Я умею читать, то, что написано мной, читать придирчивым и строгим взглядом. Не восторгаясь, не принижая. Без сожаления вычёркиваю целые страницы, чтобы, через какое - то время вновь к ним вернуться. Перечитывая заново, нахожу новое продолжение. Снова читаю , написанное, от первой до последней строки. И когда чувствую, что ничего уже нельзя ни сократить, ни прибавить, откладываю рукопись в сторону, чтобы уже не прикасаться к ней, ни восторженным, ни придирчивым взглядом.
Что заставляет меня каждый раз приниматься за эту работу? Не знаю. Могу сказать только, что меньше всего волнует меня судьба написанных мной произведений. Останутся, лежать они на моём столе, никем не прочитанными, будут ли изданы, когда и кем? Я не думаю об этом, когда иду вслед за словом, которое, куда - то ведёт меня. Куда? Зачем? Возможно, когда будет дописана последняя страница, я найду ответ и на эти вопросы.
И вот, я не думал, что так быстро он придёт ко мне, этот день, когда, в сотый раз, перечитав рукопись последнего рассказа, я отнёс его в редакцию журнала. Особенно не надеялся и в то же время думал, - а вдруг, кто его знает. Надо же с чего - то начинать. Хотя, нет, ко мне это определение не подходит. В отношении меня, вернее сказать, обратное, пора хотя бы вот так, всё закончить
. В общем, вопреки принципам своим, опровергая свои же слова, что дальнейшая судьба моих рассказов меня не волнует, я отнёс рукопись в редакцию журнала.
Прошла неделя, я снова поднимаюсь по той ж е лестнице, иду тем же коридором, стучусь в ту же дверь.
В глубине кабинета, возле окна, большой письменный стол, слева и справа, образуя проход к нему, ещё два стола. Человек, чей стол был дальше всех от двери, привстал, отвечая на моё приветствие, и указал на единственный свободный стул. Проходя к нему, здороваюсь с теми, кто сидит за столами расположенными вдоль стен. Они, молча, кивнули мне в ответ, не отрываясь от работы. На мой взгляд, вся их работа заключалась в том, чтобы перекладывать с места на место стопки бумаг. У них был вид людей, что - то потерявших и безуспешно, пытающихся это, что - то, найти Сев на указанный мне стул я оказался лицом к лицу с редактором журнала
- Слушаю вас, приветливо обратился он ко мне. Я напомнил своё имя, сказал, что на прошлой неделе приносил рассказ и теперь хочу узнать, будет ли он напечатан в журнале или нет. Пока я это говорил, редактор, молча, слушал и так пристально рассматривал меня, словно увидел во мне, что - то особенное. От этого взгляда в упор, я чувствовал себя неловко. Поправил воротник рубашки, провёл рукой по щеке, - так и есть, надо было более тщательно побриться.
Следуя за движением моей руки, редактор прошёлся по примятому воротнику, затем, как парикмахер через зеркало, остановил взгляд на плохо выбритым подбородке .
- Да, ваша рукопись, как же, помню, помню, - он выдвинул ящик стола и достал папку с белыми тесёмками, в которой находился мой рассказ. У него был вид человека, который сейчас пытался подобрать слова, чтобы дать понять автору, возомнившему себя большим писателем, что он, таковым, увы, не является. Но, вместо того, чтобы прямо так и сказать, он, путаясь в словах, стал, неожиданно, хвалить мою рукопись.
- Написанный вами рассказ довольно интересен, - он сделал паузу.
- И язык у вас, должен сказать, неплохой. Открыв папку, перевернул несколько страниц. Бросились в глаза размашистые пометки, сделанные редактором на страницах рукописи, отдельные строчки были подчёркнуты слегка, другие сильней, кое - где стояли вопросительные знаки.
Внимательно читал, - подумал я, и появилась надежда: - А вдруг, чем чёрт не шутит. Скажет, где, что переделать и, в конечном итоге, напечатает в журнале этот рассказ.
- Почему переделать? Неожиданно и громко прозвучал голос редактора, он словно каким то образом услышал произнесённые в моих мыслях слова . - В принципе, всё можно оставить как есть, разве что вот здесь, кое - что подправить, и здесь. Заметив удивлённый мой взгляд, добавил: - Готов поспорить, вы сейчас подумали, что я верну вам рукопись для доработки, а затем приму её к изданию. Ведь так?
- Да, но…- невнятно произнёс я . Редактор откинулся на спинку стула: - Видите, какая у нас работа, читаем не только рукописи, но и то, что ещё не было написано и даже произнесено вслух.
Мне казалось, что глаза его насквозь пронизывают меня и читают все мои мысли.
- Но ведь так не бывает, - готово было сорваться с моих губ.
- Отчего же, вполне даже бывает, сказал редактор.
Только теперь я заметил, что глаза его совершенно не имеют зрачков. Я отчётливо видел на его лице, вместо обычных глаз, чуть прикрытые редкими ресницами, два чёрных пятнышка.
- Теперь вы и глаза мои разглядели. Не удивляйтесь, в них нет ничего необычного. Посмотрите в зеркало у вас точно такие же, и всё это оттого, что я сижу спиной к окну.
- Но ведь я сижу лицом к свету, - я стал помимо своей воли говорить также медленно, как и он, делая паузы чуть ли не после каждого слова.
- Это ничего не меняет, если вы сидите напротив меня, - он снова замолчал, низко наклонившись над моей рукописью.
Последние его слова сбили меня с толку. - Причём здесь глаза, подумал я. - И, какое имеет значение, кто напротив кого сидит?
- Конечно, глаза здесь не причём, - не отрываясь от рукописи, произнёс редактор и, этой, словно ненароком брошенной фразой, вконец запутал всё настолько, что я уже и не пытался найти объяснение тому, что происходило сейчас, в этом кабинете. Я видел свою рукопись на столе редактора, но спроси он , о чём я писал, я бы, наверное, не вспомнил.
- Кстати, поговорим о вашем рассказе, - пришёл мне на помощь редактор. Откинувшись на спинку стула, он стал слегка раскачиваться на нём. - Всё дело в том, - ещё одна мучительно долгая пауза, - всё, о чём вы пишите, всё это уже было… Мне жаль вас разочаровывать, но, ваш рассказ…
Редактор поднял руку, останавливая, не произнесённые мной возражения: - Ваш рассказ, он повторяет уже давно написанное. Правда, другими словами, но, это не меняет сути. Вот здесь, - он провёл рукой по странице, - читаешь и уже знаешь, что будет дальше, или, здесь, - он перевернул ещё несколько страниц, и остановился на том месте, где стоял вопросительный знак.
- Мне жаль, но, всё это уже было. И, всё с той же улыбкой, которая, не сходила с его лица, широко развёл в стороны руки.
И зачем я пришёл сюда? - сожалея о потерянном времени, подумал я, - сидел бы сейчас в своём доме, в стороне от всех и всего. Никому, ничего, не доказывая, ничего не объясняя и не испытывая зависимости от чужого мнения, по поводу того, что я пишу. Нет, убеждал я себя, главное в творчестве, ни чья - то оценка, будь то человек или время, главное, это твой взгляд, на твоё же слово, в котором ты ощущаешь биение твоего сердца. Когда ты видишь как твои мысли, облачившись в длиннополые словесные одежды, ведут тебя за собой. И пусть со стороны, ты покажешься кому – то жалким и одиноким, но ты, один лишь ты, знаешь, что это не так. Ты знаешь, что главное - в тебе.
Редактор, не отводя глаз от моего лица, задумался о чём - то, казалось, он тоже ищет сейчас ответ, на вечные вопросы, которые человек из века в век задаёт себе. Мы с ним, могли теперь без слов, понять друг друга, достаточно было только взгляда. И когда я поднялся, мне не нужно было спрашивать, могу ли я взять свою рукопись. Он сам продвинул её ко мне: - Да, конечно, это ваше право.
Я прошёлся по коридору, который образовывали два стоящие вдоль стен стола. Сидевшие за ними люди всё так же были заняты поиском пропавших бумаг. Они перекладывали с места на место стопки чужих рукописей и, казалось, этой работы им хватит ещё на долго. Редактор, ничего не искал, не в пределах своего стола, не за его пределами, ни в себе самом. Он готовил к изданию очередной номер журнала и на что - то другое, у него просто не оставалось времени. Все настолько были заняты делом, что я не стал их отрывать от работы, закрыл за собой дверь и, спустившись по лестнице, вышел на улицу.
Я шёл, а в моём сознании, пульсирующей строчкой , вновь и вновь звучали слова: - Всё это уже когда то было, это было, было, было…
Так же как и тысячи и миллионы лет назад надо мной светило солнце, плыли по небу облака. Кошка, выгнув спину, грелась на солнце, так же как и её далёкая предшественница, на берегах Нила.
Я шёл по земле не находя ничего нового, в том, что меня окружало. Всё это когда то было. Молодая женщина катила перед собой детскую коляску и в глазах её была та же, беспредельная любовь к своему ребёнку, как и у женщин древнего Рима или варварских племён завоевавших вечный город. На скамейке сидели влюблённые, соединив руки и взгляды , и это тоже уже было. И чувства, которые, день ото дня испытывает человек, не отмечены они новизной. Всё это было. Гнев и страдание, любовь и ненависть, стыд и гордость, величие и унижение, всё это было, было, было…
Дома, не раздеваясь, я лёг на диван и, глядя на потолок, где предзакатные лучи соединялись в затейливом узоре, подумал, что и жизнь моя, возможно, всего лишь повторение другой, давно прожитой. Когда стёкла в моём окне окрасились цветом ночи, я встал, включил свет, подошёл к столу и поверх написанного рассказа вывел четыре слова: - Всё это уже было.
Если бы у меня был камин, а в нём полыхал огонь я, не испытывая сожаления, бросил бы в его пламя свою рукопись и тем самым, повторил бы снова, что когда - то уже было.
Ветер, такой же, как и всегда, порывистый и неугомонный, распахнув створки окна, напомнил о себе. Заметил неизданную рукопись на столе, стал быстро перелистывать страницы, на которых остались пометки редактора. В этот момент, сознание пронзила мысль, которая, обретая голос, звучала всё уверенней и уверенней.
- Да, всё это было,- услышал я свой же голос, в шелесте страниц написанного мной рассказа. - Но было с кем - то и когда - то, но не с тобой. Каждому предстоит заново прожить отпущенное ему время, чтобы каждый день видеть, как всплывает утром солнце над горизонтом и как вечером, прежде чем солнце скроется, гаснут отблески закатных лучей. Каждому предстоит в жизни, идти своим путём, чтобы вновь и вновь, преодолевать вечные преграды.