24.
- Выпей, выпей, Граня, с клюковкой я навела. Слышишь меня, Гранюшка?
Прасковья Митрофановна хлопотала у постели, пытаясь попоить мужа из чашки. Губы его пересохли, рот приоткрыт, и из грудной глубины, пугая старушку, слышались хрипы.
Третий день лежал Евграф Владимирович с двухсторонним воспалением лёгких, температура поднималась, - и нынче уж был он без сознания. Так, по крайней мере, казалось окружающим.
Он видел себя опять на Красной площади в Москве. Он командовал Парадом. В генеральской форме, на белом коне объезжал замершие войска и чувствовал, как вздрагивает и прядёт ушами конь, когда гремит победное «урррааа!», от которого будто ветер поднимается, и полощутся знамена, трепещут кумачовые полотнища. И вот – вся армада и мощь армии, повинуясь его команде, приходит в движение: летят самолеты, четко печатают шаг полки и дивизии, цокает копытами конь генеральский впереди.
- Иии-ррас! – командует Мартыщенко, вскидывая руку под козырек, дергает головой вправо и широко раскрывает глаза, чтобы лучше видеть Его, Хозяина. Но…
На Мавзолее стоят чужие странные люди. Они переговариваются между собой, к ужасу Мартыщенки тычут пальцами, показывая на него, смеются. И вдруг он узнаёт их. Там стоят ТЕ лейтенанты. А сам Евграф Владимирович Мартыщенко скачет не на белом коне, а на старой козе Машке, которую держали они с Прошей в Уфе, и за ним не полки печатают шаг, а кондыбают со швабрами, лопатами, скребками и ведрами краснорожие работники коммунального хозяйства. Впереди – Пустологова, как знамя, держа на палке свиной окорок…
- Попей же, Гранюшка, - Прасковья Митрофановна наклонила чашку и полила воду в открытый рот больному. Он захрипел, закашлял, потом чуть повернул голову набок – вода стекла на подушку.
- Он так захлебнется, мама. Губы просто смочи,- дрожащим голоском, сквозь слезы, пролепетала Аллочка
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/10/26/2001