Закончив свою синекуру на Арбате, я собрал вещи, отнес их в камеру хранения. Люб-лю эти минуты, особенно когда погода теплая и день прошел спокойно. Выпил стакан чаю за столиком ночного кафе под открытым небом. Питаюсь на улице только бананами: чисто, витаминно, калорийно. Но бананы, бананы, как бы не прыгнуть на дерево.
Cпустился в метро… Выйдя на станции Проспект Мира, повернул к трамвайной оста-новке. Она рядом, но огней отживающего свой век транспорта не видно. Немудрено: пер-вый час ночи. Идти пешком? Не так далеко, да опасно: шалят по Москве, как в эпоху ти-шайшего царя Алексея Михайловича, о чем недавно прочел в исторической книге.
Эх, была не была, надо топать, хоть и обременен я сегодня дополнительной ношей, подарком клиента. Маршрут знакомый. Сейчас быстро пройду плохо освещенный квар-тал, у бильярдного салона поверну за угол старообразного дома, а там вдоль его фасада и по всей улице сверкают фонари.
Благополучно миновав припаркованные автомобили, густую тень от тополей, прибли-зился к желанному повороту. Но почему здесь сегодня темно?.. Из уличного углубления, словно из ниши собора, – пародия святости – выдвинулись две фигуры.
И голос:
– Что тащишь в сумке, придурок?
И шорох за спиной. И острое чувство беспомощности, и ох сердце... «Пропал. Убежать невозможно. Достать газовый баллончик – обе руки заняты. Только б не стукнули сзади по голове! Куда буду годен, если потеряю память? Причем тут память! Нож в спину – легче?! Оглянусь, спровоцирую удар. Отдать сумку? Там двухнедельный заработок… Господи, что мне делать?!»
Я собрал все силы, заговорил чужим, хриплым голосом:
– Молодые люди! Нет у меня ни валюты, ни драгоценностей. Бедный пенсионер... Есть два пирога, свеженьких, теплых. Только что подарили. Вы понюхайте, как они пахнут! Тут дырочки на коробках, с боков.
Стоящий против меня, в белой рубашке, молчал. Его напарник хихикнул. Третий при-близился сзади почти вплотную и дохнул сивушным перегаром. Я почувствовал прилив красноречия необыкновенного.
– Кушайте на здоровье, сынки! Лакомьтесь! Поправляйтесь! Фирменное блюдо лучше-го московского ресторана. Центральный Дом актера, там знают толк в еде. В здоровом теле здоровый дух. Береженого бог бережет. Вам, молодым, везде у нас дорога, нам, старикам, катиться дальше вниз…
Какие еще молол глупости в стихах и прозе, сейчас не припомню. Понимал, что глав-ное не останавливаться. Говорил и протягивал коробки Белой Рубашке, угадав в нем главаря. И он… взял! И они со Вторым Номером… стали обнюхивать коробки. «Неужели выкручусь?! Болтай, болтай дальше! И сматывайся, но ни одного резкого движения».
В полумраке блеснул нож: Белая Рубашка быстрым и точным движением перерезал бечевку. «А все-таки хорошо, что бечевку!..» Крышки коробок сняты, в руках у сынков по пирогу. Сивушный Перегар вышел из-за моей спины и присоединился к своим, не желая оказаться обделенным. Он был на голову выше их и сутулился.
Я пожелал грабителям приятного аппетита, невесту из новых русских, тещу из Амери-ки, отдыха на Канарах (чуть не ляпнул «на нарах», тут бы мне и крышка). Уже чувствовал, что надоел им, уже отступал понемногу на ватных ногах. И наконец поплелся в свою сторону, спиной слыша их разговор.
– Рвет когти, падла. Без шмона?
– Х…р с ним: нищий шпак. Шмонай, если хочешь.
Пироги были большие, вкусные были пироги. Они спасли меня от обыска.
Повернув у бильярдного салона, я вступил в царство света. Сердце стало биться ровней, но шаги такие короткие, – казалось, не иду, а топчусь на месте. Как хотелось побежать! Но ведь услышат, поймут: что-то прозевали, – и бросятся вдогонку. А улица по-прежнему безлюдна. Однако уже дышал полной грудью, ступал уверенней, левой рукой сжимая ручку сумки, правой – перцовый баллончик. Если догонят, фактор внезапности будет теперь моим шансом. У трамвайной остановки, что недалеко от Театра зверей, обессиленно плюхнулся на скамейку.
Здесь относительно безопасно: рядом перекресток, где еще течет негустой поток ма-шин, по тротуарам кое-где идут припозднившиеся пешеходы. Через дорогу, на пригорке справа, виднеется скромно подсвеченная чаша олимпийского комплекса, рядом с ней – ярко освещенная голубая мечеть, увенчанная золочеными полумесяцами. Маленькая мечеть на темном фоне огромного спортивного сооружения выглядит иллюстрацией к сказке из «Тысячи и одной ночи». Я ходил здесь постоянно, не замечая этой красоты, и потребовалось большое испытание, чтобы наконец-то увидеть ее. Время катилось в глубину ночи, я не вставал. А хорошо, что здесь скамейка!
…Стал перебирать дневные события. Получил письмо от дочери, отправился на Арбат в хорошем настроении. Работалось удачно, почти без перерывов. Вечером перебрался на другую сторону улицы, к магазину «Мода Лондона»; его витрина освещена ярко, что позволяло читать тонкие линии.
В самом конце работы ко мне сел молодой мужчина подшофе: высокий лоб, нос с гор-бинкой, короткая стрижка. И не руки, а медвежьи лапы, не кулаки, а кувалды. Символы ладоней – под стать им, четкие. Они показали человека власти, сметающего все препоны на пути. Линия Судьбы – характерная, как на рисунке в старинной книге по хиромантии. Не вызывающий сомнения рельеф фигуры Мужества в опасности, и такой же – Великодушия. Короче, полный джентльменский набор! А что не вязалось с общей картиной, так это багровая окраска знаков и линий, говорящая о тревоге клиента.
Он чуть ли не скомандовал:
– Ну-ка, разберитесь, что меня мучает!
Я тормознул его:
– Наберитесь терпения! Сейчас разберемся по методике.
Он затих на минуту, потом – опять за свое. Тогда мне ничего не оставалось, как нару-шить привычный порядок общения и выслушать вопросы клиента, которые перешли в рассказ.
– Я был командиром специального подразделения. Обеспечивал балканский канал. Служба шла, как на вулкане. Оружие – это деньги. Где их много, там кровь. Меня зацепило дважды: пробило легкое, повредило ногу. Но беда в другом, приходилось выполнять… всякие приказы.
Зачем такая откровенность! Завтра он будет сожалеть.
– Вы только что смотрели ладони у белокурой дамы. Вдова генерала. Об этом она, конечно, умолчала. Скромница. Знаю, я нравлюсь ей. А люблю другую. Недавно ездил к ней. Там меня ждал позор: обессилел как мужчина. Она выбросила в прихожую мой бу-кет: «Ты опоздал, полковник!» Меня выгнала баба… Сейчас служу в столице. Высокая должность, престиж. Одного не дождался – душевного покоя. Снятся лица белее снега, пустые от ужаса глаза. Напьюсь – все обрывается. Потом начинается снова, еще ярче! Узнал, где расположено сердце. Скажите, что мне делать?
Мужчина положил руку на грудь.
– Лучше всего обратиться к психологу, – посоветовал я.
– Я сам психолог. Жизнь научила, – ответил он.
– Все мы душеведы на уровне поваренной книги. Речь о другом – ищите опытного спе-циалиста.
– А что он сможет, даже золотой? Душа – не больной зуб, ее не вырвешь. Живу про-клятым прошлым.
– Минувшее нам неподвластно. Но отношение к нему изменить можно. Видения по-тускнеют, со временем оставят вас совсем.
Собеседник легонько коснулся моего плеча.
– Люблю убежденных! Не поддакиваете, а спорите... Нет, в Чечню надо! В кровавой круговерти ни прошлого, ни будущего. Клин клином... Знаю, там я забудусь.
Я понял, что молодой полковник поплывет по течению и «забудется» окончательно: сильные натуры часто верят только себе. Похоже, он обречен. Об этом же говорил со-мнительный знак на линии Здоровья. В конце этой встречи мне все-таки удалось порабо-тать в роли хироманта. Мужчина рассчитался. Затем достал шариковую ручку, написал номер мобильника и свои данные на картонной коробке, которую принес с собой. Вручив ее мне со словами «Звоните, если вас обидят», он ушел с белокурой женщиной, терпели-во ожидавшей его в сторонке.
Оставшись один, я осмотрел подарок. Одной бечевкой были перевязаны аж две коробки с рекламой ресторана Центрального Дома актера. Из круглых отверстий на боках коробок пахло жареным мясом, печеным на сливочном масле тестом и пряными травами. На голодный желудок от подобных ароматов можно опьянеть. Такой презент по ресторанным ценам стоит дорого. Похоже, кто-то вручил его полковнику из уважения, офицер постеснялся отказаться, а потом с удовольствием избавился от него. Что делать с ним мне? Тяжеловато. И бомжей не видно, уже отошли ко сну. Одну коробку отдал бы им.
…Теперь избавился от обеих. Хорошо отдыхать в столице нашей родины теплой но-чью, под черным небом с мириадами золотистых, мерцающих звезд, как будто посеянных щедрой рукой. А ведь они были такими же и во времена царя Алексея Михайловича, когда в Москве палили из пушек по любому ночному шуму, не вдаваясь в разбирательства, за что и получил тот государь от народа еще один титул – Тишайший.
В моей душе неожиданно шевельнулось сомнение: спецназовец, молодой полковник – и это правда?.. Судя по магическим символам, мужчина мог быть им. Но откровенность, с которой раскрылся на улице перед первым встречным… Или он страстно искал поддержки и потерял осторожность?.. Сколько тревоги накопилось сегодня в сердцах жителей этого огромного города!
А если то был лицедей, блестящий импровизатор, решивший на мне, предсказателе чужих триумфов и провалов, испытать собственную силу?.. Пирогами его действительно одарили в Центральном Доме актера, что на Арбате?.. Белокурая женщина – вдова гене-рала от богемы?.. И телефон он оставил, чтобы узнать результат?.. Мне нужно будет, подобно Станиславскому, печально пробормотать: «Да. Верю». И мыльная опера состоится.
Грабители тоже были какие-то сомнительные. Пойти на ночной разбой с пьяным по-дельником. Польститься на пироги. И это наша «Коза Ностра»?! А может, троица халту-рит в каком-нибудь московском театре в качестве статистов. В Москве, да и по всей Рос-сии, сейчас театральщины в избытке. Нет, не зря вспомнил я сегодня царя Алексея Ми-хайловича, резонно рассуждавшего, что православные люди в это время суток должны мирно почивать.
Пора и мне ко сну. Вон и она чуть в сторонке и слева, моя уютная гостиница, семи-этажное серое здание почти без огней, с двумя ангелами-хранителями у входа, крашен-ными под бронзу молодцеватыми фигурами командиров Красной Армии, летчика и танки-ста. В номерах, где днем постоянно идут телефонные переговоры, сейчас стоит тишина.
Проходя около театра с фигурами каменных зверей, я подумал: позвонить бы завтра новому знакомому, сообщить, что случилось со мной. Интересно все-таки, что он ска-жет… Черт побери, номер-то телефона остался на коробке. Какая досада!