Голуби в сметане

Аркадий Константинович Мацанов
                ГОЛУБИ В СМЕТАНЕ

                Рассказ


        После летней жары первые дни сентября казались даже прохладными и, пообедав, Пётр Николаевич, седой пол-ный мужчина, решил посидеть в тенёчке, подумать о жизни, вспомнить прошлое. О будущем размышлять не любил, оно ему казалось тёмным и малоинтересным. Двор центральной городской больницы утопал в зелени. Огромные тенистые тополя и акации создавали иллюзию, что он находился в пре-красном парке с аллеями и укромными местами, где можно посидеть, не привлекая внимания любопытных. Большая клумба радовала яркими красками, а стая голубей смело тол-калась у ног в расчёте на угощение. Пётр Николаевич всегда приносил им хлебные крошки, и они, громко курлыча, жадно клевали угощение. Прилетевшие воробьи ловко хватали большие кусочки и тут же улетали на ближайшую ветку. Они были более ловкими, юркими, и их пернатым соседям мало что оставалось.
        – Любите голубей? – спросил Валентин Васильевич, за-ведующий хирургическим отделением, присев рядом на ска-мейку. Он относился к старику с большим уважением, считал его своим учителем, и старался чаще с ним общаться.
        – Я всякую живность люблю, Валя! – ответил старик, даже не взглянув на соседа. – Больше всего собак… Никогда не забуду своего эрделя по кличке Рокки! Умный был пёс… преданный. А с голубями у меня связана занятная история. Давно это было, и не здесь…
        – Расскажите…
        – Долго рассказывать… А коротко я не умею…
        – Я никуда не тороплюсь… Могу же немного рассла-биться? Пашу, как папа Карло… Да что я вам говорю, вы ли не знаете?!
        – Грамотный руководитель перекладывает дела на под-чинённых, а ты всё норовишь сделать сам. Боишься, что они сделают не так, хуже…
        Пётр Николаевич замолчал, с интересом наблюдая, как дерутся два голубя, демонстрируя свою удаль сизой голубке, которая на них даже не обращала внимания и искала какие-то крохи на аллее.
        Сегодня солнце, казалось, светило особенно ярко, будто смеялось, заглядывало сквозь плывущие лебедями белые ку-чевые облака, и было приятно ощущать его доброту. Вален-тин Васильевич откинулся на спинку скамейки и повторил:
         – Расскажите… Мне интересно, как вы начинали…
         – Как начинал – рассказывать долго, а история с голу-бями у меня случилась, когда я работал в Черновицкой облас-ти. Ты не был в Черновцах?
           – А где это?
           – Эх ты, чучундра! Западная Украина.
           – Черновцы или Черновицы?
           – Один чёрт. Но, правильнее, мне кажется, Черновцы.
           – Большой город?
           – Нет, небольшой… но областной центр! Есть города, чья провинциальная незаметность скрывает величие, перед которым меркнет блеск столиц. Своё детство я провёл в по-слевоенной Одессе. Голодуха и безбашенный энтузиазм… медицинский институт…  Когда мне так и не удалось найти работу в родном городе, я отправился в Черновцы, где жили родственники. Вот так, из черно-белого фильма я попал в цветное кино, в мир, где светит слепящее солнце, где ты поч-ти теряешь сознание от запаха белого налива, вишен, морелей – так называют на Буковине абрикосы. Молодой, с большими амбициями, я отважно глядел в будущее. Жил на улице Папа-нина, которая выходила на главную улицу города. Так вот, – продолжал Пётр Николаевич, – если  пойти вверх, пересечь бывшую улицу Ленина и трамвайные пути, пройти сквозь коммерческий центр, который назывался Пассажем, перейти две улочки, можно было подойти к Резиденции, в которой разместился университет. А если по Кобылянской выйти на Центральную площадь, потом повернуть налево, можно ока-заться возле остова синагоги, которую не уничтожили ру-мынские фашисты, но большевики взорвали... А театральная площадь! Она всегда утопала в цветах. Небольшой, но очень красивый драматический театр, музей, медицинский инсти-тут… Черновцы – это сложный конгломерат, перекресток культур. У Пастернака есть строчка: «...воздух криками из-рыт». Воздух Черновцов был изрыт криками, стонами, вздо-хами на немецком, идише, украинском, венгерском, румын-ском, польском, потом и на русском. Мне всё время казался изумительным этот языковой ландшафт. Многоголосье, мно-гоязычье... Он чем-то напоминал мне одесский говор, в кото-ром тоже перемешались русский, украинский и идиш… Но одесский язык вплёл в себя ещё и язык шпаны, Мишки-Япончика, Соньки-золотой ручки, торговок с Привоза и ру-гань моряков, приходящих в Одессу со всего мира… Здесь же всё было много спокойнее: «Ну, что ви мне говорыте? Это что-нибудь особенного!».
           – Ну да, – улыбнулся Валентин Васильевич. – В Одессе бы добавили: «Чтоб я таки так жил!».
         – Вот-вот. Я приехал в маленький город, и чтобы он не стал ещё меньше, как говорил, кажется, Плутарх, хотел ос-таться в нём…
           – И вы там работали?
           – Слушай, коль скоро так хочешь… Здравоохранение области возглавляла тогда некая Гусак Валентина Васильев-на, стройная женщина с пышными каштановыми волосами и серыми глазами. История её могла бы послужить сюжетом приключенческого фильма.
           Во время войны она служила в полевом подвижном госпитале медсестрой и жила в одной палатке с девушкой её возраста, но успевшей окончить медицинский институт и служившей хирургом.
         Однажды во время ночной бомбёжки подруга погибла, и Валентина Васильевна взяла её документы, чтобы передать, если останется жива, родным. Но так случилось, что переда-вать документы было некому, и тогда она переделала диплом об окончании института на своё имя, благо они были тёзками, и нужно было чуть исправить отчество и фамилию. И здесь карьера Валентины Васильевны резко пошла вверх. Будучи фронтовиком, членом партии, человеком активным и совсем не глупым, она быстро продвигалась по карьерной лестнице. Этому, вероятно, способствовало и то, что вышла замуж за капитана КГБ. Короче, став во главе областного здравоохра-нения, она добилась больших успехов по организации меди-цинской помощи населению. Сюда в школу передового опыта  приезжали врачи со всего Союза.
          Всего этого я, конечно, не знал, когда записался к ней на приём.
         В огромном кабинете с шикарной мебелью и большими напольными часами, Валентина Васильевна мне казалась не-большой женщиной с резкими движениями и рубленой ре-чью.
        – Хирург?
        – Да.
        – Объём операций?
        – Ургентная оперативная помощь.
        – Семья?
        – Жена и сын…
        – Есть место хирурга в районе… Совсем недалеко… А со временем пошлём на специализацию. Поедите?
        – Поеду.
        Валентина Васильевна что-то черкнула на моём заявле-нии, и, возвращая бумагу, сказала:
            – Пройдите в кадры.
            Так я оказался в Заставнянском районе.
            Значительно позже узнал, что Валентина Васильевна успешно защитила кандидатскую диссертацию и даже не могла предположить, что над её головой собираются тучи. Член Высшей Аттестационной комиссии (ВАК) на её беду оказался выпускником института, в котором училась погиб-шая её подруга.  Он и разоблачил подлог. Был большой шум, даже, кажется, об этом писала «Правда», но служба мужа, ви-димо, сыграла свою роль: Валентину Васильевну исключили из партии, лишили всех чинов и наград, и она последние годы работала старшей медицинской сестрой в областной больни-це. Но это было много позже, когда я уже уехал из области.
         Говорить о нашей больничке нечего: обыкновенная, с большим двором и одноэтажным помещением с жестяной крышей, которую каждое лето нужно было красить, чтобы защитить от коррозии. Но она всё равно текла, и наш завхоз лазил по крыше, закрывал дыры тряпками, смазанными мас-леной краской.
         Во дворе обитала огромная стая голубей. Их подкарм-ливали больные и кухонные сотрудники. Они то  и дело пере-летали с места на место, и было интересно за ними наблю-дать.
         Иногда наш завхоз ловил нескольких голубей, и на кух-не варили для послеоперационных больных бульон.
        Шло время. Валентина Васильевна выполнила своё обе-щание и направила меня на усовершенствование во Львов. Но, вернувшись, понял, что применить приобретенные знания не могу. Я поделился в телефонном разговоре со своим дя-дюшкой, работавшим врачом здесь, на Дону. Он и предложил мне переехать в Новочеркасск, где была острая нужда в хи-рургах.
         Долго не раздумывая,  подал заявление, но заведующий отделом кадров, прочитав его, отложил в сторону.
         – Ты хочешь вылететь из комсомола?      
         – Остап Карпович! Мне предложили работу в большой больнице… Помогите! Коньяк за мной!
          Знал, что он – большой любитель выпить.
         – Это меняет дело… На следующей неделе с инспекто-ром из области приедем к тебе… Только вот что:  как-то про-бовал у тебя голубей в сметане… Хорошо бы к коньячку их приготовить…
          И вот во второй половине дня в субботу они приехали в больницу. Остап Карпович вручил мне выписку из приказа, и мы расположились в небольшой комнатке, пристроенной к кухне в глубине двора. 
         – Кого ж на твоё место? – спросил Остап Карпович. – Самое главное, чтобы человек был нормальный.
        – Начмеда, – предложил я. – Местный, щирый украинец.
        – Богдан, что ли?
        – Он, а что?
        – Не-е-е, – протянул кадровик. Потом, повернувшись к приятелю из области, пояснил. – Не комсомолец… Из КГБ есть информация, что сочувствовал бендеровцам.  Нет, нам нужен управляемый главный врач…
         – Напрасно вы так… Нормальный парень… К тому же, местный.
         – Напрасно, не напрасно – не нашего ума дело. Ты луч-ше скажи, где твои голуби в сметане.
         В это время тётя Клава, наша повариха, выставила на стол большую миску с голубями. Я же поставил на стол бу-тылку коньяка.
         С удивлением глядя на армянский коньяк, Остап Карпо-вич спросил:
         – И это всё, что ли?
         – Обижаете!
           Я показал на ящик в углу комнаты. Удивительное было время: коньяк стоял в каждом магазине, но местные жители предпочитали самогонку.
           Остап Карпович повеселел.
           – Не выпьем – заберу!
           Я уж не помню, о чём мы тогда говорили, да и времени прошло много. Помню, что поздним вечером Степан, води-тель, погрузил высоких гостей в наш больничный трофейный «Вилюс», поставил туда недопитый коньяк, и развёз их по домам.
            С тех пор, как смотрю на голубей, вспоминаю тот ве-чер и их в сметане…   
           – Мастер вы сочинять, – сказал Валентин Васильевич, вставая. – Признайтесь, сейчас всё и сочинили?
           Пётр Николаевич улыбнулся, встал, говоря:
           – Ну, что ты, Валя! К чему мне сочинять?
           – Вам бы книги писать… Говорите гладко, словно чи-таете…
          – Поздно уже, дружок. Мне теперь разве что организо-вывать туристические маршруты по местам захоронений род-ных и близких… Я бы смог быть гидом такого маршрута…
           – Да бросьте вы, в самом деле!
           – Знаешь, как ушёл от дел, вся жизнь разделилась на «до и после». А во сне часто вижу покосившиеся ворота на-шей больницы из некрашеных досок, которые обрамлял ко-зырёк, похожий на гигантский дряхлый гриб. Мы уплетаем голубей в сметане, запивая армянским коньяком… Физионо-мии моих собутыльников, словно, материализовались из вос-поминаний, из облаков, из лучей солнца. На самом деле я давно забыл, как они выглядели. Но помню точно, что бы-ли… Потом в памяти вдруг возникает наш больничный «Ви-люс» и огромный Степан грузит этих любителей Бахуса в машину, как дрова…

        Они пошли в отделение. Пётр Николаевич направился в палату и прилёг, а Валентин Васильевич – в кабинет. Нужно было ещё составить план операционного дня на завтра.