Елизавета Петровна

                1. Детство Елизаветы

Елизавета родилась в селе Коломенском 18 декабря 1709 г. День этот был торжественным: Петр I въезжал в Москву, желая отметить в старой столице свою победу над Карлом XII; за ним  везли шведских  пленных. Государь   намеревался    тотчас    праздновать полтавскую победу, но при  вступлении  в  столицу, его  известили  о рождении  дочери. «Отложим  празднество  о  победе   и    поспешим поздравить с восшествием в мир мою дочь»,- сказал  он. Петр  нашел Екатерину  и  новорожденного  младенца  здоровыми, и  на  радостях устроил пир.

Будучи только  восьми  лет  от  роду, принцесса  Елизавета  уже обращала на себя внимание своею красотой. В  1717  г.  обе  дочери - Анна и Елизавета - встречали Петра, возвращавшегося из-за границы, одетыми в испанские наряды. Тогда французский посол заметил, что младшая дочь  государя казалась в этом наряде необыкновенно прекрасной.  В следующем 1718 году введены  были  ассамблеи, и  обе  царевны явились  туда  в  платьях  разных  цветов, вышитых   золотом    и серебром, в  головных  уборах, блиставших  бриллиантами. Все восхищались искусством Елизаветы в танцах. Кроме легкости   в    движениях, она отличалась  на­ходчивостью    и изобретательностью, беспрестанно выдумывая новые фигуры. Французский посланник Леви замечал тогда же, что  Елизавета могла бы назваться совершенной красавицей, если бы у нее волосы не были рыжеваты.

Воспитание царевны не могло быть особенно удачным, тем более, что  мать  ее  была  совершенно  безграмотная. Но  ее  учили по-французски, и Екатерина постоянно  твердила, что  есть  важные  причины  на то, чтоб она лучше других  предметов  обучения  знала  французский язык. Причина эта, как известно, заключалась в сильном  желании  ее родителей выдать Елизавету за какую-нибудь  из  особ  французской королев­ской  крови. Однако  на   все    настойчивые    предложения породниться  с  французскими  Бурбонами, те  отвечали  вежливым, но решительным отказом.

  Обучение все же не прошло даром  -  Елизавета  познакомилась  с французскими романами, и это чтение несколько смягчило и возвысило ее душу. Возможно, именно поэтому к ней  не  привились  те  грубые нра­вы, которые царили в то  время  при  петербургском  дворе, и  ее собственное  царствование  имело  в  себе   гораздо    больше европейской галантности и утонченности, чем все предыдущие.

 Во    всем    остальном    обучение       Елизаветы        было мало обременительным, приличного систематического  образования  она так никогда и  не  получила. Время  ее  было  заполнено  верховой ездой, охо­той, греблей и уходом за своей красотой.

 

                2. Планы замужества

Едва ли не с рождения Елизаветы начали строиться планы  о  ее будущем замужестве. После того, как  весной  1725  года  пришлось отказаться от мечты породниться с Бурбонами, Екатерина I  задумала устроить брак дочери с побочным сыном Августа II  -  Морицем Саксонским. Он  тоже  не  удался. Вскоре  после  этого    Елизавете пришлось, за неимением лучшего, согласиться на  брак  с  епископом Любской  епархии, Кар­лом-Августом    Голштинским, младшим    братом правящего  герцога. Партия  эта  была    более, чем    скромная, но обстоятельства не допустили и этого брака. В июне 1727 года жених умер в Петербурге так и не дой­дя  до  алтаря. Не  предвидя  лучшей партии в будущем, Елизавета глубоко опечалилась его смертью.

В  утешение  ей  великий  государственный  деятель  следующего царствования, Остерман, облюбовал  другой  план  -    выдать Елизавету за вошедшего на престол  Петра  II. Не  смотря  на то, что  противниками  это­го  брака  были  Меншиков  и    сама церковь,  он вполне мог бы осуществиться. Под  влиянием  Остермана Петр влюбился в  свою  прекрасную  тетку, и  лишь от  нее  зависело направить  это  весьма  горячее  чувство  к   цели, указанной честолюбию будущей императрицы тонким немецким  политиком. Но  в 17 лет это честолюбие еще  недостаточно  окрепло  и  не  приняло определенной формы. Елизавета в жизни Петра II имела гораздо большее значение, чем он в ее. Петр был  еще  ребенком  -  ему  шел тринадцатый  год, и  в  глазах  гораздо   более    зрелой    душой Елизаветы, он  едва  ли  мог  казаться   привлекательным. Тем    не менее, в 1727 году дружба их была очень тесной. Не  обольщая  своего племянника, Елизавета  оторвала  его  от  серьезных   занятий    и учебников. Будучи  бесстрашной    наездницей    и    неутомимой охотницей, она увлека­ла его с собой на далекие прогулки  верхом  и на охоту. Но первую любовь она познала не с ним. В том же 1727 году она  серьезно  увлеклась  Александром   Бутурлиным. Свидания    с императором стали после этого  нерегулярными  и  вскоре  их  пути разошлись.

 

                3.Ревнивый племянник

После того, как двор переехал в Москву на  коронацию, Елизавета поселилась в Покровском. Любимым ее занятием здесь было  собирать сельских девушек, слушать их песни и водить  с  ними  хороводы. Она сама принимала вместе со своими фрейлинами участие в  их  простых забавах. Зимой она каталась по пруду на коньках и  ездила  в  поле охотиться за зайцами. Она ездила также в Александровскую слободу и полюбила  это  место. Елизавета  приказала  построить  здесь   два деревянных  дворца  на  каменном  фундаменте, один  зимний, другой летний. Проживая  в   Александровской    слободе, она    занималась соколиной охотой и ездила в  село  Курганиха  травить  волков. На масленицу собирались  к  ней  слободские  девушки  кататься  на салазках. Другим  ее  занятием   было    разведение    фруктового сада. Бутурлин был здесь частым гос­тем. Узнав об этом, Петр  II в 1729 году отослал его на  Украину.

Преемником  первому  фавориту явился обер-гофмейстер двора Семен Нарышкин. Отношения между  ним и царевной были столь задушевными, что в Москве заговорили даже о возможном браке Нарышкина с  Елизаветой. Но  вмешался  опять  Петр II и отослал гофмейстера путешествовать за границу. До самой смерти император ревниво не подпускал к тетке других мужчин. Когда прусский  посол   предложил    устроить    брак    Елизаветы    с брандербургским курфюрстом Карлом, Петр отказал, не сносясь  даже с  царевной. Но  и  Елизавета  не  сильно    тяготилась    этой опекой. Третьим ее любовником стал красавец гренадер Шу­бин.

 

                4. Елизавета при дворе Анны Иоанновны

После воцарения Анны Иоанновны Елизавета продолжала  проживать в  своей  подмосковной,  и  была  очень  далека  от    тогдашней политической  жизни. Только  по  приказанию    императрицы    она пересели­лась в Петербург, где у нее было два дворца - один летний близ Смольного, другой зимний на окраине города. Она  жила  здесь очень скромно, испытывая  постоянные  денежные  затруднения, носила простенькие  платья  из  белой  тафты  и  на  свои    средства воспитывала  двух   двоюродных    сестер    -    дочерей    Карла Скавронского, старшего брата Екатерины I. Знать  пренебрегала царевной, поскольку известно было, что Анна не любила ее. Зато  двери елизаветинского  дома  были  всегда  открыты   для    гвардейских солдат. Она раздавала им маленькие  подарки, крестила  их  детей  и очаровывала их улыбками и взглядами.

  В обществе Елизавета показывалась достаточно редко, но  все  же являлась на балы и куртаги, и там  по  по-прежнему  блистала  как необыкновенная  красавица. Когда  китайскому   послу, первый    раз приехав­шему  в  Петербург  в  1734  году, сделали  вопрос, кого  он находит прелестнее всех женщин, он прямо  указал  на  Елизавету. По описанию  видевшей  ее  часто  жены  английского  посланника, леди Рондо, у Елизаветы  были  превосходные  каштановые  волосы, выразительные голубые глаза, здоровые зубы, очаровательные уста. Говорили  правда, что ее  воспитание  отзывалось  небрежением, но, тем  не  менее, она об­ладала  наружными  признаками  хорошего  воспитания: превосходно говорила    по-французски, знала    по-итальянски, и  немного по-немецки, изящно    танцевала, всегда    была    весела, жива    и занимательна в разговорах. Решительно  неподражаема  была  цесаревна   в    русской пляске, которой в веселые часы со  своими шутами и шутихами часто забавлялась императрица.

 

                5. Алексей Разумовский

В первый год правления Анны Шубин оказался втянутым  в более  или  менее  серьезный  заговор  в  пользу    Елизаветы. Его заключили  в  крепость, а  потом  на  многие  годы    сослали    в Сибирь. Елизавета и на этот раз быстро утешилась и вскоре пережила самое  сильное  любовное  увлечение, сделавшееся  также  и    самым длительным. С  1731  года  в  императорскую  капеллу  был  принят Алексей  Григорьевич  Разумов­ский, по  происхождению   украинский казак. По  свидетельству  современников, он  обладал    удивительно мощным басом и прекрасной внешностью. Он  был  брюнет  с  черной очень густой бородой, высокий и  широ­коплечий.  На  следующий  год Елизавета  заметила  его  и   выпросила    у    императрицы. Когда Разумовский потерял свой голос, она сделала его бандуристом, позже поручила ему управлять одним из своих имений, а затем и всем своим двором. Разумовский  приохотил  Елизавету  к  жирной  украинской кухне - щам, буженине, кулебяке и гречневой каше. Этим  он  нанес ущерб  красоте  своей  подруги.  Елизавета быстро расплы­лась.  Впрочем, дородность в то время не считалась в России недостатком. Гораздо более,  чем  тонкостью  талии,  дорожили  цветом  лица. 

 

                6. Иван Антонович и борьба за регентство

  Еще в 1731 году императрица Анна  Иоанновна  издала  манифест  о престолонаследии. Она назначила своим приемником будущего сына своей племянницы - дочери Екатерины Ивановны, старшей сестры Анны, выданной замуж за герцога Мекленбургского. В это время племяннице было всего 13 лет отроду, и она еще не выходила  замуж. Все  подданные  империи  должны  были  присягать  этому  еще   не существовавшему на­следнику. Его потенциальная мать, Элизабета Катерина Кристина Мекленбург-Шверинская, перешла в православие лишь двумя годами позже,  переменив  при этом свое  немецкое  имя  на русское. С этого времени она стала зваться  Анной  Леопольдовной. Шталмейстеру Карлу Левенвольде поручено было искать  за  границей жениха. Рассмотрев несколько партий, он  предложил принца  Антона Ульриха Брауншвейг-Вольфенбюттельского. 

В  этом  молодом  человеке  не   было ровно   ничего соблазнительного - ни ума,  ни  внешности.  Анне  Иоанновне  он  не понравился, Анне Леопольдовне - еще меньше.  Герцога  пригласили  в Россию, и здесь он прожил  несколько  лет  в  очень  двусмысленном положении. Едва ли Антон Ульрих был влюблен в  свою  невесту.  Это была  толстая  немка,  довольно  ограниченная,   чувственная    и апатичная. Но политические об­стоятельства заставляли герцога быть очень терпеливым и невзыскательным. Только в 1739 году при первых признаках мочекаменной болезни, Анна Иоанновна всерьез задумалась  о приемнике, и долго отклады­ваемый вопрос о браке был решен  в  один момент.

  Свадьбу сыграли в июле 1739 г., а в августе следующего 1740 г. долгожданный наследник, наконец, появился на свет и был окрещен Иваном  Антоновичем.  Он родился как раз вовремя, так как  через  два  месяца  императрица умерла. За день до своей кончины она назначила  регентом  герцога Бирона.  18 октября  1740  года,  на  другой  день  после  смерти  Анны, маленького Ивана перевезли с большой  торжественностью  в  Зимний дворец, а уже 8  ноября  гвардейцы,  возглавляемые  фельдмаршалом Минихом, арестовали Бирона и отстранили его от власти.  Регентшей была объявлена сама Анна Леопольдовна. Однако  всем  известен  был  ее образ жизни  и  то,  что  она  не  в  состоянии  реально  править империей. (Целые дни Анна проводила неодетая и  начесанная  или  в мечтах, или за чтением романов).

Сначала руководящее положение перешло к Миниху,  но  потом  его оттеснил хитрый Остерман, сумевший отправить своего противника  в отставку.

 

                7. Переворот 25 ноября 1741 года

Между тем, после смерти Анны  в  Петербурге  началось  сильнейшее  брожение умов. Заявила о своем существовании так  называемая  национальная партия. Засилье немцев, которое покорно сносили  в  тече­нии  десяти лет, сделалось    вдруг    невыносимым. Миниха  и      Остермана    не любили, Антона Брауншвейгского  презирали, Анну  Леопольдовну  не  уважали. В  этих обстоятельствах  как  то  само  собой  приходило  на    ум    имя Елизаветы, тем   более, что    в    гвардии    ее    знали    очень хорошо. Спрашивали: с какой стати принимать немецкого императора и его  родню, когда  жива  и  здравствует    родная    дочь    Петра Вели­кого. То, что она родилась  до  заключения  брака  и  считалась вследствие этого незаконной, уже никого не смущало.

  Разговоры о возможном перевороте начались еще  в  феврале  1741 года и были не безосновательны. Елизавета искала союзников и сносилась через своего врача и поверенного Лестока с иностранными послами: французским - маркизом  де ля  Шетарди и шведским - Нольккеном. Последний прямо предлагал ей деньги и помощь в перевороте в обмен  на  письменные  обещания возвратить Швеции захваченные  при  Петре  земли. Елизавета  благоразумно отказалась подписывать какие-либо  бумаги. Шетарди высказывался менее  определенно, но в принципе готов  был поддержать ее. Однако реальной подготовкой переворота так никто и не занялся. Елизавета колебалась и все боялась сделать последний шаг. Между тем, со Швецией началась война, и ее посол покинул Петербург.

Еще  22  ноября ничего не было готово. Более того - никто даже не собирался  ничего готовить. Не было ни плана, ни его исполнителей. Между тем  слухи  о том, что Елизавета что-то  затевает,  неоднократно  разны­ми  путями доходили до Анны Леопольдовны, но она каждый раз отмахивалась от них. Причин  тому было две: во-первых, Елизавета неизменно поддерживала с  регентшей хорошие отношения, и, во-вторых, Анна  Лео­польдовна, в  силу  своей лени не давала себе труда задуматься над грозившей ее опасностью. Как и всегда бывало в таких  случаях, заговор, который  до  этого все никак не складывался в течение  нескольких  меся­цев, составился вдруг, внезапно, и был почти немедленно приведен в исполнение.

  23  ноября 1741 г. был  куртаг    у    герцогини    Брауншвейгской. Все заметили, что Анна Леопольдовна не в духе: она  долго  ходила взад и вперед, а потом вызвала Елизавету в отдельную комнату. Здесь между ней  и  царевной  состоялся  неприятный  разговор. Герцогиня начала с упреков в адрес Шетарди. Елизавета  возражала. Тогда  Анна Леопольдовна, раздосадованная  противодействием, сказала, намекая    на отно­шения  Елизаветы  со  шведским  двором    и    союзным    ему французским: «Что  это, матушка, слышала  я, будто  ваше   высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской, и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним  факции  в  той  же  силе  делает. Мне  советуют    немедленно арестовать лекаря Лестока; я всем этим слухам о  вас  не  верю, но надеюсь, что  если  Лесток    окажется    виноватым, то    вы    не рассердитесь, когда его задержат». Елизавета  отвечала: «Я  с неприятелем отечества моего никаких алианцев и  корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я  вам  объявлю». После  этого Елизавета  заплакала, Анна  Леопольдовна, будучи   по    характеру женщиной добродушной и мягкой, заключила ее в объятия и  заплакала сама.

На этот раз Елизавете удалось  отвести  от  себя  подозрения, но разговор сильно взволновал ее, так как все упреки  регентши  были совершенно справедливы. Опасность заключалась в том, что  Лесток находился в курсе всех ее дел. Представлялось очень сомнительно, что, попав в Тайную канцелярию, он  не  расскажет  обо   всем. Таким    образом, царевна впервые почувствовала серьезную угрозу.

Но в гораздо большей степени почувствовал ее сам Лесток. Утром 24 ноября он явился к Елизавете и застал ее за туалетом. Доктор завел разговор  о  перевороте. Елизавета  продолжала    колебаться. Тогда Лес­ток показал ей две картинки, наскоро нарисованные на игральных картах: на одной была представлена Елизавета в  монастыре, где  ей обрезывают волосы, на другой - вступающая на престол при  восторгах народа. Лесток  сказал, что  третьего  Елизавете  не   дано, и    ей предстоит выбрать либо то, либо другое. Елизавета выбрала последнее.

  В тот же день в час пополудни правительство  отдало  приказ  по всем гвардейским полкам быть готовыми к выступлению  в  Финляндию против шведов, на основании, как говорили, полученного известия, что Ле­венгаупт идет к Выборгу.

  Герцог  Брауншвейгский, знавший  какие  настроения    царят    в гвардии, предлагал жене  расставить  во  дворце  и  около  дворца усиленные наряды, а  по  городу  разослать  патрули, одним  словом, принять ме­ры на счет опасных замыслов Елизаветы. «Опасности нет, - отвечала Анна Леопольдовна. - Елизавета ни в  чем  невинна, на  нее напрасно наговаривают, лишь бы со мной  поссорить. Я  вчера  с  ней говорила; она по­клялась  мне, что  ничего  не  замышляет,  и  когда уверяла  меня  в  этом,  то  даже  плакала. Я  вижу  ясно, что  она невиновна против нас ни в чем».

  Между тем как раз в это  время  к  Елизавете  пришло  несколько гвардейских солдат и сами первые объявили, что должны выступить  в поход и потому не  будут  более  в  состояние  служить  ей, и  она совершенно останется в руках  своих  неприятелей, так  что  нельзя терять  ни  минуты. Руководил  ими    еврей, бывший    родом    из Дрездена, по    фамилии    Грюнштейн. Договорились, что    вечером участники  заговора  долж­ны  обойти  казармы  и, если  настроение окажется благоприятным, приступить  к  действиям. Грюнштейн  считал необходимым  последнюю  раздачу  денег. Елизавета    порылась    в шкатулках, у  нее  было  всего  три­ста  рублей. Лесток  поскакал  к Шетарди, но у того тоже не оказалось денег. Он обещал достать тысячу рублей на  другой  день. Елизавете   пришлось    заложить    свои драгоценности.

  После 11 часов ночи Грюнштейн и его товарищи вновь появились  у Елизаветы с весьма благоприятным докладом:  гвардейцы  рады  были действовать, в особенности с тех пор, как  их  решили  удалить  из столи­цы и отправить в зимний поход.  Тем временем Лесток разослал своих людей  к  дому  Остермана  и Миниха, а сам съездил к  Зимнему  дворцу. Окна  были  темные. Лесток вернулся и объявил, что все спокойно.

  Наступил  решительный  час. Елизавета  велела  всем  выйти    из комнаты, а  сама  начала  молиться  на  коленях  перед    образом Спасителя; есть известие, что в эту-то страшную минуту она и  дала обещание      не        подписывать        никому        смертных приговоров. Помолившись, она  взяла  крест, вышла  к  гренадерам   и привела их к присяге, сказав: «Когда Бог явит милость  свою  нам  и всей   России, то    не    забуду    верности    вашей, а    теперь ступайте, соберите роту во всей готовности  и  тихости, а  я  сама тотчас за вами приеду».

  Был уже второй час пополуночи 25 ноября, когда  Елизавета, надев кирасу  на  свое  обыкновенное  платье, села  в  сани  вместе   с Лестоком. Воронцов и Шуваловы стали на запятки. И они понеслись  во весь  дух  по  пустынным  улицам  города, направляясь  к  казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за  ней  в других санях. На запятках у них стояло три гренадера.

  Сани    остановились    перед    съезжей    избой     полка, где не предупрежденный ни о чем караульный  забил  тревогу:  настолько заговор  был  неподготовлен. Лесток    кинжалом    прорвал    его барабан. Грена­деры, знавшие    о     заговоре, разбежались        по казармам, чтобы предупредить своих товарищей. Здесь были одни  лишь солдаты, помещавшиеся в отдельных  деревянных  домах. Офицеры  все жили в городе, и лишь один из них дежурил по очереди в  казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство  из  них не  знало  еще,  в  чем  дело. Елизавета  вышла  из    саней    и спросила: «Узнаете ли вы ме­ня? Знаете  ли  вы, чья  я  дочь?  Меня хотят    заточить    в    монастырь. Готовы    ли    вы     меня защитить?» «Готовы, матушка, - закричали   гвардейцы, -    всех    их перебьем!» Но Елизавета не хотела  кровопроли­тия.  «Не  говорите про убийства, - возразила она, - а то я уйду».

  Солдаты  замолчали  смущенные, а  царевна  подняла    крест    и сказала: «Клянусь в том, что умру за вас. Целуйте  и  мне  крест  на этом, но  не  проливайте  напрасно    крови!» Солдаты    бросились приклады­ваться к кресту. После присяги  Елизавета  опять  села  в сани, а солдаты двинулись за ней. С дороги Лесток  разослал  отряды арестовать  Миниха, Головкина, Менгдена, Левенвольде  и  Остермана. В конце Невского проспекта неподалеку от Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежали шума выйти из  саней  и  идти пешком. Уже   начинавшая    сильно    полнеть    царевна    вскоре запыхалась, тогда двое гвар­дейцев взяли ее на руки и так  донесли до дворца.

Здесь  Елизавета  отправилась  прямо  в  караульню, где  солдаты спросонку, не  будучи  предупреждены, не  знали  сначала, что  такое делается. «Не бойтесь, друзья мои, - сказала  им  царевна, -хотите  ли мне  служить. как  отцу  моему  и   вашему    служили? Самим    вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю,  и  народ  весь терпит        от        немцев. Освободимся        от        наших мучителей».  «Матушка, - отве­чали  солдаты, -  давно    мы    этого дожидались, и что  велишь, все  сделаем».  Но  четыре  офицера  по недоумению  или  нежеланию    не    высказались    одинаково    с солдатами; тогда Елизавета велела арестовать их, причем должна была схватить ружье у одного солдата, который направил  было  штык  на офицера. Покончивши  в    караульне, Елизавета    отправилась    во дворец, где  не    встретила    никакого    сопротивле­ния    от караульных, кроме    одного    унтер-офицера, которого        тоже арестовали. Войдя в комнату правительницы, которая спала  вместе с  фрейлиной   Менгден, Елизавета    сказала    ей: «Сестрица, пора вста­вать!» Герцогиня, проснувшись, воскликнула: «Как, это вы, сударыня!» Увидев    за    Елизаветой       гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала  умолять  царевну  не делать    зла    ее    детям. Ели­завета    пообещала        быть милостивой и отправила Брауншвейгскую чету под арест в свой дворец.

Царствование  Ивана Антоновича кончилось прежде, чем он начал осознавать себя. Кормилица снесла его в кордегардию, где,  взяв  его  на  колени,  Елизавета растрогалась. «Бедный малютка! - сказала она, - Но ты ни в чем не виноват. Виноваты одни  твои родители». Она взяла его в сани и увезла с собой. Слыша  радостные возгласы на улице,  ребенок  развеселился  и, улыбаясь  Елизавете, запрыгал у нее в руках.

К семи часам утра переворот завершился. Во дворец Елизаветы стали собираться  петербургские вельможи. Все были растеряны, многие опасались  за  свою  судьбу, но императрица  приняла  всех    милостиво. Опала    постигла    лишь немногих, да и то из них никого не казнили, а лишь сослали в  Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела  показать  пример гуманности и великодушия.

  Затем  пошли  награды. Рота  Преображенского   полка, совершившая переворот, была  наименована  лейб-компанией. Елизавета  объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне  и наделены  имениями. Грюнштейну  было   пожаловано    три    тысячи душ. Другие  участники  переворота  также    получили    чины    и подарки. Лестока пожаловали в графы.

  Чтобы  обезопасить  себя  со   стороны    Гольштейнской    линии Романовых (ее сестра Анна была замужем за герцогом Гольштейнским) императрица, немедленно по принятии власти, отправила в Киль  за сво­им  племянником, которого  собиралась  сделать    наследником. В ноябре  кабинет  министров  был  упразднен,  а  правительствующие функции возвращены Сенату. В  вице-канцлеры  на  место  Остермана был возве­ден Алексей Бестужев.

 

                8. Дальнейшая судьба Ивана Антоновича и его родителей

Сначала  Елизавета  хотела  просто  выдворить    Брауншвейгскую фамилию из России, но потом передумала. Свергнутую регентшу и  ее мужа, доехавших уже почти до границы, задержали в Риге и посадили в тюрь­му. 13 декабря  1742  года  вся  семья  была  переведена  в большой тайне в Дюнамюнде, затем в январе 1744 года в Ораниенбург Рязанской губернии, а в июле того же года - на север, в  Холмогоры. Этот далекий се­верный город стал местом их окончательной  ссылки. Анна Леопольдовна умерла в 1746, а ее муж пережил ее 30 годами.

  Но и это место не показалось Елизавете достаточно  надежным.  В 1756 году Ивана  тайком  перевезли  из  Холмогор  и  заключили  в Шлиссельбургской крепости в  одиночной  камере.  По  целым  годам после этого он не видел человеческого лица. В его камеру входили, предварительно приказав ему спрятаться за ширму. Он никогда так и не узнал места своего заключения. Рапорты от 1759 года изображают его, впрочем, не совсем нормальным. Но  его  тюремщики  полагали, что он мог и стимулировать сумасшествие.

И для Елизаветы и для сменивших ее Петра III  и  Екатерины II Иван продолжал оставаться постоянной угрозой. Хотя он  был теперь уже почти что  легендой,  его  не  забыли.  Несколько  раз возникали  заговоры,  имевшие  целью    освободить    свергнутого императора, и вновь  возвести  его  на  престол.  Последняя  такая попытка была сделана в 1764 году, когда  офицер  Мирович,  несший караульную службу в Шлиссельбург­ской крепости,  склонил  на  свою сторону часть гарнизона, чтобы освободить «царя  Ивана».  Но  при Иване Антоновиче находились безотлучно два сторожа, которым  было строго наказано: скорее умертвить пленни­ка, но не  выпускать  его на волю. При поднявшейся тревоге, они его и убили.

 

                9. Характер Елизаветы

Как  уже  говорилось, Елизавета   была    очень    приятна    в общении, остроумна,  весела,  изящна,  и  окружавшим   императрицу невольно приходилось  следовать  ее  примеру, чтобы  оставаться  в фаворе. Само по себе это способствовало развитию высшего  русского общества  на  пути  европейской  утонченности. Разумеется, что   до парижского эталона было  пока  далеко,  однако,  по  сравнению  с аннинским двором, про­гресс был заметным и впечатляющим. Правда, что и цена за него была  заплачена  немалая. Известно,  что  Елизавета имела  слабости, которые  недешево   обходились    государственной казне. Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у императрицы граничили с манией. Долгое время вынужденная стеснять себя в этом смысле по экономическим соображениям, она со дня своего восшествия  на престол не одела двух раз  одного  платья. Танцуя  до  упаду  и подвергаясь  сильной  испарине    вследствие    преждевременной полноты, она иногда три раза меняла платье во время одного  бала. В 1753 году при пожаре  московского  двор­ца, сгорело четыре тысячи платьев, однако, после ее смерти в  гардеробах осталось  еще  15 тысяч других, а  кроме  того  два  сундука    шелковых чулок, тысяча  пар  туфель  и  более  сотни  кусков    французских мате­рий. Обычно Елизавета  поджидала   прибытия    французских    кораблей    в Санкт-Петербургский  порт  и  приказывала  немедленно    покупать новинки, привозимые ими, прежде, чем другие  их  увидели.

  Гардероб императрицы вмещал и  собрание  мужских  костюмов. Она унаследовала от отца любовь  к  переодеваниям, и через  три  месяца после своего  прибытия  в  Москву  на  коронацию  успела, по свидетель­ству    Ботта, надеть    костюмы    всех    стран      в мире. Впоследствии  при  дворе  два  раза  в  неделю   происходили маскарады, и Елизавета появлялась на  них  переодетой  в  мужские костюмы - то  французским   мушкетером, то    казацким    гетманом, то голландским  матросом.  У  нее  были  красивые  ноги, по  крайней мере, ее в этом уверяли. Полагая, что мужской костюм не  выгоден  ее соперницам по красоте, она затея­ла  маскированные  балы,  где  все дамы должны  были  быть  во  фраках  французского  покроя,  а мужчины в юбках с панье.

  Императрица строго следила за тем, чтобы никто  не  смел  носить платьев и прически нового фасона, пока она их не оставляла. Однажды Лопухина вздумала явиться во дворец с  розой  в  волосах, тогда как госу­дарыня имела   в  прическе такую же  розу. В  разгар  бала Елизавета заставила виновную  встать  на  колени,  велела  подать ножницы, срезала  преступную  розу  вместе  с  прядью  волос  и, закатив виновнице две до­брые пощечины, продолжала танцевать.

  Елизавета  вообще  была  женщиной  гневливой,    капризной    и энергичной, не смотря на лень. Своих горничных и прислугу она била по щекам и бранилась при этом самым непристойным образом. Раз ей пона­добилось обрить свои белокурые волосы, которые она красила в черный цвет. Сейчас же был отдан приказ всем придворным  дамам обрить свои головы. Несчастным  пришлось  заменить  их  собственные прически безобразными  черными  париками. 

Вместе с тем, императрица отличалась чрезвычайной религиозностью. Она проводила в церкви  многие часы, так  что  даже падала иногда    в обморок. Но и здесь прирожденная лень давала себя знать во многих забавных  мелочах.  Совершая  пешком  паломничество  в    Троицу, Елизавета употребляла недели, а иногда  и  месяцы  на  то,  чтобы пройти 60 верст, отделявшие Москву от монастыря.  Случалось,  что, утомившись, она  не  могла  дойти  пешком  три-четыре  версты  до остановки, где приказывала строить дома  и  где  отдыхала  по нескольку дней. Тогда она доезжала  до  дома  в  экипаже,  но  на следующий день карета отвозила ее к тому месту, где она прервала свое пешее хождение. В 1748 году богомолье заняло почти все  лето. Елизавета строго соблюдала  посты, однако  не  любила  рыбы  и  в постные дни  питалась  вареньем  и  квасом,  чем  сильно  вредила своему здоровью.

  Другие излишества также расстраивали  здоровье  императрицы.  Она  редко ложилась спать до рассвета и засыпала с  большим  трудом,  лишь после того, как начинали чесать  пятки, а пробуждалась  около по­лудня.

 

                10. Придворная жизнь

Светское общество в европейском  смысле этого слова появилось в России вместе с петровскими реформами. Формально днем его рождения можно считать знаменитый царский указ 1718 года об ассамблеях с подробным объяснением того, как и что надлежит на них делать. Как и следовало ожидать, поначалу дело не заладилось: сановники являлись на ассамблеи как на службу, на первых балах царила удручающая скука, танцевали, словно отбывали неприятную повинность, вместо светской беседы – односложные ответы на простенькие вопросы и долгие томительные паузы. Все боялись грозного царя, который, к тому же и сам едва ли мог служить образцом светскости, так как любой организованный им праздник заканчивался пьяным разгулом с грубыми, непристойными развлечениями и шумными изъявлениями казенного ликования.

Для создания пристойного фасада русской монархии и для быстрого образования дворянства нужен был не царь-мастеровой, а женщина с врожденным чувством такта и изящества. Уже царствование Анны в этом отношении было очень благотворным. Но все же, несмотря на явные положительные сдвиги, Анна в силу своего невежества, не могла привить русскому обществу европейского лоска. При Елизавете дело пошло гораздо успешней. Она вновь возродила ассамблеи, оставленные приемниками Петра, но от прежних  собраний,  где  царила  скучная атмосфера казенного праздника,  осталось  одно  название.  Теперь законом ста­ли французские образцы и  французская  грация. 

После государственного переворота совершилась еще и  другая  революция: ее  создали  торговцы  модных  товаров  и  учителя   танцев.    В елизаветинскую эпоху дворянству привился вкус  к  развлечениям  и утон­ченным удовольствиям. Все виды  изящества  и  роскоши  быстро развивались при русском дворе. Главному повару Фуксу положен  был оклад в 800 рублей, что по тем  временам  было  огромной  суммой. Правда и то, что это был едва ли не единственный хороший повар на весь Петербург. Императрица любила хорошо поесть и знала  толк  в вине. Не оставалась без внимания и духовная пища.  уже  во  время своей коронации  Ели­завета  велела  выстроить  в  Москве  оперный театр.  Оперные  представления  чередовались  с   аллегорическими балетами и комедиями.

Впрочем, иноземные  наблюдатели,  а  в  особенности    французы, отмечая эти новшества, жаловались на то, что изобилие роскоши не покрывает недостаток вкуса и изящества. В общественных собраниях по-преж­нему мало было живости и остроумия,  которые одни и сообщают раутам  прелесть. Любя  веселье, Елизавета  хотела, чтобы окружающие развлекали ее  веселым  говором,  но  беда  была обмолвиться при ней хотя бы одним словом о болезнях,  покойниках, о прусском короле Фридрихе II, о Вольтере, о красивых женщинах, о  науках,  и все большею частью осторожно молчали.

Собственно  и  роскошь  по европейским  меркам  во  многом  оставалась  мишурной.  Настоящих дворцов, удобных для проживания еще не было. Не смотря  на  свою позолоту, они скорее напоминали палатки Зо­лотой Орды. В  них  не жили, а, по выражению Дугласа, скорее стояли на биваках.  Строили их с изумительной быстротой, буквально за  считанные  недели,  но при этом забывали о комфорте. Лестницы были темными  и  узкими, комнаты - маленькими и сырыми. Залы не отапливались. Угнетали шум грязь  и  теснота.  В  будничном  обиходе  царили  неряшество   и каприз; ни порядок придворной жизни, ни комнаты, ни выходы  двор­ца не были устроены толково и уютно; случалось навстречу  иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий сор из внутренних покоев. Да и нравы старого московского двора не совсем еще  отошли  в  прошлое. Государыня  любила  посиделки,  надблюдные песни, святочные игры. На масленицу она съедала  по  две  дюжины блинов. 

 

                11. Фавориты

Среди мужчин, всегда игравших большую роль в жизни  Елизаветы, Разумовский долгое время стоял на первом  месте.  В  конце  1742 года она сочеталась с  ним  тайным  браком  (плодом этого союза стала родившаяся в 1744 (?) г. княжна Августа Тараканова). Поселившись  во  дворце,  в  апартаментах  смежных  с покоями государыни, Разумовский  сделался  признанным  участником всех удовольствий, всех поездок ее величества, со всеми  внешними признаками  почета,  принадлежащими  принцу-супругу.  Выходя  из театра в сильный  мороз,  императрица  заботливо  запахивала  шубу Алексея Григорьевича и оправляла её, а  на официальных обедах Разумовский всегда сидел за столом рядом с  государыней.  Непосредственно  в политику он не вмешивался и продержался в  милости  императрицы до последнего  дня  ее  жизни.  Другие  при­страстия  Елизаветы никогда не нарушали добрых отношений  супружеской четы.  Со  свойственным ему смирением Разумовский не настаивал на  своих  правах,  чтобы перечить Елизавете и стеснять ее свободу.  Не  считая  мимолетных увлечений, фаворитами императрицы были Петр Шувалов,  Роман  и Михаил Воронцовы, Сиверс, Лялин, Войчинский и Мусин-Пушкин. С 1749 года самым близким фаворитом стал Иван Иванович Шувалов.

 

                12. Государственные дела

С начала своего правления Елизавета была очень озабочена  тем, чтобы не посрамить имени и наследия своего отца. Она  настолько была привержена этой идее, что даже пыталась  заниматься  делами, но с го­дами лень и нерадение все более  и  более  брали  над  ней вверх. Уже в 1742 году  Бестужев  горько  жаловался  саксонскому министру  на  беспечность  и  рассеянность  императрицы.   Среди занимавших ее удо­вольствий государыня с трудом  находила  время для чтения бумаг и слушанья докладов. Важнейшие документы неделями лежали ожидая подписи Елизаветы. Тем  не  менее  царствование  ее можно считать удач­ным и даже блестящим. При ней  уничтожены  были внутренние   таможни, при    ней    основали    первый    русский университет, при  ней  Европа  вновь  увидела  русскую  армию  и услышала о ее победах. Впрочем, во внешней политике, как и везде, императрица    руководствовалась    скорее      личными пристрастиями, чем  изощренным политическим расчетом. Она  терпеть  не могла прусского короля и дважды успешно воева­ла  с  ним. В 1756 г. Россия в союзе с Францией и Австрией вступила в войну против Пруссии. В 1757 г. русская армия нанесла поражение пруссакам при Гросс-Егерсдорфе. В 1758 г. произошло еще одно кровопролитное сражение при Цорндорфе, не давшее явного победителя. В августе 1759 г. русские одержали уверенную победу при Кунерсдорфе. В 1760 г. был взят Берлин, а в 1761 г. вся Восточная Пруссия находилась уже во власти России. Только внезапная смерть русской государыни спасла Фридриха  II  от полного разгрома в Семилетней войне.

 

                13. Болезнь и смерть Елизаветы Петровны

С  1757  года  Елизавету   стали    преследовать    тяжелые истерические припадки. Она то и дело лишалась чувств, а  после очень тяжело приходила  в  сознание  и  в  течении  нескольких  дней чувствовала себя та­кой слабой, что  не  могла  внятно  говорить. В довершение несчастья на ногах  у  нее  открылись  незаживающие раны и кровотечения. За зиму 1760-1761  года  Елизавета  только раз была на большом выходе. Всегда непоседливая и общительная, она теперь большую часть  времени  проводила,  запершись  в  своей спальне. Красота ее  быстро  разрушалась,  и  это  более  всего прочего удручало больную. От скуки  Елизавета  при­страстилась  к крепкой наливки. 12 декабря  1761  года  у  нее  явился  упорный кашель и кровохарканье. Через десять дней после нового сильного кровотечения6  врачи  объявили,   что    положение    императрицы безнадежно. Она исповедовалась и  причастилась.  Но  мучительная агония продолжалась еще несколько  дней.  Смерть  наступила  25 декабря.

Конспекты по истории России http://proza.ru/2020/07/17/522