Утром, поцеловав Марту и выйдя из ее квартиры, я стал спускаться по лестнице. Навстречу поднимался загорелый, коренастый мужчина с пластмассовой емкостью в руке. Я уловил его растерянный взгляд. На площадке невольно оглянулся – он вошел к Марте.
Весь день мне было неспокойно: почему у мужчины вытянулась физиономия?.. А ве-чером позвонила Марта: «Сейчас расскажу все! Это может повториться. Твое главное условие – открытость. Я тоже заметила: чем откровенней, тем лучше».
То был автомеханик Иван Алексеевич, чье имя уже звучало в рассказах Марты. Он привез ей воды из скважины и сразу спросил:
– Что за мужик? Повадился в гости по утрам.
Она безмятежно ответила:
– Знакомый психолог. Купил у меня пылесос, сейчас заходил за инструкцией. Красный пылесос, который ты привез из гаража на той неделе. Надеюсь, помнишь?.. И почему ко мне не может зайти мужчина?..
Иван Алексеевич больше об этом не спрашивал.
Раньше он ремонтировал жигули у мужа Марты. Когда мужа не стало, автомеханик по-мог ей в поездках по скорбным делам. Если она начинала плакать, он останавливал ма-шину: «Марта Георгиевна, не могу вести, когда вы…» После гибели дочери Людмилы он был для Марты как нянька: «Давайте, я буду гостевать в одной вашей комнате. Вам будет не так тоскливо». Она не смогла отказать: «Я была тогда не в себе. Продолжалось это несколько дней, он и привязался».
С тех пор Иван Алексеевич возит Марту на могилы мужа и дочери, снабжает овощами из ее кессона и артезианской водой. Иногда она ездит с ним по своим делам. Конечно, в универмаге есть транспорт, но автомеханик водит машину лихо и в то же время аккурат-но. На обгонах у Марты замирает сердце, а он сдержанно улыбается да искоса погляды-вает на попутчицу. Не зря деревенский парень с молниеносной реакцией и бычьими не-рвами был когда-то гонщиком.
Случается, что на одной остановке Иван Алексеевич высадит жену, а на следующей – еще не остывшее место занимает подруга. «Он скажет: порховка, погляди, моей-то кики-моры не видно?.. И засмеемся оба, как дураки», – вспоминает Марта. Самыми ласковыми словами называл ее этот влюбленный. Но они, затертые, не прививались. Наконец он вспомнил, что в родной северной глубинке резвых пташек называют порховками.
Соседка Марты по лестничной площадке, незамужняя продавщица Клавдия, не может понять, почему та равнодушна к Ивану. «Ты посмотри, разуй глаза! Личико налитое, не защипнешь. Добряк! Хозяин! Две машины, две дачи. Собирается поставить третью, да такую, чтобы Марточку выгуливать по аллеям. Позови – бросит жену! Будет рядом через десять минут. Эх, мне бы такого хахаля! И за что тебя любят мужики, доска худючая. Любят, аж сил нет, на иномарках возят. Меня бы кто на лисапеде покатал!» – вздыхает дебелая женщина.
Ивану Алексеевичу хочется все время быть рядом с Мартой. Жена за порог – он к те-лефону.
– Порховка, не привезти ли водицы?
– Иван, привези побольше и не беспокойся.
Он обиженно бурчит:
– Только бы меня реже видеть.
Однажды он узнал, что Марта ходила в театр с сослуживцами, и высказался:
– А меня так бракуешь!
И получил отповедь:
– О чем ты говоришь, Иван? Для театра ли создал тебя бог! Посмотри в зеркало на свой загар, на руки – при двух машинах и двух дачах. Вспомни, когда последний раз надевал свой выходной «кустюм».
Ее шуточкам автомеханик добродушно улыбается. И все-таки как-то забастовал, вос-противился безответной любви. Встретив Марту после работы, начал изливать свои чув-ства, пытливо поглядывая на нее. Она насторожилась. Он высказался еще откровенней: «Я не люб – найди другого завхоза!» – и простился с ней бесповоротно. Марта сделала скорбную физиономию, а когда машина остановилась у ее дома, тоже покинула друга навсегда.
Однако на следующий день, в субботу, расставшийся на веки вечные ждал ее в парке на лыжне. Его лицо было непривычно бледным, голос тихим.
– Чуть не умер. Давление упало. Не мог вспомнить телефон скорой.
– Да? Я так и знала. А ты больше приставай ко мне!.. У меня в кессоне все растет. Ты от безделья маешься. Картошку оборви!
После примирения счастливый опекун сидел в гаражном кессоне и обрывал карто-фельные ростки. На улице была благодать: яркое солнце и легкий морозец. Здесь темновато и сыровато. Зато уютно шумел вентилятор, сушил стены. «Расскажу ей о проделанной работе. Она улыбнется, подставит щечку. И будет между нами вечный мир», – размечтался Иван Алексеевич.
И вдруг… почувствовал чье-то присутствие. Услышал за спиной слова озорной детской песенки. Ужас овладел им! Казалось, он не взбирается по лестнице, пытаясь выбраться из кессона, а погружается в многоголосый ад. С упавшим сердцем, в поту, кое-как поднялся наверх – какофония оборвалась. Никого ни в гараже, ни вокруг.
Когда вечером в машине он рассказал Марте об этом «концерте», у нее появились мрачные мысли о покойной дочери, она замолчала. Тогда Иван Алексеевич не придумал ничего другого, как повернуть к магазину цветов. Раньше он использовал этот прием, если хотел погасить конфликт между ними, подводил подругу к прилавку и скромно молвил: «Выбирай!» Они затормозили у освещенной витрины закрытого магазина. Марта, глянув на часы, со вздохом процедила: «Проздравляю», приехали. Еще немного – ночь наступит. Совсем ты стал плох, Иван».
Еще не так давно он был главным механиком крупного гаража, дело свое любил, работать привык все бегом, бегом. Но в последнее время сдал. Может позвонить Марте в разгар рабочего дня, устроить дотошный расспрос, где купить внучке оригинальную игрушку, или поразить просьбой:
– Порховка, видел тебя во сне. Хочу покалякать. Можно приехать?
Она пресекает его порыв:
– Еще чего! Работы по горло, а тебе подавай срочную встречу для обсуждения снови-дений? Приедешь по делам – расскажешь.
Одно время Иван Алексеевич принялся следить за Мартой. То бормоча с тоской: «Опять с кем-то загуляла». То с облегчением вздыхая: «Все-таки разошлись». Она теря-лась: «Неужели определяет по моему внешнему виду? Или начал болеть и сподобился? Провидец Иван?!» Все разъяснилось проще: о приключениях подопечной он догадывался по букетам цветов на подоконнике в ее гостиной, окнами выходящей на дорогу. Вот они – провинциальные анекдоты, шпионские романы про любовь.
Дачей Марта занимается с большим удовольствием. Увещевает цветы и овощи: «Вы меня не обижайте! Растите хорошо. Я пересаживать вас не собираюсь». Искренне верит, что не дай бог сказать: «Ох, уж эта прополка, поливка, как мне все надоело!» – и растения завянут. Восторгаться их быстрым ростом тоже нельзя: можно сглазить.
Отправляясь на курорт, Марта все хозяйство поручила Ивану Алексеевичу. Он впер-вые побывал у нее на даче. Ухоженность, мужская рука выступали там во всем. Это за-метил бы и ребенок. Марта была в игривом настроении, сыпала шутками под восторжен-ные взгляды попутчика. Он чмокнул ее в щечку: «Озорная ты у меня, настоящая порхов-ка!»
Вечером он сажал Марту на поезд. На перроне она вполголоса, чтобы не привлекать внимание пассажиров, спела известную арию: «Я танцевать хочу, я танцевать хочу…» – вызвав у провожатого ревнивую грусть. И сообщила дату своего возвращения. Поезд ушел. Иван Алексеевич прочел записку, которую Марта вложила ему в руку в последнюю минуту прощания. То была памятка о том, что сделать на даче в первую очередь.
Иван Алексеевич усердно опекал ее хозяйство. И вот он снова на перроне с букетом выращенных им гвоздик, но шоколадная от загара курортница не появилась. Автомеха-ник, почуяв что-то неладное, поехал на дачу.
А Марта, заскучав от курортного безделья, вернулась домой на сутки раньше и в тот же день столкнулась на улице с Данилой Макаровичем. (Еще один ее друг, о котором я узнал позднее.) Он отвез ее на дачу и не стал торопиться в шумный, пыльный город.
Данила Макарович с сигаретой в руке развалился в плетеном кресле на веранде. Во-обще-то он приезжает сюда не столько отдыхать, сколько работать. Этот земельный участок – предмет его особых забот: ни у кого в округе нет таких надежных теплиц и лучшего полива. Местные жители уважают Данилу Макаровича за ум и приветливость: идет по деревне, с каждым встречным поздоровается, каждую собачку погладит. Но, когда хозяйка уезжает на курорт, он не появляется здесь из принципа.
Марта тут же крутилась у газовой плиты, халатик на голом теле, не все пуговки застегнуты. Увидев Ивана Алексеевича, она смутилась, поспешно застегнулась и вывела его во двор.
– Когда приехала?
– Вчера.
– Давно… с ним?
– А вот этого я не скажу!
– Я-то радел, чтоб клубника скорей дошла… Теперь дотумкал, почему не разрешала приезжать сюда раньше. – Его губы обиженно задрожали.
– Иван, справилась бы я здесь одна?
– Али я тебе отказывал?
– Но у тебя свои две усадьбы.
Опекун уехал, ошеломленный хозяйственным аргументом и прагматизмом коварной изменщицы.
Данила Макарович поддразнил Марту:
– Что, сколько веревочка ни вьется, а кончик найдется? Иван Алексеевич! Иван Алек-сеевич! Не курит, не пьёт. Цветы дарит охапками, мерседесы меняет, как цыган лошадей. Проглотил и уехал.
– Данила, мы дружили семьями.
И все-таки Марта не собирается порывать с Иваном Алексеевичем. Она заметила у него необычный, острый взгляд, как у брошенного котенка. Так смотрел ее муж незадолго до смерти.
Я видел Ивана Алексеевича всего один раз, и то мимоходом на лестнице. А жаль, он заинтересовал меня. Простой паренек полюбил тернистые трассы гонщика и победил на них, прорвался в мастера. Крепких нервов и мышц для этого мало, хороший тренер тоже не гарантия, а везение – просто химера. Тут нужна особая хватка. В спорте, как в искус-стве, успех возможен, если есть талант. Хотел бы я изучить ладони Ивана Алексеевича!
…Вернувшись с юга глубокой осенью, позвонил Марте и услышал: «Ардальон, днем и ночью чувствую около себя дочь. Она чего-то хочет! Не дождусь, когда же наступит конец недели и съезжу к ней».
Вечером в субботу, уже лежа в кровати, Марта рассказала по телефону:
– Съездила, наплакалась… На холмике яркий зеленый мох и белые ромашки с чайное блюдце. Холодно, а они не вянут. На фото у Люды такое выражение, будто кого-то ждет. Я погладила портрет. Иван решил: стираю пыль. Он такой же добрый и жалкий. Ардаль-он, как ты думаешь, не его ли ждет Людмила? Зачем? Чтобы лишить меня поддержки?!
– Марта, этого я не знаю. И не советую тебе углубляться в подобную философию.
Она, конечно, перенервничала в тот день, и я, пожалев ее, приступил к заочной психо-терапии. Вскоре она заснула, не положив телефонную трубку. У Марты замечательная гипнотабельность.
Утром позвонил:
– Как ты спала?
И услышал бодрый голос:
– Очень хорошо! Проснулась свеженькая. Захотелось обняться, поцеловаться, да не с кем.
Это ее стиль. Замечу, что она без тени смущения рассказывала мне об интимных от-ношениях с другими мужчинами, вводила в тайны, которыми, думаю, не поделилась бы и с матерью, будь та жива. Я слушал подругу, превозмогая обиду, порывался уйти, но не мог: так был привязан к ней. Или пытался мягко остановить ее, но она, будто проверяя меня на прочность, изрекала: «В моем сердце хватит места для всех». При этом бирюзо-вые глаза напоминали голубые льдинки. Так любит всех?.. Или не любит никого?..