Мир Ефремович Ли в составе группы каких – то людей, бродил по улицам Рима. А везде памятники, памятники и вдруг у древней полуразрушенной стены какой – то старик подает ему сработанную из голубовато – серого агата шкатулку и золотой ключ. Мир Ефремович робко берет ключ , открывает шкатулку. И видит два отделения, выложенных плитками зеленого, как бы замшелого, камня. Из одного отделения под мелодичную музыку поднимается золотой бюст императора, в сияющем шлеме на голове. В другом отделении лежит , свернувшись в клубок, каменный змей кроваво – красного цвета. Как только бюст императора окончательно поднялся, музыка замолкла, а змей начал судорожно поднимать голову и распрямляться, как сжатая пружина. Поднявшись, змей повернул голову к императору и попытался достать его лицо раздвоенным языком. Вдруг толпа закричала: «Спасите и императора! Спасите императора»! - Мир Ефремович быстро захлопнул шкатулку. Когда же он открыл ее вновь, то император уже не поднимался, а у змея, вместо змеиной головы, была бородатая голова русского богатыря Добрыни Никитича. Сделав резкий змеиный выпад к лицу Мира Ефремовича, голова изрекла: «Не плешь страшна, страшна любовь и страсть».
Мир Ефремович длинно замычал и проснулся. Сорвал с головы футбольную камеру – стало легче.
- Ну, как Мир? – спросила проснувшаяся жена.
- Сон ужасный снился, - ответил Мир, растирая лысину.
Странные сны стали снится Миру Ефремовичу после того, как он начал спать, натянув на лысую, предварительно натертую вазелином голову, разрезанную пополам, футбольную камеру. Жена Мира Ефремовича, Евдокия, роста была двухметрового, да еще мастер спорта по баскетболу. С длиной в стопятьдесятдевять сантиметров Миром, она справлялась, не напрягаясь. И в одной из ссор, своей ладонью, размером со сковородку, вырвала у супруга часть волос с темени. Темя полысело вместе с хозяином. А потом супруги помирились, А тут кудрявый брат Евдокии приехал и в застолье , когда Мир Ефремович, выпив третью рюмку, заявил, что хочет быть кудрявым, как Вася, Вася ему и посоветовал натирать на ночь лысину вазелином, натягивать на нее футбольную камеру . Волосам, - объяснил брат, - расти будет некуда, они и будут завиваться.
- На себе испытал, - бил себя в грудь сильно выпивший Вася.
Под контроль это дело взяла Евдокия и вот уже две недели, Мир спал с камерой на голове. Днем человек, как человек, генеральный директор, а ночью с камерой.
- Потерпи, немножко осталось, - успокаивала его жена.
* * *
В министерстве, куда Мир Ефремович был вызван по вопросу развития технического прогресса на предприятии, вся коллегия чуть ли не хором вопрошала: «Почему лысый, почему лысый»?
- Тяжела шапка Мономаха, - отвечал Мир Ефремович – голове легко, а мыслям просторно.
А секретарша министра, приняв коробку дорогих конфет, заметила: « Лысый, лысый, а кудряшки намечаются».
Ободренный тем, что «кудряшки намечаются» и их с женой усилия по кучерявости начинают давать плоды, Мир Ефремович вошел в купе СВ. Попутчицей его оказалась высокая, дородная женщина лет сорока. Слегка выпяченная вперед нижняя губа и вытянутая в ниточку верхняя, выдавали вздорный, но твердый характер. Это Мир рассмотрел потом, а пока он поздоровался и занял свое место.
– Лиза, - представилась попутчица.
Попутчик назвал себя.
Поезд тронулся. Мир Ефремович достал коньяк, закуску, разложил все на столике. Попутчица оказалась настолько милой и любезной, что Мир и не заметил, как оказался без штанов на одной полке ней.
- Ны надо, ны надо, - гундосила попутчица, а Мир Ефремович вспоминал «Надо, Федя, надо» - из знаменитого фильма.
Он затрепетал, его от макушки до пят прошибло, как будто электрическим током, он в истоме застонал и крепче прижал к себе, галдящую «ны надо», женщину. Она на мгновение замерла и потом пронзительно чихнула. После этого, она схватила Мира за уши и притянув его голову к себе, покрыла его лицо страстными поцелуями, беспрерывно при этом чихая. Мир Ефремович начал вырываться, но не тут – то было – Лиза держала его за уши железной хваткой. Наконец, жалобно чихнув последний раз, она отвернулась лицом к стене и затихла.
Начало светать. Лиза, уже одетая, сидела, глядя в окно, мимо которого мелькали пригородные дома. Поезд замедлил ход и как бы подбираясь, приближался к станции. Мир Ефремович спрыгнул с верхней полки и бодрым, радостным голосом обратился к попутчице:
- С добрым утром!
- С добрым, - ответила Лиза и повернула голову.
Вдруг лицо ее исказилось и она истошным голосом, во все горло закричала: - «а – а – а…».
- Что с вами? – участливо наклонился к ней Мир Ефремович.
- Изыди! Изыди! - женщина махала руками, отбиваясь от своего спутника.
И тут Мир Ефремович понял, он схватился за голову – на ней была футбольная камера с торчащим вбок соском для накачивания воздуха. После того, как Лиза отчихалась, Мир Ефремович, водрузившись на верхнюю полку, надраил лысину вазелином и напялил на нее футбольную камеру. Утром забыл снять – сжился.
Он сорвал с головы камеру и попытался что – то объяснит попутчице, но та рыдала, с ужасом глядя на Мира.