Идёт Прохор по улице, словно генерал по параду. Откуда и выправка взялась! А глаза счастливые и в них откровенное торжество. На просветлённом лице половина морщин потерялась.
Его так и распирает от чего-то такого, что вот возьми и скажи он кому-нибудь это, ему одному ведомое, ну хотя бы одно слово из этого -- и вся деревня ахнет!
Приметив престарелую Дарью, заворачивает на её двор.
– Здорово, Даша! Послушай-ка, старушка, – начинает он игриво, – ты рубероид на крышу не раздобыла? –
Старуха кладёт сечку в корыто со свекольным листом и разгибается. Вытирая руки о передник, хмуро разглядывает Прошку. Не пьян ли снова. Не на бутылку ли опять канючит заявился?
– Здорово, сосед. – Сухо отвечает она, заметив странный блеск в глазах самого откровенного в деревне выпивохи. – Да, где же его добудешь, если один каток столько сот рублей тянет, – вздыхает она. – Мне надо десять кусков. А это на тысячи все-то вытянет. Тазики ставлю, когда дождь идёт, – сетует соседка, так и не поняв игривого Прошкиного настроения.
– Так ведь матица сгниёт и придавит тебя старую. – как-то рассеянно, словно не ей, без тени сочувствия произносит Прохор. Дарья улавливает этот его тон, ещё больше утверждается в своих догадках и настораживается ешё сильнее:
– От судьбы не схоронишься. – Произносит она столь же традиционные при начале разговора слова, прикидывая, с какой стороны он собирается к ней подобраться сегодня.
Прохор лезет в пазуху и достаёт целую пачку крупных денег. Проведя большим пальцем по языку, тщательно и неумело отсчитывает хрустящие, пахнущие достатком, купюры. Обомлевшая Дарья заворожёно следит за каждым его движением. Досчитав до пяти, Прохор замирает, вскидывает голову, прикрывает глаза и что-то подсчитывает в уме, беззвучно шевеля губами.
Потом взглянув сквозь старуху, всё ещё шевеля губами, добавляет две купюры. Остальные старательно прячет на прежнее место и только теперь заметив присутствие Дарьи, так же вальяжно говорит:
– Вот тебе на рубероид. Тут ещё на транспорт и на плотника хватит. – И торжественно, словно орден, вручает деньги вконец растерявшейся старухе.
– Так, как это..? – потерянно бормочет Дарья, ещё не зная пугаться или уже радоваться свалившемуся на неё богатству.
– А, никак, – беспечно отвечает Прохор, словно речь идёт о черенке для лопаты.
– Так, откуда деньги-то? – не успокаивается Дарья. Сроду её такими деньгами никто не баловал.
А то, что они у него даровые это у него на лице написано." Нешто почтальона опередил? Нет! Не доверит она ему столько! Но, откуда..?" вконец запутывается в догадках старуха, ощущая в ладони хруст и тепло.
– Бог послал, – так же бесшабашно отвечает Прохор.
– Ой! Чуть не забыл, – испуганно спохватывается он.
Вздрагивает и старуха:" Ну вот, теперь и начинается самое настоящее... Не надо было связываться!" – запоздало раскаивается она.
Прохор слюнявит сразу два пальца и вытащив из пазухи ещё одну купюру, пихает её Дарье в свободную руку:
– Положи отдельно, в заначку. Мало ли на бутылку не хватит, так забегу одолжиться. – Заканчивает Прохор и торопится на улицу.
Так и не пришедшая в себя Дарья, ничего не понимая, и ещё не веря в случившееся, то растерянно смотрит ему в след, то на зажатые в обеих руках деньги. Затем, словно за ней наблюдают десятки осуждающих глаз, поспешно пихает деньги в карман передника и спешит в избу. На крылечке она ещё раз оглядывается и открывает сенную дверь.
– Светопреставление какое-то... – потерянно бормочет она, так ничего и не поняв в небывалом в своей жизни происшествии.
А Прохор, переполненный чувствами высокого благородства, уже стучит в двери очень тугой на ухо тётки Арины. Душа его тает от сознания собственной значимости. Теперь и он, наконец, будет в деревне человеком уважаемым, заметным.
По значимости того, что он делает сегодня для деревни, он наверное поднимется выше самого деда - Панкрата. А что, Панкрат? Советы только давать горазд. А он, Прохор, одаривает тем, что можно сразу в пользу обратить,или на чёрный день припасти.
– Всё дрыхнешь, старая колода? – Ворчит он на закряхтевшую в коридоре старуху. – Смотри, на щеках волосы вырастут. На том свете тебя черти "Джеллетом" брить не станут, головёшкой горячей окатают! – не справляясь с переполнявшими его чувствами, балагурит он пока Арина вынимает дверные заклады.
– Здорово, тётка! – Горлопанит он приветствие, выползающей на крыльцо бабусе. – Будущее за теми, кто встаёт до рассвета! –
– Нету. Нету. – Согласно кивает Арина. – Ни вина, ни браги. Нету. – добавляет она, заглядывая на Прохора снизу вверх. И для убедительности добавляет: – Вчера гости были, всё выпили. – И снова заглядывает, понял ли?
– Не надо мне ни вина, ни денег! – Напрягает голос Прохор.
– А чего надо? – Снова взглядывает Орина.
– Я про двор... –
– Где вор!? – Пугается старушка.
– Не вор, а дв - ор... – втолковывает нараспев Прохор. И добавляет: – Двор чинить будешь?
– А-а-а.., двор. – Наконец понимает она. – Так нечем чинить-то, Прошенька.
Придётся козлух продавать. – Обречённо произносит она и словно смирившись, добавляет: – А чего поделаешь? Так ты зачем ломился-то? –
– Давай я тебе помогу. – Предлагает Прохор.
– Какую муку? – Недослышав последнее слово, снова запутывает разговор Орина.
– Я говорю, помочь хочу! – Выходит из себя Прохор.
– Зачем к врачу? Я здесь помирать буду! – Протестует тугоухая.
Игнат выхватывает из-за пазухи деньги и отсчитав, уже не слюнявя пальцев, несколько купюр, суёт деньги Арине.
– Что ты! Что ты, батюшка! Я всех-то не продам. Себе тоже оставить надо. – И пихает деньги ему обратно.
– Бери, бабка! Какого беса... – выходит из себя Прохор.
– Откуда? Из собеса? – Наконец уясняет что-то для себя Орина.
– Это тебе от бога. – Говорит успокаиваясь благодетель.
– Сколько? А мне-то, сколько? – Спрашивает она, не расслышав последнюю фразу и перекладывая из руки в руку непривычно большую сумму и уже недоверчиво поглядывая на оставшуюся в руке
Прохора, ещё довольно приличную пачку новеньких ассигнаций.
– Это всё тебе. Двор ремонтировать! – Снова заводится Прохор, перехватив её подозрительный взгляд.
– А чего не все отдаёшь? – снова спрашивает она, косясь на оставшиеся деньги.
– Это другим. – Объясняет божий посланник.
– А, ну, слава богу, – что-то наконец уразумев, успокаивается старушка и упрятывает в глубину жакетки подаяние.
– Будь здорова, соседка. – Облегчённо выдыхает Прохор, и уже не стремясь, а избавляясь, ретируется с арининого двора.
– Козлух - то, когда возьмёшь? – В спину ему, снова спрашивает старушка.
– Не надо мне козлов твоих! – Едва не голосит от калитки Прохор.
– Двоих? Двоих-то бери. Как раз пополам будет, – соглашается она и уползает довольная за двери.
– Ой! Погоди... – спохватывается Прохор, но вспомнив тягучий разговор, обречённо машет рукой, спешно суёт деньги в пазуху и покидает двор.
К обеду он обошёл почти всю деревню. Вынул из-за пазухи
и разделил соседям не одну пачку ассигнаций: Фёдору- на лечение; Степаниде- на памятник; Никифору- на баню; Лукерье, Петру и Илье- на дрова. И как ни торопился он -- молва его обогнала уже на половине деревни. Ребятишки на всю улицу растащили новость, что дядька Прохор крупные деньги раздаёт и по многу.
В последних домах его уже встречали не благодетелем, а почтальоном и брали его подарки как должное. А уцепистая Власиха, едва не закатила скандал, заподозрив Прохора в нечистоплотности, чем оскорбила его самые благородные помыслы.
– Всю деревню деньгами засорил, а кто с тобой последней кружкой браги делился, про тех у тебя память золотыми червонцами замело?! – костыльнул его на конце деревни замаявшийся беспохмельем, Федя.
– Потерпи, Фёдор. Некогда. Наверстаем ещё.. – обнадёжил его запарившийся от непривычных трудов Прохор Карпович.
Именно так, уже полдня, именовала его деревня.
На все расспросы обомлевших соседей он отвечал коротко и туманно:" Бог послал." И этого простенького слова, измаявшимся в нужде людям, наверное было достаточно.
Видимо человек так устроен, что попав в нужду и получив хоть какое-то, пусть самое простенькое, объяснение самому невероятному, но выгодному для себя случаю, сразу же и соглашается. Не хочется ему на старости лет тратить остатки разума, морали и нервов на бесполезное уточнение.
Прибыло- не убыло, и дай бог здоровья Прохору Карповичу. А вдруг – ещё принесёт? Да не всегда и не со всеми так бывает...
Оставалось Прохору зайти ещё к самому главному человеку в деревне -- старому Панкрату. Возраста он был преклонного, не вчера разменял девятый десяток лет, но здоровьем не маялся, глазом был остёр и рассудком – крепок. Многие люди в трудный час ходили к нему за советом. А вот родни у него, почти не осталось.
Дела у него были хуже, чем у любого старожила деревни. Изба издержалась и так скособочилась, что по полу от одной стены к другой можно было бы съехать на санках, а на кровати подушка была почти ни к чему. Наверное, Пизанская башня стояла ровнее?..
Надо было Панкрату уже давно эвакуироваться, да вот упёрся старик, и никому не удавалось сдвинуть его с этого глупого убеждения. Всякому новому агитатору он просто и коротко заявлял: " Где родился, там и умирать буду."
И опять в книжку уткнётся. А дальше говорить с ним и спрашивать его – бесполезное занятие. На скучных людей он вообще не реагировал. И продолжал, уже который год, бедствовать в своей хибаре, хотя рядом пустовала вполне сносная избёнка умершей прошлым летом бабки Изотихи.
Внук оценил её суммой равной стоимости добротного дома. За Панкратовы же хоромы, даже если продать её в солнечный день вместе с тенью, никто и пятой части не даст. Вот и решил подарить ему Прохор сто - сот, чтобы разом на другой дом хватило.
Никому не удалось, а он, Прохор Карпович – переселит неподъёмного деда и на много лет вперёд обеспечит себе известность. Рядом с Панкратовым, его имя долго не забудется.
Прохор знал и помнил крутой характер деда Панкрата.
Но, получив сегодня столько благодарностей и тёплых взглядов, словно захмелел и почти уверовал в свою исключительность. Поэтому и заявился на двор сварливого старика совершенно не формируя ни вступления в разговор, ни самой беседы. Он ещё парил в лучах всеобщего почтения, каким сегодня озарила его деревня.
Уж сегодня-то он не откажет себе в удовольствии посмотреть, до какой глубины праведное проросло в этом строптивом старике. Не однажды он упрекал Прошку за легкомыслие. Он ещё раз засунул руку в карман и нащупал тугую пачку крупных денег.
Она лежала глубоко и солидно, наполняла карман покоем и уверенностью, которая через охват сухощавой ладони такой же силой и уверенностью наполняла всё его возбуждённое существо.
Взобравшись на крыльцо он скорее с нетерпением, чем с опаской толкнул дверь:"Наверное дрыхнет, старый мерин?"- успел подумать он и переступив порог, покатился в святцы.
– Осади немного. Окно вынесешь! – Раздался над ним раскатистый голос старика. – С чем пожаловал? – Хмуро спросил, закрывая книгу, дед-Панкрат .
С трудом выровняв тело и водворив его в нужное хотя бы для какой-нибудь беседы положение, Прошка, коим он снова себя почувствовал, без должного пафоса произнёс:
– Да, вот... Изба-то у тебя совсем к житью не пригодная... – не проговорил а скорее промямлил Прошка, – сердясь на себя и на свою, снова одолевшую его перед этим стариком, робость. – Помочь хочу. –
– Помочь человеку– дело святое. – Рассудительно отозвался Панкрат. – Избой что ли со мной поменяться хочешь? – Уточнил старик.
– Деньжат я тебе на изотихину избу принёс. Завтра и переселяйся. –
– Денжат, говоришь? Откуда дровишки? – Уважил классика дед и снова ввинтился пристальным взглядом в благодетеля.
– Бог послал, – словно нерадивый второклассник, заучивший одну первую строчку, вяло пробормотал Прошка самую привычную фразу и благодаря которой сегодня воспарил так высоко.
– Ты бога к себе в подмастерья не пристёгивай, – угрюмо из под лохматых бровей выглядывая зрачками спаренного пулемёта пророкотал на всю избу дед - Панкрат, – наслышан я уже о твоей доброте.
Ты чего это, Ирод, с деревней делаешь?! Ты что в самом деле, своими куриными мозгами удумал, что благо творишь? Даровые деньги людям погибель несут!
Душу и тело поганят. Развращают и до скотского состояния уродуют. Слышал, сколько народу по городам из-за этого повредилось?!.. Сколько убито и искалечено? А ты сюда эту заразу притащил... Последнее святое место на Руси испоганить взялся! Кому служишь? – Загремел, не помещаясь в хибаре, голос старика.
– На благо, дедушко. На благо, – залепетал растерянно Прошка.
– Сатане ты служишь. Нечистому. За твоё "благо" гореть тебе в вечном огне на сковороде немазанной!.. – уже грохотал Панкрат и уже тянулся к курку пулемёта.
– Дедушко, прости... Помилуй... – простонал Прохор, просыпаясь.