До того, как узнала Вас, всё время искала, писала письма в Испанию и строчила блузки - кружевные, с лёгкими острыми воротниками. Мадлен, Вы представляете, я ходила в кино на Ваши спектакли и с истерическим смехом впитывала Ваш эпизодический театр - как Вы артистично поставили блюдо в третьей части фильма "Умрём за небеса" и развернулись на толстых чёрных каблуках, прямая спина, блузка с лёгким острым воротником. Камера в первый раз за всю историю кинематографа успела захватить Ваше лицо - смазанный чёрно-белый полупрофиль и тонкий локон непонятного цвета, Ваша роль длилась десять секунд - о, Боже, наконец-то! Это в два раза больше, чем в том первом фильме, где Ваша рука с сиреневыми ногтями держала спичку у губ курящего ковбоя, а после вздрогнула и пропала, и в пять раз дольше, чем в сто пятнадцатой серии "Испанского романса", где Ваше плечо проявилось слева на экране во время длинного монолога очередного главного героя, ибо в этом дешёвом сериале все герои были главными. Должно быть, Ваша кузина работала оператором в этом фильме, у неё дрожали руки, а Вы пришли поддержать её - Вы ведь обязательно милосердны! - и заступили на съёмочную площадку, но режиссёр оказался настолько ленив, что снимал всё без репетиций, набело и никогда не правил что-либо, даже если кадр запорот. Может быть, это случилось совсем не так, но суть не здесь. Суть в том, что тогда я и влюбилась в Вас окончательно.
Я знаю о Вас всё - то, что у Вас каждую перемотку сиреневые ногти, то, что у Вас есть минимум один локон и навык держать серебряные подносы, а ещё то, что я обязательно буду звать Вас Мадлен, хотя я не знаю Вашего имени. Громоздкими зимними вечерами, когда города перегружены запятыми улыбок, вычерченных пальцем по снегу, я рушилась в каждое кафе с разбегу, надеясь встретить там Вас. Почему я уверена, что Вы именно в этом городе, именно в моём городе, в городе запятых? Почему я уверена, что у Вас зелёные глаза и терпкие волосы, почему воздух воет полицейскими сиренами, почему ночь пахнет пластмассой? Я стою возле манекена с сиреневыми ногтями, изумрудные осколки разбитой витрины усыпали камень, и я пишу Вам письмо на французском, потому что абсолютно уверена, что Вы не знаете французский, и рву его, чтобы Вы наверняка никогда его не прочитали.