Осенним вечером через сквер шли две женщины средних лет. Я шла следом за ними под зонтиком, поэтому моё знакомство с дамами началось с их обуви.
Одна из женщин была обута в модные сапожки из тонкой дорогой кожи на сплошной подошве, обтянутой этой же кожей. Голенища сапожек скрывал длинный кожаный плащ точно того же цвета, что и сапожки. Женщина шла по грязным лужам вся белоснежная, и грязь её почему-то совсем не касалась.
Её собеседница бежала рядом в резиновых сапогах, но не в цветных, как теперь модно, а в чёрных, скучных, старомодных. Она именно бежала, хотя первая при этом шла спокойно, даже не шла, а вышагивала. В испачканные грязью резиновые сапоги были заправлены неопрятные брюки.
Меня удивило, как могут идти рядом, плечо в плечо два человека, но при этом один бежит, а другой идёт спокойно. Но вскоре я забыла о их сапожках и о их шаге, став невольной слушательницей их разговора.
В чёрные сапожки, как потом выяснилось, была обута Валентина. А в белые — Татьяна.
Валя и Таня знакомы с детства. У каждой есть сын и дочь.
Валентина замужем за красивым одноклассником, которого в юности оставила Татьяна. У них всё хорошо, Валентина довольна своей жизнью. Татьяна свободна. Свободна давно.
До меня долетели слова Валентины, что Татьяна такая красивая, а мужа у неё нет. Валя предположила, что, наверное, Таня чувствует себя несчастной, и, может быть, она сама виновата, может быть, очень хмурая, неприветливая.
Выслушав Валю, Татьяна ответила:
— Валюша! Я — солнышко, но ужасно боюсь грозовых туч. Они сначала грохочут и, готовые всё спалить, мечут в тебя искры огня, а потом рыдают и просят простить, а ветер переменится, и от туч ничего не останется. Я когда такого вижу на горизонте, то всем своим видом демонстрирую им: Дорогие тучки! Пожалуйста, обходите меня стороной!
— А как ты заранее можешь знать, грозовая туча он или нет?
— Валь, ты так говоришь, как будто у тебя совсем нет опыта. Твой папа был такой грозовой тучей. Я когда к тебе в детстве в гости приходила, то ужасно боялась, что не успею уйти до его возвращения.
— Ну да. Он злился из-за всякой ерунды. Ко всем цеплялся. А потом прощение просил.
— Бедная. Как же ты жила?
— Ну, это мать не умела с ним обращаться, а я сглаживала всё легко. Ну, заорёт, ну ударит. А я ему: папочка, то, папочка, это. И ничего.
— А мама твоя сейчас как?
— Умерла, когда я школу закончила. Ах, ну да, ты же не знае6шь, ты тогда сразу уехала во Францию. Она сама виновата, не нужно было ему перечить. Я никогда своему мужу не перечу.
— А что Михаил такой же как твой папа?
— Нет, конечно. Мишенька у меня — ангел. Ревнует меня, правда. Вот сейчас наверняка злится, что уже семь вечера, а меня всё ещё нет дома.
— Ревнует? С ума сойти! — в голосе Тани послышалось недоверие.
— Ну ничего. Я сейчас приду и все чеки ему покажу, что, когда и где покупалось, и он успокоится. Зайдёшь к нам?
— Нет. Как-нибудь потом. Ты звони, если что. Телефон мы не меняли.
И дамы разошлись. Резиновые сапожки побежали успокаивать ревнивого мужа. А кожаный плащ плавно повернул налево.
Мой путь лежал через сквер к автобусной остановке. В автобус чёрные сапожки вошли впереди меня. Зонты закрыты. Я вижу лицо Валентины. На вид ей лет пятьдесят — пятьдесят пять. Цвет волос, стрижка и веснушки делают её похожей на мальчика из мультфильма «Рыжий, рыжий, конопатый». Ни в движениях Валентины, ни во всём её облике я не обнаруживаю ни капли женственности, а потому начинаю сомневаться в правдивости её слов о ревности мужа.
И напрасно. Сошли мы с Валентиной на одной остановке. На неё с кулаками набросился мужчина на две головы выше её. Из его обезображенного злобой лица неслась площадная брань. Мне стало страшно не только за эту хрупкую женщину, но и за себя, и за всех, кто оказался рядом.
А Валя спокойно его уговаривала:
— Мишенька! Ну что ты, малыш? Успокойся! Я сейчас покажу тебе все чеки. Ты поймёшь, что я была в магазинах. Успокойся, малыш!
— Мам! — вдруг возник рядом с ними парень, ростом даже выше «малыша», — Дай мне скорей денег! Мне долг отдать нужно.
— Сейчас, малыш! — ответила Валентина и тут же отсчитала сыну денег.
— И мне дай! — потребовал отец. И обозвав Валю матерными словами, добавил, — Не жмись! Дай мне денег!
— Дам, малыш! Дам! Пойдём домой!
Продолжая материться, муж Валентины шёл рядом.
«Что это? — размышляла я. — Как взрослый мужчина может позволять себе подобное поведение?»
Между тем пара продолжала идти впереди меня. Предстояло спуститься в подземный переход. При хорошем освещении я увидела, что Мишенька выглядит значительно моложе своей жены. Заметив мой взгляд, он мне подмигнул. Душа ушла в пятки от его внимания. А он весь ожил и, обращаясь к жене, ласково сказал ей:
— Завтра пойдём выбирать тебе какую-нибудь обновку.
Такая перемена в муже обрадовала Валю, она вся засветилась счастьем, заворковала, стала отказываться, говоря, что у неё всё есть, пусть он лучше купит что-нибудь себе или своей маме.
Они резко затормозили рядом с хлебным киоском. И я на полном ходу врезалась в Валю. Она подняла на меня свой взгляд, и я поразилась той перемене, которая произошла с ней. В этот момент она была самой красивой женщиной на свете!
«Что это было? — до сих пор размышляю я. — Как такой хам может вызывать у женщины вот такие эмоции?»
Я считала себя знатоком человеческих душ. Оказалось, я ничего не понимаю в людях.