На фото Виктор Антонович Слинько, наши дни
Если и обязан был кому жизнью, здоровьем и долголетием Виктор Слинько, так это исключительно отцу с мамой. Да ещё, пожалуй, наркому обороны товарищу Семёну Константиновичу Тимошенко, светлая ему память.
В семь лет Виктор пошёл записываться в школу. Сам так решил. Уж больно учиться хотелось. Только не взяли. Сказали – сын подкулачника-экспортника.
В ту пору у них в Хортице коммуну организовали. У коммунаров порядок простой: мужчины с наганами по дворам ходят да реквизируют на общественные нужды имущество и живность, а женщины в правлении из конфискованных продуктов еду для коммунаров готовят. А по вечерам отобранное у охочих на самогонку меняют. Это чтобы в коммунию веселей шагалось. Да чтобы по утру с новыми силами по чужим амбарам да сундукам шарить.
Отца тогда в кутузку на неделю посадили. Всё допытывались, куда золото спрятал. Стращали. Да и поколачивали. Виктор следы от побоев видел, сам ведь отцу еду и бельё в узелке носил. Только откуда у них золото?
Земли, той и правда много – целых шестнадцать десятин на пять душ. И лошадей четверо. Ещё корова, кабанчик, куры. А золото – разве что простенькие серёжки мамины. Каб это в Лукашево или Токмаковке – сразу б раскулачили да сослали. А в Хортице, среди богатых немцев, почитай и до середняков не дотягивали.
Выгребли коммунары всё зерно, и посевное, и фуражное, да и отпустили. Было и кроме них кого сажать. Только без беды всё равно не обошлось: брат меньший, Володька, скарлатиной заболел. Слабый стал от недоедания. И вроде уже на поправку шёл, да осложнение на почки дало… Остались они с Лидой без брата.
…А в школу так и не записали. И на следующий год тоже. Так что Виктор сперва у дочки соседа по фамилии Кац учился. Она грамотная была – семь классов окончила. В охотку учился. И буквы сразу выучил. И счёт.
А потом в хортицкой школе дополнительный класс открыли. В него взяли. Не могли не взять – ведь товарищ Сталин решительно осудил перегибы при коллективизации на местах.
И товарищ Калинин, которого Виктор с Лидой слушали на открытии днепровской электрической станции, говорил про свет знаний, который власть даёт советским детям.
К тридцать девятому году, когда десятый класс к концу подходил, Виктор твердо знал – дальше учиться будет. В военном училище. Красным командиром станет. Как Иван, сын соседа дядьки Иосифа Проскурова, что участок у погорельца немца Мартенса купил.
В тридцать седьмом Иван перед поездкой на правительственный сочинский курорт к отцу в Хортицу наведался. Сперва на самолёте круг над селом сделал, а затем на блестящем авто к самому дому подъехал. В синих петлицах пропеллеры, две шпалы, а на груди – ордена. Красного Знамени, Красной Звезды, и Ленина. Говорили – за бои в Испании.
А ведь начинал вагранщиком на «Ковком Чугуне», а до того чернорабочим. С самых низов, стало быть, вверх тянулся. И всего на четырнадцать годков старше Виктора. Простой, улыбчивый. Стоял рядом, руку жал. А вскоре генералом стал. Как на такого не ровняться?
Поступил Виктор в Севастопольское училище зенитной артиллерии. Не авиация, конечно, но тоже дело ответственное. Боги войны, одним словом. Зенитчики. Ведь не через ствол прямой наводкой на цель наводили, по приборам траекторию снаряда рассчитывали. Тут знания серьёзные нужны и командиры грамотные. Хотя и против танков воевать учили, и шрапнель для пехоты имелась. Очень потом это пригодилось.
А особенно пригодилась физическая подготовка.
Виктор слабоват был – какой спрос с крестьянского сына. Ни через козла перепрыгнуть, ни на турнике гимнастическую фигуру исполнить. Даже подтянуться толком не мог. Комвзвода презрительно "жабой" называл. Только упорством можно многого добиться. Каждую свободную минуту между занятиями либо на турнике, либо на брусьях висел. Так что вскоре в передовики вышел. А подтягиваться стал столько, сколько просили. Двадцать раз, тридцать, сколько надо. И бегать старался побольше. И со взводом, и индивидуально.
Начальство этому не препятствовало, наоборот поощряло. Особенно когда наркомом маршал Тимошенко стал. Тогда ежедневно полевые учения проводились, не взирая на погоду. Хоть в дождь, хоть в снег. На койках в казарме матрас сухой травой набит. Перед выходом в поле траву вытряхивали, а матрас в ранец. Как задание выполнили – отдых полагался, мороженый сухарь погрызешь, и спать можно. Снежок руками разгребёшь, травы жухлой,мха или хвои соберёшь маленько и в матрас – вот тебе и постель. А не соберешь – сам в матрас закутаешься и ложишься туда, где посуше. Хорошо ежели костёр разжигали – тогда к огню поближе.
А ещё марш-бросок с полной выкладкой. На контрольных этапах проверяющие с хронометрами – коли хоть один курсант не уложился в норматив, весь взвод возвращался на исходную. Ни поблажек, ни снисхождения. Войной ведь в воздухе пахнет.
До августа сорок первого обучение должно было продолжаться, только уже в апреле вызвали начальника училища полковника Морозова в Москву. Приказали немедленно экзамены провести. Тех, кто сдаст – в войска, ну, а остальным - доучиваться.
А среди сдавших тоже, в свою очередь, деление произвести. Лучших – в пограничные округа. А остальных – в тыловые районы, в подмосковное ПВО. Виктор по первому разряду сдал. После парада первого мая два кубаря получил, личное оружие – пистолет «ТТ» и литерную плацкарту на ближайший поезд.
На юго-западные рубежи направили, в Особый Киевский военный округ. В зенитный дивизион формирующейся из запасников 199 стрелковой дивизии.
Прибыл в Белую Церковь, где штаб дивизиона располагался и диву дался. Командир не майор даже – старший лейтенант. Личного состава ещё и в помине нет, а из материальной части – ни тракторов для тяги, ни орудий, только непристрелянные карабины.
Назначили его командиром огневого взвода. Вот он весь май в трушковских полевых лагерях эти карабины и пристреливал, да ещё по артиллерийским таблицам с поступающими запасниками занимался. А в середине июня, хоть и имелась приписка, где, на какой станции в эшелоны грузиться, пешим строем отправили на запад. Дожди тогда шли проливные, дороги раскисли… под Шепетовкой, двадцать второго на марше и узнали что война началась. Старички запасники плакали, а Виктор радовался. Пела душа – выпала ему, простому крестьянскому парню, честь высокая – освобождать от нечисти порабощённые народы Европы. Ещё один марш-бросок и…
...Долгим оказался путь. И совсем не таким как думалось. Плен был, концлагерь в Лубнах, Яма Хорольская, побег, подполье, проверки и допросы в СМЕРШЕ. Но дошёл Виктор Слинько, уже не лейтенант и не артиллерист, а гвардии старший сержант 11-й отдельной разведроты 10-й орденоносной Криворожской воздушно-десантной дивизии до самого вражеского логова, выполнил то, о чём думал тогда двадцать второго, нелепо улыбаясь под текущими по лицу, словно слёзы, крупными горячими каплями июньского дождя.