Когда я был молодой…
Приснился сон из молодости. Кажется, вот оно, то время. Протянутой рукой достанешь. А между тем более тридцати лет отстучало с тех пор…
После первого офицерского отпуска я приехал в Акулово, в штаб корпуса, за назначением. Подобных мне собралось человек пятьдесят. Мы поочерёдно заходили в кадры, получали предписание и отправлялись к месту службы.
В отпуске я женился. По этой причине был направлен в Чернецкое, под Чехов. Там с жилплощадью считалось попроще.
Вместе с товарищами мы всё в том же Акулово сели на кольцевую электричку и к вечеру добрались до части.
Вечером, в пятницу, мы оказались никому не нужны. Дежурный по части направил нас в офицерское общежитие и посоветовал предстать пред командирские очи в понедельник, ближе к обеду.
В общежитии нашему появлению не обрадовались – свободных мест для заселения не было. Посовещавшись с товарищем, Олегом Виноградовым, мы решили махнуть домой на выходные.
Молодость – великое дело. Ничто не заставляет задумываться о предстоящей дороге, когда впереди маячит встреча с любимой женщиной. А между тем был конец августа, пик отпускных передвижений, огромные очереди в кассах и отсутствие билетов. К одиннадцати вечера добрались до Ярославского вокзала.
Поняв, что билетов не купить, мы отправились на перрон. Там стоял состав пассажирского поезда, вроде бы Нижнетагильского, с одним общим вагоном в голове состава.
Вокруг бурлила толпа желающих уехать, и когда двери вагона открылись, она смела проводника, пытавшегося проверить билеты.
Мы с Олегом воспользовались неразберихой и оказались внутри вагона. Заняв третьи полки, с нетерпением стали ожидать отправления состава.
Поезд тронулся. Мы затихарились, предполагая проверку билетов. Пассажиров набилось столько, что все проходы оказались забиты, и проводник смог пройти по вагону только под утро.
На наше счастье он был невысокого роста и дотянуться до третьих полок не сумел (или не захотел), а мы притворились спящими и на его грозное постукивание не реагировали.
Одним словом, к вечеру субботы удалось добраться до дома. Моё появление вызвало огромное удивление у родителей и радость жены.
На следующий день, в воскресенье, предстояло выбираться в Москву. С билетом помог дядя, работавший на железной дороге.
Ранним утром, в понедельник, я встретил Олега на Курском вокзале. Мы устроились в Тульской электричке и благополучно добрались до Чехова. Ещё час добирались до части на автобусе и только к полудню снова оказались в знакомом общежитии.
С понедельника в части начались учения, и мы снова оказались никому не нужны. Между тем, в общежитии нас распределили по комнатам, потом назначенный офицер провёл по городку, познакомил с жизнью и бытом, показал офицерскую столовую.
Пока шли учения, почти неделю, нас не трогали. По утрам вновь прибывших, человек сорок молодых лейтенантов и около двадцати выпускников академий, капитанов и майоров, собирали в гарнизонном офицерском клубе, рассказывали об истории части и отдельного корпуса ПРО.
И лишь только в следующий понедельник нас представили командиру части, по одиночке вызывали в кадры, для получения распределения по подразделениям и отделам.
Кадровик спросил выписку с оценками из диплома, бегло посмотрел её и хмуро поинтересовался, кем бы я хотел служить. Я бодро ответил, что хотелось бы попасть в отдел эксплуатации вычислительных средств или программисты. Кадровик кривовато улыбнулся и спросил, а не хочу ли я попробовать себя в роли командира взвода. Учился я на военного инженера и особого желания, командовать, не испытывал.
Выслушав мои ответы, он заметил, что штатных должностей ни у программистов, ни у машинистов нет, а службу мне придётся начинать в третьем отделе приёмного подразделения западного центра (направления) в должности старшего оператора (самой низшей должности штата).
К слову сказать, все прибывшие лейтенанты, как оказалось, начали службу с этой должности. Капитанских должностей было маловато, зато старше лейтенантских – более чем достаточно.
В обед я представился начальнику отдела. Он коротко спросил, где и как учился, поинтересовался составом семьи. Потом отправил меня в бюро пропусков для получения пропуска, необходимого для прохода в часть, на объект, выхода и входа на территорию городка.
Начальник отдела, подполковник Гуляев, был в предпенсионном возрасте. Плотный дядька, с седой шевелюрой, он показался мне спокойным и обстоятельным. Посоветовал быстрее перевозить жену в городок и обустраиваться с жилищем, получить которое он обещал помочь в ближайшее время.
Оказалось, что допуск на объект получить не очень-то и просто. Всех прибывших почти месяц проверял особый отдел.
Обе приёмные станции находились в полутора километрах от расположения части и городка, передающие ещё дальше - в пяти. Нас на объект пока не допускали, и почти месяц мы проходили при части курс молодого офицера, ходили начальниками патруля по городку и водоёму, ездили старшими машины.
В один из вечеров пригласили всех нас к начальнику тыла. Старый полковник, с красным загорелым лицом, с большой колодкой медалей на кителе, среди которых выделялись «За отвагу» и «За победу над Германией», грустно оглядел нас и сказал сурово:
-С жилищным фондом в части на самом деле непросто. Отдельные квартиры получат только выпускники академий с составом семьи три и более человека. Лейтенантам предстоит пожить пока с подселением, те есть в коммунальных квартирах. По мере освобождения жилых площадей представителями промышленности и строительством новых домов вам будут предоставляться отдельные квартиры.
Я получил комнату в трёхкомнатной квартире на первом этаже четвёртого дома. В соседнюю комнату должен был въехать мой училищный товарищ Толя Цаплин, направленный служить в отдел вычислительных средств (или машинистов – так мы их называли).
Когда мы с Толиком пришли посмотреть наше будущее жилище и открыли дверь квартиры, то конкретно ужаснулись. На нас из-за двери дохнуло облако горячего пара. В коридоре квартиры тускло светила лампочка, по отставшим от стен обоям конденсировался всё тот же пар и струйками стекал на пол.
Мы вошли в коридор. Двери наших комнат были распахнуты, влажные обои на стенах облезали. Прошли на кухню и обнаружили бьющую из крана струю кипятка. Перекрыть её было нечем, вентиль отсутствовал.
Услышав наши перемещения по кухне, из третьей комнаты выглянула молодая женщина, жена прапорщика – Ольга Миляева, и пояснила – вентиль пришёл в негодность, а стояк с горячей водой тоже не перекрывается, так как и там вентиль неисправен.
Ещё она сообщила, что квартира признана аварийной, и никто в неё заселяться не хочет. Они с мужем Володей поселились только потому, что им действительно жить негде.
Посовещались мы с Толиком и побрели к начальнику тыла, отказываться от аварийной жилплощади.
Полковник выслушал нас, криво усмехнулся и сообщил, что после войны с семьёй почти два года жил в землянке, а потом ещё десять лет в маленькой комнате финского домика.
Его заявление впечатлило, но оптимизма не добавило. Настроение ещё больше испортилось.
-Ребята, - сказал начальник тыла, - зря обижаетесь! Я, можно сказать, благо для вас делаю. Вам потерпеть-то всего два-три года. Аварийные квартиры будем расселять в первую очередь.
Ничего не добившись, расстроенные мы вернулись с Толиком в нашу аварийную квартиру.
На следующий день нас поджидала приятная неожиданность. Котельная городка встала на профилактические работы, и горячую воду отключили повсеместно. В обед я зашёл в хозяйственный магазин, купил вентиль и некоторый инструмент и отремонтировал смеситель.
Службой нас пока обременяли несильно, и по вечерам мы с Толей занимались ремонтом в наших комнатах. Содрали старые обои, покрасили потолок, окна и двери. Наклеили новые обои. Починили розетки.
Одним словом, привели комнаты в мало-мальски жилой вид. Оставалось покрасить полы и привезти жену в городок.
Между тем, закончились проверки особистов, и нас допустили на объект.
Отдел представлял собой довольно большое помещение, метров сорок в длину и столько же в ширину, в котором ровными линейками стояли шкафы с аппаратурой. Десять линеек аппаратуры и ещё несколько отдельно стоящих шкафов непонятного пока назначения составляли аппаратуру отдела.
Подполковник Гуляев представил меня майору Стеценко, начальнику отделения квантизаторщиков. Стеценко на год раньше закончил Харьковскую академию. Душа его совсем не лежала к освоению находящейся в его подчинении аппаратуры. Его душа рвалась на просторы какого-нибудь строительства, непрерывно ведущегося в части, а хохляцкий склад ума мысленно обращался к различным вариантам того, как при случае что-нибудь скоммуниздить и претворить в новую жизнь в семейном хозяйстве.
Он выслушал краткое изложение моей военной биографии, скептически усмехнулся и заявил:
-Да, Саня, тяжело тебе будет! Плохо, что ты в Пушкинском училище учился. Ты там вычислительные машины изучал, а здесь совсем другая специфика. Разные там триггеры-***ггеры, квантизаторы-мандатизаторы! Я после академии уже год, а всё ещё толком разобраться не могу! Это ж тебе с нуля, считай, осваивать придётся.
Настроение ухудшилось. Невольно подумалось, если майор после академии толком разобраться не может, то как мне предстоит осваивать незнакомую аппаратуру, про которую, кроме названия, ничего не знаю.
-Ладно, шибко не расстраивайся, - подвёл итог разговора Стеценко, - покрутишься с Володей Гладким, может, и поймёшь чё.
Но, самое главное, он заставил меня написать рапорт на его имя, на краткосрочный отпуск для перевозки семьи в часть, быстренько подписал его у начальника отдела и после обеда умчался в часть, пробивать его по инстанциям.
Собственно, пробивать было особо нечего. Нужно было подписать его у командира подразделения и отдать в строевую часть, а дальше с чувством исполненного долга отдыхать в домашней обстановке.
Через два дня он вручил мне отпускной билет, проездные документы, проинструктировал по поводу поездки, рекомендовав отправиться в Киров в гражданской одежде и много не пить дома водки.
Впереди было десять суток отпуска, правда, вместе с дорогой, но всё равно это было немало. Вечером я в очередной раз поехал домой.
Отпускное времечко пролетело мгновенно.
За это время срочно уволили жену с работы, ввиду переезда к месту службы мужа, получили для неё новый паспорт и навестили её родителей в леспромхозе, попрощались с ними, предполагая, что, возможно, более года не удастся с ними увидеться. Собрали самые необходимые вещи для жизни в первое время.
В воскресенье вечером вернулись в часть.
Утром я сдал проездные документы и отпускной билет в строевую часть и предстал пред грозные очи начальника отдела. Он хмуро поинтересовался, как я съездил и направил на объект, помогать проведению регламентных работ на технике.
Вечером вместе с женой покрасили полы в комнате и направились ночевать в общежитие, где всё ещё хранились наши вещи. Она рассказала, как днём познакомилась с соседями, как ходила в бюро пропусков для получения пропуска в городок, и как её там инструктировали.
На следующий день всех незадействованных в боевом дежурстве и нарядах офицеров подразделения направили на картошку в соседний колхоз. Отвезли на «мазах» на поле недалеко от передающей станции.
До обеда мы выбирали картошку, вывернутую копалкой из земли, засыпали в мешки и грузили в колхозные машины.
После обеда стал собираться дождь, и нам разрешили прихватить несколько килограммов картошки и направляться пешком домой.
Мы с Толиком Цаплиным загрузили килограммов по двадцать картошки в плащ-палатки и двинулись следом за уходившими товарищами.
Товарищи картошки взяли по два-три килограмма и довольно быстро умчались от нас через перелесок. А мы с тяжестью за плечами приотстали, и когда вышли из перелеска, то увидели лишь спины сослуживцев, исчезающие среди кустарника, начинающегося леса.
Местность мы не знали, но смело вошли в лес. Это стало главной нашей ошибкой. Погода испортилась, моросил дождь, а мы, будто партизаны, продирались сквозь заросли.
Бродили по лесу долго, упираясь то в болото, то в непреодолимые озёра и пруды. Услышав отдалённый шум проезжавшей машины, мы бросались на звук, но добраться до дороги мешали либо непроходимые заросли, либо водно-болотные преграды.
От блужданий по лесу мы изрядно устали и постепенно освобождали наши плащ-палатки от картофельного груза.
Наконец, промокшие и грязные, выползли на дорогу. Вокруг уже начинало смеркаться.
Дома нас с Толиком подстерегала приятная неожиданность. Наши жёны с утра укатили в Подольск, и, когда мы вернулись, в комнатах стояло по шкафу, софе, столу с двумя стульями. Пока я ужинал, моя прекрасная леди живо описывала, с какими трудностями пришлось столкнуться при покупке мебели в магазине, как добирались до городка внутри фургона с мебелью, а потом уговаривали наряд на гарнизонном КПП пропустить машину с мебелью без специального пропуска, и как потом бегали по городку в поисках солдат, чтобы занести мебель в квартиру.
Впрочем, не одни радости поджидали нас на тернистом служебном пути. Спустя несколько дней, возвращаясь вечером со службы, я, вошедши в подъезд, ужаснулся. Из-под нашей приоткрытой квартирной двери вытекал в подъезд ручей с фекалиями и спешил себе в подвал дома.
Пробравшись по фекальным лужам в комнату, я обнаружил рыдающую жену и выяснил, что где-то в обед начал фонтанировать нечистотами унитаз, а ванна стала наполняться фекалиями.
Открыв в стояке канализационную ревизию, я попробовал пробить стальной проволокой сток, но безуспешно. Немного позднее, с прапорщиком Володей спустились в подвал, но и там улучшить ситуацию не смогли. Перегородили досками коридор, препятствуя растеканию фекалий по комнатам, и вызвали дежурного сантехника.
Сантехник, солдат срочной службы, пришёл только утром. Вскрыв в подвале кувалдой чугунную крышку ревизии, он спустил собравшиеся нечистоты, вытащил проволокой преградившую им путь тряпку и посоветовал поставить выше нашей ревизии проволочную ловушку на случай опускания в канализацию очередных тряпок.
Всем квартирным коллективом мы дружно отмывали унитаз и ванну и даже сделали косметический ремонт в коридоре и на кухне. Постепенно квартира приобрела далеко не аварийный вид. (Скажу больше, когда нас расселяли через два года, а на наше место вселялся майор-академик, он очень сильно удивлялся, найдя аварийную квартиру если не в отличном, то уж точно в достаточно хорошем состоянии.)
Нас, молодых офицеров, допустили к несению караульной службы, и с каждым днём служба становилась напряжённей и ответственней. Я тащил по шесть-семь караулов в месяц, как правило, в выходные дни. Моя прекрасная половина отчаянно скучала и частенько плакала, мечтая устроиться на работу.
Мы сходили с ней в городошный детский сад, но рабочих мест там естественно не было. В поисках работы стали объезжать близлежащие посёлки и сёла и лишь в Дубне, в двадцати километрах от городка удалось найти место воспитателя в местном детсадике.
Вставали около шести утра, завтракали, и я провожал жену на автобус, а потом шёл на утреннее построение. Если вечером не заступал в караул, то днём проводил вместе с Володей Гладким регламентные работы, а в семь вечера спешил на КПП, встречать жену с работы. Жизнь потихоньку налаживалась.
В новый год повезло. Тридцать первого я сменился после караула, и впереди замаячила прекрасная перспектива двух праздничных дней. Праздник встречали вместе с семьями училищных товарищей, вспоминали учёбу и были счастливы от понимания жизненной определённости и молодости.
Почти каждый из нас либо имел детей, либо ожидал их, и все мы немного гордились этим.
В феврале меня неожиданно отправили в отпуск. Желающих отдыхать зимой в армии набиралось мало, и в зимние отпуска попадали, как правило, молодые лейтенанты.
На удивление, отпуск получился удачным. За месяц мы объехали почти всех знакомых, друзей и родственников, погостили у родителей жены и моих родителей, повидались с одноклассниками и школьными товарищами.
Жена к этому времени заметно округлилась, и стало ясно, что в июне мне предстоит стать отцом. Кого? Пока было непонятно, так как УЗИ в то время ещё не было.
Сразу после отпуска выяснилось, что службу я продолжаю в другом отделе. Там сложилась напряжённая ситуация с людьми, и меня перевели в штат первого отдела старшим оператором аппаратуры синхронизации.
Аппаратура была значительно ближе к полученному мной военно-инженерному образованию, что давало возможность освоить её в гораздо более короткие сроки.
А ещё через несколько дней я впервые заступил на боевое дежурство в составе боевого расчёта отдела. Служебная жизнь снова коренным образом изменилась.
В конце мая родилась дочка. Свободного времени при службе в боевом расчёте для семьи оставалось чуть больше и для нас наступило по-настоящему счастливая полоса жизни.
Сейчас, по прошествии тридцати с лишним лет, с удовольствием и ностальгией вспоминаем тот радостный период жизни.