Был у нас в институте аспирант. Он занимался вопросами молодёжи и называл себя «ювентологом», специалистом по «ювентизации». Никита (его имя) любил иностранные словечки и постоянно сыпал ими. Завотделом как-то вспомнил «стиляг», первых жертв западного образа жизни. С его подачи Никиту стали называть «научным стилягой». В ответ, в курилке аспирант неуважительно говорил о начальнике, как об «отпетом геронтократе», «сенильном субъекте» и др.
Однажды я попытался помочь аспиранту в его изысканиях. Но обещание не выполнил. Под разными предлогами затягивал время. Речь шла о приглашении на интервью моего соседа по общежитию Киена из Камбоджи, или Кампучии, как тогда называли эту многострадальную страну. «Какой материал!!» - горячился Никита.
Признаться, первое появление Киена не вызвало у меня энтузиазма. Я жил в общежитии Академии наук. Делил блок с вьетнамцем Тоном. У каждого из нас было по комнате. Сосед был тихим и почти не выдавал своего присутствия. Однажды меня привлёк внимание шум в блоке. Вышел из комнаты. Вижу русский парень разговаривает с вьетнамцем. Очевидно, его подселили к нему.
- Вы не беспокойтесь, я здесь буду прописан формально, - говорил молодой человек, - живу в Подмосковье, появляться здесь не буду.
Он был высок ростом, румяным от здоровья, говорил громко. Мой малого роста сосед с некоторой тревогой смотрел на него, даже побледнел больше обычного.
- Надо же! Как повезло вьетнамцу. «Мёртвая душа» сама заявилась! - подумал я.
Подобного рода жильцы, «мертвяки», как их ещё называли, были в цене. Один грузин-аспирант даже создал своего рода биржу «мёртвых душ». По договоренности с директором общежития, что стоило ему одной бутылки коньяка в месяц, он перехватывал их и распределял среди друзей, знакомых. Мне он тоже оказал услугу. В моей комнате был прописан аспирант из Белоруссии, которого я в глаза не видел.
Но не успел Тон осознать, какая удача ему привалила, ситуация резко изменилась. В блок заглянул комендант, спросил не здесь ли живёт аспирант из Вьетнама. Потом появился маленький, очень худой сухонький человечек. Мне он сначала показался земляком Тона. Комендант продолжал:
- Это - наш новый жилец. Он из Камбоджи, хочет жить именно с вьетнамцем, просто настаивает.
Я сразу смекнул, что камбоджиец поступал так из идеологических соображений. Годом раньше армия Вьетнама освободила Камбоджу от кровавого режима Пол Пота. Как я понял, камбоджийцы ходили в младших братьях у вьетнамцев. Некоторое время Тон пребывал в нерешительности – взять на себя роль «старшего брата» или отдать предпочтение «мертвяку». Идеологические соображения взяли верх.
- А ты пойди со мной, - обратился комендант к русскому парню, который продолжал что-то бубнить. Не вник в деликатность ситуации.
- Спустишься на второй этаж, - продолжал комендант, - и спросишь...
Было названо имя моего земляка.
Камбоджиец представился. Я не уверен, что точно расслышал его имя. Новый сосед говорил что-то непонятное, явно только-только приобщался к русскому языку. Единственное, что я расслышал: «Киен».
С появлением Киена в блоке не стало шумно. Иногда только слышались лёгкие шаги соседей, некоторые признаки жизни в ванной и туалете. С камбоджийцем мне чаще приходилось встречаться на кухне, которая располагалась в конце коридора этажа. Я, как обычно, жарил себе глазунью с ломтиками докторской колбасы. Киен варил рис, который посыпал зеленью и чесноком.
Его физиономия лоснилась от улыбки. Возникло ощущение, что она не сходила с лица моего соседа. Казалось, что мина подобострастия у Киена - это навсегда. Или, его характерная для людей тех краёв манера угодливо-услужливо сутулиться, складывать руки на груди. Меня он раздражал.
- Они - пуганные робкие ребята, - рассказывал я о своих соседях в институте, - даром что ли братья, старший и младший. Их сроднила тоталитарная идеология.
Как я заметил, Тон не особенно жаловал своего соседа. Однажды к нему пришли гости. Стоял пир горой. Проходя мимо открытой двери комнаты, я увидел Киена, сиротливо забившегося в угол. Его не пригласили к застолью.
Прошло полгода, и я по-прежнему не замечал его.
Однажды я прихворнул, простудился. Лежал в комнате. Земляки присматривали за мной. Девицы готовили для меня куриный бульон. Дверь комнаты не закрывалась. Как-то вечером кто-то негромко постучал. Это был Киен. Он осведомился о моём здоровье. Спросил, чем бы помочь. Я поблагодарил его за внимание и ответил, что у меня всё есть. Про себя ещё заметил, что у него намного лучше стало с русским. Предложил ему сесть. Сосед скромно сел на край стула. Тут я впервые рассмотрел его получше. Киен не был сухоньким старичком. На лице сохранялась свежесть, а оскал улыбки был здоровым, излучал блеск.
- Сколько тебе лет, Киен, - спросил я.
- Сорок девять, - был ответ.
- Кем ты был до приезда в Москву?
- Работал в гимназии.
- Скучаешь по дому? Там ждут тебя, наверное?
Было заметно, как вздрогнул взор Киена, хотя он продолжал улыбаться.
- Никто не ждёт, все погибли. Жена и четверо детей.
Я, конечно, знал о чудовищных экспериментах Пол Пота, но тут впервые воочию столкнулся с их жертвой. Киен заметил моё волнение. Видно, решил, что не надо больного человека тревожить. Спросил меня о Грузии, а потом удалился. Тут у меня промелькнула мысль, что заболей Киен, я, наверное, даже не обратил бы внимание на это обстоятельство. Мне стало неудобно за себя.
С некоторых пор я завёл обычай гулять перед сном в парке, недалеко от общежития. Компанию не всегда удавалось собрать. Земляки в это время или резались в карты, или пировали. Были ребята, которые бегали в парке по вечерам, следовательно разделить моё общество не могли. В конце концов я обратился к Киену. Он сразу же, без раздумий согласился. Я даже не успел понять, был ли он рад моему предложению.
Мы разговорились. Я начал расспрашивать его о событиях в Кампучии. Мне было трудно судить, травмировали ли собеседника воспоминания. Верный себе, он продолжал мягко улыбаться.
Киен рассказывал, как войска Пол Пота вошли в столицу. Это был американизированный город. Истощенные от пребывания в джунглях красные кхмеры то ли мстили, то ли спешили, чтоб не попасть под очарование сладкой жизни. Стрельба, взрывы в городе... Они громили бары и другие злачные места. Потом взялись за банки. Сожгли все наличные деньги в центре столицы.
- Основу армии Пол Пота составляла молодёжь. Я видел полковников о 18 лет, генералов чуть старше. Новая власть вознамерилась вывести новую нацию. Всех горожан отправляли на рисовые плантации. Так мы и разделились. Младших детей с женой погнали на север к границе с Вьетнамом, старшего сына куда-то ещё, меня – на юг. Разделение семей происходило намеренно. Никакой привязанности, кроме любви к руководителю Пол Поту! По дороге, по которой нас гнали пешком, я видел, как одна девчушка с противным писклявым голосом, в форме лейтенанта выудила из колонны благообразного старичка. Она злобно кричала на него, обвиняла его том, что он - враг народа, и что не пожалеет его, пусть он ей приходится ... дедушкой. Старика отвели в сторону, поставили на колени. Юнцы накинули ему на голову целлофан, а потом убили одним ударом мотыги по затылку.
Не повезло директору гимназии, в которой я работал. Его вычислил наш бывший ученик, который был важной персоной у коммунистов. Директора расстреляли ещё по выходу из города, - продолжал Киен.
- Вот тебе и «камбоджийская ювентизация»! – промелькнуло у меня в голове.
Мой собеседник говорил мерно, не спеша. Подбирал слова.
Он вспомнил, как юные вояки сторожили согнанных на рисовые поля людей. У полпотовцев не было боеприпасов, даже сил таскать автоматы. Они волочили их. Все знали, что пули у них на исходе, но по уставу охрану обязывали не расставаться с оружием. Умирали от голода и те, кто работал, и те, кто сторожил. Один из узников убежал в джунгли. Там можно было продержаться, много разных диких фруктов. Но беглец вернулся, не выдержал одиночества. Сколько шума было среди юнцов-солдатов. Надо было наказать провинившегося. Один из них придумал. Не стали прибегать к мотыге, с крыши одной из лачуг стащили лист пальмы. Он грубым бывает с зазубринами. Вот этими зазубринами отпилили голову нарушителю порядка.
Четыре года Киен жил в полной изоляции, как интеллигент - наиболее вредный социальный элемент. У него был свой участок. Четыре года он ходил на работу по одной и той же тропинке, туда и обратно. Питался водяной похлёбкой, которую приносили ему в поле.
Но вот однажды послышался звук приближающегося авто. Два года туда не наведывалось начальство. Из-за отсутствия горючего. Но приехали какие-то военные. Оказалось, вьетнамцы. С ним был переводчик. Его намётанный глаз определил, кто есть кто. Тех вояк сразу к стенке поставили. У мальчишек сил не было стоять, чтоб не качаться. Потом освободители стали раздавать пищу. Понемногу, как объяснил переводчик, сразу много нельзя... По возвращению в Пномпень Киен узнал о гибели семьи. Все умерли от голода...
Мой собеседник по-прежнему улыбался. Мне потом объяснили в институте, эта манера вырабатывается с воспитанием. Типа американского: «Keep smiling!»
- Если азиат держит улыбку, то из скромности, янки же для того, чтоб завидовали ему, делает это нагло, - подпустил фразу один из сотрудников. Он специализировался на критике буржуазных теорий в социологии.
Все подивились стойкости Киена.
- Я давно бы с ума сошла от такого, - прокомментировала услышанное машинистка отдела Людмила Михайловна.
С того момента меня стал нудить Никита, «приведи, приведи улыбчивого!» Но я так и не привёл Киена. Нахрап Никиты меня сдерживал...