Журналюга. Глава 2. Гамбит редактора

Александр Иванович Бондаренко
        Даже самое унылое рабочее утро в газете «Нива» начинается с бородатого прикола Сергея Алексеевича Музалевского, ответственного секретаря.
        –Ну что, ребятишки, по рублю – и в школу не пойдем? – в щель дверного проема втискивается лукавая физиономия. Редкие волосики на затылке вздыблены, шустрые глазки тонут  в складках  кожи, мясистый нос в постоянном движении – словно на шарнирах.
        Выпущенные в воздух буковки медленно плывут по кабинету и через ушные раковины просачиваются в мой аморфный от хронического недосыпания мозг, после чего медленно трансформируются в осязаемые ассоциации – и вот уже рука рефлекторно ныряет под клапан пиджачного кармана. Пальцы лихорадочно пересчитывают скользкие медяки, выделенные женой на расходы – кормежку в зачуханной столовке неподалеку от редакции. До вожделенного целкового недостает копеек тридцать.
        –Да не суетись ты! – приводит меня в чувство корреспондент Раиса Пантелеева – из-за стола напротив. – Это у нашего уважаемого Сергея Алексеевича фирменная хохмочка такая, словесная разминочка натощак. – И, тщательно прозондировав линзами очков прикрывшуюся за начальником дверь, по секрету шепчет: – До нас в областной газете околачивался – турнули! Доразминался, видать.
        Взгляд у Раисы репейно-игольчатый, язычок острый, словоохотливый. Неплохое  соседство для необстрелянного новичка: лишняя информация извилинам не повредит.
        Узнаю: дядя за стенкой – жлоб и бабник,  другой – тупица и завистник, третий – тихий ябеда. У женщин-сотрудниц воображение вообще дальше тряпок не простирается. Нет, она, Раиса Касеновна, не из их когорты: десять лет, как прокаженная, пашет в «районке» на рядовой должности и практически за спасибо.
        И еще редактор Сакен Шаймарданович Шаймарданов – человек с большой буквы. Фронтовик, участник парада Победы на Красной Площади. Добряк. Горяч, но отходчив. Справедлив. Всегда с народом на переднем крае: ноготок Раи выразительно щелкает по вертлявой шее с бусами. Но  свою меру знает!
        Об Альберте Павлове, завотделом сельской жизни, – молчок. Собственно, тут и без слов все ясно: вражина! Случая не упустит, чтобы не бросить тень на Раины творения. Поперек горла ему опусы с пространными описаниями желтого светила на синем небушке! «Раиса, оставь в покое ярко солнышко с легким ветерком, – гундосит на летучках противный голос. – Мы – деловая газета, и в репортажах про навоз не можем тратить площади на лирическую белиберду».
        Ох, недальновидный человек, этот говорливый толстячок, собственными руками под собой сук  рубит.
        «Сакен Шаймарданович! – содрогаются ветхие стены бывшего купеческого особняка от зычного голоса Пантелеевой. – Опять Павлов поволок свои информашки на радио! В рабочее время! Калымщик! Как председатель профкома, я этого  не потерплю!»
        В другой раз голосок Пантелеевой тих и по-лисьи вкрадчив: «Не кажется ли вам, разлюбезный шеф, что Павлов потихоньку к вашему креслу подбирается, а? По каждому поводу в бутылку лезет. Непочтителен. За глаза совсем нелестно о вас отзывается. Интриган лысый!»
        Старый редактор озабоченно чешет репу. Раискиным словам хоть и грош цена в базарный день, но что-то эдакое в них есть… Семечко падает на взрыхленную почву и пускает первый корешок.

        Сегодня Музалевскому явно не до скоморошьих выкрутасов. В глазах облачно, растительные остатки липнут к взмокшей макушке.
        –Иваныч! – потухшая папироса потерянно мечется по периметру его высохших губ. – Дуй  к Сакену.  Срочно.
        Путь лежит мимо павловского кабинета: двери распахнуты настежь. Хозяин нервно пританцовывает у стола, нагруженного кипами папок. Голова вжата в плечи по самые лопухи, рубаха в мокрых разводах. На приветствие не отвечает – весь в процессе: в объемный портфель с остервенением летят скрепки, ручки, исписанные вороха бумаги…
Пожимая плечами, иду дальше. В редакторских «хоромах» дым коромыслом, пепельница на подоконнике перегружена скрюченными окурками. Шеф, похоже, не в добром духе: узловатые руки суетливо терзают спичечный коробок в безуспешной попытке высечь огонь. Щелкаю зажигалкой. Резвый язычок пламени лижет кончик редакторской сигареты с фильтром. Сам прикуриваю «памирину». Мои легкие признают только термоядерную  крепость.
        –Не догадываешься, зачем  пригласил? – вместе с клубами дыма выдыхает свой вопрос аксакал. Моя выразительная пантомима изображает искреннее и, возможно, немного бестолковое недоумение. Связь с закулисьем сегодня временно не доступна – Раиса Касеновна в командировке.
        –Я Павлову пенделя под зад дал – нет его у нас больше, – на удивление буднично произносит Сакен Шаймарданович. Улавливая флюиды, витающие в комнате, все же понимаю, что это спокойствие очень шаткое. Шеф не заставляет себя долго ждать:
        –Совсем оборзел, засранец! На работу приходит, когда вздумается. Неуправляем. Ты ему слово, он тебе – десять. Наверняка, с его подачи и сплетни до райкома партии докатились – будто мы тут каждый день пьяные посиделки устраиваем! Короче, принимай отдел, Александр.
        «Вот тебе, бабушка, и Райкин день!» – мысленно перефразирую известную поговорку.
        Решение вспылившего босса для нашего творческого коллектива, конечно же, – праздник и веский повод «не пойти в школу». Ведь не только у одной Пантелеевой топчет любимые мозоли неуживчивый товарищ. Умеет он мастерски людей лбами сталкивать. Где ловкое словечко ввернет ненароком, а где и двусмысленной ухмылочкой одарит – и уже порхает по кабинетам прохладный сквознячок. По пустякам бодаются простодушные коллеги, а «режиссер»  не при делах – издалека посмеивается.
        С другой стороны, перо у Павлова прыткое, слог бойкий, выпуклый, горячие темы выуживает из воздуха с легкостью фокусника. Профессионал. Если бы не дружба с зеленым змием, так бы и харчевался в областной партийной печати, – а быть может, и повыше вскарабкался. Такому трудно найти замену, особенно сейчас: Павлов уже давно в  глубокой завязке, и на трезвую голову любому борзописцу даст двойную фору, а неоперившемуся писаке с полугодовалым стажем – тем более.
        Видимо, схожие мысли и у Сакена Шаймардановича. Переживает.
        А вот и Музалевский. Бочком внедряется в кабинет. «Не помешаю, мужики?» – Плюхается на диван, и за его авантажными движениями угадывается плохо скрываемое волнение. Его можно понять: с Павловым они давние знакомые, почти одногодки. Вместе начинали карьеру, и насиженных мест в областной газете лишились также одновременно – за одни и те же прегрешения. Теперь – не дай бог! – скажет что не то или посмотрит криво – не устоять ему без поддержки испытанного единомышленника. Заклюет Касеновна. По стенке как повидло размажет. Хорошо понимает Сергей  Алексеевич свои перспективы, жизнь впереди – как у Штирлица.
        –Павлова ты правильно приземлил, Саке. Поделом ему, – голос у ответственного секретаря проникновенный, как у философа после долгих раздумий. – А уж свято место пустовать не будет. Подыщем замену.
        –Уже подыскал, – кивает Шаймарданов в мою сторону.
        –Лучшей кандидатуры и не найти! – восхищается дальновидностью редактора хитрый лис. – Может, тогда – по рублику и в школу…
        –Тоже мне школьник – через три года на пенсию, – с кривой усмешкой перебивает подчиненного руководитель и с деланной обреченностью вздыхает. – Ладно, рисуй  челобитную на оказание материальной помощи! – деловито придвигает к краю стола чистый лист бумаги.
        Водрузив очки на переносицу, Музалевский с усердием выводит: «…в связи с тяжелым  семейным положением … прошу… в размере…». Редактор размашисто визирует документ, и через минуту бухгалтер отсчитывает двадцать «целкачей» синенькими ассигнациями.
        –О моих предпочтениях, надеюсь, помнишь? – на всякий случай проверяет  «массовика-затейника» осмотрительный  аксакал.
        –Саке, не в первой же! – с наигранным возмущением отзывается Музалевский и, весело подмигнув генеральному секретарю ЦК КПСС Юрию Владимировичу Андропову в портретной рамке на серой стене, растворяется в табачной дымке, словно джинн.
        В узких коридорах редакции ощущается атмосфера скорого праздника. Кулуары оживают, наполняясь до отказа искренней суетой его обитателей.  Мы спешим. До перерыва в вино-водочном остается всего полчаса.


Продолжение следует...