Для начала...или вместо предисловия...или пояснение. Все описанные события действительно были. В той армии, которая давным-давно называлась советской. В той армии, которой нет. Но от которой остались офицерские байки, а я, к сожалению, так и не успела записать.
Дело было так. Собрался генерал в отпуск, а собаку не с кем оставить. Ехать далеко – аж на Кубань, а животина в пути намучается только. Думал, думал генерал, да и надумал к прапорщику Федорчуку обратиться. Федорчук –мужик основательный, в хозяйстве, которым он заведует, счёт да учёт.
Погладил генерал псину по голове и говорит: «Ну что, Джульбарс, у Федорчука служить будешь?»
Ничего не ответил Джульбарс, только хвостом завилял, поставил лапы на генеральскую грудь, облизал хозяиновы обвислые щёки. «Да я, Барсик, ненадолго. Мать у меня одна, я должен у неё погостить, по хозяйству помочь. Пишет, забор надо поправить, да ещё по мелочам разную мужскую работу сделать. Так что потерпи, к хорошему человеку в руки попадаешь. Я Федорчука с востока знаю. Он мужик что надо».
У Федорчука, само собой, жить Джульбарсу нельзя. Потому нельзя, что дома, собственно, у прапорщика нет. Есть угол в офицерском общежитии, а на большее холостяку рассчитывать не приходится, когда и семейные-то без квартир. Этими сомнениями и поделился генерал с Джульбарсом. Джульбарс понимающе мигнул, ласково склонил голову набок и задумался.
Отправились к Федорчуку. Тот и впрямь был мужик основательный: круглая голова с плоскими ушами покоилась на толстых плечах, пуговицы кителя топорщились на животе, который Федорчук ласково называл: «Мой авторитет». Джульбарс посмотрел на авторитет Федорчука и проникся уважением к прапорщику. Генерал неспешно передавал пакеты, от которых тянуло запахом мяса, пересчитывал какие-то бумажки.
-Ты, Федорчук, найди пару ребят понадёжней, передай им мясо, деньги. И чтоб порядок – больше одного раза в день Джульбарса не кормить. Он у меня интеллигентный, к режиму приученный. И чтоб говорили с ним – о том, о сём. А то он скучать будет, - генерал вздохнул, предупреждая появление скупой мужской слезы, положил руку Джульбарсу на голову.
-Все будет как надо, товарищ генерал, - ответил основательный Федорчук, - отдыхайте спокойно. Найду ребят понадёжнее. Будет, как у Христа за пазухой.
-Да уж постарайся, чтобы не косца какого-нибудь.
При упоминании о косце Федорчук густо побагровел. Он в армии не первый год, порядок знает. Но времечко не то, совсем не то, что раньше. Одно слово – реформа… Федорчук – и швец, и жнец, и на дуде игрец, и за охломонами приглядец… И тут ещё таких защитничков Отечества подбрасывают, что ой-ой…
Один вот удумал сумасшедшим прикинуться … Ушёл в увольнительную и не вернулся. Его ищут, а он, оказывается, форму спрятал, даже густо-синие армейские трусы, а сам в одной майке на подоконнике в подъезде какого-то дома примостился. И время от времени покрикивает: «Мм-ама, мм-ама!» Народ от него шугается, милицию вызвали, скорую. А он: «М-ама, м-ама, а-а, а-а!» Скорая его в психбольницу, он и там своё. Доктор, шустрый сухонький такой старикан, увидел голыша, в ладоши захлопал, тычет в него коротеньким пальчиком: «Он мой. Он мой-мой-мой!»
Когда разобрались, что к чему, он нашим оказался. Но это, как ни прикинь, цветочки. Хоть голова работает, смекалка солдатская проявляется. С косцом дело особое. Его с месяц назад прислали. Длинный, тощий, штаны висят, ноги в сапогах, как вилка в стакане, болтаются. Волосы сивые, ресницы белые. Веснушки и прыщи по всему лицу равномерно раскиданы: прыщ, веснушка, прыщ, веснушка…
Стали с личным делом знакомиться – мама родная!- два класса образования. Ну куда такого деть? Куда ни пошли – вред один будет.
-Ты что умеешь делать-то? – спрашивают.
-Ничё…
-А чем в деревне-то занимался?
-Дык… Коров пас…
-А здесь что бы хотел делать?
-Дык…Ничё…
Решили временно не трогать парня и потихоньку к солдатской службе приучать. А чтоб та самая служба мёдом не казалась, давать работу попривычнее.
Говорит ему с утра Федорчук:
-Вот тебе, Вася, коса, выкоси-ка ты траву возле казармы.
-Ланно…
-Да не ладно, а есть… И кругом… И ремень подтяни…И ноги не волочи…Не к коровам идешь.
-Ланно…
Через полчаса находит его Федорчук в казарме. На кровати лежит в сапожищах.
-Рядовой Сидоров, ты чего развалился?
-Сомлел маненько…
-Сомлел?! Почему не косишь?
-А я косить не буду…
-Да чего не будешь-то?
-Дык…Коса тупая…
-Да где ж она тупая? Покажи…
-Чё показать-то?
-Косу…
-Каку косу?
-Которой косил…
-Дык…как показать-то…
-Да так и покажи…
-Дык…Тама она…
-Где тама?
-Дык…В газоне…Лежит…
-А-а-а, мать твою …………
Ну, прорвало Федорчука, прорвало, с кем не бывает! А этот, косец, не к ночи будь вспомянут, в бега. И не куда-нибудь, а к депутату. И словами-то какими заговорил: «Достоинство ущемляют…» Вот оно, оказывается, для чего в казарме телевизор.
Генерал взглянул на багровое лицо Федорчука и говорит:
-Ты, товарищ прапорщик, не сердись, Бог с ним, с косцом-то, разобрались, слава Богу…
-Я и не сержусь, да уж больно обидно…
Джульбарс понимающе посмотрел на Федорчука и вздохнул. Что-то мягкое и по-собачьи тоскливое было в его глазах .
-А собачка-то у Вас красавица, товарищ генерал,- сказал Федорчук и погладил Джульбарса по лоснящейся шерсти.
-Да… Таких, как моя – раз, два, и обчёлся… И медалей у Барса раза в два больше, чем у нас с тобой, Федорчук, за песок… Так-то… Ха-а-рошая псина! Ты уж постарайся, Федорчук, пристрой его получше.
-Будет сделано, товарищ генерал! Знаете что…- Федорчук задумался. – Тут на ближнем приводе ребята вроде неплохие. К ним, пожалуй, собачку и пристрою.
Присел хозяин на корточки:
-Дай, Джулик, лапу… Не скучай.
Глянул Джульбарс в генераловы глаза и почуял миг расставания. Заскулил так, что защемило сердце у старого служаки.
-Ну, дай лапу, Джулька… Не сердись. Слушай Федорчука. Он тебя не обидит.
Обнял псину генерал и пошёл к своей машине не поворачиваясь. А Джульбарс, хоть и не держали его, смирно у ноги Федорчука сидел. Интеллигентный пёс. Воспитанный. В службе толк понимает.
-Ты, Джульбарс, не волнуйся. И деньги, и мясо – всё в целости-сохранности будет, - сказал Федорчук, а сам стал прикидывать, куда бы это мясо пристроить, чтобы не протухло.
– Мы сейчас ко мне в каптёрку, потом к Матвевне, а потом и на ближний привод…
Джульбарс с удовольствием прислушивался к новым словам. И все они: каптерка, Матвевна и ближний привод – нравились ему, потому что были такими же основательными, как «авторитет» Федорчука.
В каптёрке прапорщик развернул мясо и вздохнул. Красная, без прожилок, мякоть была насквозь проткнута сахарной костью. Такое в магазине не купишь. Только на рынке. Джульбарс взглянул на мясо и тоже вздохнул. Федорчук открыл какой-то шкафчик, взял нож, отрезал увесистый кусок, хотел кинуть, но раздумал. Присел перед Джульбарсом, протянул мясо на ладони:
-Ешь, давай, да и к Матвевне пойдем.
Пёс мотнул хвостом, но мясо не взял.
-Ешь, ешь. Тебе что хозяин сказал, А?
Джульбарс подвинулся к ладони Федорчука, деликатно взял с неё мясо и неспешно, с достоинством, стал есть.
«Ишь ты,» - усмехнулся про себя Федорчук и невольно залюбовался собакой.
Пока Джульбарс ел, прапорщик Федорчук разделал мясо. Часть, с костью, отложил в сторону, остальное завернул. Пересчитал деньги и обернулся к Джульбарсу:
-Ну что, друг, пойдём…
Только к вечеру подуставший порядком Джульбарс прибыл с Федорчуком на ближний привод, с удовольствием растянулся на тёплой бетонке, положил голову на лапы, посматривая на двух парней в остро пахнущих коротких сапогах.
-Вот, ребята, на первое время мясо. Вы его сварите сразу, чтобы не пропало. А вот деньги. С деньгами поаккуратнее: не свои. С собой не таскайте – потеряете, упаси бог. Положите куда посекретнее…
Основательный Федорчук ещё долго объяснял, что к чему, и Джульбарс с удовольствием слушал его, иногда позёвывая во всю чёрную собачью пасть. Думал он в эту минуту о том, что на свете, кроме генерала, есть ещё хорошие люди…
А утром в домик, где поселился теперь Джульбарс, приехал третий – рыжий здоровый детина. Он сунул чемодан в угол и полез в тумбочки и кастрюлю, которая стояла на плите.
«О! –радостно крикнул рыжий, приподняв крышку. – Молодцы ребята! Прямо к моему приезду подгадали.» Он засуетился, побежал в маленький огородик рядом с домом, забрякал посудой, и вскоре заструился запах молодой картошки, мяса, чеснока и зелени.
Рыжий прилёг на кровать, протянул руку к лежавшему на тумбочке зачитанному до дыр детективу Чейза. Из открытой тумбочки на его живот посыпались зелёненькие ровные бумажки. «О!» – опять закричал рыжий, вскочил с кровати и кинулся куда-то, застегиваясь на ходу.
Пришли новые хозяева Джульбарса и страшно удивились, заглянув в кастрюлю.
-Глянь, видно, Пашка приехал.
-Ага, - подтвердил другой, выглянув в окно. – Вон бежит, что-то тащит.
Рыжий весело ввалился в комнату, брякнул тяжело нагруженные пакеты на стол: «Я у вас тут, ребята, взаймы взял. В поезде поистратился маленько. Перевод придёт, и отдам, ладно?» Двое посмотрели друг на друга и чуть не в голос заорали:
-Да ты чё! Это же собачьи деньги!
-Как это собачьи?
-Да никак! Собаку видишь?
-Ну вижу…
-Так вот это её деньги.
-Ни…и... чё…себе… С каких это пор у собак деньги появились?
-Да нам её на прокорм оставили. Генерал оставил, понимаешь? Чем, по-твоему, мы её кормить будем?
-А чё сами жрём, то и ей дадим.
-Станет генеральская собака солдатскую шрапнель лопать!
-Тогда я у Натахи попрошу. Из лётной столовой. Она чё-нибудь принесет. А перевод придет – отдавать не надо будет, можно в дело пустить. Да садитесь за стол! Гляньте чё купил – водка «Смирнов». Чистая слеза!
Рыжий достал и водку, и пиво, и ещё бутылку, и ещё…
-Гульнём?
Двое только рукой махнули: не пропадать же добру!
В миски навалили картошку с мясом, в стаканы разлили «Смирнов» и…поехали: «За здоровье генерала», «За здоровье умного пса», «За родителей», «За нападающего бразильской сборной», « За тех, кто ждёт»…Да мало ли ещё за что, если есть что выпить и чем закусить?
Джульбарс хотел есть, но напоминать о себе не стал. Он сидел рядом со столом и смотрел внимательно то на одного, то на другого, то на третьего.
-Э, ребята, - вдруг опомнился один. – Давайте мяса-то псине дадим. Он с утра некормленный.
-А зачем собаке мясо? – возразил рыжий. – Собаки мослы любят. В них, говорят, самые витамины.
Выудив мосол из кастрюли, рыжий швырнул его в угол:
-Лови, псина! А завтра разберёмся. Натаха нас не обидит.
Джульбарс вильнул хвостом и вышел на крыльцо. Не нравился ему рыжий, не нравилось слово «Натаха», не нравилось, что кость швыряют в угол. Джульбарс постоял, постоял и пошёл вон с крыльца. Эх, Федорчук, Федорчук, где же ты?
Ну откуда было знать одинокой собаке, что прихватило мужика и попал он с аппендицитом в госпиталь.
Начал накрапывать дождь, и Джульбарс побрёл к дому Матвевны. Быть может, Федорчук там. Он увидит Джульбарса, присядет на корточки и скажет: «Ну ты, друг, где бродишь? Ступай-ка в дом».
На поправку дело шло медленно. Это всегда так. Пока бегаешь, кажется: никаким хворям тебя не одолеть, а сляжешь – и одно, и второе, и третье наваливается. Прибегала к Федорчуку добрая Матвевна, улыбалась ласково и ему, и своему чему-то, бабскому, затаённому, расставляла на тумбочке банки с бульоном, перетёртой жидкой картошечкой, умильно смотрела на осунувшееся лицо прапорщика.
-Ешь, ешь, поправляйся.
-Не хочется…Аппетита нет…
-Ну как нет аппетита? Счас придет, - Матвевна подсунула ложечку с бульоном к губам Федорчука. – От так. От так. Помаленьку. Что-то ты больно задумчивый. Служба не волк, в лес не убежит. Поправишься, выйдешь – и опять за службу.
-Да у меня собачка… Чужая… Слово дал… проконтролировать должен…
-Не одна, чай, собачка, у людей. Присмотрят поди, - и Матвевна ловко влила в рот Федорчука ещё ложку бульона, затем ещё и ещё. Аппетит пришел, и упрашивать не приходилось.
-До чего же ты готовишь вкусно, Матвевна. И простая вроде вещь – бульон, а вот подишь ты…
-Ну а как же, как же, мой-то, покойный, царствие ему небесное, поесть любил. И хороший мужик был. Ладный. Вроде тебя.
Матвевна опять улыбнулась чему-то своему, затаённому, бабскому. От её полных рук с заскорузлыми пальцами, сложенных мирно на животе, от вязаной кофточки веяло теплом и уютом. Федорчук смотрел на неё и жалел, что холостяковал всю жизнь, что не женился на какой-нибудь Поле или Вере, которая стала бы сейчас Семёновной или Степановной. Сидела бы рядом по вечерам, поила бы чаем, рассказывала, где и что подешевле можно купить. Захотелось сказать что-нибудь доброе.
-Да зря ты тратишься, Матвевна! Мясо-то с базара, поди?
-И не трачусь. И не с базара. Я тебе твое мясо и скормила.
-Как мое?!
-Да не твоё, а которое ты мне в холодильник положил, - приговаривала Матвевна, выкладывая в миску жиденькое пюре.
Федорчук побледнел:
-Это собачье!
Матвевна выронила миску:
-Собачатина! Я-то думаю: что это бульон больно наваристый и дух такой…
-Да не собачатина, - застонал Федорчук, а собачье…
Матвевна испуганно посмотрела на прапорщика и принялась убирать с пола пюре. Пришлось рассказать и о собаке, и о генерале, и о мясе.
-Что же теперь делать-то… Не пропадёт, небось, пёс – там ведь деньги, говоришь, оставлены. Сказал бы сразу – я бы мясо не трогала, а куриц варила. Курица-то полезнее. А генералу и говорить не надо. Чего зря человека гневить?
« И то правда»,- подумал Федорчук, немного успокоившись. Матвевна собрала в цветастую сумку ложки, баночки, миски, подоткнула одеяло. «Спи-кась», - сказала она Федорчуку, немного подумала, перекрестила его и отправилась домой. Хороший он мужик. Основательный. Жаль только – холостой.
Прошло недели две с тех пор, как Джульбарс отправился к Матвевне и не нашёл там Федорчука. Понемногу он стал привыкать к бродячей жизни и присматриваться к окружающим собакам и людям. Теперь он точно знал, к кому можно подойти и посмотреть в глаза, чтобы услышать хорошее, доброе слово.
Однажды толстая тетка дала ему кусок тёплого белого батона. С руки. «Что, кушать хочешь?» - спросила она, заметив, как поводит Джульбарс носом, втягивая душистый аромат только что испечённого хлеба. Женщина присела и протянула хлеб на ладони. Пёс мягко взял кусок, положил его в траву и вильнул хвостом. «Привередина. Колбасы нет», - сказала ему женщина и, улыбнувшись на прощанье, ушла. Джульбарс поднял хлеб, отошёл в сторонку и аккуратно его съел.
Раньше он никогда не испытывал чувства голода. Генерал заботился о том, чтобы строго в одно и то же время Джульбарс получал вкусную и здоровую собачью пищу. Но зато нужно было терпеливо ждать, когда выведут по большой или малой нужде. За право метить деревья и столбы в любое время Джульбарс расплатился постоянным чувством голода. Теперь он не отворачивался брезгливо от колбасной шкурки, даже если она сделана из бумаги.
Однажды Джульбарс вернулся к тому месту, где расстался с генералом. Посидев немного посреди дороги, он увидел маленькую собачонку, бежавшую куда-то по своим делам. Неистребимое природное любопытство заставило Джульбарса отправиться вслед за ней. Собачонка тревожно оглядывалась, чуя сзади то ли соперника, то ли ещё кого, и старательно прибавляла ходу. Джульбарс выровнялся и побежал рядом. Вскоре они оказались у больших мусорных баков, доверху заваленных картофельной шелухой, капустными листьями и ещё какими-то отбросами.
Собачонка взглянула на Джульбарса и стала сосредоточенно рыться около баков. В этом определенно был какой-то смысл. Джульбарс внимательно следил за тем, как что-то выкапывается и съедается, но ничего не пытался отнять, и собачонка успокоилась. Она была из тех дворняг, глядя на которых, хочется сказать: «Бобик, Бобик, кто твой папка?»
Папка, по всей вероятности, у мосявки был не один. Тощее кургузое тельце было словно прилеплено к длинным кривым ногам. Шерсти на теле и ногах почти не было, зато круглая голова лохматилась давно уже спутавшимися кудряшками, из которых высовывались блестящие круглые глаза и коричневый мокрый нос. Жалкая эта мосявка никогда не подходила к людям, наоборот, завидев их, бросалась наутёк.
В Джульбарсе не было ничего пугающего. Он был важен и спокоен, поэтому собачонка решила не обращать на него внимания. Джульбарс вспрыгнул на бак и вскоре отрыл несколько костей. Взяв в зубы самую большую, он соскочил вниз и, захватив её обеими лапами, стал старательно грызть. Мосявка придвинулась поближе, принюхиваясь к недосягаемому аромату.
Джульбарс не зарычал. Он оставил кость и чуть отодвинулся. Собачонка подскочила, схватила кость, тут же выронила её и опять отскочила. Голод, видно, переборол страх.
Джульбарс снова запрыгнул в бак и выпрыгнул ещё с одной костью. Он устроился рядом со своей неожиданной спутницей и продолжил обед, поглядывая на неё иногда. Вскоре собачонка наелась и, встав на три лапы, четвёртой стала соскребать с живота блох.
Тщедушное тельце её при этом отчаянно тряслось, а тоненькие ноги раскачивались так, что казалось: она вот-вот упадет. Джульбарс попробовал почесаться точно так же – получилось.
Со времени знакомства с собачонкой Джульбарс бегал то к дому Матвевны, то к тому месту, где он расстался с хозяином. Невдомек было Джульбарсу, что давно уже его ищут и рыжий, и те двое, и вышедший из госпиталя Федорчук. Но кто бы узнал в тощей бродячей собаке холёного генеральского пса-медалиста?
Наступило бабье лето. Яркое небо светилось сквозь золотую и рыжую листву, последняя нега сквозила в воздухе, когда генерал вернулся в родной гарнизон. Далёкой сказкой казался ему кубанский хутор, беленький домик матери, выглядывающий из-за яблонь, весёлые подсолнухи у плетня. Радостно вспоминалось, как хорошо было отдыхать под яблоней, глядеть сквозь кружевные ветви в синее-синее кубанское небо или всматриваться в изумрудную траву, в которой копошились без устали муравьи, таская туда-сюда то соломинки, то сухие листики, то (наверное, особенно бережно) белые яйца, из которых вылупятся муравьята и тоже будут бегать туда-сюда.
Всё в гарнизоне было по-прежнему. У ворот – тот же плакат, изображающий офицера в плащ-палатке, больше похожей, правда, на стог сена; всё те же ворота с красными звездами, рядом с которыми давно уже дежурят не бойцы, а молодые лётчики; всё та же автобусная остановка, на которой толпятся офицерские жёны, собравшиеся ехать в город за покупками.
Привычный ритм жизни захватил генерала, намётанный глаз отмечал малейшие штрихи изменений. На заднем дворе офицерской столовой в мусорных баках рылся тощий длинный пёс.
«Непорядок, - подумал генерал и вышел из машины. – Развели бродячих собак. Бывают же уроды – бросают животину на произвол судьбы». Генерал хотел было уже сесть в машину, но пёс вдруг высунул грязную голову из мусорного бака, взвизгнул по-щенячьи и бросился к нему. Собачьи лапы, в комьях земли и в каких-то налипших помоях, ткнулись в генеральскую грудь, шершавый вонючий язык от подбородка до лба прошелся не раз по лицу генерала.
«Джуленька, - охнул тот и обнял тощее своё сокровище. Басенька родной, Басюля, птенчик…»
Из-за мусорных баков высунулась лохматая голова собачонки. Два глаза-пуговицы с удивлением наблюдали за тем, как прыгает и визжит большая и солидная собака и плачет седой, не старый ещё человек.
Что было потом – сказать мудрено. Но все в гарнизоне знают: генерал – человек отходчивый, а если и накричит сгоряча, то все равно потом во всём разберется и с плеча рубить не станет.
Смоленск, июль 1998 г..