Прощание с Классикой -1- Лев Толстой -
ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ ДНЕВНИКА
СУПРУГИ ВЕЛИКОГО ПИСАТЕЛЯ
Как неприятно, стыдно, тяжело и противосовестно даже перечитывать, и при этом заново самой переживать, перемучиваться, перестрадывать прошедшие во времени, но не ушедшие из сердца и памяти эти вечно, к моему несчастью, живущие в моей измученной противоречиями душе, годы нашей совместной жизни...
Да и можно ли назвать её совместной?
И в чём именно была её совместность??? По Его неискоренённому мнению жизнь женщины – лишь удовлетворение её плотскости...
Вне этого – всякие увлечения музыкой, учительством и просвещением бедного народа, сочи-нительством и тому подобным – лишь блажь и ненуж-ность...
А в этой плотской жизни нет ничего лучше безграмотной деревенской крестьянки. Особенно, если она не замужем...
Вот что получилось, если до 34-х лет не иметь близко
никакой порядочной женщины...
И какова цена всем его Учениям, если он никогда НЕ БЫЛ
ИСКРЕНЕН, и лишь тогда выскакивал ОН – настоящий, когда я становилась, вопреки его привычкам – сама собою: любящей чистоту – и во внешнем, и внутреннем, и обнаруживала такую ненужную ему активность, любящую музыку, цветы, чтение, со стремлениями к свободе и самоделанию...
Его же идеал – женщина ПАССИВНАЯ, физически здоровая, бессло-весная и без воли... А если нет, то его мучит всё и вся:
и моя любовь к искусству, и моё учительство, и чтение биографий великих музыкантов и античных писателей и философов (да какие они великие, когда велик лишь ОН, один!), а моя же любовь к ним, совершенно не мешающая мне его любить как и в прежние годы, моментально вызывала в нём ненависть, даже к давно умершим...
О каком «ВСЕПРОЩЕНИИ» ему рассуждать, а тем более призывать народы, если сам Он порой был бессмысленно беспощаден,
считая себя правым и справедливым во своих вздорных капризах ... И вчера, и сегодня и всегда Он был ПРОТИВ СВОБОДЫ
и так называемой равноправности женщин...
У женщины мол лишь одна цель – ПОЛОВАЯ ЛЮБОВЬ...
Вечный, заставляющий меня страдать, циничный взгляд на всё естественное-человеческое между людьми, и постоянный нескончаемый протест, сопротивление всему, абсолютно всему человечеству!!!
А что же ему тогда и не протестовать против меня – самой беззащитной перед Его неприятием самого нормального
«во человецех».
Обвиняя нас в плотскости, он сам не раз был безудержно, словно боготворимый им мужик, груб и бесцеремонен: чего стоило ему прямо в своих знаменитых самодельных САПОГАХ, тех самых, что он порой шил по просьбе своих литературных приятелей, нераздетым ЗАВАЛИВАТЬСЯ в супружескую постель!
И никакого раскаяния за своё скотство, непростимое даже и для крестьянского мужика.
Хорошее же зеркало русской крестьянской революции, как писали некоторые радикалы, и хороша же будет эта революция, если так вот она будет относиться и к женщине и к цивилизации.
Слава Богу, может до неё и не доживу, но каково это будет для моих детей!...
И вечные упрёки по любому поводу да и без оного:
зачем продаю Его книги, что я мол забываюсь, что он может ЗАПРЕТИТЬ продавать Его книги, забыв, что на эти же деньги доставляю его ВЕРХОВУЮ ЛОШАДЬ, его спаржу и фрукты, его благотворительность, велосипеды и пр.,
не я пользуюсь деньгами, а больше всего его дети, которых он ЗАБРОСИЛ, не воспитал и не приучил к работе, а сама меньше всех их трачу, а запрети он продавать книги,
***« и я уйду на себя работать, в классные дамы, корректорши и т.д. Я люблю труд и не люблю жизнь, поставленную всю не по моему вкусу, а по инерции и по тому, как её поставила семья – муж и дети.»
(март-апрель, 1898-й год).
***********************
***********************
***********************
..
ИЗ ДНЕВНИКА СУПРУГИ
ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ
(1870-ые годы)
Наконец закончилась эта ужасная самоубийственная история!
....Пройдя через все муки преодолений гнева, возмущения, протеста, оскорблений и издевательств и намёков, устных и письменный угроз, я наконец-то поняла самое главное –
это история про воздаяние за любовную неверность –
новая форма, новый образец разрешения банального семейного конфликта – того самого адюльтера, которым грешат все семьи – или почти все – или буквально все, но части из семей удаётся затушить этот огонь нелегитмной страсти, вспыхивающей везде почти регулярно через два-три года, но не разгорающейся до размеров московского пожара 1812-года, когда только бегство и смерть возникали как единственные, да и единственные ли, результаты окончания чьего-то безумия и приведшего к нему чьего-то непростительного своеволия...
...То, чем постоянно, непростительно постоянно, ГРЕШИЛ САМ Лео, он же нестерпимо и невыносимо БОЯЛСЯ обнаружить КАК ОТВЕТ с МОЕЙ стороны – какой же он безумец!
Да разве можно ли когда-нибудь и кому-нибудь урезонить ревность того, кто на своём грешном опыте знает лёгкость измен, слабость женских сердец и вседозволеннсть мужской греховности, столь ласково и иронично поощряемой не только литературой, но и обычаями света...
Есть нечто неотвратимое в сладком яде искушения, продаваемого на лотках чуть ли не на каждом углу и не только на столичных развалах, но и в самых укромных уголках всех цивилизованных стран...
Разврат воспет, узаконен, обожествлён... И так называе-мое "уничтожение" крепостного права сделало его общенаци-ональным и общедоступным...
Но зачем же было НАКАЗЫВАТЬ СМЕРТЬЮ, да ещё такою механичес-кой,такой отвратительной формы...(такой современной, такой общедоступной и тем самым уничижающй и оскорбляющей достижения современного технического гения нашего века...)?
Я предлагала Ему иные, не столь омерзительные способы
самоуничтожения...
Нет!
....Лишь через колёса, рельсы, станционные вокзалы, на глазах любознательной благородной публики – вот они НОВЫЕ формы гильотирования.
За что же так возненавидеть хрупкое женское тело, доставлявшее радость, хоть и не освященную Обычаем и Верой, но такую естественную, как само рождение ребёнка!!!
И для этой казни-убийства опорочить всё естество страдалицы... Заставить её – и многократно – ощущать, абсолютно зазря, если не сказать – пустопорожне – ненависть к любому проявлению человеческого кем бы то ни было, встреченным в роковые пред-самоубийственные часы.... Ежели перечислить те мимолётные, но столь ненавистные и нелицеприятные ремарки, заметки, оглядки, которыми самоубивица, как бы прощаясь с ненавидимым уже
(да и без реальных-то, а лишь надуманных причин) человечеством – любыми: простолюдинами, аристократами, благородными, родными и вовсе незнакоыми – клеймила и хулила всех подряд....
....Это превращение очаровательной женщины в злобное человеко-подобное существо, никак не заслужившее ни прощения, ни снисхождени, но лишь неумолимо, волей злого Рока (А ТОЧНЕЕ – злой волей ОДНОГО АВТОРА!!!), ведомой к гибели, сотворено в итоге и талантливо и омерзительно-настойчиво, словно ускольза-ющая жизнь старательной осенней мухи, никак не улетающей из наглухо закрытой залы, а постоянно липнущей к вашим рукам, лицу, голове, столу, у которого вы сели, чтобы выпить бокал сладковатой мальвазии или португальского вина, даже к краю этого бокала – и нету сил и ловкости прогнать её, эту осеннюю, уже предназначенную природой к смерти, прочь...
Вся жизнь ваша в эти минуты испорчена – и поломана какой–то вздорной настойчивостью вздорного насекомого...
Вам уже безразлично – улетит ли эта муха в какую-либо оконную щель, или чьи-то ловкие и бездумные руки механически, какой–нибудь иностранной хлопушкой или, того интереснее, напустят на неё какое-то опасное и смертельное химическое облако – подарок заграничных умельцев – вы будете равно спокойно и равно бездуш-но и равно облегчённо довольны её исчезновением....
А что будет испытывать эта мушка, всего-лишь взалкавшая на исходе своей беспутной жизни чего-то запретного, но так ею желанного – вам истинно БЕЗРАЗЛИЧНО, и будет забыто через несколько секунд.... Даже не минут, а именно секунд..
Вот столько же секунд и будут ОБМАНУТЫЕ гениальным писателем читатели вспоминать бедную, исстрадавшуюся самоубивицу....
(предположительно позже 1870-ых годов