно. Но уж больно хорош и чист сердцем оказался простой русский труженик Владик, по сравнению с ними, с их двойной моралью. И поняли эти горе-писатели, что не смогут они для покрытия расходов получить с него обещанную услугу. Ни он не сможет, а они! Выдохлись! Все! Хорош памятники открывать!
То же и у остальных гостей. Разные там были перепетии. Не было только недопития. Кто-то пытался от отчаяния лапать деревенских теток. Другие напились от непонимания простолюдинов. Третьи и вовсе разодрались друг с другом. Эти, по-моему, порядочней других оказались. Почувствовали, что не в ладах с собственной совестью. Потому, что четвертые оказались и вовсе отвратительны. Их, к счастью, оказалось немного. Единицы. Тех, что сумели воспользоваться беспринципностью отдельных, не разборчивых в связях, селянок. Но и их тоже было немного. Единицы, не более. Ну, а приехавшие на праздник серьезные дамы, почти сразу же после открытия памятника тут же и уехали, не дожидаясь скандала.
Особая история, это советник по культуре из эфиопского посольства. Этот и попросту пропал. Буквально растворился в темноте. Прямо расизм какой-то получился. Ну а впрочем, и черт с ним. Мангуста или, как его, Менгиста ихний другого пришлет, за ним не заржавеет.
Недовольны остались все. И хотя телевизионщики все засняли и взяли у кого следует интервью, о событии этом, я имею в виду открытие памятника Пушкину, а не пропажу эфиопа, телезрители абсолютно ничего не узнали. А собственно, что такого произошло? Ну, не понравился памятник. И что в этом особенного? На вкус и цвет, сами знаете что. Ну, Цинандали сразу после открытия исчез, тоже растворился. Правда, в отличие от советника по культуре, всплыл через месяц в городе Киль в Германии. Всплыл, это образно говоря, конечно. А главное, страшно оскорблен был наш скульптор. Подумаешь! Видали мы таких!
Дальше так. Через два дня была предпринята первая попытка отбить от Моцарта Сальери или наоборот, а лучше одновременно. Не удалось. Хотя, согласитесь, мелковато как-то и воровато. Не по-мужски. Потом кто-то из детей нацарапал на камне: «Не пей – отрава!» Наверное, бабушка какая-нибудь сердобольная внука научила. Как будто этим Моцарта от Пушкина убережешь.
Пакостили и женщины. Привязывали к памятнику лошадок и другую скотину, а потом привозили свежескошенной травки. Результат, конечно, был очень даже ощутимый, но в целом проблему нелюбимого памятника не решал. Хотя, конечно, приходилось сильно огибать.
К тому времени все уже стало возвращаться на круги своя. Через недельку после пропажи афро- эфиопа нашелся директор совхоза, и даже белей, чем был. Ну что значит нашелся, если его никто не искал? А ничего! Сидит себе в десять утра в конторе и планерку готовит. Секретарша Надя со страху об угол головой ударилась. Думала, привидение. Так он же ее еще и отругал. Во-первых – цветок не полит, во-вторых – опоздала на полчаса. Секретарша заныла что-то типа: «Вы же сами разрешили мне задерживаться! Ребенок же!» – и вдруг поняла: «Власть вернулась!»
Далее директор Гусев стал присекать акты вандализма вокруг памятника. Хотя делал он это, конечно, неохотно. Уж слишком о многом ему этот памятник напоминал.
И все же он решил перевести энергию людей в мирное, что ли, русло. Внезапно, без команды из Кремля, он вероломно встал у магазина и принялся за руки останавливать всех входящих и даже выходящих. И, когда собралась порядочная толпа, начальник с этакой издевкой спросил:
- А что, дорогие односельчане, Коляня-то наш умер, наверное? Вы ведь заняты теперь. Дела у всех, я вижу, хватает. Памятник поцарапали, навозом в центре села запаслись. Хорошее дело. Может, мухи от ожирения передохнут. Ну, а Коля-то наш как же? А ну как жив еще? Он ведь вам мозги-то всем повышибает. Ему бояться нечего. Опять же амнистию скоро обещают.
Наступило гробовое молчание. И в нем, как я уже сказал, наступившем, раздался чей-то голос:
- Так может, еще дня два-три подождать?
- Где эта сволочь?! Я хочу видеть эту тварь! – закричал директор, да так, что все, не дожидаясь дальнейших распоряжений, помчались вынимать Колька. Кто-то даже догадался вызвать «Скорую». И правильно! Уже через два часа живого человека вытащили из-под разобранного дома. Живой человек молчал, но это был все-таки Колек. Спасла лагерная закалка.
Все время, пока его везли в больницу, в машине за ним присматривали две соседки, что посмелее. Он был в сознании, видел их, слышал, понимал, но молчал.
- Курвы вы помоечные. Матки повыворачиваю! - хрипло прошептал он, и глаза его заблестели.
И женщины поняли: «Простил!»
Быстро прошла эта общая радость. Ну спасли Колю. Подумаешь, событие. А вот в магазине к этому времени остались только пустые банки из-под березового сока. И разве это не предмет для всестороннего обсуждения? Причем, стоили они почему-то дороже, чем с соком. Правда, была там еще и продавщица Вера, но злоба у людей снова стала нарастать.
Дальнейшие события имеют двойное толкование. Что это было, случай или злой умысел? А главное, кому это было на руку? И где взяли цемент, который тракторист Василий вывалил на ненавистный всем памятник. Целый прицеп, то есть две тонны отлично замешанного раствора. Ну, того, что не отмывается. И все до грамма на беззащитный, одиноко благоухающий в навозе памятник.
На этот раз накрыло полностью. Как Моцарта, так и Сальери, не говоря уже о Пушкине. Никаких различий в таланте не выделилось. И, хотя из-под глыбы застывшего бетона продолжали торчать две руки, держали они уже не бокал, а камень, так что дело можно было считать сделанным, и жизнь в Подберезье пошла своим чередом. И ничто больше не напоминало селянам о недостойном поведении их директора.
Откуда Василий вез раствор, а главное – куда и зачем, местному милиционеру узнать так и не удалось. Одно время даже опасались, что Васю постигнет участь Освальда, но, к счастью, обошлось. Но то, что цемента на сто верст в округе днем с огнем было не сыскать – это точно. А что вы хотели? Дело-то политическое. Перестройка! Зато милиционер жив и здоров остался, чего не скажешь о Джеке Руби.
ГЛАВА XIII.
ВЕТЕР ПЕРЕМЕН, ИЛИ РОСТОК НОВОГО.
Вроде бы ничего такого перестроечного с тех пор в Подберезье не отмечалось. Разве что новый коровник на доски, кирпичи и шифер народ развалил. Но это вместо зарплаты, то есть, по совести. Ну, еще лес весь вырубили. Винить некого, но леса не стало, а жаль.
И все это смутное время некие темные силы не забывали о том, что находится внутри бетонной глыбы. И из чего оно сделано, тоже помнили. Порой кажется, что их зло как-то передавалось вполне мирным милым и улыбчивым людям. Это не случайно. А вот некоторые, наоборот, изменились к лучшему. Но это опять же в борьбе со злом.
Вот вам яркий пример. Сколько лет работал дояром на ферме маленький одинокий мужичонка по прозвищу Штырь. Ведь половину детей в деревне приписывают ему! Какие-то все низкорослые они у доярок родятся. За полигамию женщины своего ебаря периодически били, но все так, больше для вида. Он никого не выделял, не оскорблял. Когда тетки его обижали, не огрызался, а, как умный, помалкивал. Понимал он, как никто другой из мужиков, до чего же тяжела жизнь у женщины в русском селении. Ведь каждый божий день в четыре утра подниматься! То есть даже не подниматься, а уже быть на ферме. А тут еще и деньги вообще перестали платить. Говорят, МВФ не дает, зараза такая, а с ихнего Мишеля Камдессю – всё, как с гуся вода. Отсюда и озлобленность.
Жалел их Штырь, как умел. На ферме всегда он за новой бутылкой бегал. А тут вдруг взял и не побежал. Так, ни с того, ни с сего. И что на него нашло? Неужто тоже озлобился?
Били они его в тот раз сильно, а когда устали, спросили, как ни в чем ни бывало, пойдет ли он или нет за бутылкой? Ну, точно озлобился Штырь. Наотрез отказался. «И вообще, - прохрипел он разбитыми губами, - не буду больше с вами пить, а с фермы уволюсь!»
Нет! Не надо было ему этого говорить!
Снова долго били. Потом подняли Штыря на руки, благо не тяжелый, вынесли с фермы, чтобы коров не напугать, и бросили упрямого мужика прямо на острый забор. Охнул Штырь от досады и повис. Наверно, внутренностями какими-нибудь зацепился. Тогда они у него еще были. Но висел он так не долго. Минут пять, это максимум. Потом какой-то прохожий бродяга снял его и отвез в районную больницу. Там ему удалили разорванную селезенку, всякую мишуру и, кажется, одну почку, потому, что она все равно работать перестала.
Успокоившихся было женщин здоровье Штыря очень интересовало. Можно даже сказать, как никогда ранее. Поэтому собрали они ему гостинец из пяти или четырех яблок и отправили красавицу Наталью в город, проведать больного. А надо сказать, что девицу эту он раньше чуть было не выделил из общего числа, или, если угодно, списка, чтобы, а хоть бы даже и жениться, а там посмотрим. Но тетки от зависти Натаху осмеяли, описав ей Штыря с ног до головы, добавив или убавив кто что помнил. А может, еще чего и приврали. И Наталья от чего другого не отказывалась, но замуж не пошла.
И вот она приодевшаяся, накрашенная, в новых сапожках, очаровывает всех мужчин в районной больнице. Потупив взор, находит она палату, лебедушкой белой подплывает к кровати больного и садится на краешек стула. Не стесняясь слез сострадания, убирает в тумбочку яблоки и как-то по особенному нежно смотрит на своего бывшего жениха. Затем, она молча еще минуты три разглядывает синее от побоев лицо больного. Расправляет ему слипшиеся на лбу волосы, проводит рукой по щеке и, зная честь, встает. Наташа желает ему скорейшего выздоровления, и добавляет при этом, что, если он только хоть одно имя следователю назовет, они добьют его прямо в больнице. И чувствуя, видимо, некоторую неловкость положения, Наталья направляется к двери. Там она снова останавливается и внимательно смотрит на больного.
Но до того зол был на них Штырь, что не испугался, а лишь попросил красавицу Наталью передать подельницам, что имен их он не назвал и не назовет, но отныне пусть друг с другом пьют и спят. Вот до чего мужик дошел! Да чем таким озлобленным жить, лучше уж умереть, как говорили ему потом некоторые. Но ведь не умер, а наоборот, уже через четыре месяца вышел из больницы, приехал в свою деревню и обещанья выполнил. И первое, и второе. По-моему, с тех пор в Подберезье маленьких детей вообще не рождалось. Однажды только почти разом несколько родилось и все на этом. Может, это потому, что жизнь тяжелая, а может, просто совпаденье. Не знаю.
Со временем злость и раздражение у Штыря не прошли, а наоборот, усилились. Он первым во всей округе стал ругать власть. Партией нашей и правительством он был, видите ли, недоволен. Куда это нас завело, все прекрасно знают. И все из-за таких злобных ядовитых будущих либералов, как этот несостоявшийся дояр.
Но как-то в магазине Штыря вдруг назвали Витей. Все тогда аж вздрогнули, а продавщица сдачи передала. Но потом опять и опять, а прозвище забыли. Короче, доигрался мужик.
И все это время две торчащие из бетона руки продолжали цепко удерживать бывший бокал. Но Витя, несмотря ни на что, до сих пор жив. И в очередную партию их управляющую фиг они его заманят! Ни теперь, ни никогда.
ГЛАВА XIV.
ЛИРИКА.
Дорогой мой читатель! Не суди меня строго, очень прошу! Не вешай на меня напраслину за то, что осмотрительно умолчал о происках КГБ-ФСБ. Не кори и за то, что не собрал материал для романа о проститутках, гомосексуалистах и педофилах. Повесть о нескольких днях из жизни майора РУБОП или о несчастной любви серийного убийцы у меня тоже не получится. Я предпочитаю писать о том, что мне более или менее известно. Если что-то интересное рассказывает надежный человек, я тоже считаю себя вправе это пересказать.
Мне, например, нравится писать о людях, о жизни простого человека в русской глубинке. Она ведь уже сама по своей природе является паранормальным явлением. Взять хотя бы Псковщину.
- Взяли, скажешь ты, и что?
- А то, что невозможно объяснить с точки зрения классической физики, общей медицины и здравого смысла, как человек может жить и работать, получая зарплату один доллар двадцать центов в месяц еще теми рублями, да и то через полгода. Откуда берутся силы для такой жизни? Энергия, наконец?
- А куда крестьянину податься? – скажешь ты словами замечательного персонажа из великого фильма братьев Васильевых «Чапаев».
- Что ж, постараюсь объяснить. Я давно знаю этих людей. Они почти не изменились за последние лет двадцать пять. И, поверьте, не хотят никуда подаваться.
- Почему именно за двадцать пять? – снова спросишь ты. Ну, а не спросишь, скажу сам, что четверть века я внимательно присматриваюсь к этим людям, пытаюсь лучше узнать их и понять. И не беда, что до конца так и не понял, зато стал кое в чем на них похож. Конечно, слава богу, не во всем. Но мне стала близка их неторопливость и склонность к созерцательности. А еще, во многом я сделался для них своим человеком, хоть и не таким же. Мне, по крайней мере, стала понятна причина их порой странных поступков. Они могут очень многое сделать для тебя даром, а могут до хрипоты торговаться о цене за банку земляники с врачом, за два дня до этого спасшим им жизнь после очередного пойла. Могут поджечь дом соседа или даже свой, чего я не понял, а могут привезти тебе дров или срубить баню. Чаще, правда, бывает наоборот. Деньги возьмут, а ничего не сделают и все из-за водки.
По прежнему, несмотря на тщательную вырубку в Крыму виноградников, в деревне изрядно пьют, а Крым даже и не вспоминают. Будто и нет его вовсе! Выбор же между совестью и водкой часто делают не лучший. Но меня тянет на Псковщину. Тянет в край этих удивительных людей. Туда едешь, как на праздник, чтобы потом два выходных дня с утра до вечера прятаться с корзиной в лесу. Но и ночью стук в дверь и доверительное - «Геннадич! Налей хоть чего-нибудь!». И все равно утро, и снова лес, грибы и ягоды. И эти безумные зайцы прямо из под ног. И красавица речка. Можно часами, не двигаясь, сидеть на поросшей соснами горке у поймы, ловить доносимый ветерком запах водорослей и смотреть, смотреть, смотреть! Как в последний раз, запоминаешь вырубаемый бор и, бродящих вдоль берега, ребятишек с сеткой. А за рекой Плюссой и редким леском еле различаешь купол церкви. До него километра три, но звон колоколов хорошо слышен. Там уже много лет служит Господу и людям любимый и чтимый всеми батюшка Лев. На погосте у церкви рано или поздно окажутся мои деревенские соседи. Почему-то мне, задолбанному питерской суетой, хочется когда-нибудь закончить свой жизненный путь именно на этом погосте. А до разыгравшейся в реке детворы будет доноситься все тот же колокольный звон. Надеюсь, что их жизнь будет легче и интересней нашей. И земляника с ладони для любимой не станет для них лишней лирикой.
А пока я брожу по форелевым ручьям и хариусовым речушкам и радуюсь, что есть еще в России не загаженные людьми уголки.
Раз в год забираюсь в таинственную пещеру, что в крутой горке за речкой. Пытаюсь, но не могу найти другой выход из нее, что в древнем «городке» на самой верхушке холма. Но ни мне, ни археологам его почему-то не найти.
Ребята прокопались там почти все лето. Перерыли, черти такие, весь лес. А ведь до этого там было полно рыжиков. Теперь - шишь!
Что-то они, конечно, нашли. Оказалось, что городок этот, убогие домишки, окруженные частоколом, существовал еще в девятом веке, то есть в период образования Руси и Рюрика. Такое вот местечко. Но это прикосновение к глубокой древности, мимо которой запросто проходишь с удочкой на реку, только добавляет ощущения величайшей благости и покоя на душе. Еще и еще раз хочется повторять:
- Я люблю эту землю! Люблю эту глушь, красоту и покой! Но …
И вот эта самая глухая русская деревня прямо на глазах вырождается. На заброшенных полях ничего уже не сеют. Шикарные заливные луга, этот бесценный корм для скота, никто не косит. И трава высыхает и пропадает осенью под вышедшими из берегов водами Плюссы. А рядом из-за нехватки этих самых кормов режут на мясо остатки некогда большого стада. Мощные лесовозы днем и ночью везут и везут на север свою добычу. Пилят уже все без разбора, бросая гнить вдоль лесных дорог макушки деревьев и лишние бревна. И все дальше от дома приходится ходить за грибами.
- Все социальные потрясения в России замышлялись в городе. Это там стояли у руля, там дергали за ниточки, не думая о последствиях, - сказал бы граф Лев Николаевич Толстой.
Только у нас "миг между прошлым и будущим" как-то уж слишком затянулся. Все, время на раздумья кончилось! Россия вперед! И не только в деревне, но и в городе. А ведь там мозгами шевелить тоже иногда полезно, иначе беды не оберешься. И примеров тому сколько угодно.
Сколько стало в Петербурге красивых отремонтированных зданий! От северного модерна глаз радуется. Приятель мой Боря Кузнецов купил трехкомнатную квартиру в таком доме. Шикарный подъезд, четвертый этаж, потолки почти пять метров. Казалось бы, живи и радуйся. Но приятель, ни с кем не посоветовавшись, затеял делать так называемый ремонт. И что из этого вышло, стесняюсь даже произнести. Все в квартире сломали, раскурочили и ободрали. Один туалет оставили напоследок. Видимо, чтобы было им куда … Вот они туда под конец и пошли. Стали последний унитаз выдирать, а там все настолько прогнило, что на нем одном только и держалось. Доски он каким то образом связывал. Стали, значит, отдирать, а никак. Не идет, собака такая. Упирается. Тогда монтер сзади зашел. Ну, как будто встает с него. Попробовал так отломать. И сломал-таки. Летел вниз в месте с гнилыми досками прямо на унитазе.
А ниже этажом, как назло, дедуля один очень синхронно зашел. Приспичило ему. Как специально караулил. Может, один унитаз он бы и пережил. Справился бы организм. Но когда прямо по голове, да еще с сидящим на нем монтером Матвейчуком, аж с пятиметровой высоты… Вам и этого мало? А фактор внезапности?! Порой он многое решает. Не учли? То-то. Может, кто из читателей это и осилил бы, и переборол? Не знаю. Только дед с нижней квартиры Карпов П. Л. 1920 г.р. сразу же умер, застигнутый врасплох.
Я еще забыл сказать, что в туалете, на свою голову, дружок мой Боря Кузнецов стоял. За работой монтера наблюдал. Курировал.
- Ух ты! – только и успел произнести он, и сам, хоть и с задержкой, туда же. Но уже на этого Матвейчука. Летел хоть и без унитаза, а ногу все равно в двух местах пополам переломал. Правда, и самому Матвейчуку досталось. Руки у специалиста сломались, да плечо от такой работы вывихнуло. А у Карпова, как назло, ни одной царапины. Только голова в некоторых местах, да и то не очень заметно.
На суде народном, как ни пытался адвокат доказать, что Карпов умер от неожиданности, а вовсе не от удара по голове унитазом, ничего не помогло. Попробовали сослаться на переломанную ногу Бори Кузнецова, даже справки и жуткий снимок принесли, но тоже не разжалобило. Говорят, пожалуйста, подавайте на покойного встречный иск. Только не в наш суд, а по месту его бывшей прописки в Саратовской области. А еще можете на Матвейчука в суд подать, чтобы ближе было. Он, мол, тоже виновен. Но адвокат сказал, что шансов мало. Короче, стало ясно, что эти, что остались, с третьего этажа, очень крепко народного судью подмазали. Не подвинешь. Все, что касается недвижимости, вы же понимаете. Об этом много пишут. Если сам с четвертого этажа на третий не упадешь, придут и на первый скинут, если лапы в Смольном нет. Так что, как сказал адвокат, еще легко отделались. Матвейчук-то и впрямь не перетрудился – год условно, почему-то без права работы в торговле. А Борьке впаяли три, да таких, что реальней не придумаешь. Пердуну этому старому Карпову все списали, как неживому и дело закрыли. Родственники его тоже как-то отвертелись. Вот и отсидел мой дружок полтора года, прежде чем по амнистии освободился.
Жена его с ним уже развелась и квартиру ту себе забрала, чтобы детей рожать и растить, наверно. Из общего имущества одни тапки вернула и то не его, а кого – не помнит.
Прекрасный, я считаю, пример, хоть и жестокий. Прежде, чем что-то перестраивать или ломать, сто, тысячу раз все взвесь. Чтобы судьбы людские, да и свою собственную, не сломать. Но на чужом опыте у нас учиться не принято. Некогда нам. Сначала годами спим, а потом вдруг вскакиваем и мчимся, не глядя, по бездорожью. К тому же, в тумане. На знаке сорок, а мы сто пятьдесят выжимаем. Будто одним днем только живем, будто завтра у нас все равно не будет.
- Так и ты, Русь! – как еще Гоголь подметил. Думаю, уж в этом-то с Гоголем можно согласиться.
Мне кажется, вы огорчены. Знаю, печальный случай приключился с Борькой Кузнецовым. Зато пример очень убедительный. Из-за того ремонта он теперь, если интересуетесь, холостой.
Такая, значит, обобщенная лирика. Леса, луга, река, сельский погост. Красотища!
И дальше обычное наше «Но!»
ГЛАВА XV.
СВЯТОЙ ИСТОЧНИК И «ПЁСЬИ МОГИЛЫ».
Итак : Но!
Каждый год я ходил в одно таинственное место. Находится оно в глухом лесу километрах в трех от моей деревни в сторону Надозерья. Там у небольшого болотца из пещеры у подножия холма вытекает ручей. Как бы отдавая дань своим предкам-язычникам кривичам, местные жители бросают в ручей монеты, брелки, привязывают к веткам деревьев старые носки, шапки, рукава от рубашек, у кого что болит. Ну, и конечно, воду пьют и обмывают ей больные места. Ручей считается святым, а вода в нем, исцеляющей от всех недугов. После этого начинают пересчитывать так называемые «пёсьи могилы», с ударением на первый слог. Занятие это является непременным ритуалом во всех походах к святому ручью. А называют так гранитные плиты правильной четырехугольной формы, лежащие в нескольких метрах от ручья. Из поколения в поколение передается легенда о том, что именно здесь похоронены те самые крестоносцы, злополучные псы-рыцари. Плит этих примерно пятнадцать. Но самое удивительное, что, сколько не пересчитывай, в следующий раз их обязательно станет больше или меньше. Только никого из местных жителей это не удивляет. Ведь так было всегда. Ну, стало их больше или меньше. Мало ли чего не бывает. Лучше бы пенсию прибавили. Вот это не ерунда!
Лет пять назад в этом глухом месте две женщины были чем-то или кем-то очень напуганы. Разбежались почему-то в разные стороны. Одна в деревню вернулась, а другая нет. Искали больше недели, но все тщетно. Милиционеры привезли кинолога с собакой и тоже безрезультатно. Метрах в ста от пещеры след обрывался. Ни тела, ни остатков одежды так и не нашли. Что их так испугало, медведь ли, волки, или что другое, вернувшаяся женщина не объяснила. Идти искать потерявшуюся подругу тоже категорически отказалась, и вообще в том же году продала дом и уехала из этих мест.
Через год на одной из плит люди нашли конверт, а в нем на обычном листе бумаги из тетрадки, короткое письмо. А написано там было вот что:
Коля и Наденька! Не ищите меня! Ваша мама умерла. Помогайте друг другу и никогда не расставайтесь!
Любящая вас мама.
Подписи под письмом не было. Но нашедшие письмо поняли, что адресовано оно детям пропавшей женщины. А те все продолжали надеяться на чудо и отнесли письмо участковому милиционеру. Дело о пропаже женщины не было закрыто, и участковый Семенов отвез его в райцентр следователю для проведения почерковедческой экспертизы. Нашли заполненные рукой пропавшей квитанции. Почерк тот же. Но простая логика указывала на то, что письмо написано под чьим-то давлением вполне здоровым человеком. А умер он потом или нет, это еще вопрос.
Короче, через месяц следователь из района сам приехал в деревню. Старшему пареньку Коле было уже около шестнадцати. Сестра их пропавшей матери, тетя Рая, живущая с семьей в соседней деревне, много времени проводила с ребятами, так что брошенными и беспризорными они не были. Поговорив о том о сем, следователь сказал им главное:
- Мы не сомневаемся, что ваша мать жива и здорова. Это и по почерку можно определить. Но ее заставили написать это письмо, чтобы мы ее не искали. А мы все равно найдем. Обязательно найдем!
Батюшка в местной церкви после того случая, ходить к источнику своим прихожанам не советовал, а потом и вовсе запретил. Тем более, что ни грибов, ни ягод в том месте почти нет. Не потому редко ходят туда теперь, что боятся. То есть боятся, конечно, но как бы не по своей вине. Время свободное только у дачников.
Я все-таки решился снова сходить к Святому источнику. Ну, медвежий угол. И что теперь? В лес не ходить, что ли? А медведи и к деревне приходят.
Странное я испытал тогда ощущение. Метров за триста от «пёсьих могил» появилось какое-то необъяснимое чувство тревоги. Солнце светит, птицы заливаются, а вот тревожно на душе, и все тут! И чем дальше, тем больше. А потом это перешло в панический страх. Даже самому противно было. Чего бояться-то? Ручья, да поросших мхом камней? Это же в лесу на каждом шагу встречается. До этого ходили и не боялись. Но когда до места осталось каких-нибудь метров пятьдесят, когда и всего-то надо было подняться на пригорок и спуститься к источнику, просто ледяной ужас сковал меня. Ноги как свинцом налились. Остановившись, я не мог дальше сделать ни шага. Так и простоял минуты две, а может, и больше, пытаясь выйти из этого состояния, но бесполезно. Мне в тот момент даже показалось, что кто-то меня гипнотизирует или зомбирует. И еще. Я успел разглядеть, что лес вокруг невидимого источника метров на сто кто-то сильно разредил, а с одной стороны, из-за холма, виднелся уголок новой крыши то ли низкой избушки, то ли сарая. Раньше его там, как вы уже догадались, не было. И когда я все же попытался сделать еще шаг, и уже оторвал от земли одну ногу, что-то меня на другой развернуло, и, против воли сделав пару шагов в противоположную сторону, я вдруг помчался по тропинке от этого жуткого места. Причем ощущение было такое, будто за мной несется сама смерть с косой или что-нибудь подобное. И хотя бы просто повернуть голову назад не было ни сил, ни желания. Уже потом, выйдя из леса, у меня вдруг появилась уверенность, что, стоя у того чертова холма, я слышал совсем рядом мужской голос, то есть даже два. Кто-то говорил невидимому собеседнику:
- Гер-хер! А ведь ЦДК твое любимое Динамо завтра сделает.
На что другой ответил:
- Чему быть, того не миновать, почтенный Василий Иосифович.
Я решил расспросить тамошний народ об этом источнике. Одному идти туда что-то больше не хотелось. Мне почему-то думалось, что я в той местности знаю все, каждый уголок. Вдоль и поперек исхожено немало. Но почему же все-таки «могил» тех «пёсьих» то больше, то меньше становится?
Паренек Вовка, этакий тридцатилетний добрый молодец из соседней деревни, случайно забредя в поисках спиртного ко мне, рассказал, что, оказывается, не только этих надгробий больше или меньше делается, но и вообще весной в конце апреля почти каждый год две-три новые плиты появляются, и такого на них понаписано, что даже не прочитать. Дальше второй буквы без переводчика не разобрать. И, кстати, камень поновее и обработан получше. А иногда на плитах или рядом даже оружие удается найти. Это если весной первым придешь. Про все эти дела давно знают, а тебе не рассказывали, чтобы конкурента лишнего не плодить. Там ведь мечи, щиты, копья находят. Хорошее оружие. На рынке высоко котируется. Все как новое, без ржавчины. Только иногда с зазубринами. В бою, видать, побывало. Но это, конечно, редкость. Может, рыцарей, погибших уже после Ледового побоища, подхоранивают? А? Как ты думаешь, Андрюха?
По такому длинному вступлению я понял, что рюмкой от Вовы не отделаться. Но знал я и то, что, как минимум, две белых горячки, ну и так, по мелочи, ставили вовину информацию под сомнение. Поэтому уже веселее продолжал наш разговор.
- Ну, так что же ты, Вова?! У тебя тут враг под самым носом окопался. Мемориал даже организовали. Изготовление памятников самим себе на конвейер поставили. Надписи всякие фашистские эти псы-рыцари пишут, а тебе хоть бы что?!
- Опять я! Опять сразу я! – заорал на меня Вовка. – Я тебе тут кто, царь и бог, что ли? Тут как прожить не знаешь! Вот я тракторист, да?
- Ну, да.
- Солярки нет? Есть или нет, умник?
- Ну, нет. А может, есть. Тебе лучше знать, - спокойно отвечаю я.
- Вот мне и платят, то есть, начисляют тридцатку в месяц. Это четыре хлеба и пачка соли. Так на хер мне твои псы?! Варить их, что ли? Они мне что пожрать принесут? Да если бы Танька молоко с фермы не таскала, мне бы давно уже кранты! Только на это и живем. Ну, а всякие эти штучки… Ну что они дают? Тут хоть кричи, хоть пиши, хоть хером шурши! Вон, в Америке инопланетяне вместе с летающей тарелкой уже пятьдесят лет, как заспиртованы. Ну те, что в сорок восьмом году в пустыне крякнулись. Даже материалы эти уже рассекретили. И что? Всем их показывали. Даже тебе по телевизору. Смотрел? И чего изменилось? Платить что-ли больше стали? Так что, я спрашиваю, дальше? Да ничего! Показали и спасибо. И вообще, чего ты выпендриваешься? Будешь тут умничать, красного петуха тебе пустят. Как нефиг делать!
Я знал, что насчет последнего Вове можно было верить.
Он встал, не прощаясь, вышел в сени, но тут же вернулся.
- Ты с Петром поговори, если интересно. Он там был вчера и не испугался, как ты. Знаешь, что подрассказал? Тоже очень секретный материальчик.
Вовка снова вошел в дом и закрыл за собой дверь.
- Так! Никто не подслушивает? Ты, Андрей, тут у нас давно. Мы тебя с твоим братаном хорошо знаем. Я с Санькой еще десять лет назад медведицу по полю гонял, а иначе бы с тобой тут не разговаривал.
Я молча встал и достал из серванта рюмки. В холодильнике очень кстати оказались приготовленные малосольные огурчики, редиска, зеленый лучок и вареная молодая картошка. Соль была на столе, хлебушек тоже. Так что хорошая водка сама просилась в рюмки.
- Ну, давай, Володя, выпьем за то, чтобы все у всех было хорошо! - произнес я первый тост на правах хозяина.
- Вот это ты здорово сказал! Давай, Андрюха! Будем! Только Таньке моей не говори. А пришельцы твои уже всех достали. Поят народ всяким дерьмом! Не знаю, что и делать. И без них черти в башке появляются.
Выпили. Володя посидел секунд пять, и потом уже сам налил мне и себе.
- Давай лучше за рыбалку?! Пойдешь со мной рыбу лучевать? На кой нам эти псы и рыцари их тухлые.
Выпили по второй.
- Давай сходим! – обрадовался я. Настроение улучшалось прямо на глазах.
- Ну, а теперь, Андрей, слушай, раз интересно. Позавчера Петр с Мишкой Цыгановым на лесное озеро ходили, уток поглядеть. Обратно, говорят, решили срезать через бор. А там же тропинка, помнишь, мимо Святого источника проходит. Идут, слышат шум какой-то, голоса. Ну, думают, опять эта херомания. Подползли они, значит, сколько могли. Этих, в латах, там, и с крестами, человек, говорят, тридцать было конных. Вот. И таких, типа пехоты, еще штук сто пятьдесят, а может, и больше. Ну, да это ладно. Но, что главное, с ними же наши русские были! Только не ****и, а мужики. Вот Петька-то с Цыганом и поняли, о чем там говорили. Ну, что-то типа того, что князь Александр по другую сторону озера, в Эстонии, понимаешь, их ищет, а они здесь застряли, а надо бы наоборот. И все, значит, были бы довольны. Только эту Эстонию как-то по-другому называли. А еще, не время, говорили, им сейчас воевать. Не хотят они, и все тут! А наши-то их, слышь, подговаривали! Те им говорят, нет и все! Поторапливаться им надо, а то князь Александр от Орды помощь ожидает. Батый-то ведь из Европы возвращается. Эва, как! Из Берлина, небось, а? Со знаменами и трофеями. Как думаешь? А что, здорово было бы! Придет такой Батый, весь в орденах, медаль «За победу над Германией». Классно было бы! Барахла бы всякого кучу привезли, как после войны!
- Здорово! Тут ничего не скажешь, - спокойно отвечаю я. – Только ты же говорил, что Петр вчера туда ходил?
- Не, позавчера. Они пили потом сколько-то, а вчера уже рассказали.
- И вы поверили?
- А чего такого! Мы и раньше их там человек по пять-десять видели. Ладно, брось! Давай-ка лучше выпьем!
Мы выпили, чуток посидели, и, надо признаться, тут уже и из меня поперло.
- Вот мы тут с тобой, Володя, водку пьем, а псяры эти нашим в тыл могут зайти, в котел взять, как под Киевом! Будут тебе тогда медали. У них, уж извини, псковские предатели в помощниках. Ведь надо что-то делать, Володя! Понимаешь?! Срочно!!! На татар надеяться смешно и позорно. Их наши давно расколотили, а нет, так скоро разобьют. Все! Хорош сидеть! Вставай давай! Социалистическое отечество в опасности!
- Алё! Андрюха, куда гонишь? Давай лучше по последней.
Он быстро налил. Сам себя осуждая, я кое-как все же выпил, но сидеть и дальше на жопе ровно, извините, не мог. Надо было немедленно что-то предпринимать. Или в Москву звонить, или ополчение собирать, причем быстро. А может, в МЧС?
- Давай ты скорей, Вова! Пошли звонить в Москву! Знаешь, сколько ружей-то в округе? Как думаешь, может, сами ополчение соберем? Может, справимся и сами? С оружием мы их легко почикаем, причем без Женевской конвенции. «Калашникова» тут никто у вас не припрятал? Ну, случайно там, мало ли, пригодится, а?
- Да ты че, Андрей! С утра не срал, что ли?! Да их же там давно уже нет!
- Как нет? А где же они сейчас?
- А нигде! Откуда появляются, туда же и пропадают. Ну ты, братец, будто только родился! Они же все из другого времени. Бабки говорили, в войну и они, и наши особенно часто туда-сюда мотались. И ничего с ними поделать не могли. Ни фрицы, ни партизаны. Прямо, как в кино про Горца. Немцы, говорят, этих рыцарей страсть как боялись. Думали, это дьявол за их душами пришел, только в другом обличии. Вот, брат, как. Они со страху тут все перепивались, да плакали. Так ревели, что нашим бабам успокаивать приходилось. Видели же, что не в себе они. Еще, говорят, все немцы, что здесь стояли, со страху-то и рехнулись. Теткам нашим в плен просились сдаться, да те не взяли. Корми их еще, этих гадов! Солдат-то их вроде в концлагерь увезли, как антифашистов. А офицера, те, что приезжали, прямо за деревней и расстреляли. Сами же немцы. У них с трусами тоже строго было. Вот ведь какой фортель! А ты говоришь, в Москву звонить! Разом в дурдом упекут, как тех немцев. Ты думаешь, зачем у нас тут в Броде психушку открыли?
- Так это же уже давно.
- А нервные такие тут тоже давно. Те, что еще в Политбюро звонили. Сколько уж лет там кантуются. Если тоже хочешь туда, то пожалуйста. Места, наверно, есть. Вот оттуда можно уже всем звонить. Хоть князю по сотовому, если у него не отключили за долги. Так что, ты лучше сегодня отдохни, поспи, а завтра на рыбалку на ночь пойдем, раз я обещал.
- А как же там наши? – с надеждой спрашиваю я Володю. Думаешь, отобьются? Хорошо бы! Ну да ладно, что ж теперь поделаешь. Раз пора тебе, привет Танюхе передавай!
Вова ушел, а с ним угасла последняя надежда на помощь нашим. Отличный он парень. Жаль только, что пьет. «Нет, надо как-то выручать князя! - снова разволновался я. – Зря только Вову отпустил. Стоп! Еще не поздно!»
Вскакиваю со стула и выбегаю на крыльцо. Далеко он уйти не успел.
- Постой-ка, Вов! – кричу ему вслед. – Подожди, я с тобой прогуляюсь! Да стой ты, черт быстрый!
Он останавливается. Уже у дороги, догнав его, тяжело дыша, я шлепаю рядом по большаку. Думая каждый о своем, мы искоса поглядываем друг на друга. Разговор
начинаю я.
- Нравится мне водка эта ваша. Хорошее название: «Скобарь»! Не обидное для вас, а, Вова?
- Ерунда! Лишь бы не отрава. Обидно, когда утром слепым просыпаешься. Сортир не найти.
- Точно! А эта водочка гуманная. В смысле, голова потом не болит. Согласен?
- Факт! – довольно улыбаясь, отвечает мой собеседник.
- Вот и думаю я, Вова, что же было там на самом деле? Ну, на озере-то этом. Слышишь, дружок? А ведь наши им там все равно вдули! Как думаешь?
- А то! Это ж история. Ее не переиграешь. Эти немцы у нас всегда в жопе были!
- Точно! Молодец! Верно ты говоришь! И про историю правильно сказал, и про остальное. А знаешь, пошли-ка лучше обратно ко мне. Есть там кое-что. А заодно и про историю договорим.
Володя молча развернулся и таким же размашистым шагом двинулся назад к моему дому. Я его еле догонял.
- Куда ты так разогнался! – задыхаясь, проворчал я, поднимаясь на веранду. – Ладно, заходи в дом и садись сразу за стол.
Глубоко вдохнув в себя чистейший вечерний воздух, напоенный ароматом самой радости жизни, я прошел за ним.
- Так! Рюмки не моем. Вот водка. Адекватная. Наливай. Специально для такого случая берег. Здесь чеснок маринованный, лук, редиска и хлеб. Короче, то же самое. Чем богаты, тем и рады. Жаль только, огурчики кончились. Но нам ведь хватит, верно, Вова?
- Да садись ты! Хватит уже скакать туда-сюда. Все отлично, Андрей! Хочется нам еще поговорить, вот мы и говорим. А что тут такого?
Вова наливал, а я продолжал радоваться жизни, тому, что у меня гость, и есть, что выпить и чем закусить. Быстро, не чокаясь, выпили. Похрустывая редиской с мягким черным хлебом, я задумался, глядя на текущую по новой вагонке каплю смолы. Чувствовалось, что Вова не прочь продолжить разговор, так сказать, на тему, и я, как обычно в тот вечер, задал тон.
- Верно ты сказал, что историю не переделаешь. Только вот я все думаю, почему немцев было так мало, а наших так много? А в кино-то совсем другой расклад сил показан. Помнишь, какая там рубка была? Дух захватывает! Но вот немецкие историки по-своему это событие описывают. Представляешь, Вова! Они утверждают, что и всего-то крестоносцев было тридцать человек, да пехоты с каждым максимум по десятку. Вот, мол, и все Побоище. А я тебе вот что скажу в свете новых понятий. Может, слышал выражение: «Вассал моего вассала – мой вассал». Это как раз наш случай. Вся Русь под татарами была. Или монголами, там. И князья, и простой люд. Историки главного не учли. У наших ведь «крыша» была очень надежная по тем временам. Это уже не варяги. Татары были очень серьезной силой. Вся Европа дрожала. А ты знаешь, что еще отец Александра Невского Великий князь Ярослав Всеволодович получил от монголо-татар ярлык на княжество? Я тут недавно специально про то время перечитал. Правда, на обратном пути из Орды он умер. Может, и отравили, только зачем? Обо всем договорились. Ведь в Великий Новгород татары, в смысле, само их войско, не входили, и это неспроста. Народ пересчитали, дань исправно платилась, а кто не мог заплатить – в рабство. Так зачем же травить? Могли бы так убить, если б хотели. А «крыша» тоже некоторые обязательства имеет. Мы же не дети, понимаем! А тут какая-то горстка прибалтийской шелупени самому Батыю, внуку Чингиз-хана, вызов, выходит, бросила? На их территорию посягнула? Не верю! Ну не верю, и все тут! Это как плохой спектакль. В Псков они заходили, это точно. Но их туда посадник, да изменники-бояре сами позвали, а князь Александр Ярославович, когда по Эстонии нынешней чудь гонял, заодно и из Пскова ливонцев изгнал. Даже не изгнал, а сами ушли. Но это было еще до 1242 года. Так что же на самом деле это было за сражение? Видимо, что-то там и впрямь было. На озере. Прямо на льду. Ну, помнишь, где немцы тонут, а наши почему-то нет. Ты уж извини, Володя, что я тут рассуждаю вслух и мозги тебе напрягаю.
- Да ладно, чего уж там. Ты рассказывай. Мне уже и самому интересно.
- Конечно, интересно, Вова! Знаешь ведь, что Александр Невский причислен православной церковью к лику святых? Канонизирован он, понимаешь? Так что давай с этим без шуток. Не будем оскорблять чувства верующих. Только ведь это его за Невскую битву со шведами, что в 1240 году была. А еще знаешь, что, как это на Руси принято, князя сначала почестями осыпали, а потом из Новгорода попросили? Там ведь тогда республика была, а Вече новгородское – дело нешуточное. Они там ох как своими свободами дорожили! В общем, отказались от него новгородцы. Он был и военачальник талантливый, и политик умный, так что дел у него с его дружиной и так хватало. А вообще Великий Новгород двадцать шесть раз воевал со шведами и больше десяти раз с Ливонским орденом. А ты говоришь «фазаны». За державу, видать, переживал. Поэтому и в Прибалтике молодой князь побывал, и до Финляндии у него руки доходили. Его подвиги описаны достаточно подробно. Я читал. Но вот Карамзин в своей книге «Предание веков» вообще не упоминает о битве на льду Чудского озера. Представляешь себе! Сам Карамзин! Вот уж кто по древнерусской истории признанный специалист. Известнейшая книга и очень интересная. У многих прямо-таки настольная. Чего там только нет об Александре Невском! Все есть, всякие мелкие стычки и походы. Ну просто все! Кроме Ледового побоища 5 апреля 1242 года. Вот потому-то, Вова, я и думаю, то есть вывод сам напрашивается, что заварушка какая-то на озере была, но так себе, ничего особенного, кроме того, что на льду. Наверно, только поэтому мы о ней и знаем. Рядовая по тем временам стычка.
- А что я тебе говорил? Наши этих рыцарей лупили и в хвост, и в гриву, так что не стоит переживать, - подал наконец голос Володя.
- Конечно, Вова! Наши воины были тогда лучшими в Европе. Это все признавали. Жаль, сами своей крови слишком много проливали. Междоусобица. Если бы князья русские объединились, а не убивали бы родных братьев, то и монголо-татар бы одолели. Ты, кстати, слышал когда-нибудь, что дружина новгородская вполне могла воевать под знаменами Золотой Орды? Да, да! Другие воевали. Это князь Александр Ярославович сумел татар от этого отговорить. Сам-то он не раз к ним в Орду с дарами ездил. Понимаешь ведь, как ему там свою преданность выказывать приходилось? И принимали его там, как и отца, с большими почестями. И ведь уберег же Великий Новгород от чужеземного вторжения. Но независимость-то свою Русь надолго утратила. Вот ты и послушай, еще раз тебе говорю! Это же, выходит, Ливонский орден напал на завоеванное и подчиненное Золотой Орде русское княжество. То есть, на саму Золотую Орду! Ты, Володя, ей-Богу, какой-то непонятливый. Я уже злиться начинаю. Ведь ясно же, что, как ни крути, а в те времена для немцев такое нападение могло означать только одно – войну! А в это время Батый стоит у ворот Западной Европы. Ведь монголо-татары как раз в эти годы в Польшу, Чехию и Венгрию ходили. Так что же это такое получается? Прямо какое-то наступление войск Юго-Западного фронта 1916 года, только наоборот.
Внимательно слушавший Володя наполнил рюмки и встал.
- Андрей! Давай, лучше знаешь за что выпьем…
Он на несколько секунд задумался, а затем продолжал уже приподнятым тоном:
- Выпьем за то, что мы живем на нашей земле. Сколько на Русь ни нападали, все равно мы здесь. Значит, в конце концов все равно наши верх брали. Давай выпьем за нашу с тобой Родину! За Россию! Давай!
Я изумленно смотрел на Володю.
- Ну, брат, ты даешь! Прекрасно сказал! Просто здорово! За Россию только стоя!
Мы чокнулись, выпили и обнялись. Глядя на нас, модно было подумать, что это, спустя много лет после Победы, встретились однополчане. И действительно, в тот момент весь этот разговор казался нам очень серьезным и значимым. Наконец, похлопав друг друга по спине, мы уселись, и я продолжил.
- Вот скажи мне, что делали в апреле на льду озера эти рыцари? Ну, не ряпушку же пришли ловить? Карамзин ответа нам не дает. Что-то я начинаю подозревать этих татар с их монголами и Батыем в двурушничестве. Может, они западных специалистов хотели переманить? Замки и крепости крестоносцы строили что надо. А университетов, между прочим, не кончали. Ведь и в самом Новгороде были отведены специальные места для компактного проживания иностранных купцов. Причем, налогов с них не брали. Это исторический факт. Прямо оффшорная зона какая-то. Недаром сейчас Калининград с Великим Новгородом сравнивают. При таких льготах мимо Новгорода ни один иностранец не проходил. Так может, сами монголо-татары крестоносцев к себе зачем-то пригласили? На переговоры, может? А мы им: «Накось, выкуси!» Ну, и перекрыли дорогу. «Или к нам идите, или топайте по домам!» Так те, наверно, в обход хотели проскочить. По льду. А новгородцы им и назад дорогу отрезали. А? Тогда все складно получается. Вот откуда взялось Ледовое побоище!
Я еще в советских книгах читал, что часть ливонцев предпочла плен. А жилье в том же Новгороде им наверняка не самое худшее выделили, причем без очереди.
Знаешь, Володя, ведь эти традиции на Руси еще от славян-язычников аж до нашего времени тянутся. Это низкопоклонство перед Западом в наших генах. А может, думаешь, очень душевными были наши древние предки?
- А разве нет?
- Нет, Володя. Нет! Набеги их на другие земли были просто варварскими. Целые реки крови проливали! Более просвещенные народы буквально содрогались от ужаса. Константинополь трепетал! Не то, что сейчас. Но вот у себя дома перед иностранцами шапку ломали, как только могли. Вот слушай. Цитирую тебе Карамзина.
Я открыл закладку в заранее приготовленной книге и прочитал:
«- Каждый путешественник был для них как бы священным. Хозяин ответствовал народу за безопасность чужеземца. Купцы и ремесленники охотно посещали славян. Бедному человеку, не имевшему способа хорошо угостить иностранца, позволялось украсть все нужное для этого у соседа богатого: важный долг гостеприимства оправдывал и самое преступление». – Конец цитаты.
- Ну, что тут можно сказать? Кстати, завтра, если хочешь, занесу почитать. Что молчишь-то, Вова? Давай, наливай остатки!
И он налил. Что-то он еще, вроде, говорил, но я его не слушал. Я в это время размышлял. Хорошее это дело, выпить на природе и поразмышлять о том, о сем. Живая мысль так из меня и прет. Когда Володя сказал, что тридцать конных рыцарей с кнехтами, пехотой ихней, похоже, будут вынуждены сразиться с дружиной Александра Невского, я, наоборот, стал успокаиваться. Ну, почти стал. А вот когда все допили, я уже и совсем не переживал. Сами новгородцы вынудили крестоносцев на этот бой в невыгодное для тех время до подхода их основных сил. Значит, у князя на этот счет имелись весьма веские соображения.
- Ну, что, - перебил я говорящего что-то Володю, - согласен со мной? Говори сразу, согласен или нет?
- Все правильно! Солярку сами разворовали, - ответил он и допил оставшуюся в рюмке водку. Мне допивать было нечего, а стало быть, пора прощаться с гостем.
- Ладно, Вова! Думаю, ты на меня не в обиде. Оставайся, хочешь. Спи на веранде. А я на диване ложусь. Мне утром еще что-то сделать надо.
Вова встал и, ничего не говоря, пошатываясь, вышел.
- Ну и хрен с тобой! Можешь и не прощаться! – крикнул я ему вслед. Потом и сам вышел на веранду, постоял, еще продумал, спустился с крыльца и отошел к забору. Постоял чуток перед сном над крапивой. Потом вернулся, сел на верхнюю ступеньку крыльца и глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. То же багряное небо и перистые облака над горизонтом. То же пенье соловьев и пронзительный звон невидимых цикад. И старая рябина у дороги, у которой я столько раз снимал своих детей и маму. И прямой большак, ведущий в соседнее Подберезье, а за ним небольшое поле и лес. Все это всегда было и всегда будет. Разве что на небе белые полосы от давно пролетевших самолетов добавились. А так все то же. И позади нас вечность, и впереди то же самое. Все это очень правильно устроено. Так и должно быть.
Я зашел в дом, закрыл все двери и сразу же лег спать. Крейсер Аврора мне в ту ночь не снился. Не давало покоя другое. Новгородцы после Ледового побоища опять князя Александра Невского на его брата поменяли, правда, ненадолго. А в 1470 году, опасаясь Ивана Грозного и Москвы, вообще хотели войти в состав Ливонского ордена. Добровольно. Черте что народ и правители наши вытворяли. Так какой же тут после этого крейсер приснится? Лодчонки гнилой не дождешься. И внезапно проснувшись, я уставился в потолок, размышляя о загадочной русской душе. А светлые летние ночи этому очень способствуют, уж вы мне поверьте.
ГЛАВА XVI.
ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ СОВЕТ.
В конце июля 1999 года (дата уточняется) на одной из подмосковных дач президента состоялось секретное совещание. На нем присутствовали президент Рельсын, председатель правительства, глава президентской администрации, все силовые министры, министр ВПК, глава ФСБ и председатель РАО «Энергия». О повестке дня все присутствующие были извещены за два дня.
По требованию главы президентской администрации Сараева В.К. второй экземпляр стенографического отчета совещания был изъят и уничтожен, а первый утерян фельдъегерем при невыясненных обстоятельствах. Сам же этот офицер связи через трое суток после этого происшествия скончался от острой сердечной недостаточности в Московской городской больнице № 22, куда его привезли в коляске мотоцикла двое несовершеннолетних подростков. Таким образом, подтвердить или опровергнуть полученные автором сведения могут лишь сами участники Чрезвычайного совета, но они пока молчат. Однако отставки или ротации в правительстве происходят достаточно часто. По слухам, скоро ожидаются очередные пертурбации, и автор надеется получить подтверждение приведенной ниже стенограммы. Уверен, что совсем скоро появятся очередные мемуары, в которых не будет обойден вниманием и первый Чрезвычайный совет.
Удалось выяснить, что первоначально совещание вел глава президентской администрации Сараев. Текст выступлений и реплики с места приводятся практически без изменений. Автор позволил себе лишь незначительную литературную обработку, не нарушающую общего смысла сказанного в целом.
Сараев: Так, все расселись. Здравствуйте! Вы уже знаете о цели нашего сегодняшнего совещания. По понятным причинам мы не могли пригласить на него всех членов Президентского совета. Подобные совещания будут теперь проводиться достаточно регулярно. Ориентировочно, один раз в две недели. Есть предложение назвать наше совещание – Чрезвычайный совет при президенте Российской Федерации, сокращенно Чрезвычайный совет, а присутствующих считать членами Чрезвычайного совета.
Поскольку, как вы уже знаете, мы теперь можем переносить интересующих нас людей в прошлое или будущее и обратно, вам предлагается поделиться своими соображениями на этот счет. Вопрос, конечно, весьма деликатный, но вы не стесняйтесь. Спокойно посоветуемся, обсудим. Дело для всех новое, надо обкатать.
Чрезвычайный совет будет заниматься исключительно подбором, рассмотрением и утверждением наиболее приемлемых и полезных кандидатов для отправки в прошлое или будущее. Также надо подумать о доставке в наше время наиболее полезных для России личностей. Подчеркиваю, рассматриваем период всей человеческой цивилизации. Ну, скажем, четыре тысячелетия. На первое время нам хватит. То же и с будущим. Дальше забираться не стоит. Кто знает, что там вообще ожидает человечество.
В первую очередь, нас интересуют государственные деятели и крупнейшие ученые. Также рассматриваем кандидатуры деятелей искусства и знаменитых путешественников. Короче, всех, кто мог бы каким-то образом способствовать процветанию России. Именно ради будущего нашего государства и предстоит нам работать. Пока совершенно секретно. В этом деле кто первым успел, тот и съел. Так что давайте начнем, и поответственнее, пожалуйста.
Рассматриваем также политических и государственных деятелей, на которых желательно оказать влияние без переноса их в наше время.
- Вы что-то хотите предложить, Борис Николаевич?
- Да, хочу предложить! - Рельсын встал, но, подумав немного, сел и продолжил сидя.
- Хорошо бы нам сюда Наполеона Бонапарта доставить. Может, можно его уговорить в России лет десять помогать править? На острове от него все равно мало толку, а здесь мы бы с ним сразу все с головы на ноги поставили. Это тот, кто нам сейчас ох как нужен! Такого могущества, как при нем, Франция еще никогда не достигала. А главное – быстро! И вообще Франция должна быть нашим важнейшим стратегическим союзником. Сможете его сюда доставить, со спокойным сердцем в отставку уйду! Как вам мое предложение?
Теперь уже встал Сараев.
- Отличная идея, Борис Николаевич! А еще предложения у вас есть?
- Есть и еще, - ответил президент. – Параллельно с прошлым обязательно надо заниматься и будущим.
- Но мы же не знаем пока, кто там чего стоит, - не то, чтобы возразил, а скорее подсказал президенту развитие его идеи Сараев.
- Вот именно! – моментально отреагировал тот. – Поэтому надо сначала засылать в будущее разведчиков с интервалом лет в пятнадцать. Они на основе анализа средств массовой информации, общественного мнения, контактов с людьми и личных наблюдений и впечатлений переправят нам сюда свои предложения, дадут, так сказать, объективки, агентурные справки на кандидатов. А мы спокойно обсудим их и примем решение, нужны они нам здесь или не нужны. Никчемных нахлебников нам здесь не нужно. О своих гражданах заботиться надо!
Сараев радостно потирал руки. Давно уже он не видел президента таким собранным, лаконичным и уверенным в себе. И все присутствующие почувствовали, что перед ними снова еще тот Рельсын.
- А связь? Как же связь наладить? Не гонять же наших людей туда-обратно! Как вы полагаете, Борис Николаевич? – продолжал втягивать президента в обсуждение проблемы глава его администрации. Сам он знал ответ на свой вопрос, но ему было необходимо, чтобы тон совещанию задал именно президент. В случае чего, на него можно будет все и списать.
- А можно не людей, а информацию. Они там могут закладывать ее минут за десять до связи и быстро уходить. А обратная связь, естественно, по обратной схеме. Им надо приходить за нашим контейнером минут через пять после его переброса, - пояснил свое предложение президент.
- Браво, Борис Николаевич! – Сараев восхищенно зааплодировал и остальные последовали его примеру.
- Да вы, дорогой Борис Николаевич, у нас как доктор Зорге! Гений разведки, да и только! Как это вы все придумали? – продолжал петь хвалебные дифирамбы президенту глава его администрации.
Рельсын так же был доволен произведенным им впечатлением.
- Да, голубчик, тут вы правы. Дедушка вас еще полечит и поучит уму-разуму. Кстати, кто это придумал меня дедушкой называть? Что скажете, шеф ФСБ? – Улыбка сошла с лица Рельсына.
Все почувствовали перемену в настроении президента и повернулись в сторону Загладова, в то время главы ФСБ.
Тот встал и с виноватым видом уставился на чистый лист бумаги, лежащий перед ним на столе. – Мы не виноваты, Борис Николаевич! Это все народ придумывает. И, говорят, еще Земцов воду мутит. Никак не перебесится. А вы еще его продвигали! В преемники прочили…
- Знаю! Неблагодарные у нас люди. Я за них на танки, под рельсы, чуть ли не в прорубь с моста. И вот вся признательность. Спасибо, мол, дедушка! Но вы помните и никогда не забывайте! Это их право говорить, что думают! Даже если это вас оскорбляет и унижает. Граждане России президента выбирают, они же и деятельность его оценивают так, как считают нужным. И окружение мое, кстати, тоже. И это тоже демократия. А вы как думали? Я-то скоро уйду, а люди у вас еще спросят, откуда у кого что взялось. И не пытайтесь им рот заткнуть. Без рук останетесь! Конечно, если при этом не пострадает безопасность государства. А история сама рассудит, где чьи руки.
Рельсын посмотрел на часы и пододвинул к себе папку с документами.
- Давайте ближе к делу. Беру дальнейшее ведение Чрезвычайного совета на себя.
Президент обвел взглядом присутствующих. Все притихли и сделали вид, что что-то внимательно читают.
- Ну, что же вы? Предлагайте смелее. Сейчас каждый назовет по одной кандидатуре. Начинаем слева направо. Сам я уже предложил, как вы помните, Наполеона. Теперь послушаем вас. Начнем с главы нашей администрации. Что вы можете нам предложить, Владимир Константинович?
Сараев был явно обескуражен. Он, как ведущий совещание, вообще не предполагал, что президент захочет услышать и его предложения.
- Я так сразу не могу, Борис Николаевич. Надо подумать, обсудить.
- А мы и обсудим. Не стесняйтесь! Здесь все в одинаковых условиях. Вы же сами недавно говорили, что это будет лишь информация к размышлению. Решение все равно будет принято позже, - продолжал настаивать президент.
Сараев тоже был не лыком шит. Умел, если требуется, находить быстрые решения.
- Ну, если вы настаиваете, я предлагаю Спартака.
- Как Спартака? – теперь уже удивился президент. – Всю команду? Полностью? И какого же, позвольте узнать, года?
- Да нет, Борис Николаевич. И не команду, и не года. Того, что восстание рабов под своим предводительством в Древнем Риме поднял. Вот какого Спартака предлагаю.
На лицах почти всех присутствующих застыло изумление. На это раз в крайней его степени. Где-то на уровне финальной сцены в «Ревизоре», дай им всем бог до нее дойти, конечно. Первым взял себя в руки президент.
- Да-а-а-а, Владимир Константинович! Лихо! Так вы нам, как глава нашей администрации, восстание рабов в России хотите организовать? А можно поинтересоваться, не под вашим ли руководством?
- Нет! Я же сказал, под предводительством Спартака.
- А вы помните, Сараев, чем все это кончилось?
- Помню. Рабов разбили. Оставшихся в живых зачинщиков распяли на крестах вдоль дороги.
- Нет, вы плохо помните!
Чувствовалось, что еще чуть-чуть, и голос президента станет гневным. Еще капельку, и… Страшно представить! А тебе, читатель?
Но президент заставил себя сдержаться. На то он и президент. Он понимал, что, если сейчас устроит прилюдный разнос Сараеву, из других тогда вообще и слова не вытянешь. Но уж больно серьезный вопрос был затронут.
- Итак, я вам напомню, Сараев. Там всех распяли. Всех, оставшихся в живых. У вас что же, аналогии не возникает? – сурово спросил президент.
- Зря вы так, Борис Николаевич. Я все прекрасно помню. Но ведь это были не правители Рима. Из них как раз никто не пострадал. Как и у нас в девяносто третьем году. Мало того, это вообще были не граждане Рима.
- Я знаю, что у нас, а не в Париже. Понял я теперь, куда вы клоните. Мечтаете с моей помощью спровоцировать восстание, а потом всех на Голгофу? Похоже, мы в вас сильно ошиблись. Не о том вы думаете! Не такого будущего заслуживают простые россияне!
Президент замолчал и хмуро посмотрел на портрет Анны Ахматовой на стене. Никто бы не осмелился в этот момент спорить с Рельсыным, но недаром политика Сараева считали супертяжеловесом. В Кремле ему даже прозвище придумали – Мухаммед Али. И он выдержал удар и перешел к активной обороне.
- Нет, не ошиблись, Борис Николаевич! Напомню, что рабов разбили потому, что они пошли на Рим. А уплыли бы по-хорошему в теплые края и были бы живы. Ведь дорога-то была открыта. Как и у нас сейчас. Вот Спартак, наученный собственным горьким опытом, и смог бы самых недовольных увести. Ну, самых радикально настроенных, типа лампиловцев. Но даже, если бы некоторые его и ослушались, зачем же сразу на кресты? Разве нельзя людей полезным делом занять, пожизненно. И безо всяких амнистий.
- Так! Интересная у вас изобара получается. А самого Спартака потом куда? Ну, когда, как вы говорите, недовольные уедут? – несколько смягчившись, но все еще с подозрением спросил президент.
- Так ведь будут новые! – Сараев чувствовал, что ветер меняется, и говорил уже вполне уверенно.
- Рабы и есть рабы. Как их не корми, им все плохо! А хорошо жить они сами не хотят. Вот Спартак и мог бы их периодически на восстания поднимать. Ну, на такие, кустарные, без оружия. Машины попереворачивать, стекла побить, может, нескольким милиционерам синяки поставить. А после этого уже хочешь – не хочешь, а надо сматываться, иначе в кутузку. Гладиатор этот помогал бы народу напряжение снимать, под нашим чутким руководством и в удобное время.
- А если его разоблачат, что тогда?
- Да ничего с ним не будет, Борис Николаевич! Он же их символ, знамя! Они не поверят, если он сам не проговорится. Такой уж у нас народ. За кумирами и вождями в огонь и воду пойдут. А лиши их идеала, они тут же себе другого придумают. Причем, еще страшнее первого.
- Ну, ладно! Это мы еще позже обсудим, - уже совсем спокойно произнес президент. – Хотя лично мне это не по душе.
Чувствовалось, что он колеблется. Совещание пошло не по тому сценарию и, конечно же, имело смысл его на этом закрыть. Но, видимо, понимание того, что он же сам это изменение и внес, заставило Президента продолжить разговор, как бы его от этого в ту минуту не воротило.
И Рельсын продолжил ведение совета.
- Следующим выступит министр ВПК Курочкин, - громко объявил он. – Давайте ваши соображения, Василий Романович, - ободряюще улыбнулся президент.
Министр Курочкин в своем кругу считался большим романтиком. Даже слишком большим для такого ответственного поста. Он даже писал стихи, которые почему-то печатали. Под псевдонимом «Туманов». Может, читали?
А еще он был ярым сторонником этакой идеальной демократии, при которой волки с овцами мирно кормились бы на одной лужайке в строго отведенное для них время. Он мечтал о царстве справедливости, где никто не берет и никто не дает. Даже по мелочи. Ничего толкового услышать от него Рельсын не ожидал. «Ну да ладно. Пусть выскажется. Заодно и напряжение снимет. Все так все. Пускай поразглагольствует, чего уж там», - думал президент.
- Господа! Господа! – в свойственной ему манере заломил руки министр. Кстати, не без оснований считают, что некоторые его движения с успехом перенял или переняло некое поющее существо Алексашка. Но не будем отвлекаться.
- Господа, умоляю вас! – Казалось, еще немного, и Василий Романович упадет на колени и зарыдает.
- Мы обязаны, то есть, позвольте нам Лермонтова воскресить! Михаил Юрьевич, это моя юношеская страсть!
- А другой у вас, случайно, не было? – подал реплику глава ФСБ Загладов.
- Нет! Но эта на всю жизнь. Так бывает, господа. Давайте, а? Лермонтова? Он нам тут еще такого напишет… «Скажи-ка, дядя, ведь не даром». Прекрасные слова!
Сидевший рядом министр внутренних дел Коростылев придержал за руку слишком разволновавшегося коллегу и, в нарушение регламента, встал, перебивая страстного почитателя Михаила Юрьевича.
- Позвольте мне высказать свое мнение по этому кандидату.
- Во-первых, уважаемый Василий Романович, всеми нами любимого поэта не воскресишь. Можно лишь перенести к нам, да и то на время. С его идеализированным понятием о чести ему у нас и неделю не прожить. Или бандиты, или милиция подстрелят за хранение сами понимаете чего. И потом, почему вы решили, что то, что он, возможно, написал бы теперь, было бы уместным и своевременным? Вряд ли он бы сейчас нам понравился. Мы и сами-то себе не всегда… Извините! Я категорически против. Лермонтов вам не олигарх или журналист какой-нибудь. С ним будет трудно договориться. Особенно перед выборами. Он ведь у нас мятежный и просит бури. И он бы ее у нас получил. Нет! Даже и не просите. Категорически, нет! Все это добром бы не кончилось.
Казалось, Курочкин вот-вот заплачет. Он опять поднялся с кресла и заканючил, как обиженный ребенок:
- Зачем тогда совещание? Того нельзя, этот не подходит. Что это за диктат такой?
- Да вы не обижайтесь из-за пустяков. Тем более, что второго, как вы изволили выразиться, «этого» нам пока не предложили, - постарался успокоить легко ранимого министра президент.
- А можно еще? Правда, можно, Борис Николаевич?
- Предлагайте! Только давайте без сентиментов, по-деловому.
Курочкин презрительно посмотрел на Коростылева.
- Посмотрим еще, кого он предложит, а я выдвигаю кандидатуру Дарвина. Были бы сейчас выборы, за него бы вся Москва проголосовала.
Тут уже не сдержался и Рельсын.
- Да что это с вами сегодня?! Вы случайно не больны? Ну, скажите на милость, зачем нам этот Дарвин?!
Видно было, что от глупости министра президент снова стал заводиться.
- А мы бы его убедили про обезьяну не сочинять. Тогда и Энгельс ничего про это не напишет, и может еще и с Марксом рассориться. Тот ведь обязательно хотел от обезьяны происходить. Одним ударом мы можем сразу двоих нейтрализовать. Вот зачем нам Дарвин.
- Ну, не знаю прямо, что и сказать. По-моему, чушь какая-то. Даю вам последний шанс. Обсудим последнего вашего кандидата, и все! Время дорого, - сердито сказал президент.
- Спасибо, Борис Николаевич! Но у меня больше нет кандидатур. Пусть теперь министр внутренних дел предлагает. Посмотрим еще, что он скажет.
- И скажу! – уверенно вставая с кресла, громко действительно сказал Коростылев.
Внезапно встал и Сараев, почувствовавший, что самое время снова брать ведение в свои руки.
- Господа и товарищи! Поясняю для тугодумов. К вам это, естественно, не относится. Так вот, запомните! То, что уже создано гениями прошлого, никуда не денется. Надо о будущем думать! Нужны конкретные результаты. И быстро, обязательно быстро! Мы не сможем долго работать в режиме секретности. Так что давайте лучше еще подумаем. Сегодня вопрос явно не подготовлен.
Пришла пора возмутиться и Коростылеву.
- Борис Николаевич! У нас все-таки совет или что? Почему Сараев мне рот затыкает. Да, у меня есть свое мнение, и я буду его отстаивать. И я подумал, прежде чем предлагать. Двое суток размышлял, с психологами советовался. А теперь говорю вам прямо. Нам нужен маленький Робертино Лоретти! Ну, не совсем кроха, а когда он уже пел. Сейчас, как никогда нужен.
- Тут вы правы, вынужден признать! Неделю назад такой надобности в нем, действительно, еще не было, - язвительно заметил Сараев.
- Как министр внутренних дел, я могу дать краткую справку. В нашем НИИ проводились исследования о влиянии различных факторов на агрессивность человека. Так вот, могу вам ответственно заявить, что максимально успокаивает психику людей детское пение и запах одеколона «Лесной ландыш». Наш сотрудник на этом материале докторскую защитил. Он уверен, что благодаря частым трансляциям песен Робертино Лоретти по радио, как в СССР, так и в США, удалось ликвидировать Карибский кризис. Человечество еще скажет спасибо этому мальчишке! Вдумайтесь! Все материалы у меня с собой. И Робертино, именно этот пацаненок, нужен нам для борьбы с преступностью. Вот и пусть он у нас поет. Люди уже устали от насилия! Вы, Борис Николаевич, требуете ужесточить борьбу с криминалитетом, а я вам говорю, что для этого требуется. Короче, нам нужен Робертино. С ним у нас вся Россия, включая Чечню, запоет. Да вы хоть помните? - и министр неожиданно запел:
- Санта Лючия, Санта-а-а Лючия.
Внезапно раздались аплодисменты. Естественно, это был президент.
- Берем! Подходит! Хороший парень. Мы часто в молодости его слушали. Молодец, министр! Берем и не ошибемся! На дачу его пригласим. Мороженым угостим земляничным. И всех остальных тоже позовем. Пусть люди порадуются, и милиции полегче станет. Мы тут и впрямь Сорренто позабыли.
Сараев был явно раздосадован, а президент продолжал:
- Ну, давайте теперь послушаем, что скажет ФСБ.
Все знали, что президент явно симпатизирует главному контрразведчику страны Виталию Загладову. Теперь уже Виталию Емельяновичу. Высокий мощный красавец. Бывший чемпион страны по подводному плаванию. Косая сажень в плечах. А голеностоп?! А шея?!
- С такими ребятами мы враз всю сволочь скрутим, чтоб спокойней дышалось на Руси! А то, что он еще из тех, так все мы вышли из гоголевской шинели и обратно не хотим, - успокаивал президент отдельных непристроенных демократов с именем, но без места.
- Вот ты снова хочешь в шинель? - спросил он как-то внука Гайдара, когда тот после полугода безуспешных попыток добился-таки встречи с Рельсыным.
- Нет, не хочу, - отвечал внучок.
- Вот и он не хочет. Так, что передай там своим. Пусть ваши демократы людей зря не накручивают. Хватит медианы с параллелями проводить! Много вас в партии осталось-то?
- Есть еще, Борис Николаевич.
- Ну-ну! Годы идут, а сторонников у вас только убавляется. Подумайте об этом! Людям сейчас ближе и понятней крепкие мужики, эдакие русские Шварценеггеры, способные их защитить. А вы какой-то шинели испугались. Астролябия у вас барахлит, поменяйте, пока не поздно!
- Итак, говорит начальник ФСБ. Пожалуйста! – Президент ободряюще кивнул.
- Наша операция тщательно продумана и взвешена. Мы дали ей название «Пятно на карте». Ну, естественно, у нас было больше времени на подготовку, чем у остальных присутствующих. Мы предлагаем внедрить к российской императрице Екатерине Второй грамотного героя-любовника. Сыграем на этой ее слабости. Можно и нужно послать кого-нибудь из актеров, но с опытом. Если надо, подучим. Причем, обязательно наших, а не французских или американских. Иностранцев она, по свидетельствам современников, в личном плане не жаловала. За небольшим исключением. В делах государственных, другое дело. Задача у нас грандиозная, но вполне выполнимая.
Первое. Надо отбить императрицу у братьев Орловых. Показать ей, как говорится, кто «ху из ху», а кто так себе. И через это дело не просто влиять, а полностью определять всю внешнюю политику государства. И вообще, будущий фаворит должен решать в России все! Но для этого придется попотеть. Используем все последние достижения науки. Есть один новейший препарат. Самая последняя разработка в этой области. Называется «Золотой жеребец». Смешивается небольшая доза этого «жеребца», определенное количество «виагры» и кофеина. Тут все дело в пропорциях. Смесь уже испытана. «Жеребец» вышел не просто золотой, а бриллиантовый. Бабуля одна от нашего препарата в девяносто два года первый в жизни оргазм испытала и была совершенно счастлива. Причем одна, без мужчины. Узнав об этом, к ней вернулся муж и тоже попробовал попринимать эту смесь. Так после этого бабуля поняла его, простила и больше не обижается. А Екатерина Вторая, как известно, помоложе.
Второе. Мы хотим не допустить даже появления у императрицы зачатков мысли о продаже Аляски, нашей русской Америки.
Сараев вскочил, как ужаленный.
- Да вы отдаете себе отчет о последствиях этой вашей затеи?! Это же вызовет крупнейшие геополитические потрясения! Все придется перекраивать! Всю планету! Даже в слаборазвитых странах события будут развиваться по совершенно другому сценарию. Понимаете вы это, Виталий Емельянович?!
- Мы об этом подумали, Владимир Константинович.
И, повернувшись к президенту, Загладов продолжал:
- Берингов пролив глубокий. Не то, что Сиваш. Так что после Гражданской войны все белые на Аляске соберутся. Не во Франции или Югославии какой-нибудь, а у себя в России. Представляете себе? Это вам не Тайвань. О Крыме я уже и не говорю. С теми природными ресурсами, которые там разведаны, включая нефть, газ и золото, только представьте себе, какая это была бы вторая Россия! Белых наших выбить оттуда никогда бы не удалось. Во-первых – пролив, во-вторых – Кордильеры, Скалистые горы, по-американски. По льду еще можно, но горы не перейти ни начальнику Чукотки, ни даже Тухачевскому. И газами, как на Тамбовщине, не достанут.
Опять же, Аляска – не Париж. Там в кафе-шантанах не попьянствуешь, и чаевые таксистами не посшибаешь. За полярным кругом белые офицеры не расслаблялись бы. Что скажете? Согласитесь, прекрасный плацдарм для нового нападения на красных, и это, кстати, третье.
- Так вы что, о второй Гражданской войне размечтались? Вам от одной жертв показалось мало? – еле слышно проговорил президент своему любимцу.
- Не скрою, неизбежны новые жертвы. Но они были бы в десяток раз меньше, чем от сталинского террора. Коммунисты продержались бы у власти лет семь-десять, не больше. За это время от сладкой новой жизни у многих диабет разовьется.
- В двадцатые годы тоже на это надеялись! - возразил президент. - И потом, где это вы, голубчик, так научились ненавидеть коммунистов?
- В КГБ, Борис Николаевич. Уж больно много они нашего брата истребили, а главное- нашими же руками. Им за это давно надо было «углубить и расширить» по самое их мировоззрение! Вы не забывайте, что в двадцатые годы у русских не было второй России, а на чужбине жить не каждый решится. Вспомните хотя бы булгаковский «Бег». Ведь даже под угрозой расстрела на родину рвались!
- Да… Вашему брату обижаться, м-м-м…, не корректно. Посеявший ветер, сами понимаете. Простых людей жалко. Кстати, уважаемый Виталий Емельянович, что это вы так далеко уселись? Двигайтесь поближе! - неожиданно предложил президент.
Сараев внимательно посмотрел на Рельсына и, пару секунд подумав, негромко сказал:
- Борис Николаевич! Существует протокол и менять его нельзя ни при каких обстоятельствах. На заседаниях Президентского, а в нашем случае Чрезвычайного совета рядом с главой государства сидят председатель правительства и глава администрации президента. Таков порядок, а мы все здесь, я надеюсь, люди дисциплинированные.
- Ничего страшного, - ответил Рельсын. – Я никого не собираюсь отодвигать. Сидите, где сидели. А ты, Виталий, возьми кресло и сядь у меня за спиной. Роста ты высокого, не потеряешься.
Казалось, Загладов воспринял это, как само собой разумеющееся. И, тем не менее, возразил.
- Борис Николаевич! Владимир Константинович прав. Так же разговаривать неудобно. Ну что же, прикажете к вашему затылку обращаться? Давайте лучше продолжим.
- Ладно, давай. Мне вас двоих не переспорить. Сразу видно, контра. Что ты там еще придумал? – недовольно спросил президент.
- Послать надо как минимум троих. Для страховки. Мало ли, один ей не приглянется, другие подстрахуют. И еще есть предложение снабдить их видеомагнитофонами. Кассеты для царицы надо отобрать позабористей.
- А это вы того, не слишком? Ведь императрица все-таки. Государственного ума женщина, - с сомнением покачал головой президент.
- Еще и спасибо нам скажет! Борис Николаевич! Современники утверждают, что любовные утехи в делах государственных ей только помогали. Тонуса добавляли. И самим современникам, кстати, тоже.
- А телевизоры? – раздался суровый голос одного из силовиков.
- Да, спасибо! И обязательно мониторы, - уточнил глава ФСБ.
На этот раз министр обороны, а это был его вопрос, уже встал.
- Я, конечно, извиняюсь, что перебиваю, но хотелось бы напомнить, что во времена Екатерины Второй с электроэнергией были, мягко говоря, проблемы. Отключали часто, даже царицу. Неполадки на подстанции.
- А это потому, что у нее не было Рузайса, а у нас есть. Как вы отнесетесь, Анатолий Борисович, к тому, что мы вами немножко с императрицей поделимся, - вставил президент и сам захохотал над собственной шуткой.
Присутствующие, как по команде, засмеялись. Громче всех заливался сам Рузайс.
- Я, Борис Николаевич, не могу!
- А мы вам витаминчиков дадим, - еще больше развеселился президент. Проба на допинг не выявит!
- Не в этом смысле. Она же моя пра-перепра-прабабка.
- Да! А я и не знал! Что ж вы раньше не говорили? А все думаю, чего это я в вас такой влюбленный.
Рельсын был явно доволен ходом совещания.
- Это он так пошутил, Борис Николаевич! А об электричестве не беспокойтесь, - продолжал главный контрразведчик. – Мы об этом с Анатолием Борисовичем уже переговорили. Он же вас никогда не подводил. У него есть небольшие генераторы, работающие на любом горючем, хоть на водке. Раз можно видео и мониторы переправить, значит, и генераторы сможем. Екатерина это кино оценит. Ну, скажут ей, что это новейшее американское изобретение. Проверить она все равно не сможет.
- Хорошо, - нетерпеливо заерзал в кресле президент. – Дальше! Дальше-то что?
- Дальше четвертое. Мы быстренько восстанавливаем в России демократическую республику со всеми ее властными структурами. А чтобы не отпугнуть монархистов, мы пообещаем им провести общенациональный референдум, выборы в парламент и, в случае волеизъявления народа, можем даже пойти на создание в России конституционной монархии, как в Англии. Тоже большой беды не будет.
Президент совершенно запутался во всех этих временных скачках и поющих мальчиках.
- Я что-то не пойму! Вы что, рассчитываете при Екатерине Второй в России республику заделать? Я вас правильно понял?
- Конечно, нет, Борис Николаевич! Хотя, если помните, в Америке и Франции в конце восемнадцатого века нечто подобное уже было. В историческом плане разница в датах пустяковая. Но я не об этом.
Я имел в виду, конечно же, после победы над коммунистами. В двадцатых годах нашего века.
- Ну, допустим, удалось. Соблазнили вы царицу и сделали ее республиканкой. Дальше? Какой ваш дальнейший стратегический план? – снова занервничал президент.
- Я отвечу, и это будет пятое. Россия, даже безъядерная, становится супердержавой. А насчет ядерного оружия надо всерьез задуматься годах в восьмидесятых девятнадцатого века, чтобы не доводить страну до Цусимы. Ну, и авиацию хорошо бы пораньше создать. С освоением космоса спешить не будем.
- При Екатерине или вообще? - спросил министр ВПК.
- Ну, давайте все-таки Циолковского дождемся! - парировал очередной выпад фээсбэшник. – Ограничимся пока фейерверками. А затем начинаем давить на Канаду. Можно сыграть на исторически враждебном отношении англо- и франко-канадцев, неприязни последних к Британской империи и королю. Америка же освободилась от колониального господства Англии. Кому хочется быть чьей-то колонией? Что мешает Канаде воспользоваться американским опытом? Тем более соседи!
Мы быстренько помогаем Канаде освободиться от владычества Англии, а заодно научим их пшеницу выращивать. Далее убеждаем Канаду, перед угрозой экспансии молодой, но бурно развивающейся Америки, объединиться с Россией. Политтехнологии в этой области давно отработаны и проверены. Письма канадских трудящихся, какой-нибудь комитет защиты прав русскоязычного населения провинции Квебек. Паспорта раздадим и тому подобное.
- А не будет ли это рецидивом имперского мышления? – неуверенно спросил президент.
- А хоть бы и будет! Екатерина Вторая ведь императрица. Какое же еще у нее может быть мышление? Войны тогда практически не прекращались. И вообще, мы должны руководствоваться главным: Все это во имя величия и могущества России! Но самого главного я еще не сказал, и это шестое.
- Да остановитесь вы наконец! От ваших идей нас всех и так уже в дрожь бросает! Причем, не от самых главных. Так, что же вы там еще предлагаете затеять?! – взволновано воскликнул Рельсын.
- Мы хотим закрыть Америку!
В зале раздался ропот и возмущенные возгласы. Суммировать их можно примерно так:
- Хрущеву до него далеко! Точно, Загладов в войнушку решил поиграть! Лучше бы с выставками воевал!
Но президент молчал…
- Да, да! Я не оговорился, - после небольшой паузы, сделанной для фиксирования в памяти реакции каждого министра, Загладов продолжил. - Мы должны попытаться закрыть Америку. Как минимум на два века. А открыть ее должны будут русские мореплаватели при Петре Первом.
- А как вы рассчитываете договориться с Колумбом, с Америго Веспуччи и другими первооткрывателями этого континента? Может, на ковер вызовете? – спросил запомнившийся деятель из числа… , так сказать.
- Что ж, вопрос понятен, - как-то очень весомо сказал контрразведчик. – Как вы знаете, Колумб искал не Америку, а другой путь в Индию. А еще под обеспечение своей экспедиции, он обещал испанской королеве золото. Колумб ведь и свою долю тоже оговорил заранее. Так давайте отправим его в Южную Африку. Снабдим хорошими картами. Укажем на них, где находятся месторождения золота и алмазов. Ну, а если он не согласится, тогда мы ему деньги предложим. Золото. Много золота. Он ведь был не богат и не знатен. А там еще неизвестно, как сложится. Вдруг все его корабли без следа сгинут? А мы ему реальное состояние. Этакими графами Монте-Кристо к нему подъедем. Намекнем так, потолковее, что, кроме гибели, рассчитывать ему не на что. Мол, бывали там, знаем. Есть, скажем, островок посреди океана, но на нем гигантский монстр и море трупов. Так, что с семьей расставаться ему не резон. Кто же от этого откажется? Твердокаменных в ту пору не было. Даже Галилея убедили, когда потребовалось. И еще запомните, особенно вы, - и он пальцем указал на того самого, с позволения сказать, деятеля. Жаль, его инфаркт в тот же вечер прибрал, а то бы с ним поквитались. Опять же, вот и повод для нового назначения. Но оставим свои комментарии и вернемся к предложениям главы ФСБ.
- …запомните, особенно вы, - адресно порекомендовал он. – Всеми великими географическими открытиями двигали вовсе не туман и запах тайги. Завоевывались новые колонии. Развивалась торговля и требовались гораздо более быстрые и безопасные пути сообщения. А это новые деньги и еще большая власть. Прекрасное название той эпохе дали, особенно в Италии. Вы только вслушайтесь в это слово: «Возрождение!» Для нас с вами это очень символично. А без Америки тогдашним венецианским купцам и так жилось прекрасно.
Но вопрос, конечно, остается и вопрос серьезный. Мы знаем все о крупнейших мореплавателях. Мои люди даже выяснили поименно всех, кто Кука ел. Повторяю, всех поименно можем назвать! От суда истории им не уйти. Ну, а что, если кто-нибудь вздумает без лишнего шума и на свои средства в кругосветное путешествие отправиться? За всеми ведь из Москвы не усмотришь. Мысль человеческую, в данном случае, к сожалению, не остановить. Наверняка, какого-нибудь заблудившегося пропойцу через Атлантику занесет. И что тогда? Конец всем нашим замыслам? Из-за одного пьяного капитана?
Нет! Нам потребуется силовое обеспечение. Наши подводные лодки, это то, что надо. Заодно и мир посмотрят. Устроим вдоль всего побережья Америки что-то вроде Континентальной блокады, как при наполеоновских войнах, кстати. Если кто и просочится, на обратном пути «засушим». Никаких свидетелей быть не должно.
Но есть технические сложности. Борис Николаевич, это решение можете принять только вы! Дело в том, что нам нужна будет новая база атомных подводных лодок. Ремонт, профилактика, дозаправка, провизия, короче, все, как обычно. Оружие, в конце концов, надо где-то хранить! Придется ее построить, а это серьезные затраты. На Майами мы не претендуем, а вот, если где-нибудь в заливе Святого Лаврентия? Как вы думаете, Борис Николаевич? Нашим морякам север привычнее.
- Ну, если моряки хотят в залив, тогда конечно, - пробормотал, как некоторым показалось, слегка «выпавший» президент. – Можно и у Лаврентия, если без него не обойтись.
- И я так думаю, Борис Николаевич! - развивал идею Загладов. – Мы будем их туда переправлять вместе с лодками, топливом для реакторов и всеми необходимыми материалами. Лет на пять, как в командировку. Ничего, до Петра Первого продержимся! А потом, по указу императора, снаряжаем экспедицию кораблей в тридцать, не меньше, и по частям открываем всю Америку сразу. Мы открыли, значит, наша! А где в Америке золото искать, мы у Джека Лондона прочитаем. И царю Петру дадим почитать. Можете не сомневаться, после этого экспедиции не миновать! Все, что там разведано, выгребем! Ну, а потом пускай эти Мексики да Бразилии плодятся. Великую Россию все равно будет уже не догнать. Нас интересует Аляска, а остальные земли можно даже продать. Ну, хотя бы тем же американцам. Могут скинуться и выкупить у России свою Америку. А что? Страна неплохая, а народ они работящий. Освоят. Пусть себе живут и скот разводят. Может, нам же еще и пригодится. Мало ли, война, тушенка.
- Так вы же говорили, что Америка вроде, как от Англии освободилась. Но тогда зачем ей освобождаться, если они свою независимость у России выкупят? Кстати, если еще захотят и смогут! Что-то тут у вас не стыкуется, - помня, как издевались над ним, съязвил министр ВПК Курочкин. Он был рад, что представился отличный случай развенчать очередные происки «новых» кэгэбэшников.
Добрый, добрый дядя Ваня! Это о таких, как Курочкин, скажет Чехов. О добрых, но беззащитных министрах ВПК!
- Какой вы, право, нудный человек. Такие, как вы, только на носовые платки годятся. А нам нужны веселые, жизнерадостные министры, - ничуть не смущаясь маршальских звезд на погонах отдельных их владельцев, бодро втолковывал членам Чрезвычайного совета человек из органов. – Так что сушите платки! И вообще, Борис Николаевич! Почему у нас в правительстве такие пессимисты и ретрограды? Все новое в штыки принимают!
- Я попросил бы вас… - хотел было защититься Курочкин, но его бесцеремонно перебили.
- Да ладно вам! Вы и так уже все сказали и умнее ничего не добавите. Когда вы планируете очередную смену кабинета? - широко улыбаясь, спросил, обращаясь к президенту, преисполненный оптимизма глава ФСБ.
Но президент Рельсын опять молчал. Как, впрочем теперь уже надолго, замолчал и Курочкин, кажется, понявший наконец, что времена Лермонтовых с их маскарадами прошли. «Сброшены маски», - подумал он про себя, взглянув на Рузайса. Тот внимательно изучал прогноз погоды на планете, и всё…
- А с этим пустяком… Ну да, признаю, - признался Загладов, - вышла мелкая нестыковка, что я тоже признаю. Ну, и какая нам, в сущности, разница? Продадим тогда Канаду и Америку Англии. Только и делов-то. И пусть себе потом воюют и освобождаются бесплатно. Лишь бы Америка первой поднялась. Нам важно, чтобы для Канады пример был, а свое мы все равно получим. Главное, ввязаться в бой, как говорил Наполеон. Помните, Борис Николаевич? Это ваш любимый государственный деятель так руководил. «А там посмотрим», - это ведь его стиль. И при этом, почти всю Европу завоевал.
- Вы забыли про американских индейцев. Весьма мобильные соединения, - заговорил наконец президент. – В Америке и до Колумба люди жили. Как бы этот народ наши лодки не пожег. Я, помню, читал про них у Финимора Купера.
- Пролетая над гнездом кукушки! – почти простонал Курочкин. - Там тоже индеец был, да такой хитрющий! Всю книгу немым притворялся и только в самом конце что- то сказал. Помню, закрыл книгу и думаю, что может он под конец наоборот говорящим вздумал прикинуться? Пришлось позже заново перечитывать. Такая вот книга про индейца, что не сразу поймешь о чем.
-Да уж! Тут все не сразу поймешь. - Рельсын тяжело вздохнул и посмотрел на Загладова.
- Эти индейцы бывают хорошие, передовые, но попадаются, не приведи Господь! Злые, как черти! У живых головы из волос вынимают! Вот, считается, дороги у них там хорошие. Да ездить по ним было опасней, чем Жигули из Тольятти перегонять, не то, что подводные лодки. Что вы по этому поводу можете сказать? Небось, тоже уже придумали?
Загладов и впрямь серьезно подготовился к выступлению. Видимо, чувствовал, что это может быть его звездный час. Похоже, что и такой вопрос он тоже предвидел. Не продумал лишь модель «Жигулей»:
- Да, здесь уже потребуется проявить свое мастерство нашим дипломатам. Помнится, они и не с такой компанией умели договариваться. Созовут вождей всех племен. Выкурят с ними трубки мира, водочки дадут отведать, с черной икоркой познакомят. Водка им понравится, а дальше все пойдет, как по маслу. Даже завозить не надо будет. Там нагоним, сколько потребуется. Для такого дела воды не жалко, даже огненной. Краснокожих надо русифицировать! Мало, что ли, мы их от мировой реакции защищали? На одного только Леонарда Полтиера сколько типографский краски ушло! Обязательно надо напомнить им, что Россия и индейцы – друзья навеки. А то ведь они сами-то этого помнить не могут.
Таким вот образом. Это все вопросы технические. В принципе, наш план понятен? - И Загладов снова внимательно посмотрел на силовиков.
- Да! Ну и дела! Складно все у вас получается, - задумчиво промолвил президент. – Но уж больно необычный крендебобель с Америкой-то заваривается. А они на нас, того… не обидятся? Друзья ведь?
Чувствовалось, что и другие члены совета пребывают в растерянности. И в то же время, налицо был грандиозный стратегический план, осуществление которого, возможно, обеспечило бы России безоговорочное лидерство в мире на все обозримое будущее. Только бы большевики потом все не просрали!
Даже Сараев был буквально раздавлен величием планов главы ФСБ.
«Серьезный молодой человек, - думал он. - Очень серьезный! Не зря его родина-мать в университете березовым соком вспаивала и во всякой всячине поднатыркала».
- Я должен в этом участвовать! - решил для себя глава президентской администрации. – Дело стоящее, и самое время о себе напомнить.
- Борис Николаевич! Если вы не возражаете, давайте обсудим, кого можно было бы послать. Чтобы в грязь лицом не ударили. Соответствовали бы видеоматериалам, так сказать. Прежде, чем…
- Извините, но я еще не закончил, - оборвал Сараева Загладов.- Мы, Владимир Константинович, в нашем ведомстве кое-что пока прикинули. Разумеется, только предварительно. Есть у нас пока три кандидата. Хотя, конечно, рассмотрим любые предложения. Здесь, на совете, и обсудим. И не обязательно из артистов. Сами-то никто не хотите? Императрица, заметьте, весьма пышногрудая была дама. Извините, пошутил! Или, может быть, знакомые есть выдающиеся?
Загладов в какой уж раз посмотрел на притихших членов Чрезвычайного совета.
- Согласен, тут надо подумать. Медкомиссия будет серьезней, чем у космонавтов. Само собой, женщин сразу отсекаем. Даже летчиц. Могу, правда, немного успокоить. Четырехразовое питание смесью с «виагрой» на пятьдесят лет вперед, это, согласитесь серьезное подспорье в нашем деле. Насколько мы можем судить по историческим свидетельствам, пахать там придется лет двадцать. Как Папа Карло, и чтоб ни один лейб-гренадер не просочился! Ни малейшей слабины не давать! Чтоб царица даже думать о них забыла! Такая работа. Так что вперед, сыны отечества! Ну, а наши претенденты следующие:
Первым номером идет Новодугласов. Младший, конечно. Он такие роли уже играл. Помните, наверно, в фильме о Марине Мнишек? Думаю, у него получится.
Затем, дублеры. Мы хотим попробовать Казанову из «Ментов». Фамилию его в нашем ведомстве сейчас выясняют. Но с ним работы будет побольше. Вальяжность надо будет ему поставить. Простоват. А еще, как бы это сказать, чувственности, что ли, ему недостает. Поэтому порой и не достает. А дамы, особенно в тот галантный век, это очень ценили. Чтобы все было от и до! Так ведь, министр Курочкин? – неожиданно обратился к шефу ВПК Загладов, но тот не решился ответить. – Там ведь, куда ни плюнь, одни Дидро с Вольтерами. Да разве, что еще Пугачев, но тот пошел не тем путем.
Далее, у нас в списке пока остался Красноперцев Яша. Но это под вопросом. Надо бы с женой его переговорить очень доверительно,если он женат, конечно. Ну, и надеемся, что члены Чрезвычайного совета тоже внесут свои предложения. На следующем совещании, конечно. Подумайте! Время есть. В этом деле все надо учитывать. Чистые романтики здесь не потянут. И главное, не забывайте, что эти люди, кроме всех прочих мужских достоинств, обязаны иметь еще и государственный склад ума. Слишком многое на карту ставится. Да простит мне Борис Николаевич, это вам, как говорит один наш ветеран, не в жопу лучиной! На великое дело люди пойдут! И на великие жертвы.
- А как это узнать, спросите вы? Да, верно. Тестирование, там, психологи разные, это, конечно, хорошо. Но способность фактически встать у руля государства можно проверить только на деле.
И вот еще что. Поскольку засылаем сразу нескольких, надо, чтобы они там друг с другом не конкурировали. Если почувствуют, что у коллеги с Екатериной наладилось, в том смысле, что повторы пошли, пусть спокойно, без амбиций, переключаются на фрейлин. Школу свою могут организовать, чтоб от масонов видных россиян оградить. Будут там домами дружить. Важно, чтобы они между собой не переругались. С юмором надо к делу подходить. Ну, и на самый крайний случай, если кого-то вдруг раскроют, а он не выдержит и сдаст остальных, будет предусмотрена возможность срочной эвакуации в определенное время в условленном месте. Опять же, надо продумать, где видеоаппаратуру хранить, чтобы не украли.
У меня все! Спасибо, что уделили моему сообщению столько времени. И знайте, уважаемые члены Президентского совета, что нынешнее ФСБ, это не только шит и меч. Это еще и светящаяся бессонными ночами лампа. И круглосуточная работа. Тяжелый, незаметный нашим гражданам, труд. Еще раз спасибо, коллеги!
Как по команде, все присутствующие и даже законченный демократ Курочкин, встали и громко зааплодировали будущему лидеру, а именно его они почувствовали в этом недавно появившемся в окружении президента человеке. Анатолия Рузайса чутье в аппаратных интригах вообще редко подводило. И потом все они, и не только демократы, никогда не забывали о тех самых горящих лампах и бессонных ночах. А что касается самой работы, так лучше бы они в свое время тот «Огонек» вообще не читали. Теперь чуть что, везде работа ихняя мерещится, причем без наркоза.
Аплодировал и президент. Давно уже приближенные не видели Бориса Николаевича в таком хорошем настроении. От радости он весь прямо светился. А как же? Вон какая смена растет. Нет, не Рузайсом единым жив президент!
- Ну, что все убедились? Можем! – обратился он стоя ко всем членам совета.
- Я же говорил, Россия возродится! Это вам не Робертино Лоретти. Тра-ля-фа. Это масштаб! Хотя и Робертино тоже нужен. Это даже интересней, чем мое предложение насчет Наполеона. Его, кстати, лучше у Березины брать, а еще лучше после Ватерлоо. Полка ВДВ на это, я думаю, хватит. А то, что Виталий Емельянович здесь сегодня предложил, это, друзья мои, по-государственному. Пока что приступаем к разработке всех трех кандидатур. Уточняем их еще раз. Итак, это Наполеон Бонапарт, Робертино Лоретти и Екатерина Вторая. Исполнители операции у нас в стадии обсуждения. Окончательные выводы и принятие решения на следующем совете. А тем, кто не успел выступить, приношу свои извинения. Для первого совещания информации более чем достаточно. Еще раз, спасибо всем! Вижу, что в хорошие руки страну передаю. Но все равно лучше бы Наполеону! С ним вы бы не передрались. Не зря же россияне через все трудности последних лет прошли?! Они еще вспомнят добрым словом своего первого президента. А пока, Чрезвычайный совет объявляю закрытым. Всем до свидания! А вас, Виталий Емельянович, я попрошу задержаться.
- Слушаю вас, Борис Николаевич, - негромко произнес Загладов, подойдя к президенту.
- Виталий! Вам, конечно, всем этим заниматься, но нельзя ли попросить у Новодугласова, чтобы он в другой раз как-нибудь поделикатней с Мариной Мнишек распорядился. Ей-богу, жалко женщину. Видел я ее в кино. Такая красавица…
- Нельзя, Борис Николаевич! Иначе смута, двоевластие, кровь. Другого быть не может. Ну, а за красавицу вы не переживайте. Ничего ей не грозит. Это же просто актриса Анна Шорохова. Ресторан у нее в Питере имеется. Я был. Приглашала еще зайти как-нибудь. Приедете в Санкт-Петербург, приглашаю. Не сомневайтесь, она будет очень рада, а насчет столика я договорюсь.
- Артистка, говоришь? А я и не подумал. Неужто такие красивые артистки бывают? Прямо как Софи Лорен!
- А почему бы и нет, Борис Николаевич. В натуре даже лучше, чем в кино.
- Что ж, спасибо за приглашение. Я подумаю.
За этим разговором внимательно наблюдал стоящий у выхода из зала Сараев. Это не ускользнуло от внимания президента. Уже на выходе он неожиданно взял под руку главу своей администрации, пристально посмотрел ему в глаза и спросил:
- Владимир Константинович! А как бы вы отнеслись к кандидатуре Ленина?
- В каком смысле?
- Ну, в плане переноса его из эмиграции прямо в наше время, минуя опломбированный вагон и шалаш?
Сараев выдержал взгляд президента и жестко ответил:
- Отрицательно! Иначе у России иммунитета к Гражданской войне не будет, а нам без этого смерть!
ГЛАВА XVII.
ДРУЗЬЯ – 45.
С очень смешанным чувством подошел Виктор Кутанов к большой палатке, где уже разместились его друзья-приятели.
- Небось, опять баб вспоминают или дрыхнут, - подумал он, в нерешительности остановившись у входа. – Ну да ладно! И, отодвинув сетку от комаров, генерал вошел внутрь.
К его удивлению, никто не спал. Наоборот, все шестеро отловленных с его подачи рекрутов сидели в углу палатки и о чем-то спорили.
- Я не помешаю, господа офицеры и прапорщики? – с напускной бодростью спросил он.
- Слушай! Закрой, как было. И без тебя прохладно.
Это был Саша Артемьев. Он еще совсем недавно на принадлежащем Балтийскому морскому пароходству, сокращенно БМП, судне, вторым помощником капитана был. Так что нравом отличался крайне независимым. Мало того, что пароходство развалилось, так еще и встреча с Витей «добавила» радости. В таком настроении пребывал Саня уже вторые сутки, а выразить свои эмоции по-ихнему, по-морскому, он умел, как никто другой.
- Здравствуй, Саша! Привет, братцы! Вы уж простите, что без звонка. Сам не ожидал, что вот так встретимся, - поприветствовал друзей Виктор.
- Мы тоже на это не надеялись, - ответил за всех Толик Скворцов. – Были бы рады не надеяться и дальше.
- Понимаю. Был я, ребята, позавчера у президента. Тоже не по своей воле. Ну, у нашего, у президента Рельсына! Дело очень серьезное он мне поручил. Есть, спрашивал, у тебя друзья, на которых ты мог бы полностью положиться. А что, говорю я ему, случилось-то? Тут он мне все и выложил. Случилось, понимаешь, говорит, такая перпендикулярина, что ни армия, ни все спецназы России помочь не в силах. Аж до 23 февраля! А у нас, говорит, сроки! Только ты, Виктор, и друзья твои, а я чувствую, они у тебя стоящие ребята. Это, братцы, президент так о нас думает.
- Господин генерал! У меня к вам личная просьба! - это уже встал с земли Дима Ракитин. Тот самый, бывший создатель уникальной космической техники, оказавшейся на поверку микроволновками. От разочарования и полнейшей внутренней конверсии торговал теперь на рынке кожей, где с него, кстати, тоже взяли подписку о неразглашении тайны.
- Давай, Дима! Что у тебя? Чем могу, помогу! - раньше времени обрадовался Кутанов.
- У меня, господин генерал, к вам уж очень личное. Может, даже излишне, но раз вы разрешаете, то я все же попрошу:
- ****уй-ка, господин Витяня, по холодку, а то там у твоих орлов каша без приказа подгорит!
Кутанов не очень-то смутился и продолжил:
- Совершенно справедливая просьба. Мало того, обоснованная. То же самое я и президенту сказал, и помощнику его Сараеву. И тоже не обиделись. Даже наоборот. Подскажи, говорят, где бы нам бронебойки перехватить? А еще они сказали, что пойдут куда угодно и даже дальше, если вы Виктор Кутанов, со своими друзьями Россию нашу из нищеты и унижения вытащите. Имена, говорят, ваши золотыми буквами во все школьные учебники впишут. А и делов-то там может и всего дней на десять, если, конечно, кто-то остаться на службе не захочет. Друзьям, говорят, твоим передай, что подъемные им на время сборов по две штуки баксов в месяц определили. Это чистыми. Причем за первый месяц поручили выдать прямо сегодня, ну а второго может и не быть. Так что получайте, ребята, и расписывайтесь в ведомости. Прямо от президента. Потрогайте, еще теплые! Руки его помнят.
Бывший рубщик мяса и фарцовщик, а ныне неудачливый предприниматель Леня Романов подошел и взял одну из шести перетянутых резинками тонюсеньких пачек, остывавшую в дипломате Кутанова без человеческого тепла.
Пожалуй, именно в лёниных глазах Виктор Петрович впервые не увидел столь очевидного еще пять минут назад неприятия его самого и всего, что он тут плел.
Сомнений не было. Это были самые настоящие доллары! Ленька искоса посмотрел на приятелей, как бы ища моральной поддержки своему конформизму.
- Я сейчас вообще-то без денег сижу, - разглядывая свои новые сапоги, пробормотал он. – А что делать-то, генерал Витя? Надеюсь, не подпаска грохнуть предлагаешь?
- Конечно, нет, Ленька! Вы же не в Москве, а на сборах. Денежное довольствие нам определили. Я лучше введу вас в курс дела. Сами все посмотрите, пощупаете. Если кто захочет заниматься этим и дальше, зарплату увеличат в два раза. Работать надо будет здесь, на берегу Чудского озера. Скоро тут начнут строить большую лабораторию и, скажу прямо, со службой в армии не будете иметь ничего общего. Опять же рыбалка прямо у дома отличная, особенно зимой. Итак, первые три месяца по две, а потом два года по четыре штуки в месяц. Ну, а дальше еще больше! Президент мне гарантировал, причем безо всяких там рельсов. Если же кто-то сам пожелает принять прямое участие в научных экспериментах, пойдут такие бабки, что голова закружится. Но это, боюсь, уже с риском. А пока, ребята, разбирайте жалование, расписывайтесь в ведомости и пошли прогуляемся. На свежем воздухе сейчас уже теплее, чем в палатке. И главное, знайте, что эти деньги ни к чему вас не обязывают. Слово даю! Вы получаете просто за то, что вас, солидных мирных людей, оторвали теоретически на три месяца от семьи, от работы и планов на лето и призвали на службу. На три месяца, не более. Меньше возможно, и, скорее всего, так и будет. Президент в Кремле нас с докладом ждет не дождется. Ну, что, все расписались? Тогда пошли гулять. Расскажу хоть в чем дело, а то до завтрака полчаса осталось.
- Деньги взяли, значит контакт установлен. Как камень с сердца! - ликовал в душе Виктор Петрович. Он почувствовал, что компания разделилась на непримиримых и колеблющихся. Первые, правда, деньги тоже взяли. Но только потому, что Витька сказал, что это просто жалованье за службу. Ничего конкретного пока не предлагалось, полагали они.
Молча, один за другим, все шестеро вслед за Виктором Петровичем вышли из палатки. Туман уже рассеялся, и все вокруг выглядело совсем не так уныло, как два часа назад. Солнце, действительно, уже пригревало, а пахнущий водой воздух буквально звенел от пенья птиц.
- Пройдемся, братцы, по берегу. Заодно и поговорим без лишних свидетелей. Солдатикам-то нашим в баксах никто не платит, да и офицерам тоже. Могут обидеться.
Минут пять шли молча, думая каждый о своем. Сверкающее под косыми солнечными лучами озеро. Роскошные, прямо как на Рижском взморье, дюны. Вся эта благодать не располагала к острой конфронтации. Но то, что всех сюда привезли без их согласия, накладывало на отношения Кутанова и его приятелей несмываемый негативный отпечаток. А ведь другом считался…В тоже время, реальные деньги лежали в карманах. Этого хватит, чтобы неплохо отдохнуть месяцок. Когда еще выбрались бы! Короче, одни сплошные противоречия. И народ помалкивал, ожидая, что скажет Виктор.
А тот тоже не знал, с чего начать. Контакт вроде установлен, но как объяснить остальное?
- Вы, братцы, на форму мою ковбойскую и погоны внимания не обращайте. Ну, какой из меня генерал. Позавчера звание дали, через месяц обратно разжалуют, а то и на Кавказ сошлют. За дуэль с вами. Но это меня, а не вас. Вам, на мой взгляд, проще. Я и офицерам нашим тоже самое сказал. Никакой я не военный! Так им и дал понять, чтобы командовали без меня.
Короче, так! Слушайте сюда! Сделано выдающееся открытие, где-то на грани чуда. Судя по всему, уже изрядно лет тому назад. Все пока держится в строжайшей тайне. Наша задача выступить как бы в роли ширмы. Мы должны засветиться в качестве первооткрывателей. Не спецслужбы и все такое, а именно мы, сугубо штатские люди. Ну я, вот, актер, Серега магазин держит, и у всех свои дела. Собрались отдохнуть на природе. А тут нам, как яблоки на головы попадали. Кто же заподозрит, что эта операция санкционирована Верховным главнокомандующим, то есть президентом Рельсыным?
- Ну, а что мы должны открыть? – спросил наконец Жора Калядкин, известный нам по прозвищу «Куннилингус». – Ты же говорил, что нам предстоит на привидений охотиться? Или господин генерал теперь так шутит, как и в том, что нас сюда, не спросив, завез? Тогда, как же с бабками? Объясни, дружок, кто платит и за что?
- Хорошо! Платит нам глава президентской администрации Сараев. По крайней мере, деньги я от него получил. И платят, конечно, не просто за трехмесячные сборы. Нам всем здесь, возможно, предстоит столкнуться с паранормальными явлениями. Сам бы я еще три дня назад во все это ни в жизть не поверил, а сейчас кое с кем из местных жителей поговорил… Ну и дела тут творятся! Поверил я, братцы! Существует способ перемещения во времени! Возможны путешествия и в прошлое, и в будущее. Только туризмом здесь и не пахнет! Есть уже и люди, прошедшие через это. И вот все это нам и предстоит открыть, в кавычках. Ну, а формально мы здесь для того, чтобы ликвидировать спорную территорию на российско-эстонской границе. Ерунда! Песчаная мель на озере. Взорвем ее к чертовой матери. Да, и еще надо предотвратить вывоз из страны ценного произведения искусства. Президент этим очень озабочен. Вот, собственно, за это и платят. Как в кино, за конспирацию, только наоборот. А пока, слышите, пограничный катер подошел. Сейчас позавтракаем и совершим небольшую водную прогулку. Надеюсь, не разлюбили на катерах кататься? Мы ведь здесь совсем рядом с границей.
Картошка с тушенкой на свежем воздухе показалась выше всяких похвал. Тем более, что воспоминания об ужине у всех были несколько скомканы.
Через полчаса вся компания во главе с генералом Витей с помощью большой резиновой лодки перебралась на, стоявший в четверти мили от берега, катер.
Командир его старлей Сеня Горкин оказался парнем скромным и не заносчивым. Вскользь коснувшись тяжкой доли «озерного» моряка-пограничника, Семен перешел к делу. А говорил он много и охотно.
- Остров-то этот видно и с берега, - пояснил он. – Но тут такая гидрология не простая… Прямо руки опускаются. Это все от постоянной смены течений. Они здесь через все озеро от реки Великой до Наровы. То намоет песок, то смоет, а главное, остров все время, как бы перемещается. За год может на треть мили сдвинуться. Это же просто отмель. Над водой выступает самое большее на метр, да и то вряд ли. С берега когда смотришь, с горизонтом сливается. А эстонского берега вообще не видно. Поэтому вы островок и не заметили. Помните, как в песне поется:
- Растаял в далеком тумане Рыбачий,
Родимая наша земля.
- Хорошая песня, подходящая. Вечерком споем, - весело сказал Кутанов.
- Хорошая, только Рыбачий дальше. Он теперь эстонский. Вы, товарищ генерал, слышали, наверно, про экстремалов? Ну, это разные опасные виды спорта. Так чухна чего придумала-то! Надевают акваланги, а то и просто с трубкой плывут под водой с их острова на наш. Типа, Петя и Вася были здесь! И это все прямо у нас на глазах. Лавры Мартина Руста им покоя не дают. Обнаглели до крайности. А еще, говорят, там русских половина… У нас-то ныряльщиков нет. Пробовали для острастки глубинные бомбы бросать, но мелковато здесь. Тралим капитально три раза в месяц. Короче, глушим их, как рыбу, а они все равно лезут. А теперь еще и соревнования устраивают. На следующий год собираются провести здесь первый неофициальный чемпионат Европы по подводному пересечению границы. Андевотинг называется. Так что нельзя нам этот остров оставлять. Вот подорвать бы его, а, товарищ генерал-майор?
Последние слова старшего лейтенанта Горкина были встречены по-разному. Некоторые, правда, его вообще не слушали, а просто любовались окружающими красотами. Жорка вспоминал с Серегой Нечипоренко, в прошлом официантом, а теперь хозяином магазина стройматериалов, как лет пятнадцать назад в Невской губе, известной также под названием Маркизова лужа, катали на катере алчных девчонок. И если те обманом пытались получить с приятелей деньги, они, смеху ради и справедливости для, высаживали их с катера на такие же отмели, только поменьше. Ну, это если они малолетними дурочками пытались прикинуться или лишнего запросить. Те часика по два приветливо помашут руками проходящим мимо яхтам, да там у самих полный комплект, к тому же порядочных. И, стало быть, ждать помощи не от кого. В общем, корыстолюбие и наивность неуместную с девчонок, как майским дождиком смывало. Вот если б их там двое суток продержать! Они бы тогда вообще водные прогулки разлюбили. А так только острова.
Вспоминая это, Серега с Жоркой хохотали, даже забыв, где они и зачем. А что? Жизнь прекрасна, господа! Надо ж было так встретиться! А в кино сниматься что-то не пригласил. Других предпочел.
Что верно, то верно. Но Саша с Леней их веселья не разделяли. Саню в Макаровке за пять лет учебы, да и после окончания, родину любить научили крепко. А Ленька как-то подсознательно переводил каждую пядь родной земли на мясо, и получалось, что с этим островком можно целую неделю кормить шашлыками пятимиллионный город. Тут задумаешься!
Особую позицию занял Виктор Кутанов:
- Президент Рельсын, с которым я на днях встречался, просил меня напомнить прибалтам об острове Даманский. Там ведь за клочок бесплодной земли немало наших ребят погибло, но остров китайцам не отдали, разве что мертвым. Ты, старлей, моряк-пограничник и Александр Вадимович у нас тоже моряк. Цену каждого метра нашей земли вы знаете. Сейчас она не нужна, а новому поколению может и понадобится. А мы ее взорвем?! Скажу прямо. Приказ такой получен, и завтра этого острова не будет. Но правильно ли это?!
- Слышите, ребята! Витя-то наш за два дня генеральства мозги фуражкой еще не стер. Здравые мысли еще посещают. Так что же тогда ты, Витя, на это подписался? – почти сочувствующим голосом спросил Ленька.
- А то и подписался, что, боюсь, иначе дождемся, когда НАТО на этот песок батальон морской пехоты высадит, какого-нибудь капрала Эстимяэ спасать. И что тогда? Война? А ведь года через четыре так и будет. И фильм снимут. Все, как положено. Прибалты не зря так в НАТО рвутся. Слюни у них на наши земли текут! Тесно им стало! Так к чему нам лишние провокации? Приказ будет выполнен! - попытался подвести черту Кутанов.
Но у старлея, как говорится, наболело, и он снова скороговоркой затараторил:
- Вот и я говорю! Лучше снесем пока этот песок. А лет через пять его снова намоет. Может, к тому времени территориальные споры и улягутся. Документы подпишут, карты появятся с четкой границей раздела акватории. А то сейчас мы как наглушим поудачней ихних аквалангистов, так они на своих островах всякие акции устраивают. Еще и с материка стали подъезжать. Выстроятся вдоль берега, возьмутся за руки и стоят так по трое суток. И еще песни свои поют про что-то там. А потом мы же им еще и медицинскую помощь оказываем! Весь йод на них извели. Комары их там, видите ли, до смерти заедают. Руки-то у них заняты! Прямо смех и слезы! Смотришь иногда в бинокль. Стоят все искусанные. Ну живого места нет! А телевизионщики западные снимают, как они кровью истекают. Народ жаждет знать своих героев. А вот зачем они косяками на наш остров плавают, это вопрос, как они считают, второстепенный. Казалось бы, чего проще? Все ясно – не влезай, убьет! А вот поверите или нет? Как трал в озеро запустим, всегда штук пять-шесть попадается. И все крупные такие! Но часть все же на дно опускается. Знаете, даже раки развелись. Мы здесь за горючее скоро фирменными аквалангами и ластами расплачиваться будем. У нас еще морской охотник есть. Никто не знает, как он на озеро попал. Вот когда этот корабль поработает, так вообще покойников по двадцать всплывает, а заодно и судаков – вычерпывать устанешь. А то они так расплодились, что всю ряпушку сожрали. Глубинные бомбы, штука действенная. Но, что интересно, никаких официальных протестов или нот дурацких с их стороны. По нашим подсчетам, мы уже десять раз всех их без аквалангов пооставляли, а они все всплывают. Может, наемники, товарищ генерал-майор? Ой, заговорился я! Уже пришли! Сходим?
Катер уткнулся в песчаную косу. Сбросили на берег трап и сошли на остров. Он оказался слегка вытянутым и по форме напоминал правильный овал. Действительно, центральная его часть выступала над уровнем воды сантиметров на шестьдесят, не больше. Растительности, естественно, ни какой. Но на этих двухстах метрах песка чувствовалось постоянное присутствие незваных гостей. Какой-то идиот даже оставил на песке термос. Видать, решил сплавать к русским кофейку попить и обратно.
- Вот таких мудаков, извините за выражение, и приходится вылавливать, - продолжал вести экскурсию старлей. – Несколько раз полумертвых вытаскивали. Спрашиваем, на кой хрен вам это надо? Так один полупокойник Высоцкого нам запел. Ну, эту, из «Вертикали». «Кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал». Короче, трудный путь выбирают. Опасный, значит, как военная тропа. Вот с кем работать приходится. И плюнуть на них нельзя. По берегам озера много русских живет. Они-то зачем в наши территориальные воды заплывают? Ладно бы хоть за крабами или лососем, как японцы. Я раньше на Дальнем Востоке служил, так мы там нарушителей хоть уважали. Работяги. Во все дыры лезли. А эти бессмысленно погибают. Одно слово – экстремалы.
Пока Сеня рассказывал все это, Виктор Петрович одиноко стоял в центре островка и разглядывал близкую заграницу. Так, ничего особенного. Тем временем остальные тоже подтянулись. Что-то их там заинтересовало. На песке небольшими камешками были выложены несколько слов на финском или эстонском и русском языках.
Кутанов повернулся к приятелям и окликнул Нечипоренко.
- Серый! Ты навык не утратил? Нам тут послание оставили.
Серый подошел и, не задумываясь, перевел:
- Терве кавери, это по-фински «Привет, друг!» Так, что все вместе получается… Хмм, - замялся он. – Выходит, «Привет, друг, русский оккупант». А это еще что такое? – от удивления он даже нагнулся.
Виктор тоже сначала не заметил это «нечто» всего метрах в трех от надписи. А была это, пардон, куча эстонского дерьма. И еще рядом блестела на солнце двухрублевая монета.
- Братцы, да это же муляж! – охнул он. –Да это акция!
Похоже, этого не ожидал даже старлей.
- Лучше всего их глушить на вечерней зорьке, - посоветовал Сеня.
- На утренней, - поправил Виктор.
- Так, чаевых не берем! Все на корабль! Возвращаемся! – скомандовал Кутанов. – А ты, Семен, запоминай. Завтра ровно в девять часов тридцать минут в центре острова положишь включенный радиотелефон. По нему на цель наведут ракеты. Перед тем, как уйти, позвонишь мне. Номер тебе передадут. Обязательно подтверди выполнение приказа! И не вздумай еще куда-нибудь названивать! Далее, через пятнадцать минут быстро уходите от острова. Главное, чтобы телефон не успели двинуть. Замаскируешь его как-нибудь, иначе все насмарку. А в десять ровно островок наши так отутюжат, что и Марианская впадина отмелью покажется. По крайней мере, так обещали. Так что, старлей, совсем скоро станет у тебя одной горячей точкой меньше. Скучно не будет? Ладно, не огорчайся! Как в песне поется: «Все равно на острове нет календаря, ребятня и взрослые пропадают зря». Так что, пусть теперь в другом месте тренируются. А будут недовольные, посылай на Кубу. Там тоже до Флориды рукой подать.
А сейчас пора нам, Сенька. Хороший ты мужик! Я таких сразу примечаю, глаз наметан. Может, выберемся к тебе на следующее лето. Дней на пять. Точно приедем! Я тебе позвоню.
У берега катер уже встречала та же лодка.
- Ты тут повнимательней бди! Если Кутанов поедет, я тоже подскочу. Бывай, старлей! - попрощался с Семеном Саша Артемьев.
Вслед за ним с Горкиным тепло простился каждый из приятелей. И все они обещали нагрянуть через год.
Сеня наш был просто растроган.
- Приезжайте, буду ждать! В любое время, без звонка. Если что, меня сразу найдут. Счастливо вам, товарищ генерал-майор! Спасибо за компанию!
- И тебе спасибо! – крикнул уже с лодки Виктор. – Мы еще встретимся, Сеня! Ты нас не забывай!
ГЛАВА XVIII.
ВОЕННЫЙ СОВЕТ.
Наступило утро 23 июля. Как и договорились с офицерами, чисто военными вопросами Кутанов заниматься даже не пытался. Для этого с ним приехали две роты десантников. Кого следует предупредил аж сам министр обороны, и операция была подготовлена основательно. Ждали лишь условленного звонка с острова, плюс время на уход.
В восемь утра на вертолете прибыли наконец и ученые. Кутанов решил объединить их доклад с военным советом. Его самого, как человека штатского, а он по-прежнему скептически относился к своему генеральскому званию, гораздо больше интересовала научная сторона вопроса. Да и многие офицеры, зная о цели задания, проявляли, прямо скажем, нескрываемое любопытство.
Без пяти девять все были в штабе. Штабная палатка вместила бы и в два раза больше. За столом сидели Кутанов и руководитель военной части операции полковник Швецов. Остальные разместились на складных стульях. Присутствовали все офицеры, затем друзья Кутанова, а он лично зашел за ними и приказал, именно приказал, проследовать за ним в штаб соединения. Здесь же был и директор местного совхоза, не пьющий уже целые сутки. Кутанову хотелось, чтобы он, если понадобится, пересказал всем историю исчезновения его племянников.
Ближе всех к выходу расположились недавно прилетевшие ученые.
Ровно в девять Кутанов начал военный совет.
- Товарищи офицеры, а также ученые и призванные на переподготовку. Я буду предельно краток. Меня информировали о том, что все присутствующие офицеры предупреждены о цели нашего задания. Мы должны убедиться в реальности аномальных явлений, периодически наблюдающихся в этих местах и получить их доказательство. Попытаться, как говорится, потрогать их руками. И все! Как эти явления квалифицирует наука, надеюсь, объяснят нам только что прилетевшие ее представители. Повторяю, мы должны лишь убедиться в исчезновении и появлении людей. Какой будет сделан вывод, и как это собираются использовать, уже не наш вопрос.
- Несколько слов об острове. Имеется в виду небольшая песчаная отмель в восьми километрах от берега. Это из-за нее до сих пор не могут составить точную карту с четкой линией государственной границы. А поскольку отмель эта никому не нужна и только мешает судоходству, ее решено снести, что и будет очень скоро сделано.
- Во время обстрела и бомбардировки острова возможны проявления этих самых аномальных явлений. Для этого мы здесь и находимся. Нужны документальные свидетельства, и, я надеюсь, мы их получим.
Далее. Завтра, по достоверным сведениям, через таможню или каким-либо другим путем, будет предпринята попытка вывоза из России на Запад ценного произведения искусства. Это бронзовый памятник Пушкину работы известнейшего современного скульптора. Мы знаем, что преступники попытаются вывезти его из деревни Подберезье, где он, собственно, и был поставлен. Это примерно в двадцати километрах на юго-восток отсюда. Мы не должны препятствовать им перевозить памятник к границе. В противном случае, будет сложно их выявить и изобличить. Но памятник проморгать мы не имеем права. В самом крайнем случае, если преступники что-нибудь пронюхают и на время откажутся от своего замысла, нам придется совершить рейд на Подберезье. Боюсь, в этом случае, с целью выявления замаскировавшихся под сельских жителей членов преступной группы, без зачистки нам не обойтись. Но это мое личное мнение. К сожалению, подобные действия становятся нормой. Короче, в этом случае памятник из погранзоны придется эвакуировать. Я очень рассчитываю на ваш опыт. Контрабандисты не должны улизнуть. Под конец хочу сообщить вам, что здесь, на берегу озера, после выполнения нами задания начнется строительство научного центра, в котором будет изучаться возможность использования природного феномена в практических целях. Нужны будут надежные и проверенные люди, как военные, так и штатские. Условия работы и службы, судя по моему разговору с президентом, весьма многообещающие. Так что подумайте!
- Пожалуйста, полковник! Ваша очередь, - но в этот момент зазвонил телефон. Кутанов взял трубу. Как и предполагали, это звонил старлей Горкин.
- Товарищ генерал! - на удивление тихо звучал в трубке голос старшего лейтенанта. – Ваше приказание выполнено. Разрешите оставить на острове включенный телефон и уйти?
- Разрешаю, уходите! Только замаскировать не забудь! И не задерживайся, Сеня! За рыбой потом не спеши. После «Града» пойдут морские бомбардировщики. Хорошего тебе улова, старлей!
- Спасибо, товарищ генерал!
- Ну все, прячь трубку и уходи! - приказал Кутанов и положил телефон на стол.
- Вам слово, полковник Швецов, - повторил генерал-майор, то есть Кутанов.
Моложавого вида и в то же время совершенно седому старшему офицеру на вид было лет сорок пять. Он сразу перешел к практическому руководству операцией.
- Через двадцать, - он мельком взглянул на часы, - семь минут двенадцать реактивных установок «Град», находящихся в четырех километрах к востоку от нас, произведут три залпа по острову. Этого вполне достаточно для того, чтобы углубить озеро на месте этой песчаной отмели, как минимум, на десять метров. Но, как говорится, береженого Бог бережет. Лучше перестраховаться. Поэтому через пятнадцать минут после последнего залпа эскадрилья средних бомбардировщиков морской авиации обстреляет то, что останется от острова, крылатыми ракетами. Для этого на острове и оставлен включенный мобильный телефон. От прямого бомбометания решили отказаться, так как велика вероятность случайного проникновения в воздушное пространство соседнего государства. При столь шумной операции в пограничной зоне возможность этого надо полностью исключить. Поэтому ракеты будут выпущены с расстояния двадцать километров. Хотя, сразу должен уточнить. Года через четыре в этом же месте намоет новый остров, но это уже будет другая история.
Далее, по таможне. Нет смысла дожидаться преступников именно там. Грохот, который мы тут скоро поднимем, заставит их действовать менее прямолинейно. Напролом с протянутой купюрой они наверняка не полезут. Поэтому акваторию Чудского и Псковского озер полностью берут под свой контроль моряки-пограничники, а уж на суше скажем свое слово мы.
Еще вчера я дал приказ выставить секреты на всех лесных дорогах в районе озера и сухопутной границы. Не забыли и шоссе. Для этого нам пришлось привлечь еще три роты десантников. Все группы снабжены дистанционными металлоискателями. Таким образом, каждый проезжающий автомобиль будет тщательнейшим образом проверен, да, собственно говоря, уже проверяется с сегодняшнего утра. Есть, правда, некоторые сложности. Машины ведь и сами из металла. Поэтому приборы реагируют на любой автомобиль. Ну, да ничего. Лишняя проверка не повредит.
Кроме этого, ведется космическая разведка. Фиксируются любые передвижения в интересующей нас зоне. Я лично уверен, что большой бронзовый памятник преступники постараются как-то замаскировать. Ну, хотя бы под обычный стог сена. Способов здесь много, но пограничникам не привыкать. Далее рассматриваем вариант три. Предположим, контрабандисты на время решили отложить вывоз памятника. При этом сами они наверняка будут где-то поблизости, чтобы в любой момент вернуться к осуществлению их замысла. Памятник мы им, конечно, не отдадим, но и спугнуть преступников нельзя. Тем более, что все они наверняка соберутся в Подберезье. Повторяю, это только в случае, если они откажутся от попытки завтра-послезавтра переправить наше достояние через границу.
- У нас есть интересное предложение. Чтобы не спугнуть контрабандистов и взять их, так сказать, без шума и пыли, есть смысл использовать женский спецназ. Для этого на заброшенное поле в пяти километрах от Подберезья с малой высоты будет сброшен десант. Для большей убедительности рядом с селом на обочине дороги поставим автобус с водителем. Дамы в камуфляже будут изображать сборщиц черники, приехавших с одного из псковских предприятий на день здоровья. Водитель, естественно, мужчина, и это правильно.
Далее женщины, якобы заблудившись, войдут с разных сторон прямо в Подберезье. Автобус они якобы потеряют. Координация их действий будет осуществляться через водителя автобуса. Им у нас будет майор Зимин. Под предлогом выяснения, где они находятся, женщины проникнут в дома сельских жителей. План деревни, списки всех проживающих в ней, кто в каком доме, поименно, причем с кратким описанием внешности, будут у всех на руках. Также отмечены и возможные дачники с местом их временного проживания. И, следовательно, все лишние, это и есть интересующие нас преступники. Все дома между «ударницами» будут распределены заранее. Так, что продумать более удобные пути подхода, они смогут не торопясь, без лишней суеты.
Параллельно вокруг Подберезья мы образуем второе кольцо окружения, уже мужское. Так, чтобы ни одна мышь не пробежала! Но помните, это мирное русское село! Так что перестрелки не допускать до последней возможности! У меня все.
- Благодарю вас, полковник! Попрошу теперь выступить представителей науки, - слегка привстав и кивнув ученым, сказал Кутанов. – Смелее, господа! Кто первый? Вы? Подойдите, пожалуйста, сюда и представьтесь.
Мужчина лет сорока-сорока пяти, сидевший ближе всех к выходу, встал и подошел к столу. Расположившись рядом с сидящими генерал-майором и полковником, он начал:
- Представляюсь! Лосев Николай Сергеевич, старший научный сотрудник лаборатории сверхплотных сред биофизического института имени Лобачевского. Мы здесь…
В этот момент раздался леденящий душу вой. Все замерли. «А вдруг убьет!» – наверно, подумалось им. Но на этот раз пронесло. Вой быстро стих, а через полминуты донесся и грохот бесчисленных взрывов.
- Скорость звука в воздухе при температуре ноль градусов по Цельсию равна 330 метрам в секунду. Сейчас значительно теплее, - констатировал ученый Лосев.
- Я хотел бы начать с того, что изучаемое нами явление, а именно замедление и ускорение времени и даже возврат в прошлое, серьезно наблюдается нашими учеными уже более полувека, то есть почти с конца войны. С весны сорок четвертого в этих краях активно действовали ГПУ, НКВД и СМЕРШ. Кроме шпионов, искали также изменников родины и лиц, явно или тайно сочувствовавших оккупантам. Много женщин попало под эту гребенку. Мужчин-то, сами понимаете, почти не осталось. От постоянных бомбежек проходящей вдоль берега озера железной дороги, станций, мостов и прочих всевозможных скоплений, перемещения во времени стали здесь прямо-таки ординарным явлением. Разношерстные компании голодных поляков, крестоносцев, солдат еще кайзеровской Германии, да и наших в коротких кольчужках, не прячась бродили по всей округе, попрошайничая по деревням и на станциях. Некоторые даже к нашим партизанам прибивались за миску горохового супа. Тем более, что местные народные мстители тоже несли ощутимые потери, причем без серьезных боев. Очень много партизан просто пропало без вести. Но во время войны сведения эти держали в тайне. Другое дело, потери врага. Тут мы еще и добавляли.
В общем, каждый новый немец, расквартированный в окрестных деревнях, вместо очередного пропавшего или сошедшего с ума, держался максимум месяца три. Психика врага, обостренная от ощущения постоянной опасности,- война ведь, партизаны, плюс ко всему этому аномальные явления,- просто не выдерживала. И нечего все валить на русскую зиму! Насколько нам известно, конец этих завоевателей был печален. В лучшем случае – расстрел. А так – лагеря, газовые камеры. Фашисты уничтожали своих психически больных, как неполноценных, без тени сочувствия. Ну, прямо, как бракованных щенков! Для них дефективный ариец был страшнее еврея или цыгана. Породу берегли. И некоторые наши женщины их жалели. Нового вражеского солдата, селившегося к ним на постой, они воспринимали, как смертника, чуть ли не юродивого. А женское сердце не камень. Многие сочувствовали немецким солдатикам. Вот за такими здесь с конца войны и охотились.
Что тут к чему, наши органы сообразили быстро. Все было слишком очевидно. И «политикой» во всем этом не просто попахивало, а воняло! Тем более, что многие, скажем так, чекисты, могли наблюдать переносы во времени сами. А некоторые при этом еще и выводы делали. Видимо из их числа, четверо пропали без вести. Не удивлюсь, если добровольно. Это уже после войны. Может, конечно, и отдельные недобитые фрицы или «лесные братья» постарались, но, скорее всего, самый обычный временной скачок.
Естественно, доложили обо всем этом в Центр. Кажется, чекистов, подписавших первое правдивое сообщение в Москву, туда же немедленно и отозвали. Дальнейшая их участь неизвестна, но не трудно и догадаться. Однако, их преемники оказались людьми принципиальными и подтвердили первое сообщение об аномальных явлениях. Названия такого тогда еще не придумали. В ходу были выражения типа «наблюдались необычные природные явления». В общем, с начала 1947 года все исследования, как не отвечающие насущным потребностям народа, засекретили, а выезд из особого района был ограничен под предлогом близости с Прибалтикой и возможным прорывом тамошних националистов на Тайвань. Перемещения из особой зоны и обратно в нее были разрешены исключительно проживающим в этой местности и то только по очень серьезной причине. А ведь, если вы помните, паспортов у колхозников не было. К тому же и в колхозе никто не хотел умирать. Всякое ведь бывает. Таким образом, удавалось сохранять все в тайне от внешнего мира целыми десятилетиями. Немцы расстрелянные тоже помалкивали, а уж те немногие живые, кого из лагерей освободили союзники, и подавно. И это, заметьте, в Европе!
В этот момент все вздрогнули от зверского рева. Впечатление было такое, что со второго залпа снаряды летят гораздо ниже. Многие в палатке даже пригнулись. И грохот взрывов показался громче. Но, к счастью, пронесло. Хотя, может быть, куда-то все же и попало. Кутанов даже перекрестился с непривычки. Он тоже не хотел умирать, пусть даже и с паспортом.
- Я продолжу, если не возражаете! – прокричал слегка оглохший ученый.
- Решение по этой проблеме в Москве приняли самое идиотское из всех возможных. Даже еще нелепее. Надо же было принимать хоть какие-то меры! Бездействия могли не простить. И меры приняли, можно сказать, радикальные. Бездействием их язык не повернется назвать. То, что часть местного населения переселили в нетеплые края, так эта мера на Руси традиционная. Этим не удивишь. Но в недрах Политбюро решено было уничтожить железную дорогу от Пскова до города Гдова. Что ж, и это можно понять. Железная дорога, это нечто вполне реальное, осязаемое. На нее можно что-то списать, что очень удобно для поиска скрытых врагов. Стало быть, с ней можно и нужно бороться. Так что, если кого из вас, особенно военнослужащих, удивляет, почему от Гдова до Пскова вдоль озера на сто с лишним километров тянется одна насыпь, а шпалы и рельсы сняты, причину теперь знаете. Считалось, что доверять, тем более в зоне, нельзя никому и ничему, даже железным дорогам. Одно время, в определенных кругах даже бытовало мнение, что именно с уничтожения «железки» и закрутилось так называемое «Ленинградское дело». Такова история борьбы с питерским сепаратизмом.
Теперь, если не возражаете, я хотел бы уступить место более компетентному в вопросах теории коллеге. Доктор Щеглов, прошу вас на мое место!
Лосев двинулся к выходу, где сидели ученые, а его место занял физик Щеглов, действительно какой-то доктор. Он начал без предисловий.
- Сразу хочу сказать, что причину многого из того, что здесь происходит, мы уже поняли. Подобные явления в принципе возможны в любом крупном замкнутом водном пространстве. Очень большие озера, самый подходящий вариант. Иначе не будет четырехстороннего эха, а значит, не возникнет и резонанс, то есть совпадение собственной и вынужденной частот колебаний. Вполне подходят также не слишком большие внутренние моря. Аральское, например. Там, я слышал, берега вообще уже обезлюдели.
По-прежнему, правда, остается для нас загадкой Бермудский треугольник. Мы давно поняли, что моряки с брошенных кораблей там не погибают, а просто переносятся в другое время. Кстати, явление, названное «шумом моря», обнаружено и замерено именно в районе Бермуд. Американцы пошли неверным путем. Они полагают, что сильнейшее инфразвуковое излучение в этом районе заставляет людей от нестерпимой обжигающей боли прыгать за борт, ища спасения в воде. Жители Ямайки, например, считают, что это голос злых духов и говорить на эту тему вообще боятся. Наши же псковитянки разговорчивей, поэтому мы здесь и ушли в отрыв. Но вот каким образом возникает и почему не гаснет резонанс на Бермудах, до конца еще не ясно. Есть предположение, что инфразвуковой импульс может отражаться от естественного спутника Земли. Но в безвоздушном пространстве звук, как известно, не может распространяться по определению. Звук, это ведь и есть колебания воздуха. Тресь по столу, вот вам и колебания, - пояснил, а для большей убедительности, продемонстрировал доктор Щеглов. Убедившись, что до всех дошло, он продолжил:
- Значит, напрашивается вывод, что энергия звука каким-то образом преобразуется самой природой в электромагнитные волны, а на обратном пути от Луны все наоборот. Теперь позвольте вам напомнить одну известную формулу.
Присутствующие в палатке напряглись.
- Все здесь, конечно, помнят частную и общую теории относительности Альберта Эйнштейна.
Физик подошел к поставленной на треноге доске, взял мел и написал набившее оскомину
Е = МС;
- С этого, собственно, возникла идея создания атомной бомбы, - пояснил он. – Но нас сейчас интересует другое.
- Совершенно другое, - согласился с ним Кутанов.
- Тем более! – обрадовался, что его внимательно слушают, доктор Щеглов. – Так вот, я скоренько напомню, что Е – это энергия, m – масса, а с – скорость света в секунду, - просвещал народ физик.
- Это вы знаете. А вот то, что это скорость света в безвоздушном пространстве, кто-то, возможно, забыл. Или помните?
- Да уж, тут забудешь! – покачав головой, ответил за всех директор совхоза Прохоров.- - Задолбала уже всех эта ваша Е!
- А я не уверен! – с места громко сказал Жора. – По-моему, чем больше Е, тем меньше энергии остается. Вы, физики, Дао любви когда-нибудь читаете? Хотя бы между Нобелевскими премиями?
- Только на симпозиумах, но зато без сокращений. Полтора месяца назад был в Копенгагене, так за девять дней буквально до дыр зачитал. Теория без практики точно мертва, и это прекрасно! Вот и в формуле этой, казалось бы, секунда – константа. Но ведь это не так! Сам же Эйнштейн еще сто лет назад это понял. Он и доказал, что время может растягиваться или сжиматься. А если предположить, что оно еще и останавливается или поворачивается вспять?! Почему бы, собственно, и нет? Принцип тот же. Важна лишь плотность прозрачной среды и сила гравитационного поля. В некоторых странах исследования в этой области давно уже ведутся. Появляются статьи в научных журналах. Кажется, дальше всех продвинулись англичане. Но сведения не засекречиваются, как в случае с атомным проектом. Следовательно, исследования носят чисто теоретический характер. Понимаете, о чем я говорю? Ни о каком практическом использовании изменения скорости течения времени там пока не помышляют.
Так, с этим разобрались! Пойдем дальше, - продолжал свою «лекцию» физик Щеглов. – Согласно формуле Эйнштейна, если время или секунда сжимается, энергия уменьшается. Ну, а если растягивается? Вопрос в том, до какой степени можно растянуть секунду, а соответственно, изменить скорость света. Если допустить, что до бесконечно большой величины, энергия тоже становится бесконечно большой. Или наоборот, если предположить, что, не доходя до нуля, энергия просто меняет знак плюс на минус? Как и очень многие другие величины в природе. Ну, например, женщины ведь превращаются в мужчин. То есть плюсы могут стать минусами и, опять же, наоборот. То же и с секундой, то есть со временем. Это уже очевидно и, стало быть, есть над чем подумать.
Но нас сейчас больше интересует практическая часть вопроса. Как долго, созданные нашими учеными сверхмощные низкочастотный генератор и усилитель, смогут выдавать инфразвук столь большой мощности? Мы должны добиваться точно заданных параметров уплотнения прозрачной воздушной среды над озером. Иначе, прощай, любимая, больше не встретимся.
Итак, мы имеем мощный акустический удар и следующие за ним сильнейшие инфразвуковые колебания. Плюс возникающий при этом резонанс огромной массы воды в озере, и наконец, четырехстороннее эхо. В случае, если все эти факторы совпадут, а при переносе во времени так и происходит, налицо созданная самой природой машина времени. Но предупреждаю, что точного, час в час, попадания не удастся добиться никогда, так как на это также влияют колебания температуры воздуха и перепады атмосферного давления. Вообще же протяженность и вектор временного скачка должны зависеть от того, действует ли прямая звуковая волна или уже отраженная от берега. Главное, четко фиксировать место нахождения источника звука. Оно должно быть стационарным. Регулируя силу звука и частоту, можно задавать необходимую удаленность во времени. Изменяя место источника инфразвукового излучения, с берега или с озера, задаем направление, в прошлое или в будущее. Придется соорудить искусственный островок, но, конечно, не из песка. В этом деле может быть много нюансов. Начнем работать, разберемся.
Главное, о чем мы не имеем права забывать, это здоровье людей. Как уберечь их от инфразвукового ожога. Но не надо и излишних эмоций. От радиации ведь находят защиту. Так что, все это технически решаемо. А ожидаемые результаты, как вы понимаете, могут затмить даже знаменитый Манхеттенский про…
Зверский, ни с чем не сравнимый вой снарядов, на этот раз уже точно летящих низко над штабной палаткой, заставил даже часть офицеров, не говоря уже о резервистах, броситься на землю, а часть - зажать уши руками. Совхозный начальник, скуля, пополз к выходу, а там уж и трижды подшитый нарушил бы режим! Снаряды проносились секунд двадцать и на этот раз попадали явно мимо цели. Всем казалось, что взрывы грохочут совсем рядом. Несколько раз палатку аж подкидывало. Взрывалось если не прямо на берегу, то уж никак не дальше полукилометра.
Наконец грохот стих. В палатке наступило гробовое молчание, а появившиеся в ее своде дыры от осколков его лишь усугубили. Наступившую тишину нарушил телефонный звонок. Вежливый голос извинялся за досадное недоразумение и выражал уверенность, что жертв нет. Большая часть снарядов действительно упала рядом с береговой линией. Однако часть все же куда-то долетела, а это вселяло в позвонившего оптимизм. Артиллерийский капитан Огнев объяснял все тем, что острова не стало уже после первого залпа. Поэтому повторное прицеливание было затруднено. От солнечных бликов на воде у них рябило в глазах, и вообще нечего думать, что все так просто! «Это вам не с самолетов вниз прыгать!» - закончил капитан Огнев.
Полковник Швецов, а разговаривал с капитаном он, как-то особенно сердечно отматюгал бога войны Огнева. Напоследок, он пообещал засунуть снаряд тому в очко, причем противоестественным способом, чтобы не выполнять обещание до конца и затруднить капитану дальнейшее продвижение по службе и вообще. Сам Марс по-латыни не сказал бы круче.
- Еще бы чуть-чуть и башни всем снесло! Набрали в армию обсосов и недоносков! - искоса взглянув на генерала, со злостью выдавил он. Старший по званию все понял, но вида не подал. Окончательно придя в себя, Виктор Петрович, встав, попытался говорить спокойно, и это ему удалось.
- Вот вам наглядный пример того, к чему может привести любая неточность в нашем деле. Если и с переносами во времени у нас будут такие же казусы, то нашим ребятам вместо выполнения ответственных заданий придется от мамонтов бегать. Продолжайте, пожалуйста, - еще спокойнее сказал он, обращаясь к физику и доктору Щеглову.
- Да я, собственно, уже почти все сказал. Главное, это добиться управляемого уплотнения пространства. Этот вопрос уже практически решен. Эксперименты прошли удачно. Так что сразу же после военного совета мы приступаем к монтажу оборудования. Оно уже завезено на берег озера в десяти километрах южнее. Там нет населенных пунктов. Ну и, думаю, в общих чертах самые необходимые объяснения мы дали.
Физик двинулся к сидящим у выхода коллегам и, кажется, не успел еще сесть, когда палатка неожиданно взлетела над землей где-то на полметра, зависла, а потом плавно опустилась на гостеприимный берег. Несколько деревянных опор и небольших колышков вырвало из земли, но палатка все же устояла. Потом послышался знакомый до боли звон далекого колокольчика. Прямо, как приближающаяся тройка. Звон стремительно нарастал. Видимо, кони были свежие. Всего за несколько секунд ласкающие слух звуки превратились в ужасающий набат. От этих страшных ударов, казалось, что вот-вот треснут небо с землей и разлетятся мозги. То есть буквально все будет взорвано и переломано. У повалившихся на землю людей, головы готовы были разорваться от нестерпимой боли. Мужественные офицеры, не раз побывавшие в самых что ни на есть горячих точках, хрипя от боли, грызли рукава, сжимали ладонями уши и с безумными глазами скребли обломанными ногтями землю.
У Виктора из ушей текла кровь. Он уже вообще ничего не слышал и чувствовал лишь, что теряет сознание. У него был болевой шок. Ему показалось, что по своду палатки пошли разноцветные, как радуга, волны. Потом в воздухе возникло яркое свечение, быстро принявшее форму шара. Внезапно Виктора пронзила страшная мысль. Он отчетливо ощутил, что все они погибают. Ладно бы только он. Но чего ради из-за его идиотской прихоти умирают его друзья?! И эта мысль заставила его бороться за жизнь. Уже начиная, казалось бы, проваливаться в темноту, он огромным усилием воли заставил себя стряхнуть застилавшую глаза пелену и вернуться к действительности. Он снова увидел светящийся шар, который тут же, как при фейерверке, взорвался. Все пространство внутри палатки наполнилось разноцветными мерцающими и переливающимися огнями. Касаясь кожи людей, они мгновенно замерзали и падали на песок, тут же тая и испаряясь. В то же время в палатке стало нестерпимо жарко. Не в силах противостоять всему этому кошмару, кричащие люди ползали по земле, старались закрыть лица одеждой или даже растирали песком, пытаясь спрятаться от нестерпимого обжигающего зноя.
Вдруг через дыры в своде в палатку хлынули потоки прохладной воды. Вместе со спасительной влагой на песок прямо-таки серебристым дождем посыпалось бессчетное количество мелких рыбешек. Вместе с косяками мальков обильно шел и среднего размера окунь, решивший, видимо, что самое время немножечко подкрепиться. Среди всего этого искрящегося на песке рыбного изобилия, как назло не было ни единого судака, столь любимого президентом. Вот ведь как бывает! Ну да и черт с ним, с этим судаком! Гораздо важнее другое – люди были живы!
Внезапно все вокруг потемнело. Как будто черная туча накрыла снаружи палатку. Одновременно к Виктору вернулся слух. Хоть и совсем тихо, но он услышал крики, стоны, хрип и ругань. Все это неслось со всех сторон и, казалось, даже снаружи палатки.
Мало-помалу люди стали приходить в себя. Пытался подняться и лежащий у стола полковник. Но особую ответственность нес Кутанов за жизнь приятелей. Ведь у всех были дети, а у большинства еще и жены, и Виктор знал их. Но, к счастью, все они были, как минимум, целы.
Офицеры-десантники первыми оправились от шока. Почему-то не оказалось в палатке ученых. Они ведь сидели ближе всех к выходу. Пропали и стулья, занимаемые ими. Вместо них прямо на земле, обхватив голову руками, сидела, раскачиваясь взад и вперед, довольно молодая женщина. Волосы ее слиплись от крови, а вся одежда была в снегу. Впечатление было такое будто она все утро провалялась в сугробе и лишь после этого вспомнила, что движение – это жизнь. Чувствовалось, что у нее большая беда. Ну, как у радистки Кэт при получении страховки.
Неожиданно раскрыв полные отчаяния глаза, она закричала. По-русски, конечно.
- Господи! За что мне все это! За какие грехи?! Когда же наконец все это кончится?!
Потом, повалившись на бок, она зарыдала:
- Папочка! Папа! Родной мой! Помоги мне, я здесь погибаю!
Появление этой женщины было столь неожиданным и необъяснимым, что видавшие всякое мужчины не решились подойти к ней и попытаться помочь или хоть как-то успокоить.
Было бы странным и чудовищным, если бы это была не Галина. Но для Кутанова и других участников, столь необычно закончившегося военного совета, имя этой, непонятно откуда взявшейся женщины, еще не было столь очевидным.
Но уж настолько фантастической была вся эта сцена, что автор и здесь позволил себе некое подобие иронии, за что с готовностью приносит извинения.
ГЛАВА XIX.
ОТБОЙ.
Дима Ракитин подошел к Виктору и положил руку ему на плечо.
- Ну что, жив, генералиссимус? Я так понимаю, что сейчас мы наблюдали, как действует эта самая машина времени. Не могу сказать, что за это можно все отдать, но уж коли так случилось, так фиксируйте все документально. И женщину, и пропавших академиков. Всё, что наблюдали. Это ведь и есть наше задание? А ученых теперь, похоже, веке в пятнадцатом найдут, судя по тому, как долбануло. Кстати, что это было, полковник?
- Да! Что произошло? Объясните нам, как старший офицер, - поддержал младшего по званию прапорщика Димку генерал Виктор Кутанов.
- Кажется, я догадываюсь, что произошло. Ну, уроды! На этот раз никому не спущу! Только вот насчет пятнадцатого века сильно сомневаюсь. Скорее всего, умники эти сейчас там, откуда принесло эту женщину. Товарищ генерал-майор! У меня официальное заявление! – неожиданно сменил тональность полковник Швецов.
- Любопытно будет послушать! Говорите, полковник, - полуофициально ответил Кутанов.
- Товарищ генерал! Товарищи! Да называйтесь вы все, как хотите! Дело в другом. В Москве, может, в самом Кремле президент ждет доказательств постоянно повторяющихся здесь аномальных явлений. Так вот, лучшего доказательства, чем наша гостья, и быть не может! Раз она когда-то пропала, а судя по одежде, это произошло в недалеком прошлом, должно было быть возбуждено уголовное дело. Узнаем ее имя, а дальше все элементарно! Например, пропала десять лет назад, а появилась в девяносто девятом. Возраст-то у нее не изменился! Должны быть живы множество людей, знавших ее. Наверняка они ее и сейчас узнают. Ту, десятилетней давности, узнают. Фотографии где-нибудь остались. В милиции-то уж точно есть, раз они ее искали. Так что, если гостья сможет сказать свое имя, остальное, как говорится, дело техники.
- А хотите, полковник, я вам козу вставлю? - хмуро проговорил Саня Артемьев.
- Не хочу, но попытайтесь.
- А что, если она еще только в будущем пропадет? Что тогда, полковник?
- Тогда точно жопа, и радует, что не моя! Ох, не моя!!! Не будем гадать, время дорого! - напомнил Швецов.
- Какой сейчас год, девушка? Вы можете говорить? – спросил он, наклонясь к Галине.
- Могу, - чуть слышно ответила та.
- Говорите, пожалуйста, погромче. Так, чтобы все слышали. Палатка большая, да еще эта рыба под ногами копошится… Как вас зовут, уважаемая, и какой сегодня день недели, число, месяц и год? - тоном, не допускающим возражений, спросил Швецов.
- Не стоит сейчас, полковник! У нее такое потрясение… Надо же хоть немного понимать… Давайте с этим попозже разберемся, - вступился за женщину Виктор.
- Нет еще у нее особых потрясений. Все еще впереди, так что очень прошу вас не мешать. Вот потом, когда она по-настоящему сможет оценить произошедшее, вы уж точно ничего толкового от нее не добьетесь, - тихо сказал Швецов Кутанову.
- Как вас зовут, девушка? – совершенно неожиданно спросил сам Виктор.
- Галя. Галина Константиновна Григорьева. До замужества, Бородина. Я учительница здешней школы, а вон тот, что в углу сидит, директор нашего совхоза Прохоров Владимир Иванович.
- Владимир Иванович! Ну и видок у вас сегодня! - обратилась Галя к сельскому начальнику.
Тот только всхлипнул и, приподняв низ палатки, по-пластунски вылез наружу. Без приказа отступил.
- Прохоров жив, числа я не помню, а три, нет, уже четыре дня назад Брежнева похоронили. Если не лень, можете сосчитать, - быстро и четко ответила Галина. Она почувствовала, что люди в форме опять что-то против нее замышляют, и сейчас торопилась показать им всем, что находится в здравом уме и все соображает и понимает.
- Может, на сегодня уже хватит фокусов? – спросила она, обращаясь к генералу Кутанову, как к старшему по званию.
- Назовите тогда год смерти Брежнева. Очень вас прошу, Галина Константиновна! – пронзительно глядя ей в глаза, с огромным трудом выдавил из себя Виктор.
- Что-что, а год смерти Леонида Ильича я еще не забыла, но если вам для отчета, то пожалуйста! Сейчас ноябрь восемьдесят второго года, - продолжая демонстрировать нелепую, в общем-то, браваду, громко сказала Галина.
- Одна тысяча девятьсот восемьдесят второй? – чуть ли не шепотом переспросил Кутанов, непонятно чего еще добиваясь и на что надеясь.
- Так точно, товарищ генерал! Вы, кстати, не представились. Одна тысяча девятьсот восемьдесят второй год, - подтвердила женщина. – Точно, как в аптеке! Нашей эры и от Рождества Христова, - добавила она.
- Спасибо, Галина Константиновна! У вас отличная память. Вы пока позавтракайте, отдохните. Вас проводят. Немного позже, если не возражаете, еще побеседуем. И зовите меня просто Виктор Петрович.
Кутанов молча взглянул на полковника, а тот кивнул одному из офицеров. Последний встал и, осторожно взяв Галю под руку, вывел ее из штабной палатки.
- Товарищ генерал-майор, нам необходимо срочно связаться с Москвой и передать всю полученную информацию, а задушевные разговоры оставим на потом! - чуть ли не в приказном тоне заявил полковник.
- Согласен! – подтвердил Виктор. А вам надо срочно уточнить наши потери. Есть смысл выйти и осмотреться. Вы здесь старший офицер. Делайте все, что считаете нужным, а офицерам связи приказываю обеспечить через тридцать минут связь с Кремлем. Конкретно, с главой президентской администрации Владимиром Константиновичем Сараевым. Надеюсь, номер телефона не потеряли, - сказал Кутанов сразу всем офицерам и вслед за полковником вышел из палатки.
Черной тучей, накрывшей штаб, оказался шлейф дыма от раскуроченного и как-то неуютно догорающего бензовоза. Больше половины лагеря было снесено. Две палатки просто пропали. От стоящей слегка в стороне и ближе к берегу машины с мощной радиостанцией и антеннами осталась только здоровенная воронка, уже наполовину заполненная водой. Таким образом, со связью, кажется, возникли проблемы.
Офицеры, выйдя из штаба, поспешили отойти метров на сто в сторону леса, где и ждали дальнейших приказаний. Тушить было, прямо скажем, уже нечего.
Кутанов подошел к стоящим в другой стороне товарищам и, остро чувствуя свою вину перед ними, заговорил, грубо выражаясь, как кот обосранный.
- Братцы! Ребята! Как я ни напрягаю у себя чувство юмора, мне все равно не весело. Да и вам, наверно, тоже. Разве ж я думал, что нас и на Псковщине своими бомбами накроют.
- Да ладно тебе сопли жевать, - сказал за всех Саша Артемьев. Ему определенно шло направлять и организовывать. Чувствовалось, что он хоть и помощник, но зато капитана, а не шеф-повара.
- Главное, что все живы! Вот и ладненько, - продолжал он голосом, пожалуй, даже с оттенком сочувствия к Виктору.
- Да и те чертовы алхимики тоже наверняка в порядке. Надо только место, где их стулья стояли, отметить. И теперь пускай другие их обратно вытаскивают, а я категорически отказываюсь. Вы ведь и возвращать человека должны научиться. Так я понимаю? – спросил он у Виктора.
- Конечно, ребята! Вот установят генераторы с усилителями и никаких взрывов не понадобится. А вообще, спасибо за сочувствие. Что бы я без вас, братцы, делал!
И тут Виктор Кутанов почувствовал, как к нему возвращается то, по-настоящему теплое, отношение к друзьям. То, что он однажды увез с собой в Москву, да там и оставил пылиться до лучших времен.
- Все, дружок, хватит себе голову пеплом посыпать! Лучше скажи или хоть соври, откуда тетка-то эта взялась? И правда, что ли, из другого времени? Одета вроде нормально, только жарковато для лета, - запустил для затравки Толька Скворцов. Уж больно занятная тема оказалась. Хотелось ее еще пообсуждать.
- Да они тут весь год в фуфайках ходят, - пояснил Толику Серега Нечипоренко. – Местная униформа. На все случаи жизни. Рождаются, правда, без фуфайки и хоронят тоже без нее. А все остальное время очень любят и жалуют. Хоть плюс тридцать, хоть минус.
У серегиного тестя был домик под Великими Луками, и он знал толк в некоторых вопросах, скажем, краеведения.
- Нет, Толя! Тут дело не в одежде, - вновь, уже уверенней, заговорил Виктор. – Видно, конечно, что она перенесена в наше время всего через несколько лет. И по разговору, и вообще. Еще хорошо, что они там, - он указал пальцем в небо, - горючего в ракеты не недоливают, а то бы мы все перенеслись совсем в другое место. Чего-то, блин, меня это генеральство начинает доставать! Нормальные люди сначала поинтересовались бы, как эта женщина себя чувствует, а уж потом семейным положением… Только вот есть ли с нами врач, я и сам, к великому стыду, не знаю.
Кутанов хотел было пойти выяснить это, а заодно и как устроили Галину, у полковника, но тот уже почти бегом приближался сам. Прямо с ходу он попытался дать объяснения произошедшего казуса.
- Я связался по запасной рации с морской авиацией. Летчики говорят, что через несколько секунд после пуска ракет, пропал сигнал с радиотелефона. Может, аккумулятор сел, а скорее всего, взрывом задело. Видимо, ракеты сами перенацелились на что-то другое. На любой ближайший источник электромагнитного излучения. Наша радиостанция! Им же надо было куда-то лететь, а на месте висеть они не могут. Вот такие у нас порой пироги получаются.
- Пардон, мадам, у вас что, тут одни болваны?! – явно не по Уставу закричал на полковника большой специалист в технике Толя Скворцов. – Вы же сами отдали приказ сначала обстрелять остров из «Градов», а надо было наоборот! Вот телефончик и накрылся! А вы, наверно, думали, просто занято? Тетя Груня, как обычно, болтает?!
Черт возьми! Даже не подумал об этом! Разницы, с чего начинать, вроде не было. Что ж не подсказал?
Полковник плюнул на чей-то сапог и пошел дальше, считать потери.
- Полковник! Что бы там ни произошло, сегодня начинаем операцию «Памятник». Так что отдайте всем группам команду выдвигаться куда следует. Враг не дремлет! Что в переводе на французский означает «На войне, как на войне». Но перевода этого полковник уже не расслышал.
- Что, неслабое приключеньице, господа резервисты?! - и Кутанов весело подмигнул друзьям.
ГЛАВА ХХ.
СТРАННЫЕ АМБИЦИИ «НОВОЙ ОППОЗИЦИИ».
- Приемник, случайно, никто не захватил? Чего там хоть в мире делается? – спросил Виктор. – Аа-пчи! – только в сто раз громче, неожиданно чихнул он и яростно затряс головой.
Жора быстро вытащил из кармана свою любимую портативную «Айву» и нажал на кнопку.
- Отличная новость! Теперь детский «Орбит» содержит кальций! – бодро поведал друзьям некий доброжелатель.
- Все в порядке! - констатировал Жора и выключил приемник.
- Ты все не расстаешься со своей подругой, - ухмыльнулся Серега Нечипоренко, кивнув на жоркин приемник.
Несколько лет назад, когда он еще только начинал свой бизнес, жоркин брат работал в арендованном им отделе аппаратуры и фактор, повлиявший на выбор Жорой приемника именно такой марки, можно занести в учебники по психологии.
Как-то раз, когда в отделе находились хозяин Серега, продавец Вадим и зашедший к ним поболтать Жора, подошли два лица кавказской национальности и принялись живо обсуждать выставленные на витрине музыкальные центры.
- Смотри, смотри! Вон «Айша» стоит, - дергал один другого за рукав.
- Барахло, - растягивая буквы, ответил второй. – Вон сбоку «Рапасопис». Тимур такой же взял, бери и ты!
И взяли.
Лишь когда покупатели вышли из магазина, приятели, держась за животы, выкатились из подсобки, куда заскочили, чтобы скрыть приступ до неприличия непрофессионального хохота.
Азеры решили, что смеются над их выбором. «Темный народ!» – видимо, подумали они, унося свой «Panasonic».
Однако ж с той поры вся аппаратура, приобретаемая Сергеем, носит гордое имя «Панасоник». А полу- радикальный русский националист Жора, наоборот, купил «Айву» и не расстается с ней уже пять лет. Интересно, что думает по этому поводу знаменитый психиатр Бехтерева?
А вот у Кутанова и впрямь огорчаться было нечему.
Потерь, как иногда бывает в армии в мирное время, по счастливой случайности не было. Ведь сам полковник еще за час до военного совета разбил весь личный состав соединения на небольшие группы под командованием офицеров и разослал по лесным дорожкам вдоль всего озера на перехват коварного врага. Но поскольку все командиры должны были присутствовать на военном совете, солдатам, чтобы не привлекать внимания местных жителей, был приказано дожидаться на идущей от озера просеке в километре от лагеря. У каждой группы была своя рация и сухой паек на двое суток на случай, если батарейки сядут, или враг замрет. Скорее всего, было и оружие, но автор в этом не уверен. Может, для романтики его надо было добыть в бою.
Те два несчастных радиста, которых не послали добывать оружие, проявили солдатскую смекалку и во время военного совета решили проведать, что делается на кухне. Ведь почти всех отправили в лес, а кашевару новых указаний могло и не поступить. Так и случилось. Готовил он, естественно, на всех, а дальше уже простая арифметика.
Короче, живы! Живы наши радисты и повар тоже жив! Мало того, наелись до одури, не дожидаясь ревизии из штаба округа.
Не преминув основательно подкрепиться, тронулись к своим группам и офицеры. Полковник тоже куда-то исчез. Друзья подумали, пошел стреляться. Отговаривать его, честно говоря, просто побоялись. Он же в это время волок за уши по песку радистов, ибо сами они от передозировки тушенки переставлять ноги решительно не могли. Тем более по песку. Скорее всего, тащил он их к запасной рации. Ну, не просто же так, от безделья?! И действительно, дальнейшие события подтвердят правильность нашего предположения.
Уже через два часа космическая разведка сообщит, что по лесной дороге в направлении государственной границы на большой скорости движется легковой автомобиль. Буквально наступая ему на пятки, поднимая километровое облако пыли, следом несется груженый лесовоз-сцепка «Скания».
- Это те, кто нам нужен! – подумали все.
- Перехватить! - лаконично приказал по рации полковник Швецов.
И через двадцать минут вся банда будет уложена прямо у муравейника мордами в мох, а солдаты, определив, что под толстыми бревнами замаскирован крупный металлический предмет, легким движением ломика развалят лес вдоль дороги, а вместе с ним и планы врага.
Памятник, действительно, был внутри. Знал бы Пушкин, что ради спасения его памятника русские солдаты, голодные, злые, но не сломленные даже хитроумными ракетами, ринутся по его любимой псковской земле наперерез алчному врагу. И враг дрогнул. Он сознался во всем, этот враг.
- Бес попутал! Цветной металл! Это все он! – наперебой кричали контрабандисты, показывая друг на друга, в надежде на послабление.
А спасенный Пушкин, пусть даже бронзовый, с легкой грустью смотрел на них, от волнения теребя в руках ручку.
- Жаль, - наверно думал он, - не успел написать об этих чудо-богатырях. И все же посеянные нами зерна попали в благодатную почву! Молодцы гвардейцы! – подумал бы памятник Пушкину, будь он живым.
Пока командиры двух групп записывали показания недругов наших, десантники с любопытством разглядывали освобожденный из плена памятник.
- Похож, кучерявенький! И тоже темный. Как металл. А говорили, скульптор этот обычно такого понаворотит, что хоть памятником эсминцу «Стерегущий» назови, все равно, что к чему, не разобрать. Нет, этот вполне реалистичный. Как хоть его фамилия?
- Так Пушкин же!
- Да нет, скульптора? Вон внизу надпись. Подожди, дай я прочитаю! – наперебой обсуждали солдаты произведение искусства.
- Да не лезь ты! Там все равно на французском или грузинском!
- Это еще почему? Ну, читай ты, раз влез!
- Да сейчас, не дергай! Так, значит: «Григорий Зиновьев пишет письмо Исполкому Коминтерна. Трудящимся города Зиновьевска от ленинградского пролетариата. И.А.Технократов-Черный. 1924 г.»
- Да хватит чушь всякую пороть! Ты про Пушкина читай! - зашипели на солдата стоявшие сзади. – Раз про Пушкина взялся читать, читай про Пушкина!
- А что я, виноват, если больше ничего не написано!
- Так! Прекратить разговоры! – приказал подошедший капитан и молча прочитал надпись.
- Это не тот памятник, который мы ищем. Мы их уже разговорили. Они его в каком-то райцентре раскопали. А Зиновьев этот с женой Ленина оппозицию какую-то совершенно новую придумал. Хорош любимый ученик! И Крупская, дура, не успела мужа схоронить, а туда же. Потом-то они жалели, да поздно сапоги целовать. Люди ведь все видят! Так что не сберег Григорий Зиновьев свой памятник. Еще при жизни с пьедестала скинули. Вот и памятникам тоже доставалось. Самого Гришу тоже чпокнули. Не на тех поставил.
А про тот, что нам нужен, они тоже слышали. Но это уже не их территория. В деревне Подберезье он находится, километрах в двадцати пяти отсюда. Тоже из бронзы. Говорят, слышали, что его тоже собираются в утиль сдать, только за границей. Даже металл на анализ брали.
- Все ясно! Надо задействовать план номер три. Будем брать всю банду в Подберезье. Ну и памятник, конечно, - закрыл план номер два, наблюдавший со стороны за действиями младшего по званию офицера, майор.
- Слава! А с этим добром что делать? Памятник, машины куда денем? Надо снова с полковником связаться, - задумчиво произнес капитан.
- Ничего делать не надо! – отрезал майор. – Бронза пока пусть здесь полежит, не заржавеет. Ну, а машины… Сделаем так! С машины и прицепа по два колеса снимем и сожжем. Без колес далеко не утащат. Злодеев с собой возьмем, таможенников подкупать. А после выполнения задания, я их лично пытать буду. Они, падлы, мне всю их шпионскую сеть выложат, а будут запираться, всех по очереди в оставшиеся колеса засуну. Влезут, как миленькие. Вместо спрятанных врагом наркотиков они у нас будут. Заодно проверим, как «неподкупные» на таможне работают. Как думаешь, найдут или нет?
Планам майора не суждено было сбыться. Уже через три часа вертолет с контрразведчиками заберет всех контрабандистов. Дальнейшую часть операции по проверке таможни ФСБ возьмет на себя. Так что на этот раз обагрить родную землю кровью ее врагов боевому офицеру не дали.
ГЛАВА XXI.
ВСТРЕЧА НА ПЛЮССЕ.
Места в нашей книге остается, чем дальше, тем меньше, поэтому все свои дальнейшие действия генерал-майору Кутанову пришлось корректировать прямо на ходу. Посоветовались и решили несколько изменить план захвата преступников в Подберезье.
Часть женского спецназа решено было подвезти к Подберезью на автобусе и высадить в лес у соседней деревушки, непременно при свидетелях. Остальные на вертолетах будут десантированы на заброшенное поле в пяти километрах от памятника. Корзинки им подвезут прямо туда, а костры разожгут за полчаса до высадки.
Раздобыли автобус. В него набилось восемнадцать спецназовок в камуфляже, но без оружия и противогазов. Зато у всех были корзинки для сбора черники и портативные рации. Координировались их действия, как и было запланировано, через майора Зимина, водителя автобуса.
В задней части салона расположились Кутанов с приятелями и Галина. От нее теперь, прямо до неприличия, боялись отойти. Все понимали, что эта женщина – ключ к успеху всей операции. А друг опять исчезнет?! Так что опасались даже громко разговаривать при ней. Задние окна в автобусе на всякий случай задернули занавесками.
Большая часть соединения во главе с полковником Швецовым должна была скрытно собраться в четырех километрах севернее Подберезья и уже оттуда начинать охват деревни вторым кольцом окружения. Визуальных контактов с десантницами решено было избегать. И лишь когда выявление мест скопления преступников даст свои результаты, на помощь подойдут основные силы. Уверенность в успехе вселяло то, что памятник Пушкину все еще стоял в Подберезье, и вывезти его враг уже не сможет. Дело, как говорится, оставалось за малым.
От езды по так называемому большаку старый львовский автобус стонал и открыто угрожал развалиться. Львов, как известно, это Западная Украина, так что угроза была вполне реальной. Но приятели, окружившие со всех сторон молодую женщину, этого не замечали. То есть опять все понадеялись, что авось пронесет. И, чтобы зря не нагнетать страсти, скажем прямо – кое-как доедут.
- Итак, вы Григорьева Галина Константиновна, 1947 года рождения, помните, что пошли в лес за грибами в октябре 1982 года. То есть вам сейчас всего тридцать шесть лет. Самый расцвет. Вы уверены, что ничего не перепутали? Выглядите вы гораздо моложе. Может, забыли что-нибудь? - с настойчивостью следователя расспрашивал, уже понимающую свое положение женщину, Жора.
- Как я могла забыть, если для меня все это было позавчера? - раздраженно отвечала она.
- И то, что вы рассказывали о ваших родителях, все точно? Школа, где работали, фамилия ее директора, – все точно? Поймите, пожалуйста! Весь наш разговор мы записываем на диктофон, чтобы представить магнитофонную запись президенту России. Так, что, если что перепутали, можно переписать.
- Я здесь, Галина Константиновна, старший по званию, поэтому приношу вам свои извинения за надоевшие вам расспросы, - постарался успокоить женщину деликатный Виктор Кутанов.
- Вы же сами говорили, что такие вещи случались в вашей местности и раньше. Президент этим всерьез обеспокоен, и нам надо дать ему точную картину происходящего. Скорее всего, мы возьмем вас в Кремль. Неудобно будет, если при разговоре с главой государства начнут всплывать неточности, - продолжил Виктор.
- Да скажи ты ей, что информацию уже проверили! Дальше надо двигаться, - не выдержал Серега Нечипоренко. – Витя, дружок! Что ты все об одном и том же?! Нам ведь, Галя, и фотографию вашу прислали. Долго же они вас тогда искали!
- Вы, кажется, говорили, что вас зовут Сергей? Я не перепутала? Вы же все о памяти моей печетесь.
- Да, Сергей. Память вас не подвела. А это Виктор. Если хотите, Виктор Петрович, знаменитый киноактер, а теперь еще и генерал. Он так в роль вжился, что президенту и впрямь пришлось ему это звание дать. Избиратели попросили. А вообще-то, изо всех нас он самый непутевый. Только и может, что целыми днями перед камерой крутиться. Ну а остальные – это Саша, Дима, Леня, Толик и Жора. Этот у нас самый пытливый. Киножурнал «Наука и жизнь» на видик переписывает. Очень любит своими знаниями щегольнуть. Он вас поэтому и мучает.
- А вы давно в кино снимаетесь? Кажется, я какие-то фильмы с вами еще застала. Если не возражаете, Виктор, я тоже кое о чем вас спрошу.
- Ну что вы! У нас с вами интерес обоюдный. А в кино снимаюсь…? Думаю, лет двадцать с гаком уже набежало. Если бы не этот временной скачок, мы бы с вами были почти ровесники. А так, вы молодая цветущая женщина. Повезло!
- Повезло мне или нет, мы еще посмотрим. А вот то, что я вас в кино уже видела, это точно. У меня память на лица хорошая, - уже совсем успокоившись, тихо сказала Галя.
- А вот вы тут все говорите, что я из времен застоя. Что-то я этого не понимаю. А, Виктор Петрович?
- Ну, так в конце восьмидесятых называли последние годы правления Брежнева. О тех годах много чего всплыло. Позже кого-то осудили, а некоторых даже расстреляли. Оказалось, что партайгеноссы в Средней Азии даже тюрьмы собственные завели. Интересное, Галя, было время. Время надежд!
- Так вы потом, что же, с места рванули, что ли? У вас тут, может, уже коммунизм? По тому, что я за окном вижу, что-то не больно похоже.
Зазвонил телефон Кутанова. Он поднес трубку к уху и услышал голос главы президентской администрации.
- Как отбомбились, Виктор Петрович?
- На четверку, Владимир Константинович. Сами целы и даже в остров попали. Так что передайте президенту, что его больше нет. В смысле, острова.
- Ну, вот и славно. Вы там рыбешки-то не забыли для президента отложить? Он это оценит. Я уже звонил этому бедному директору совхоза. Он тоже ходоков с рыбой обещал послать.
- Мы тут тоже ничего не забываем, - с досадой глядя на друзей, ответил Кутанов. – Завтра, видимо, закончим операцию и пошлем с первой же попуткой , а там, глядишь, и сами подтянемся.
- Шутите, генерал? Это хорошо. Значит, все идет по плану. Одна, правда, накладочка получилась, да, может, оно и к лучшему. Нам доложили, что на ближайшем эстонском острове исчезло все население. Разрушений никаких нет, но в обоих поселках ни одного человека. Мы тут думаем, что все они тоже перенеслись. Как и ученые, как и эта ваша женщина. Соседи были ближе к объекту бомбардировки. Видимо, грохот был такой, что на всех хватило. Но к вам претензий быть не может. Мы их островов не задели, и самолеты развернуться успели. Так что скандала быть не может. Но мы в Москве поразмыслили… Галина Григорьева ведь из 1982 года к нам попала?
- Так точно! Это уже проверили. Адаптировалась она легко и быстро, так что в дурдом я не поеду. И так все ясно.
- Какой вы строптивый, генерал! Этак вы в маршалы не выйдете.
- Я и за генерала не держусь.
- Ну, ладно, дело ваше. У нас есть основания считать, что в тот же 1982 год перенеслось и все население пограничных островов. Направление звуковой волны ведь было противоположное. Вы на берегу, а они в озере. Значит, они теперь в прошлом. Хорошую мы им подлянку устроили?!
Слышно было, как Сараев и еще кто-то рядом смеются.
- Ну, не будем вас отвлекать. Действуйте по ситуации. Свяжемся завтра. Всего хорошего!
- До свидания! – задумчиво ответил Кутанов и убрал телефон.
- Мужики! Галя! Дело в том, что на эстонском острове исчезли все люди. Все до единого, а разрушений никаких. В окружении президента считают, что они перенеслись в прошлое. Туда, откуда попала к нам Галина. Так что же, выходит, что они теперь снова Брежнева хоронят?! Да! Крутой прикол! Можно представить себе глубину их горя! - Виктор припомнил мелкие пакости соседей и рассмеялся.
- А ты как думал?! На хрен плевать где ни попадя! - с трудом выдавил Саша и тоже загоготал. – Нарвались, суки!
А Димка, так тот вообще вскочил и громко запел знакомое всем чуть ли не с детства:
- Ту-ду, ту-ду, ту-ду, ту-ду, ту-ду-ду, Back in the USSR! Подхватываем! All together!
- Back in the USSR! – пропели все как один и даже Галя.
- Ну, Кутаныч! Ну, потешил, оборотень хренов! - хохотал Саша. А Толик, так и вовсе вытирал слезы от смеха. В общем, после нескольких размазываний и вытираний пыли, довольные лица друзей были готовы к любой спецоперации. Очень натурально получилось.
- Парни! – продолжая смеяться, пыталась заговорить Галина. – Парни! А я ведь не очень к вам торопилась. Похоже, что по пути еще и в восемнадцатый год на полчаса заскочила.
- Как это? Почему ты так решила? Ладно, кончай смешить, - все еще гогоча, попросил Толя.
- Ну как, почему? Выходила я из дома, дождик и грязь были. Потом потеряла в лесу сознание. Пришла в себя – снегу навалом, а прямо на меня идет, наверное, целый полк немцев в шинелях и с оружием. Солдаты. А у командиров их на касках еще такие пики были. В кино все наверняка видели. Это они с празднования дня рождения Красной Армии возвращались, но уже трезвые. Тоже нормальные ребята. Выпить мне дали для согрева. Все равно, говорят, делить – нихт. Даже фляга ихняя со шнапсом у меня осталась.
Галина вытащила из внутреннего кармана куртки прихваченную по запарке немецкую флягу и протянула ее Кутанову.
- Это вам вещественное доказательство, но с возвратом. Там еще больше половины осталось.
Виктор повертел в руках трофей и передал его друзьям.
- Только не потеряйте! – предупредил он. - Там, вроде, надписи какие-то есть.
- Да, дела! А, Галя? Не зря мы вас так подробно расспрашивали. Значит, эти эстонцы снова от нас независимость получили. Теперь уже по Брестскому миру. Не зря, видать, нас учили, что Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить. По делам, так и выходит. Хотя, какая, в принципе, нам разница? Главное то, что доказательства мы собрали. Так или нет, господа офицеры и прапорщики?
Но ответила Кутанову Галя.
- А мне, так и подавно все равно, чего они от кого получили. Вы вот лучше объясните, что вы все говорите, Россия да Россия? В мое время в ходу Советский Союз был.
- А больше нет СССР! - все разом объяснил Толик.
- Так что, вправду, что ли, коммунизм? - испуганно промолвила Галина.
- Какой там к черту коммунизм! Доисторический капитализм у нас. А Россия сама от всех республик отделилась. Так что теперь свободны мы просто со всех сторон. От Белого моря до Черного. Аж дует! Так-то вот, девонька! - со злостью ответил ей Ленька Романов, но на это у него были личные причины.
- Ну, а жрать-то у вас осталось хоть что-нибудь? Ответь бедной девушке, голубок! - прямо-таки уничтожая своим тяжелым взглядом Леньку, спросила Галина. – При нашем режиме чего-чего, а хлеб-то дважды в неделю привозили.
- Всего навалом, милая! – продолжал выпускать пар Леня. – Магазины от колониальных товаров ломятся. Захотел кофейку бразильского попить, на каждом шагу в одноразовые чашки наливают. Попил, иди новый «Мерседес» покупать, слова против не услышишь. Даже цвет можно выбрать. Квартиры, мебель и даже самолеты и пароходы без очереди. Туалетной бумаги прорва. Только плати и подтирай, пока не устанешь! И многие платят. А хочешь, можно самой магазин или другое какое дело открыть. Два-три дня и ты предприниматель. Людей в помощь можешь нанять. Торгуй, успевай крутиться, да налоги плати. А если пролетишь на чем-нибудь или, скажем, разоришься - тоже не беда. Продашь квартиру, отдашь долги и живи себе припеваючи у бабушки, а хочешь, комнату снимай. Ну, а если уж вообще ни чего не хочешь делать, лежи себе на диване, да телевизор смотри. Ментам до этого дела нет, а фильмы американские аж по пятнадцати каналам. Короче, полная свобода! За границу хоть через день летай, если не лень.
- Подожди-ка, братец! Дай передохнуть! – взмолилась Галина. – Ты мне лучше объясни, кто ж такие законы разрешил ввести?! Что ж, теперь у нас, как в Америке, что ли?
- Нет, Галя! – ответил за Леньку Виктор Петрович. – Нам до Америки еще очень далеко. По уровню жизни далеко, а конституция похожая. Мы ведь, Галь, и президента страны теперь сами выбираем! Даже выбрать есть из кого. В 1991 году первый раз выбирали. Всем народом! Рельсына Бориса Николаевича избрали, а через пять лет опять переизбрали. Он, Галя, эти законы и ввел. Либеральные реформы начал, как сейчас говорят. Даже деятельность компартии на время приостанавливал, да только сам вместо нее остановился. Но все было по честному. Каждый человек, взрослый человек, мог пойти и проголосовать. Хоть за самого черта! Это, Галя, конечно, здорово! Мы раньше и не мечтали, что в России такое возможно. Ну, да что я тебе рассказываю. Сама же знаешь.
- Да уж, - только и смогла промолвить потрясенная женщина.
- Я, Галя, президенту пообещал в Кремль с тобой приехать. Очень он хотел с тобой поговорить. Поедешь?
- Поедем, Витя. Я тоже хочу на него взглянуть, - просто ответила Галина.
- Ну, вот и договорились. Дельце небольшое только доделаем и через несколько дней будем в Москве, - тепло улыбаясь, говорил Кутанов.
- Мне просто не верится! Неужто все это правда?! А я думала, вы надо мной посмеялись. Значит, Борис Николаевич его зовут? Запомню. Может, и одна потом к нему съезжу. Вы ведь его, небось, на руках носите? Не подступиться, наверно? Ведь такое послабление для людей сделал! Мы-то уж точно и не мечтали о таком.
- Как бы тебе объяснить… - задумчиво начал Жора. – Понимаешь, кто хорошо пристроился, особенно в его окружении, те, конечно, довольны. Они-то его, может, и носят на руках. На их месте можно даже спать у его двери, что б что-нибудь не упустить. Но большинство населения, как было ни с чем, так ни с чем и осталось, а некоторые и то, что было, потеряли. Возьми хоть меня. Я ведь, Галочка, даже в Америку засобирался. А при коммунистах, между прочим, об этом никогда не помышлял. Так что имей в виду – не больно-то президент наш в народе популярен.
- Ну ты, брат, будто «Блокнота агитатора» обчитался. Ведь вы же сами его выбрали! Для того самого, как я поняла, и выбрали, а потом, говорите, еще и на второй срок! Это как же понимать?!
- Что было, то было, - спокойно ответил Жора. – Ну, не за коммуняг же было нам голосовать, но все равно он в народе не популярен. А еще, болеет много. Практически, страной вместо него ближайшее окружение управляет. Фавориты. Помнишь такое слово?
- Помню и даже читала. У Пикуля. Только забываете вы, голубчики, что через него все это вы сами себе выбрали! Признайся, знали же, чего хотите? Понимали, что выбираете? Законы гуманные ведь дали? КГБ вас, ухарей, в тюрьму или в дурку не сажает? Из страны за книги, как Солженицына, не высылают? Сами только что сказали, что конституция, как в Америке. Значит, и законы должны действовать. Суды-то у вас хоть работают?
- Работать-то ра… - начал было Жорка, но Галя не дала ему ответить.
- Постой! Я еще не все сказала. Ребята! Вот если бы Сталина выбирали, кого бы мы потом винили, что он отцов наших в лагерях сгноил? Только самих себя и своих родителей! Но мы своих вождей не выбирали, тем более по два раза. Зажрались вы тут, голубчики! Нет! Теперь мне обязательно надо с Борисом Николаевичем поговорить!
- Ладно, ладно! – примирительно сказал Кутанов. – А ты, Галина, не горячись. Сама скоро все увидишь и поймешь. Магазины, действительно, больше не пустуют. Колбасы много, но и недовольных тоже очень много. Даже сам Александр Исаевич Солженицын. Он ведь в Россию вернулся. А, говоришь, законы? Да, что есть, то есть. Свобода слова, печати и собраний обозначена. Знаешь, в Москве и в Питере раньше сотни тысяч на митинги выходили. За эту самую свободу боролись. И, кстати, Ленинград в Санкт-Петербург переименовали. И тоже народ за это голосовал. Как сейчас помню, сам я на Дворцовую площадь ходил, ну, а потом уже в Москве. «Рельсын, наш президент!» – скандировали. Ты пойми, Галя! То, что выбрали мы его, это очень хорошо! Да только не все так гладко пошло, как мы надеялись. Да и не могло быть все гладко. Ребята! Кончаем этот разговор, а то вон женщины на нас уже смотреть боятся. Небось, думают, что с больными едут, а я ведь их командир, - поставил точку в этом разговоре Кутанов.
А ударницы, действительно, не шевелясь, напряженно всматривались в сменяющиеся за окнами автобуса лужки и стожки. Вряд ли они думали только о задании.
Автобус остановился за околицей ближайшей к Подберезью деревни с красивым названием Березка. Прямо напротив бани у автобусной остановки. Десантницы подхватили свои корзинки и со смехом и криками «Ой, девочки, здесь лягушки!» побежали в ближний лес. До него было всего метров сто, но шум они подняли изрядный, и местные жители их заметили, что, собственно, и требовалось. Все поняли, что опять приехали городские. Степенные селяне так бы не резвились.
Подобные автобусы не раз и не два за лето приезжают из райцентра или Пскова и всегда останавливаются именно на этом месте. На предыдущих, правда, одежда была разная, ну да можно ведь было предположить, что этим зарплату обмундированием выдали, как это сплошь и рядом тогда практиковалось. Короче, никто из местных ничего такого не заподозрил.
Своим друзьям Кутанов сказал сидеть тихо и не высовываться, чтобы, неровен час, не спугнуть врага.
В бане, тем временем, было довольно шумно. Время от времени из нее выходили голые мужчины и, налюбовавшись на природу, снова исчезали за дверью. По доносившимся из предбанника громким голосам, ясно было, что бабий десант заметили. Теперь уже там не просто выпивали, а громко обсуждали, как было бы неплохо, и вообще. Слышимость была великолепная. Автор так вообще не понимает, как в такой бане можно мыться. Все же слышно!
Вот кто-то упал и разбил посуду. А это ругань… «Ну что, на ногах стоять разучился!» Так, это пропускаем... Это тоже не несет смысловой нагрузки. Дальше, э…
А, вот! Пошел текст.
- Что, теперь из горла всем пить?! Вставай, Колек! Ты разбил, тебе и идти! У водилы, вон, спроси и без стакана не возвращайся!
Голый, худущий и синий, но все тот же, недозаваленный рухнувшим потолком, Колек тихо подобрался к автобусу и постучал в стекло кабины.
Майор Зимин сначала сделал вид, что не слышит, но, чуток подумав, все же открыл дверь.
- Чего тебе, старче? Экой ты смешной! – неприветливо пробубнил он.
Колек же, наоборот, был воплощением гостеприимства. Он точно знал, что нельзя ограничиваться формальным приветствием. Тем более, на правах местного жителя. И все же начал он говорить по существу.
- Слышь-ка, браток! Стаканчик на часок одолжи!
- А точно на часок?
- Точно, как в филармонии. Мы уже принамылились, да стаканы вот я разбил. Вот ведь несчастье !
Зимин полез было в бардачок, но там ничего похожего не было.
- Я и сам без посуды, селянин! А ты принес бы лучше воды напиться. Ковшик-то у тебя есть?
- Я сейчас! Это мы быстро! - закивал головой Колек и, слегка прихрамывая, поковылял в баню.
Даже в автобусе был слышен его бурный и продолжительный глоток, и через минуту голый человек стоял с ковшиком у кабины.
Коля с удовольствием разглядывал водителя и, дождавшись, когда тот, наконец, напьется, снова спросил:
- Так, может, у баб твоих хоть чашка какая есть? Много нас там.
Он махнул рукой в сторону бани.
- Много, говорю, нас, а из горла, не поровну.
- Может и найдется, - нехотя ответил Зимин. – Только они в лесу, а сам я в их сумки не полезу.
- Ну и ладно, и пусть. Я подожду!
- Что, так голый и будешь ждать?
- Так ведь не холодно. Лето. Никто ж не видит? - даже удивился вопросу Колек. Он-то, как мы помним по краткому курсу его биографии, умел вести городскую беседу. Главное, помнил он еще по флоту, не суетиться. Держаться надо с достоинством, и в этом Коля прав на все сто.
- Коля! – представился он.
- Толя! – ответил Зимин.
- Ты как сам-то, Толя, думаешь, договорятся наши с Парижским клубом? Тяжело, братишка, людям без зарплаты. Особенно зимой. Надо бы сговориться!
- Думаю, договорятся. Без денег всем нелегко, - спокойно ответил майор.
- А списать хотя бы часть не удастся? Может, надо письма куда написать? Так, мол, и так. Живется нам нелегко, но мы верим, что разум восторжествует! А, Толя?
- Чей разум? – спросил майор.
- Ну, их, конечно! Чей же еще? Хорошо бы было, правда?
- Не знаю, не знаю! – усмехнулся Зимин. – Чем черт не шутит! Попробуй! Напиши в МВФ Мишелю Камдессю. Мишель – его имя . Пиши по-русски, Миша. И денег сразу не просите. Пригласите его просто порыбачить, поохотиться. Отдыхать же тоже когда-нибудь надо. Думаю, он бы приехал.
- Да, неплохо было бы! – Зимин видел, что Колек что-то прикидывает в уме. – Спасибо за совет, Толя! Мы бы сами никогда не написали. Спасибо! А что, посидим тут, глядишь, и спишут! Еще, Толя, я считаю, что Америка снова плохо себя ведет! Так может, зря мы разоружаемся? – углублял диалог Колек.
- Да кто ж его разберет! – все так же надменно отвечал Зимин. До связи оставалось еще около часа, и он не особенно беспокоился. Наоборот, даже забавно. Совершено голый мудила рассуждает тут прямо на дороге! «Надо будет мужикам рассказать. Пусть посмеются,» - думал он.
- А как сейчас в городе жизнь? Полегчало? - сменил тему Колек. – Зарплату-то тебе не обещали прибавить? Нам-то здесь уже и пенсию задерживать стали. Все деньги наши крутят, суки!
- Совсем недавно и добавили, и выдали.
- А бабью? – не унимался Коля.
- И бабью добавили и остальным прибавят. Вам тоже.
- Ух ты! Ну, а вообще как?
- Да не боись, мужик! Прорвемся! Тебя, наверно, в бане заждались, - помаленьку начинал раздражаться Зимин.
- А, да! Пральна! Я быстренько схожу и вернусь. Мигом! Одна нога здесь, другая уже нет. Ты, Толь, только не скучай! – и Коля снова поплелся в баню. А не ходить было никак нельзя. Иначе возникли бы перераспределения и крен. Проще говоря, все выпили бы без него.
А тем временем Зимин отъехал метров на сто и облегченно вздохнул.
- Слышали, товарищ генерал-майор? – спросил он, выглянув в салон из кабины.
- Да! Редкостный типаж! – подтвердил Кутанов.
Но рано успокоились. Через пару минут настырный мужик снова стоял у кабины. В том же виде.
- Слышь-ка, Толя! У меня племяш без работы сидит. Ты бы в городе его пристроил!
- Я тебе что, директор фабрики?! – потерял терпение Зимин. – Я простой водитель! Ты чего вообще ко мне примотался?! Иди там своим мозги луди! Блин! Достал уже!
- Вот тут ты, парень, не прав. Это ни я к тебе приехал, а ты к нам. Разницу понимаешь? А не нравится что-нибудь, можешь проваливать. Мы к тебе в друзья не набиваемся. Можешь сам свои письма писать. Но только без нас! - хмуро ответил Коля.
- Ладно, дед, извини! – постарался замять конфликт Зимин. – Устал, да и жарко в кабине.
- А ты выйди, разомнись. Что ж, тебе и поссать нельзя?
- Да директор наш запрещает машину оставлять. Боится, угонят. Вот и приходится париться. А бабы ж сразу донесут.
- Ну, вот видишь! Все понятно! Давай тогда я к тебе, - и, не спрашивая разрешения, Колек открыл вторую дверь и оказался рядом с майором. При этом, он испачкал себе часть отмытого, но это к делу не относится.
- Слушай, Коля! – уже серьезно заговорил Зимин. – Вот ты тут удобно уселся, а не подумал, что, может, женщинам надо к автобусу подойти? Ты, вообще, не допускаешь, что они тебя стесняются?
- Они?! Меня?! Да я ж уже почти старик! И это не они, а я в неглиже. Когда придут, тогда и начну стесняться. Нет, тоже мне сказал! Стесняются они! Я их, этих стеснительных, еще в Питере в общагах по этажам гонял. Стесняются! Они и раньше-то, а сейчас и подавно! Так-то, паря!
А из кустов, действительно, то тут, то там выглядывали спецназовки, показывая Зимину на рации. Однако, увидев сидящего рядом с ним голого мужчину, все они постыдно ретировались. Такой противник явно был им не по зубам.
Красная кнопка вызова на рации майора мигала уже полчаса. Неожиданно Зимин сгреб Колька в охапку и потащил его в салон автобуса. Туда, где занавешены окна.
- Товарищ генерал-майор! Нельзя больше ждать, а из-за него я на вызов не могу ответить. Возьмите его пока в плен!
- Понял! Принимаем тело, - понимающе ответил Кутанов. – Принимай его, ребята! Будет хорошо себя вести, дадим конфетку.
Зимин облегченно вздохнул и включил наконец рацию.
- Ну, наконец-то! Товарищ майор! Докладывает командир группы капитан Щукина. Черники практически нет. По ягодке собираем. Отошла уже. Разрешите брать грибы?
- Вы что, капитан, приказ забыли?! Берем только ягоды! И грибы. Только белые! Хотя бы дно в корзинах закройте. И червивых чтоб не было! Лично проверю! Конец связи! – и майор выключил рацию.
- Колек! Ты чего тут делаешь! - раздался за спиной Зимина удивленный возглас.
- О-о! Здорово! Ты же этот…, ну, к Андрею год назад приезжал. Помнишь, на рыбалку ходили? Щук сколько тогда наловили, помнишь?
- Еще бы! Толик я! Вспоминаешь? А этого помнишь?
- Жора!
- Колян! Ты как тут оказался?! – ничуть не меньше Толика удивился Жора.
- Как это как?! В бане моюсь. Стаканы вот разбил. Запачкался. Еле выжил зимой от голодухи. Отвар картофельный да еловый пил, а то бы все зубы выпали. Цинга. А вы что, к Андрею приехали?
- К Андрею, к Андрею! Только вот дом его найти не можем, - просек ситуацию Жора.
- Ну, это понятно! Столько тогда выпили! – прямо засиял от предчувствия хорошего угощения Коля. – Вон ведь его дом! Да он и сам вон идет!
А я и впрямь подходил к большаку, направляясь за молоком в соседнюю деревню. И, прямо скажем, поражен был больше всех остальных, когда на меня из стоящего на обочине автобуса высыпалась куча моих друзей. Тиская и пихая со всех сторон, они внесли меня прямо в дом. Зашла и приехавшая с друзьями тетка.
А потом еще долго стоял невообразимый шум, гам и сотрясение воздуха.
– Витька! И ты тут! Генерал! Надо ж, как в роль вошел! Братцы! Как же это нас всех угораздило?! Почти все вместе!
- А это потому, Андрюха, что, помнишь, у Высоцкого, «нужные книги мы в детстве читали».
Виктора прямо распирало от счастья. Он на какое-то время даже забыл, зачем действительно сюда приехал.
- Братцы мои! Помните Легенду о Тиле Уленшпигеле? Вот и мы тоже всегда будем вместе и всегда будем молодыми! Вместе и всегда! – растроганно глядя на друзей, с трудом проговорил я.
- Нету тут никого! Ты что, Витя! Зайди в магазин и послушай, что люди говорят. Обо всех ваших десантниках и окружениях все всё знают. Люди по лесу ходят и все видят. Тут не то, что какая-то банда, - в гости один к другому зайдет, так вся округа обсуждает. Здесь тебе не Москва, не затеряешься! Кто сколько выпил, что посеял и собрал, грибов или ягод сколько набрал, денег, наконец, заработал, - все в точности известно. А памятник этот снаружи просто глыба бетона, на три метра в землю ушедшая.
Витя! Я тебя как генерала и друга прошу! Хоть мою-то деревню оставьте в покое! Хватит с них Кавказа. И вообще, Витька! Кому ты служишь? Пошли ты их всех в жопу! Мы же не их люди, а они не наши!
- А я, Андрей, как раз только из-за людей. Из-за наших людей. Из-за Гали, например. А так, я и сам в гробу из всех видел. Эти игры не для нас! - закончил Виктор.
- А может, они по реке ночью попытаются? Под водой, с трубочками, - неуверенно предположил появившийся в дверях майор Зимин. – Я в кино про индейцев такое видел.
- Зайдите, майор, и закройте дверь, - уже спокойно сказал Кутанов. – Слушайте общий приказ! Действуем, как приказано из Кремля, по обстановке. Двойное окружение снимаем! Женщин на автобусе отвезете обратно. Десять человек с боекомплектом и сухим пайком на трое суток пошлите в Подберезье. Наш друг говорит, что там есть почта заколоченная. Пусть пока там разместятся. У памятника выставить круглосуточный караул, пока кран и транспорт не прибудут. Чтобы скучно не было, пусть пока бетон скалывают. А за нами через двое суток пришлите транспорт. Остальные возвращаются в места постоянной дислокации. Все, майор! Приказ ясен?
- Так точно!
- Ну, тогда благодарю за службу! Выполняйте приказ! Вы там, празднуя победу, не забудьте за нами машину прислать. Исполняйте!
- Есть исполнять! – и, щелкнув каблуками, майор Зимин нас покинул.
ГЛАВА XXII.
СЪЕЗД И ОТЪЕЗД ПОБЕДИТЕЛЕЙ.
- Ну, давай, не рассусоливай! Что там у нас на сегодня? – не больно-то приветливо спросил у Сараева президент.
- Сегодня у нас… - начал было тот, но Борис Николаевич тут же его перебил:
- Вот именно, сегодня у нас две недели, как я поручил вам доставить сюда Айвенго. Десять дней прошло, двенадцать, а господин Сараев отмалчивается. Пришлось президенту самому напомнить, раз о его поручении забыли. Что с Айвенго, Сараев?! Долго еще ждать?!
- Борис Николаевич! Это задание выполнить невозможно.
- Для коммунистов невозможного не бывает. Не забыл еще об этом? Что значит, невозможно? – тихо, но многозначительно спросил Рельсын.
- Невозможно! – твердо повторил Сараев. – Я за свои слова ручаюсь. Ребят для переброски мы с Загладовым сами отбирали. Суперпрофессионалы. Под водой спать умеют. И все равно три человека потеряли. Они в поисках Айвенго там все прочесали. Нет такого. И не было никогда. Они до короля Ричарда дошли. Нет и не было у него такого оруженосца. Вымышленный литературный герой. Так бывает в исторических романах.
- И что же? Ничего нельзя сделать? Даже лично для меня? – уже совсем по-другому спросил президент.
- Нет, почему же ничего. Кое-что можно. Наши люди там Робин Гуда прихватили. Принца воров! Когда брали его в лесу, даже проснуться не успел. Глаза уже здесь продрал.
- Это каких еще воров? У нас что, своих мало? – возмутился президент.
- Борис Николаевич, у нас не такие. Жирком обросли. А тот благородный, за справедливость бьется, хоть и попивает. Что есть, то есть. Ну и, конечно, себе оставляет кое-что. Но не как наши. Не цинично.
- Что значит, не цинично?
- Ровно десятину берет, как церковь. А остальное на благотворительность пускает, - пояснил Сараев.
- Интересно, какая же такая благотворительность тогда была? – удивился Рельсын.
- Самое удивительное, что та же, что и сейчас.
- Как это?
- А так. Закупки продовольствия, шмоток, оружия, наконец. Ну, всего того, что всегда и везде требуется. Так что вы бы к нему пригляделись! Не вам, так преемнику вашему понадобится. К тому же, этот не обманет. Он ведь, кроме десятины себе, сосчитать ничего не может.
Хороший он парень, Борис Николаевич! Сейчас сидит в нашем кинотеатре, фильм про себя смотрит. Ему прямо там переводят. Смеется до слез, прямо заходится от смеха. Уж очень они там в кино обжираются. Еще, по фильму получается, что он чуть ли не короля Ричарда спас. Это того, кто повесить его на людном месте приказал. Он ведь разбойником и бандитом у них считается.
- Ну вот, сам говоришь! И ты мне такого рекомендуешь?
- Настоятельно рекомендую, Борис Николаевич! Этот на заслуги перед демократией смотреть не станет. Если потребуется, выполнит все в лучшем виде. Заодно и арбалеты эти новые пригодятся. Славный он парень, Робин Гуд!
- Ну, что же, будь по-твоему! Арбалеты – это хорошо. Тихо и экология не страдает. Давай дальше. Что там у нас?
- Господин президент! – перешел на официальный тон Сараев. – Мне звонил министр иностранных дел. Спрашивает, как быть. Я его на всякий случай вызвал для доклада.
Дело в том, что через несколько часов после обстрела нами отмели в Чудском озере, на двух эстонских островах пропало все население. Я об этом вам докладывал.
- Я помню. Что дальше?
- На другой день, когда рассвело, оба эти острова оказались битком забиты монголо-татарами. Еще теми, из Орды. Там их столько, что кони в воде по грудь стоят. В прямом смысле слова, яблоку негде упасть. Я видел фотографии разведки. Хуже, чем на демонстрации. Прямо жуткое дело! А сейчас эти татары стали коней своих забивать. Шкуры сдирают, сшивают и лодки пытаются сделать.
- Ну, а мы тут при чем? Просто такое явление природы. И пусть с этой Ордой сами и разбираются.
- Соседи наши это вроде понимают. Они и направили ноты протеста сначала в МИД Монголии и лишь затем Татарстану. Понимают, значит, что первично. Монголы обещали им разобраться и помочь, а Татарстан ноту не принял.
- Почему?
- У них же МИДа нет.
- Ну, на нет и суда нет. Значит, пусть со всеми вопросами к монголам.
- Есть еще что-нибудь, а то я хочу часочка три с документами поработать, - хотел было закончить деловую часть разговора президент.
- Борис Николаевич! Там в приемной трое наших героев с озера и с ними женщина из восемьдесят второго года. Ну та, о которой я вам говорил. Вы еще хотели с ней пообщаться. Совсем еще свежая. Масса впечатлений. Вообще-то они уже пятый день приезжают. Первый раз их было восемь. На глазах тают.
- Ах да, верно! Зови всех. Надо поблагодарить ребят. Только быстро.
- Тогда лучше вам к ним выйти, иначе неудобно получится.
- Верно, соображаешь!
Президент и Сараев вышли в приемную.
Сидящие в расставленных вдоль стены креслах приятели быстро встали. Поднялась и Галя.
Рельсын и глава его администрации подошли к стоящим и остановились на определенном расстоянии. Улыбающийся президент обвел всех взглядом слева направо, а затем обратно.
- Спасибо всем, а тебе, генерал, особенно! Спасибо, что себя не щадили. Родина гордится вами! – громко сказал он.
- Служим России! – браво ответили друзья.
- Все! Аудиенция окончена, - сказал вышедший вперед Сараев, а президент повернулся к ним спиной и быстро скрылся в кабинете.
Приятели, не зная, что делать дальше, продолжали молча стоять.
- Спасибо за службу, господа! – Сараев подошел ближе и пожал каждому руку. – Связь с вами будем держать через Кутанова Виктора Петровича. Скоро будет много интересной работы. Президент приглашает вас у него отобедать, но из-за занятости просил передать его извинения за то, что не сможет составить вам компанию. Вас проводят, господа!
- В дворницкую? – дерзко поинтересовался Жора.
Сараев скользнул по нему своим холодным взглядом, но никак не отреагировал.
- До свидания, господа! А с вами, Галина Константиновна, президент хотел бы поговорить в кабинете.
И, взяв под руку, глава президентской администрации повел ее вслед за Рельсыным.
- Увидимся вечером в гостинице! – повернувшись, крикнула она приятелям.
Они не увидятся в гостинице, и автору пока неизвестно, пересекутся ли еще когда-нибудь их пути. Смотря как попрет
Президент стоя встретил молодую женщину и жестом пригласил ее сесть в кресло за столиком у камина, а сам уселся напротив .
- Оставьте нас вдвоем, Владимир Константинович! И, пожалуйста, обед на двоих распорядитесь подать в кабинет.
Все было выполнено в лучшем виде. А потом был еще и ужин. И еще трижды подавали чай.
Сараев все это время сидел как на иголках, и лишь в пятом часу утра президент пригласил его в кабинет.
- Вы извините, Владимир Константинович, что заставили вас так долго ждать! Уж больно интересный у нас разговор получился.
- О чем же вы так долго говорили, Борис Николаевич? – непривычно эмоционально воскликнул Сараев. – Ведь уже почти утро. Начальник охраны устал звонить. Все беспокоятся!
- Да обо всем мы говорили. Кстати, должен вам представить мою дочь Галину! Я решил ее удочерить, и она только что дала свое согласие. Так что извольте любить и жаловать. Для меня ее согласие очень важно. Именно сейчас, в конце моего президентства.
- Ну и ну! Умеете вы удивить, Борис Николаевич! Позвольте все же спросить, о чем же вы все-таки так долго беседовали?
- Я же вам сказал, о разном, - улыбаясь, ответил Рельсын. – Об учительской доле и людском горе, о нашей роли и короле Лире.
- Даже так? – насторожился Сараев.
- Что, слышали о таком? – в свою очередь, спросил президент.
- Читал. А что ваши скажут? Как семья? Они же ничего не знают!
- А вот мы и посмотрим. Я для себя все твердо решил! Надеюсь, и семья меня поймет. А почему бы, собственно, и нет? А вас я попрошу подготовить все необходимые документы. У Гали с этим могут возникнуть проблемы, так что вы уж, как специалист в правовых вопросах, сами все проконтролируйте. И не затягивайте. Еще об одном вас попрошу. Не надо никаких сообщений для прессы. Это мое, извини, Галочка, наше семейное дело, и посторонних оно не касается.
- Понял вас, Борис Николаевич! Я все сделаю, не беспокойтесь. Постараюсь успеть к завтрашнему, то есть к послезавтрашнему дню.
Ох, и повезло вам, Галина Константиновна, с приемным отцом!
- Постарайтесь, постарайтесь, - устало проговорил президент. - А меня в последнее время на покой потянуло. Слишком бурные годы были. Россия ведь не Швейцария. Пришла пора и о душе подумать. Детьми да внуками лучше займусь. Галя, вон, зовет к ней на родину съездить. С удовольствием пожил бы месяцок в простом деревенском доме. Я ведь, как вы помните, в деревне родился. А у них там кино раз в неделю привозят, и телевизор четыре программы принимает, так что не соскучились бы.
- Дедуля! А мне теперь куда? – потянувшись и по-домашнему зевнув, спросила Галя. Как ни странно, она чувствовала себя очень уютно в одном доме с этим большим, некогда сильным человеком.
- Ну, какой я тебе теперь дедуля! Лучше папой меня называй.
- Даже не знаю… Просто удивительно. Непривычно мне так сразу. Давай лучше не будем с этим торопиться. Все само на место встанет. Было бы желание.
- Ну ладно, дочка. Устала ты, я вижу. Владимир Константинович тебя проводит. Наверху есть свободная комната. Там все готово, так что иди, отсыпайся. Перекусить утром тебе чего-нибудь принесут, ну, а к обеду разбудят. Правда, не все будут, ну да успеем еще. Иди, Галя! Спокойной ночи, то есть уже утра!
- А мне с петухами ложиться не привыкать. Пока, дедуль! – очень просто сказала эта самая обычная русская женщина и вышла следом за Сараевым.
Дав распоряжения охране, он сразу же вернулся.
Президент полулежал в кресле, задумчиво глядя на огонь в камине.
- Надо бы дровишек подбросить. Сделай одолжение, Владимир Константинович. Очень ценная штука эта наша машина времени, - немного помолчав, задумчиво сказал Рельсын. – На многие вещи позволяет взглянуть по-новому.
- Совершенно справедливо, Борис Николаевич. Вот и Колумб открыл Америку, а мы ее через пятьсот лет возьмем и закроем!
- Сараев, вот вслушайтесь: «Русская Америка»! Звучит? – не отрываясь от огня, спросил президент.
- Звучит, - ответил тот.
- Ну, а «Революционная Франция»? Звучит? – снова спросил Рельсын.
- А что? – не понял Сараев.
- А то! Теперь ясно?!
Конец.
А что «то», вы узнаете позже. Думается мне, вторую книгу я назову «Христофор Бонапартьевич Петропервов, сокращенно ХБП».
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ КОНЕЦ.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Параллельная глава.
2. Глава I. Начало.
3. Глава II. Ошибка президента.
4. Глава III. Возвращение президента.
5. Глава IV. Сделай это, Петрович!
6. Глава V. Настоящий куннилингус!
7. Глава VI. Митинг 1 мая 1987 года.
8. Глава VII. Памятнику Пушкину быть!
9. Глава VIII. Колёк.
10. Глава IX. 22 июля 1999 года. 4 часа 30 минут. Берег Чудского озера.
11. Глава X. Друзья-20.
12. Глава XI. Галина.
13. Глава XII. Открытие памятника Пушкину.
14. Глава XIII. Ветер перемен или росток нового.
15. Глава XIV. Лирика.
16. Глава XV. Святой источник и «пёсьи могилы».
17. Глава XVI. Чрезвычайный совет.
18. Глава XVII. Друзья-45.
19. Глава XVIII. Военный совет.
20. Глава XIX. Отбой.
21. Глава XX. Странные амбиции «новой оппозиции».
22. Глава XXI. Встреча на Плюссе.
23. Глава XXII. Съезд и отъезд победителей.
Санкт-Петербург