В середине декабря, я вышел из вестибюля станции метро “Кузнецкий мост” в ранние сумерки, опускавшиеся на замученный непрекращающимися оттепелями город.
Достав сигареты и зажигалку, я закурил, разглядывая людскую суету вокруг себя. Из метро выливался поток людей, стремящихся в центр города за праздничными покупками к Новому Году. Как и в предыдущую политическую формацию, в эти времена люди воспринимали Новый Год как единственный настоящий праздник.
Я курил, разглядывая рекламный листок, чуть косо приклеенный к оштукатуренной стене дома.
Буквы на листке складывались в занятное предложение: “Заказывайте на Новый Год Деда Мороза и Снегурочку на дом”. Вялые воскресные мысли, по привычке развернули эту ситуацию в нормальное русло потребностей.
-Интересно, - думал я, - А, можно сделать вызов только одной Снегурочки?
Я уже начал прокручивать в голове телефонный разговор с оператором неизвестной фирмы на эту тему. Очевидно, мне ответят, что без Деда Мороза заказ невозможен. И я вообразил, что сделал заказ на них двоих, ну а пока мы со Снегурочкой кувыркаемся, Дед Мороз стоит за закрытой дверью, и представляет, как там у нас происходит с его “внучкой” встреча Нового Года.
Сигарета догорела до фильтра, и я выбросил ее в месиво из полурастаявщего снега под ногами. Интересно, куда деваются миллионы окурков, ежедневно выбрасываемых нами в окружающую среду?
Проанализировав эту мысль, мне сразу захотелось вступить в силовое подразделение организации “Гринпис”. Это им не китов защищать от аппетита повернутых в гастрономическую сторону любителей “суси” и “сасими” из Страны Восходящего Солнца. Вот где будет настоящая работа для настоящих мужчин!
“Вырвем еще не зажженные сигареты из губ курильщиков вместе с губами!” - надпись на майке активиста. Или: ”Из чувства милосердия я задушу тебя голыми руками до того, как это сделает с тобой сигарета!”
Из-за отсутствия поблизости ясно различимых вербовочных плакатов организации “Гринпис”, мои мысли переключились на текущие заботы. Ведь я приехал в центр города, чтобы купить самому себе подарок на Новый Год.
Мне давно хотелось иметь часы, и не какие-нибудь современные, навороченные, с секундомерами, с фазами луны, и с высотами прилива у берегов Новой Гвинеи, а добрую старую механику. Причем механику первой половины 20 века, желательно довоенную, и обязательно с “историей”. Вы же сами должны отлично понимать, что это такое – аура необычности на обычной вещи.
С этими мыслями я вышел на скользкую брусчатку улицы Кузнецкий Мост.
Над головами прохожих поперек улицы на перетяжке висел транспарант: “Поздравляем с Новым Годом и Рождеством!”
Поздравление было без подписи, поэтому его можно было интерпретировать как угодно. То ли католики в скрытой форме потешаются над нами, ведь у них Рождество до Нового Года, и, судя по комментариям очевидцев, является основным праздником в этой событийной связке. То ли государство подчеркивает свой примат. Дескать, во-первых, мы светское государство, но и, во-вторых, не чураемся духовности.
Прохожие были не против этого текста, а я вовремя вспомнив об отсутствии пророка в своем Отечестве, начал оглядывать вывески над магазинами. Витрины магазинов уже были празднично украшены еловыми ветвями, блестящими игрушками и мигающими гирляндами елочных огней.
В доме слева от меня, там, где всегда располагался книжный магазин, над входной дверью я увидел новую вывеску “Антиквариат Д. Малховича”.
-Хрен его знает, где тут ударение ставят, подумал я, имея в виду фамилию хозяина антикварного магазина.
-Швед какой-нибудь, пошла вдогонку еще одна несвежая мысль.
Но поскольку магазин подходил мне по профилю намечаемой покупки, я сделал поворот налево, невзирая на фамилию шведа. Взявшись за латунную ручку двери, я потянул ее на себя. Мелодично звякнул над дверью колокольчик и, перешагнув порог, я вошел в магазин.
Шум улицы стих за моей спиной, и я погрузился в тишину. В магазине был полумрак, свет с улицы проникал внутрь только через витрину и стеклянную дверь.
Плоские стеклянные же прилавки-витрины были подсвечены внутренними лампами, но их яркий свет поглощался чернотой бархатных полотен, закрывающих предметы, размещенные в витринах.
Глаз воспринимал только выпуклости бархата над предметами, лежащими под ним.
За одним из прилавков, на деревянном столике мерцал экран цветного монитора, с какой- то таблицей из бухгалтерской программы 1С.
Смотреть больше было не на что, и я постучал ногтем по стеклу витрины. На этот стук из открывшейся двери в стене за прилавком вышел продавец.
Я ожидал увидеть продвинутого молодого менеджера, выглядевшего соответствующе своим корпоративным амбициям, и с энтузиазмом готового впаривать мне любой товар из своей лавочки.
Но моему взору предстал немолодой мужчина, одетый в длинный черный сюртук, нечто среднее между офицерским мундиром и пасторским сюртуком, нечто строгое, застегнутое на все пуговицы.
“Гейрок”, вспомнил я название сюртука. Именно так описывал его Фейхтвангер в романе “Братья Лаутензак”.
В петлице сюртука я заметил красную розетку Ордена Почетного Легиона.
-Ну, да! – подумал я, - Чего только антиквар на себя не нацепит.
О мужчине я уже думал не как о рядовом продавце, а как о хозяине заведения. В дальнейшем я понял, что не ошибся в своих интуитивных ощущениях.
Между тем антиквар сделал еще один шаг по направлению ко мне и, остановившись напротив, так, что только прилавок разделял нас, спросил: “Что Вам угодно, добрый господин?”.
Я не ожидал столь старомодного обращения и слегка опешил.
Свет, проникающий через стекла с улицы, осветил черные крашеные волосы на голове у мужчины и тонкую белую нитку давно зажившего шрама, вокруг его правого уха.
Я объяснил антиквару цель своего визита в его почтенный магазин.
Он покивал головой и ответил, что отлично меня понимает. Но попросил уточнить какого рода “история ” должна быть у часов, которые я хочу купить.
Видя мое очевидное затруднение в конкретизации желания, антиквар пришел мне на помощь.
-Видите ли, добрый господин, - сказал он, - Я могу предложить Вам часы швейцарских и немецких часовщиков на выбор. Есть часы фирмы “Монблан”, некогда принадлежавшие полковнику Люфтваффе Гансу Руделю. Есть часы фирмы “Бреге”, бывшие когда-то на руке капитана цур Зее Гюнтера Прина. Не так давно у меня появились часы фирмы “Лонжин” адмирала Гюнтера Лютьенса. Ожидается прибытие карманных часов фирмы “Мозер” гросс-адмирала Эриха Редера. В отличном состоянии часы фирмы “Патек” Вернера фон Брауна… .
-Пардон, - светски прервал я речь антиквара, - Но Прина и Лютьенса давным-давно отправили на дно англичане, прошу прощения за нечаянную рифму! С Прином эта беда приключилась в марте 1941 года, а с адмиралом Лютьенсом - в мае того же года. Их съели миноги, вместе с остальными членами экипажей подводной лодки “U-47” и суперлинкора “Бисмарк”!
-Вы правы, мой добрый господин. Но ведь я Вам предлагаю не останки доблестных немецких моряков, а часы, принадлежавшие им когда-то, - ответил антиквар с легкой улыбкой в глазах.
-Согласитесь, что разница имеется, притом существеннейшая - добавил он.
Вопреки всякой логике дальнейший спор с антикваром мне показался неуместным.
Действительно, чего я привязался? Часы – это часы. А моряки “Кriegsmarine”– это военные моряки. Хоть и утонувшие 64 года назад в холодных водах Северной Атлантики.
Я выбрал часы Гюнтера Лютьенса, которые антиквар продал мне за сумму, которая меня вполне устроила. Тем более что часы эти были в отменном рабочем состоянии, несмотря на многолетнее пребывание в морской воде.
-Тьфу! - остановил я сам себя. – Какая еще морская вода? Ну, врет же все, эта морда шведская! Но зато как лихо врет!
Ведь есть же мудрая пословица: ”Не хочешь – не слушай, а врать не мешай!” Ну, таки и не буду ему мешать!
Преисполнившись ощущением удачной покупки, я решил поинтересоваться у антиквара содержимым его прилавков, закрытых черным бархатом.
Антиквар был не прочь показать предметы, выставленные для продажи, и, открыв латунным ключиком прилавки, начал снимать черные покрывала.
Я склонился над прилавком, и медленно стал осматривать товар. В основном это были часы наручные и карманные, разных фирм, в золотых и серебряных корпусах.
Были среди предметов также кольца и перстни, с камнями или с печатками, чайные ложечки, ножи для десерта, небольшого размера вазочки и чашечки из китайского и севрского фарфора. В общем, обычный набор для антикварного магазина. На полках, расположенных на стенах магазина в полутьме угадывались очертания старинных микроскопов и подзорных труб.
В двух углах магазина стояли рыцарские доспехи, выполненные в натуральную величину. Вмятины и царапины на поверхности доспехов, оставленные могучими ударами разных видов холодного оружия, подчеркивали их подлинность.
-А, вот, кстати, - сказал я, - Старое холодное оружие у Вас есть в продаже?
-Не держим, - сухо ответил антиквар, - В Вашей стране очень странные законы. При продаже коллекционного холодного оружия можно попасть под статью Уголовного кодекса.
Мне иногда становится смешно. Ведь газеты постоянно сообщают о незаконной продаже или краже боевого современного огнестрельного оружия в масштабах поистине массовых.
И при этом виновных не обнаруживают. А продажа старинного кинжала или меча частным и, я подчеркну честным торговцем, расценивается как преступление.
-Но для себя-то, есть у Вас что-нибудь? – спросил я, понизив голос.
Антиквар испытующе посмотрел на меня и медленно кивнул головой.
Он повернулся лицом к высокому и узкому деревянному шкафу, достал из внутреннего кармана гейрока большой ключ с замысловато прорезанной головкой и открыл дверцу шкафа.
Засунув руку в темноту, он покопался в ней и вытащил сверток.
Какой-то длинный предмет был завернут в блестящий красный шелк.
Положив сверток на стеклянную витрину, антиквар стал медленно разворачивать ткань.
Через минуту передо мной лежал изящный меч. Прямое узкое лезвие, длиной примерно в полтора метра, было украшено надписями на неизвестном языке.
Костяная рукоять была инкрустирована золотыми и серебряными витыми проволоками.
На конце рукояти темным пламенем пылал необычайно крупный рубин редкой по исполнению огранки. “Кровь Дожа”, - непонятно пробормотал антиквар, любуясь игрой света в глубине кристалла.
От самого меча исходило мрачное сияние, моментально распространявшееся по магазину. Я не мог отвести глаза от вязи букв непривычных очертаний переплетающихся, бегущих по благородно отполированному и остро заточенному клинку. С великим трудом, оторвав взгляд от меча, я посмотрел на антиквара. В ответ на немой вопрос в моих удивленных глазах он заговорил.
Вот рассказ антиквара, который я записал по памяти в тот же вечер:
“Их было двенадцать человек, тех, кого Он называл Своими учениками.
Звали их: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн, Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей, Иаков и Левей, Симон и Иуда.
Однажды Он им сказал: “ Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч”.
И Он снял с пояса узкий меч и показал меч им.
О возможностях этого меча они могли только догадываться.
Наверняка они знали одно - что только в Его руках сей меч мог быть орудием неведомой грозной силы. В чужих руках он был простым мечом.
А потом один из Двенадцати предал Его.
Когда их окружили враги, а я был при том, то многие из них испугались, но Он сказал нам:
”… итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, - Да сбудется слово, реченное Им; из тех, которых Ты мне дал, Я не погубил никого”.
Но горячий в поступках Петр выхватил у Него из-за пояса меч и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо.
И звали этого раба Малх ….
Тогда Он сказал: “… оставьте, довольно.” И коснувшись уха Малха, исцелил его.
И еще Он сказал Петру: ”Возврати меч в его место, ибо все, взявшие меч, мечем погибнут; ”
После всего этого я понял, что должен заменить одного из Двенадцати, а именно того, кто за тридцать сребреников предал Его. Ведь число 12 отнюдь не случайное число в этом мире.
Петр тоже хорошо это понимал и отдал Его меч мне.
С тех пор я храню этот меч до того момента, когда Он снова придет в этот мир и воспользуется Своим мечом по не известному нам, но несомненно всеблагому назначению”.
-Все это очень интересно, - сказал я, - Вы талантливый сочинитель. Вам надо публиковаться!
- На публикации, скорее всего, у всех нас уже не остается времени, добрый господин …. Кроме меча на сохранении у меня находилось множество других вещей. Это была Чаша, это было Копье, это были скрижали Завета, это были трубы Страшного Суда, это была и нотная партитура для этих труб ….
Так вот, за этими предметами ко мне уже приходили недавно их настоящие владельцы: Иосиф Аримафейский, Лонгин, Моисей, Гавриил и забрали их у меня.
Из предметов долгого хранения у меня остались только этот меч и ключи.
Впрочем, за ключами Петр обещал зайти завтра ….
И тогда останется дождаться только Его прихода, - антиквар печально усмехнулся, покрывая черным бархатом предметы на прилавках.
-А Вам уже пора идти, - добавил он,- Ведь Вы нашли то, что искали?
-Да, спасибо огромное, и до свидания, - ответил я и направился к двери на улицу.
-До свидания где? – спросил на прощание антиквар, запирая за мной дверь.
Очутившись на улице, я еще некоторое время постоял у витрины магазина, затягиваясь сигаретой.
Странный разговор с антикваром не выходил у меня из головы. Я вспомнил, что за время нашей беседы никто не входил в магазин с улицы, хотя народу на Кузнецком мосту значительно прибавилось, и двери соседних магазинов все время распахивались, впуская и выпуская оживленных покупателей.
Почему-то вспомнил я тонкий белый шрам вокруг правого уха человека за прилавком. А губы уже сами по себе шептали фамилию антиквара.
Я перекатывал на языке слоги этого слова, как перекатывают во рту вишневую косточку, перед тем как ее выплюнуть или, для разнообразия ощущений, ею же подавиться ….
Я стоял на потрескавшейся от зноя белесой земле. Под босыми ногами в пыли жалким черным эмбрионом корчилась моя тень.
А на вершине лысого холма центурион уже поднес на расстояние последнего удара к обвисшему на кресте телу острие копья.
И огромная зловещая туча, ползущая со стороны моря, навсегда закрыла яростный глаз беспощадного солнца ….
Я выплюнул вишневую косточку в прах под ногами: Мал – хо – вич, Малх – ович, Малх!
Какая-то мысль тенью прошла у меня по подсознанию, но тут меня толкнули в бок. Я поднял глаза, и предпраздничный поток людей повлек меня вниз по улице. Я вспомнил, что хотел зайти в книжный магазин на Тверской улице и зашагал навстречу огням большого города.
Ночью я очень плохо спал. Что-то не давало мне покоя. Мысли все время соскакивали на последние слова Малха.
Что он имел в виду, когда говорил: “До свидания где”?
Ранним утром я снова поехал на Кузнецкий мост. Погода переменилась, с неба пошел густой снег, слегка подморозило. В том помещении, где вчера был антикварный магазин, молодые люди и девушки в свитерах с фирменными надписями на груди и спинах украшали мишурой и гирляндами витрины салона связи и бойко торговали сотовыми телефонами.
Осматриваясь по сторонам, я потолкался среди покупателей. Ничего из увиденного не напоминало мне интерьеров магазина из вчерашнего дня. Наводить справки об антикваре в этой атмосфере атеизма и практицизма не имело смысла.
Я вышел на улицу. За моей спиной мелодично звякнул колокольчик. Обмирая и чувствуя, как дыбом встают волосы на голове, я медленно оглянулся.
Нет, конечно же, мне показалось. Все так же за стеклами витрин в ярко освещенном помещении стояли ряды сотовых телефонов и цифровых камер.
Все так же белые хлопья снега падали на скользкие булыжники мостовой.
Я направился к станции метро, машинально взглянув на запястье левой руки. Стрелки на часах Гюнтера Лютьенса рассыпались по циферблату тонким слоем ржавчины.
Что-то изменилось в мире вокруг меня. Было так, как будто в неизмеримой дали начали отстукивать гулкие секунды часы вселенских размеров.
И замер Мир в ожидании Его прихода ….