Путешествие из Алма-Аты в Петропавловск.
( Воспоминание о Сафуане Шаймерденове)
Не так давно ушёл из жизни народный писатель Казахстана Сафуан Шаймерденович Шаймерденов. Скорбь об утрате заставила меня взяться за перо и рассказать о нём то, что я знаю.
В 1984 году летом,в тот год как раз родился мой младший сын Василий, Сафуан Шаймерденов (мой тесть), я Малык Анатолий (автор этих строк), младший сын тестя Димаш (10-ти лет), и мой старший сын Нурлан (7-ми лет), отправились на машине в Петропавловск. Дело в том, что как раз исполнялась годовщина со дня смерти отца, С. Шаймерденова, и он как чтивший память отца, сын, решил поставить, своему отцу на родине где Шаймерден-Ага жил и умер, памятник.
Памятник, из чёрного лабрадорита, был загодя заказан и вовремя изготовлен в Алма-Ате, и получился он довольно внушительным. Представьте себе надгробную плиту размером примерно метр на полтора, и весом с тонну, да такую же стеллу высотой метра два, и вы поймёте, что переправить такой памятник из Алма-Аты в Петропавловск да ещё потом везти в аул Амангельды, что в 150-ти километрах от Петропавловска, весьма непростая задача. Но выход был найден. Памятник тщательно упаковали в кошму, потом заколотили в ящик, вернее в два ящика, а уж их т.е. ящики погрузили в контейнер и отправили железной дорогой в Петропавловск. Мы должны были встретить там контейнер, потом перегрузить его на грузовик и сопроводить в аул. С этой целью, рассчитав время прибытия контейнера в пункт назначения, мы и отправились в путь.
Конечно мы готовились к путешествию, и довольно тщательно. Сафуан, как опытный путешественник предложил мне осмотреть его машину «Волгу», на которой мы собирались ехать. Она была в общем-то в приличном состоянии, но резина оставляла желать лучшего. Я и обратил внимание тестя на состояние покрышек, и сказал, что на этих мы далеко не уедем. Почему я так подробно остановился на покрышках, вы должны понять. В те годы купить резину на «Волгу» было большой проблемой, а Аташка был довольно известной личностью, ну я и предложил ему, чтобы он воспользоваться своим авторитетом, и достал бы новую резину.
-Ещё чего не хватало? - Раздражённо ответил он.- Буду я по всяким пустякам беспокоить занятых людей!
Вот в этом ответе был весь он. Он не любил ничего просить для себя. Он мог попросить за город, за народ, за государство в конце концов, но для себя – никогда!
Зная, конечно, его принципиальность, я все же настаивал – ведь машину-то предстояло вести мне, а я, как шофёр-профессионал, ставил безопасность движения, во главу угла. Так я аргументировал свою настойчивость. Мы немного поспорили и нашли компромиссный вариант, решили отдать резину в наварку. Была раньше такая операция. Брали старый баллон и на него наваривали новый протектор. Само собой, что наварное колесо не отличалось надёжностью, но ехать всё же было можно. Мы наварили два колеса, которые, скажу, забегая вперёд, пришлось всё-таки, выбросить. Одно, когда мы отъехали от Алма-Аты километров на семьдесят, а другое прошло чуть больше. Когда первое колесо зашлёпало об асфальт, я остановился и укоризненно посмотрел на Аташку.
-Вот черти! – Невозмутимо заметил он, - ставь запаску, поедем дальше!
Я понял, что дальнейшая дискуссия по поводу резины неуместна, поставил запаску и дал газ
-Ты всё же Толеген поаккуратнее – сказал Аташка – дотянем до Караганды, я там что-нибудь придумаю.
Дорога, между тем, повернула после Чемолгана на Сары-Шаган.
-Раньше – начал рассказывать Аташка – я уже ездил этим маршрутом, где-то в году пятьдесят шестом. Асфальт кончался примерно в этом месте, а дальше была только грунтовая дорога, и что характерно дорога часто раздваивалась а то и утраивалась.
-Как же Вы ехали? – Поинтересовался я.
-Но мы, главное, знали направление, а Мухтар Ауэзов, который и пригласил меня в эту поездку, уже ездил этим маршрутом, несколько лет тому назад, и помнил куда надо двигаться.
-Надо же, как интересно! Так Вы с самим Ауэзовым ездили? – Удивился я.
-Да! В его машине. Он был уже тогда маститый писатель, а я только начинающий. У меня в то время вышла первая книга «Инеш» о студенческой жизни… Я получил свой первый гонорар, и Мухтар пригласил меня съездить на отдых, в Боровое. Машина у него была тогда «Зис-110», ему её подарило правительство за книгу «Путь Абая», и мне конечно было лестно съездить в поездку с человеком, которого я, считал своим учителем, поэтому, несмотря на занятость, я согласился. Так вот, ещё тогда Ауэзов говорил, что пройдёт лет 25-30, и здесь будет проложена широкая автомагистраль, которая соединит Южный Казахстан с Северным. И его предсказание, как видишь, сбылось… Я тогда много почерпнул из колодца его мудрости. Писатель – говорил Ауэзов – должен видеть не только прошлое, но и сопоставляя его настоящим – будущее… Он страшно не любил демагогов, и бывало, выступая на собраниях в союзе писателей, клеймил их нещадно, а когда ему говорили, что он превосходный оратор, то он отвечал так: « единственное ораторское искусство, на которое я способен – это говорить правду». Этот его девиз и я взял на вооружение, чем в общем-то осложнил свою жизнь, впрочем как и Ауэзов, но сознание того, что ты говоришь правду, окрыляет, дает силы на борьбу с мракобесием, волюнтаризмом, чем часто страдают люди власть предержащие. Мы – писатели – говорил Ауэзов, не должны давать им спать спокойно, указывая на недостатки и недочёты и раскрывать сущность новой жизни, народу. Говоря людям правду, о людях же, создаешь тем самым понимание одного народа другим. А это приводит к межнациональному согласию. Ведь, согласись, Толеген, что зная правду о человеке другой национальности, его легче понять, а поняв и принять его традиции. Часто люди не понимают друг друга из-за, кажущихся странными, традиций, у тех или иных народов. Традиции, и впрямь бывают то ли слишком вычурны, то ли слишком смешны, то ли слишком древние, но ведь они пришли из глубины веков, и традиции, в конце концов, делают народ народом. И не надо отождествлять власть и национальность. Власть должна быть наднациональной, тем более если в государстве проживают люди многих национальностей и вероисповеданий. Но я отвлекся. Почему я тебе всё это говорю? Я хочу, чтобы ты был готов к тому, что ты можешь увидеть или услышать в ауле. В городе, где жизнь более современна, мало чего увидишь и узнаешь, а в аулах ещё сильны старые традиции. И если тебе что-нибудь покажется непонятным или даже смешным, или обидным – не спеши смеяться или обижаться, а принимай как есть, а уж потом спроси у меня. Понял?
-Более чем. Мы с Вами как-то не разговаривали на подобные темы раньше, но я отчетливо всё понял. И буду только рад, поближе познакомиться с традициями казахского народа. Тем более, что те которые я знаю, мне нравятся. Я, как и Вы, в свое время почерпнули из колодца Ауэзова, почерпну из вашего, потому-что он также глубок и полон, как и тот другой колодец.
-Да ты льстец! – Рассмеялся Аташка.
-Отнюдь! Я просто констатирую факт.
-Ты хорошо выражаешь свои мысли Толеген. Может когда-нибудь и напишешь об этом разговоре и путешествии.
-Не знаю Ата… К этому делу надо призвание, помимо таланта конечно, а я пока ничего такого в себе не чувствую…
-Почувствуешь ещё… У тебя есть способности…
После этого разговора прошло более двадцати лет, и действительно у меня появилось желание написать и о том путешествии и о С. Шаймерденове.
Родился он 15 мая 1922 года в казахском ауле Амангельды Пресновского района Петропавловской области, там же окончил начальную школу и осенью 1938 года, поступил в пятый класс Майбалыкской средней школы. Ввел его в литературу молодой учитель нового поколения, окончивший высшее учебное заведение, Газиз Абишев. Он сам писал стихи и учеников своих, которые тоже пробовали сочинять, собирал вокруг себя. Читал свои стихи, и стихи учеников, правил их, и охотно объяснял, почему он исправил ту или иную строку. Но решение стать писателем, С. Шаймерденов, (он сам рассказывал мне об этом) принял в 1939 году.
- В тот год, вышел в свет, роман Сабита Муканова «Ботагоз». – Рассказывал он – книга, была одна на всю школу, и мы записывались в очередь в библиотеке и читали этот роман, передавая его из рук в руки. Роман произвёл на меня огромное и сильное впечатление, и я понял в чём, собственно и заключается сила печатного слова. Мальчишки все хотели быть похожими на главного героя романа, Аскара, девочки на Ботагоз. Книга, эта многое перевернула в моей голове. Я стал мечтать! А ведь раньше, я не понимал, что значит мечтать? Мало того, я, даже удивлялся когда слышал, как кого-нибудь называли «мечтателем». Как можно о чём-либо мечтать когда ты постоянно голоден? Да, можно, конечно помечтать о большом куске хлеба, но дальше этого мои мечты не шли! А тут вдруг, я, открыл для себя огромный мир – мир мечтаний! И понял, человек должен мечтать, но, чтобы поспеть за своей мечтой, надо двигаться! Где нет движения – там нет ничего. Эта истина – открытая мной, при помощи писателя Сабита Муканова, осветила всю мою дальнейшую жизнь!
После окончания школы, я, поступил в КазГу, на филологический факультет, но не успел закончить его. Началась Вторая мировая война. Меня призвали в армию и отправили служить но не на запад, а на восток, в Тюмень. Мимо города протекала полноводная река Тура. По ней сплавляли лес – вся гладь реки забита брёвнами. После военных занятий, мы все, шли строем на реку и вытаскивали брёвна на берег и распиливали их на доски. Все возмущались: - отправьте нас на фронт! Командир отвечает, что эта работа очень важна, не менее чем фронт. Из досок делают каркасы самолётов! И чем их больше, тем скорее мы победим фашистов!
Ответ не то чтобы утешает, но как бы прибавляет сил.
После окончания войны я, закончил университет и стал работать корреспондентом. В то же время я начал писать свою первую книгу, о послевоенном студенчестве, «Инеш». Так я вошёл в мир литературы, в мир искусства. В 1948 году я женился и мы с женой Багдад жили на улице имени Олега Кошевого, снимали там небольшую комнатку, потом получили квартиру за кинотеатром «Алатау». Вскоре у нас родилась дочь Жанна, потом Дана. Я в то время написал о них небольшую детскую книжку «Жанар мен Данар».(Жанна и Дана). Мы переехали в большой новый дом на улице Интернациональной.
Такова, вкратце, биография С. Шаймерденова. (Я не биограф, и у меня нет такой задачи написать его биографию, просто хочу рассказать некую частную историю).
Я часто бывал в этом доме, да и до сих пор бываю, но сейчас он опустел и осиротел, а в те годы там всегда было много народу. Как говорит его дочь, а моя жена Жанна, - у нас каждый день, был день открытых дверей! И народный артист Шакен Айманов, который был другом Сафуана, и писатель Чингиз Айтматов и поэт Олжас Сулейменов, и аристократически выглядевший литературный критик Мухамедкали Хасенов со своим сыном оперным певцом Пернибеком Хасеновым, таким же, кстати, аристократом, писатель Абджамиль Нурпеисов, таджикский поэт Кутби Киром, композитор Нургиса Тлендиев, Габиден Мусрепов, словом весь цвет казахской интеллигенции. Они, бывало, собирались в большой квартире С. Шаймерденова, спорили, говорили о культуре, науке, искусстве о будущем Казахстана, иногда играли в шахматы, причём выиграть у Сафуана, не мог никто. Часто, сидя где-нибудь в уголке, я наблюдал за ним и его гостями.
Он был и простым и сложным одновременно. Общаясь с ним и понимая, что он видит намного дальше и знает намного больше, и слушая его монологи о тех или иных событиях в свете его рассуждений, я вдруг, иногда чувствовал холодок под сердцем, и волосы сами собой шевелились у меня на затылке, как будто кто-то дунул на них сзади. Это,- скажу я Вам,- совсем непросто, ощущать, как тебя, помимо твоей воли заставляют думать. А в общении с ним, это происходило постоянно. И бывали моменты когда я старался избегать его общества, а если и встречался, то говорил о чём- либо несущественным, постороннем, второстепенным. Он понимал это моё состояние и очень просто переходил на другие темы, рассказывая какой-нибудь занимательный случай или просил что-нибудь рассказать ему. Слушатель он был великолепный. Было видно, что он испытывает неподдельный интерес к рассказу и от этого начинаешь рассказывать более воодушевлённо, более занимательно, припоминая подробности и опуская несущественное. Человек он был очень тонкий, и я бы сказал, утончённый и чувствительный и в глазах его всегда можно было увидеть одобрение или неодобрение. Причём читалось это довольно явственно, и было ясно, что он видит тебя насквозь, и всё тайное, сокрытое в человеке, или то, что человек хотел бы скрыть, он видит, и поэтому врать ему было невозможно. Если же, человек продолжал поступать так, то он терял к нему всякий интерес, делал нетерпеливый характерный жест рукой и уходил, не уличая и не осуждая. Но если, человек искренне в чем-либо заблуждался, то он всегда старался разъяснить ему его заблуждения. В этот момент он спорил, аргументировано спорил, и мало было таких людей, кого он не смог бы убедить. Несмотря на всю свою начитанность, грамотность и знаменитость, он был чужд высокомерию. Высокомерие отсутствовало в нём напрочь. Впрочем об этом и так все знают. Ну, а я, о другом.
Выехали мы из Алма-Аты достаточно рано, и дети тут же и уснули на заднем сиденье. А дорога, между тем приближалась к озеру Балхаш. Дети проснувшись и увидев озеро загалдели: «купаться хотим». Солнце было уже высоко и припекало вовсю. Знойный ветер прибалхашской полупустыни врывался в открытые окна и навевал мысль о прохладной воде озера. Так как мы никуда не спешили, то и решили остаток дня провести на пляже. Найдя съезд к озеру и подъехав, я натянул тент над машиной, выложил из багажника припасы, и мы предались блаженному отдыху. К вечеру, мы приехали в город Балхаш и остановились в одноимённой гостинице. Утром я проснулся оттого, что у меня першило в горле и слезились глаза. Напугавшись, что в гостинице случился пожар, я выбежал в коридор. Но никакой паники или суеты, которые всегда происходят в таких случаях, не обнаружил. В это время и Аташка вышел в коридор:
-Что происходит? – Спросил он.
-Не знаю, Ата. Может быть пожар?
-Пойдем, спросим у администратора. – Предложил он.
-Ничего страшного – успокоила нас администратор, привлекательная пышнотелая дама бальзаковского возраста – просто в это время на медеплавильном комбинате происходит выпуск плавки, и если ветер дует на город, то в нём дышать нечем!
-Буди детей! – Распорядился Аташка – срочно уезжаем!
Отъехав от Балхаша в сторону Караганды километров на сто, мы остановились в живописном месте на пологом склоне холма. Там протекал небольшой ручеёк и росла целая роща низкорослых деревьев, из которой доносился весёлый птичий гомон. Здесь уже не ощущался запах из мартеновских печей медеплавильного комбината города Балхаша, и воздух, после газовой атаки, был упоительно сладок, как и чай из термоса, заботливо приготовленный Багдад-Апой, супругой Сафуана. Основательно позавтракав, мы двинулись дальше.
-Вот черти – выразился в своей манере тесть – совсем экологию испортили. Я конечно понимаю, это была вынужденная мера. Завод строился спешно, во время войны – стране была нужна медь – какая уж тут экология. Но вот сейчас-то власти могли бы навести порядок, поставить фильтры, пылеуловители, или ещё, что там есть для этих целей, но ведь ничего не делается!
-Им, видимо никто не говорит об этом. – Заметил я.
-Я скажу! – Разгорячился Аташка, - вот приедем в Караганду, я специально пойду к секретарю обкома, а то, что же это? Травят всё население города – и говорят, ветер мол, виноват!
В Караганде, на границе города нас встречал этот самый секретарь обкома, в сопровождении большой свиты, состоящей из милицейских чинов, ГАИ, и других мелких прихлебателей. Сразу же нас повезли на банкет, по дороге показывая достопримечательности города. На банкете, в ответном слове, Шаймерденов и упомянул о проблеме чистого воздуха в Балхаше, и даже погрозил секретарю пальцем. Секретарь угодливо улыбаясь, но со злым блеском в глазах, заверил писателя, что проблема решается и что вот-вот будет решена. А я, между тем решал свою проблему. Мне была нужна новая резина. Улучшив момент, когда люди потянулись покурить, я отловил начальника ГАИ города, и попросил о содействии.
-Сделаем!- Бодро обнадёжил меня главный гаишник, и тут же подозвав к себе некоего человека, приказал ему немедленно доставить два баллона прямо к ресторану, где происходил банкет. «Вот это оперативность!» - Подумал я. И действительно, через час, два новых баллона уже лежали у меня в багажнике. Человек, привезший резину, брать деньги отказывался наотрез. Но я, зная щепетильность Сафуана Шаймерденовича, настоял, и чуть ли не насильно всучил всё же ему 70 рублей.
На следующий день, уже по дороге в Темир-Тау, я доложил Аташке об этом. Он был недоволен:
-Они подумают, что дали мне взятку!
-О взятке не может быть и речи! – Возразил я – за резину было уплачена полная её стоимость, и теперь мы можем ехать спокойно, не боясь, что в критической ситуации, не на чем будет ехать дальше. А путь у нас ещё предстоит неблизкий. Тем более, что мы собираемся отклониться от трассы, и заехать на родину Багдад-Апы, в аул Кызыл-Чилик, по её просьбе, чтобы проведать родственников. Так что, Вы уж извините, но я отвечаю за безопасность движения!
-Ладно Толеген! Проявил инициативу – молодец! Но теперь когда у нас есть новая резина, можно подумать о сокращении маршрута. Сейчас будет развилка и мы можем поехать прямо, а не сворачивать направо на Киевку, таким образом, мы сразу же выедем на Кызыл-Чилик т.е. туда, куда нам и нужно. Кстати, я читал в газете, что здесь построена новая дорога к зерновому гиганту, и вот по этой-то дороге, мы сократим путь километров на сто пятьдесят.
Дорога действительно была, но где-то километров через сорок, асфальт кончился, и нам пришлось съехать в степь и двигаться вдоль строящейся дороги. Впрочем за всё время нашего пути, вдоль этой дороги, мы не заметили ни малейшего признака деятельности строителей. Возвращаться назад, однако, не было никакого смысла и мы настырно продолжали двигаться вперёд.
В Кызыл-Чилик мы подъехали уже в сумерках, на последних каплях горючего в бензобаке. Была у нас, правда, канистра с бензином в багажнике, но это был неприкосновенный запас. Он и пригодился впоследствии, так как в этом отдалённом уголке, заправок не было вообще. Ближайшая была километров за сто, в той же Киевке…
Здесь в Кызыл-Чилике я ощутил все прелести казахского гостеприимства. Вообще в глубинке живет совсем другой народ, не такой как в городе, более открытый, более доброжелательный, более простой. Потянулась нескончаемая вереница тоев. Каждый из родственников считал своим долгом зарезать барана и устроить той, в честь знаменитого писателя. Отблеск его славы падал и на меня, и, мне приходилось соответствовать и сидеть за дастарханом до тех пор, пока той не кончался. Честно говоря, это было довольно утомительно, да и жирная свежая баранина, с характерным запахом, без привычки, тоже давала о себе знать. Я хоть и старался кушать одно тесто из бешбармака, но хозяева постоянно подкладывали мне, куски, наиболее, по их мнению, пожирнее и повкуснее. Казахское застолье требует отдельного рассказа. Здесь было множество правил и обычаев, и будучи мало знаком с ними, я иногда попадал впросак. Чем только веселил собравшихся. Например: Уважаемому гостю дают баранью голову, чтобы он её разделал и наделил бы каждого, согласно его представлению о людях, определённым кусочком. Аташке, торжественно на большом блюде, и дали такую голову, но он будучи увлечён беседой с одним из гостей, передал её мне. Я, не зная толком этого обычая, подумал, что мне дают голову чтоб я её съел. Отрезал кусочек – попробовал, мясо мне понравилось, и я увлекшись съел её всю, недоумевая почему все остальные чего-то ждут. Аташка, на которого я иногда вопросительно поглядывал, отворачивался, с трудом сдерживая смех, да и остальные тоже веселились вовсю. Я понял, что делаю что-то не так, и когда я спросил почему они веселятся, то тут уж смех нельзя было сдержать. Аташка смеялся громче всех, а отсмеявшись объяснил мне мою ошибку. Оценив комичность ситуации я и сам рассмеялся от души.
Этот случай до сих пор вызывает у меня улыбку. Сам-то я родом из глухого уголка Сибири, из семьи репрессированных и ссыльных, и там обычаи были совсем другие, и когда в дом, допустим, заходил гость, то хозяева прятали все продукты, стараясь показать что вот мол сами сидим голодные, а не выставляли, как казахи, всё на стол. Голодное детство до сих пор сидит у меня в душе и глядя на щедрость казахов, я где-то завидовал им. Хотя я и знал, что они не всегда так жили. Были и в их истории и голод и холод, особенно в те времена когда советская власть стала переводить их на осёдлый образ жизни, попутно отбирая весь скот, и обрекая тем самым, природных кочевников, на гибель.
Визит вежливости в Кызыл-Чилик наконец-то закончился, и мы двинулись дальше. Сидя за рулём и испытывая тяжесть в желудке и от этого сонливость и стараясь разогнать её разговором, я начал расспрашивать Аташку о тех временах.
-Да я хорошо помню то голодное время. Мой отец за одну зиму похоронил сорок человек из нашего аула, умерших от голода. Причём один, ему никто не помогал. Ни у кого сил не было. А представь себе Толеген, в мороз и метель долбить мёрзлую землю… Когда приедем я покажу тебе это место, там и отец тоже похоронен…
-Как же вы выжили?
-О, это целая история… Однажды у нас в ауле появился уполномоченный. Звали его Кахар Жусуп, что означает Лютый Жусуп. В это время, неизвестно откуда в аул стала поступать семенная пшеница, перегружали эту пшеницу с возов в алаши – это такие мешки из домотканых паласов, прошитые с одной стороны. Дотащить такой мешок с зерном до склада, нелегко, вот люди и стали носить пшеницу вёдрами. Кахар Жусупу это не понравилось:
-Почему не носите мешками? – Закричал он на колхозников.
-Ай Жусеке, мешок-то тяжелый. – Отвечают ему. Кахар Жусуп тут и говорит моему отцу:
-Эй Шаймерден, говорят, что ты мужик сильный. Отнесёшь алашу в амбар – пуд пшеницы получишь!
А в доме у нас, к тому времени ни зернышка не осталось. Отец лукаво поглядывает на Жусупа:
-А не обманываешь?
-Жусуп никогда не обманывает!
-Тогда унесу! Пусть только на спину помогут взвалить.
Я сильно тогда напугался – а вдруг отца придавит этим мешком. Из-под мешка виднелись только ноги, и эти ноги, сначала медленно и неуверенно, а потом всё быстрее засеменили в сторону склада. Кахар Жусуп сдержал своё слово. А в то время, пуд пшеницы невозможно было купить и за мешок золота. Вот этот-то пуд и позволил нам пережить самую ужасную зиму. А отец мой был маленький, щуплый, хилого телосложения, на вид, а на самом деле он был сильный и жилистый… и у него не было никаких талантов кроме беспредельной честности и неумения ловчить .
Между тем, мы подъехали к посёлку Киевка, где была заправочная станция. Канистра была уже пуста, а в баке бензин плескался на донышке. Надо было срочно заправляться. Заправка была как-то странно расположена, сразу за постом ГАИ. Но подъехать к ней с этой стороны было нельзя. Висел знак «Въезд запрещён». Значит, решил я, подъезд разрешен с другой стороны. Но для этого необходимо развернуться по главной улице Киевки и найти выезд на другую сторону. Но главная улица была с односторонним движением. Следовательно выходило так, что подъехать к заправке, не нарушая правил, было невозможно. Можно только проехать мимо потом развернуться и подъехать к заправке. Но где там может быть разворот, мы не представляли, и Сафуан приказал мне повернуть под знак. Из будки, не торопясь, вышел вальяжный инспектор ГАИ, и ждал когда мы приблизимся, помахивая жезлом. Я остановился возле него и заискивающе произнёс:
-Командир, мы не местные улиц не знаем, а бензин вот-вот кончится, и как правильно подъехать к заправке не представляем. Объясните пожалуйста…. Гаишник грозно произнес:
-Вы знак видели?
-Видели… но мы специально подъехали к вам чтобы спросить…
- Значит знак вы видели… документы!
-Документы, пожалуйста…
-Подожди Толеген – сказал Аташка, и вышел из машины:
-Товарищ сержант…. – попытался он обратиться к гаишнику.
-Я с вами не разговариваю! – Высокомерно оборвал его сержант. – Я разговариваю с водителем. Ваши документы?!
-Но я с вами разговариваю! – Повышенным тоном произнёс Аташка – Я хозяин этой машины и…
-Вот и сядьте в машину, не мешайте мне выполнять свои обязанности.
Аташка расстроился. Он не привык чтобы с ним так обращались:
-У вас в будке есть телефон? – Всё ещё сдерживаясь спросил он.
-Есть! Но вам я его не дам. Это служебный телефон.
-Ну тогда сами позвоните своему начальнику и пригласите его сюда!
-Кто ты такой, чтобы требовать сюда моего начальника?!
Тут уж Аташка не выдержал и влепил постовому звонкую пощечину. Гаишник, схватился за вмиг покрасневшую щеку, и кинулся в будку.
-Подождём… - невозмутимо произнёс Аташка – надо проучить этого хама.
Минут через десять послышался вой милицейской сирены и к посту на полной скорости подлетели «Жигули» из которых вышел полноватый майор. Посмотрев на Аташку он переменился в лице и казалось, что он вот-вот упадёт на колени. Дыша перегаром он забормотал:
-Сафуан-Ага… Простите… Я не успел предупредить постовых… Я думал Вы завтра… Простите…
-Водку пил? – Строго спросил Аташка.
-Сын женится,… Простите.
-Ладно. – Простил Сафуан, - а вот этого сержанта уберите из органов. Я проверю.
Майор, воспряв духом, закричал на сержанта:
-Пошёл вон отсюда! Чтоб духа твоего здесь не было!
Сержант стоял с открытым ртом, держась за щеку и выпучив глаза. Он ничего не понимал.
-Вон!!! – Заорал майор
Сержант повернулся как деревянный и на негнущихся ногах пошел прочь. Мы сели в машину, а майор кинулся на заправку и что-то сказал заправщице. Та вмиг спрятала табличку «Бензина нет» и выбежала нам навстречу:
-Сюда пожалуйста… сколько Вам?
-Сорок литров в бак и двадцать в канистру. – Заказал я.
-Денег не надо – заторопился майор.
-Ни в коем случае.- Сказал Аташка, обращаясь ко мне добавил:- заплати полную стоимость, Толеген…
Заправившись мы двинулись дальше. В машине царило молчание.
-Н-да, - закряхтел Аташка – погорячился я! А теперь стыдно… Что люди скажут?
-А никто и не узнает. – Успокоил я его.
-Да ты уж Толеген не рассказывай никому…
-Конечно… А стыдиться тут нечего… Вы правильно поступили. Хамов надо наказывать…
(С тех пор прошло более двадцати лет. Я никому не рассказывал об этом случае, но каждый раз встречая хамоватых гаишников, думал: «Аташки на вас нет!»).
Но вот наконец и Петропавловск, последняя, по сути, остановка в нашем путешествии. Нас опять встречали на границе города, во главе с секретарём Петропавловского обкома КПСС. И опять та же программа: Осмотр достопримечательностей города, приём в горкоме, а затем банкет. Только что банкет был организован на природе – в густом сосновом лесу. Свежий, чистый настоянный на сосновом аромате воздух, обжигал легкие, а глаза разбегались от деликатесов, которые ломились на столах. Я с детьми, тогда, неплохо запасся черной икрой…
Контейнер – сообщили нам – будет через два дня, и нас на эти два дня поселили в специальной гостинице для высокопоставленных партийных чиновников. Апартаменты, были поистине королевские, но и комары в них тоже были такого же размера…
Аташку, каждый день увозили на какие-то мероприятия, а я с детьми занимался машиной. Мыл, подтягивал болты и гайки, регулировал зажигание и т.д. Настал день когда нам рано утром позвонили и сказали, что контейнер прибыл. Мы тут же выехали из гостиницы и отправились на грузовую станцию. Там нас уже ожидали две машины – грузовик и автокран. Перегрузив контейнер из вагона на грузовик, мы небольшой колонной состоящей из автокрана, грузовика и нашей «Волги», двинулись к конечной точке нашего путешествия - аул Амангельды.
Об этом ауле хочется сказать особо. Расположен он был меж четырех озёр. Одно, совсем высохло, и было оно, - судя по тому, что там не росла никакая трава, - солёным, на берегу его как раз и было расположено кладбище, другое полностью заросло сочной зелёной травой, и Саин, сын брата С. Шаймерденова, дяди Есмаги, косил там сено для коровы. А в третьем озере, берега которого заросли камышом, водилась рыба (я сам с сыном, ловил там карасей, когда на бешбармак уже смотреть не мог), а четвёртое, самое большое из всех, с мелодичным названием Лия, было вполне пригодно для купания, и в нём купались аульные ребятишки. За этим озером, неподалёку, стоял густой и очень красивый смешанный лес. С тропинками, протоптанными скотом, с неожиданными живописными лужайками с белыми берёзами, с кустами чёрной смородины и небольшими малинниками с душистыми ягодами. На опушке леса, и был раньше расположен аул, и Сафуан, показал мне место, где стоял их глинобитный домик в котором он родился. Сохранилось лишь, что-то наподобие фундамента, и Аташка ходя по развалинам, показывал мне где стояла печка и где висела его колыбель, и слёзы наворачивались у него на глазах.
-Мать, я, свою не помню – начал рассказывать он – она умерла когда мне едва исполнилось пять лет, а младшему братику Есмаги, только год. Дом наш – вот это то самое место где он стоял – постепенно начал приходить в упадок. Хозяйки-то не было, и жилось нам довольно тяжело. Прошло так года четыре. Отец, однажды усадив нас возле себя, сказал:
-Сами видите, во что превратился наш дом. Для меня в колхозе дел по горло… А домашние дела я решил поручить одной женщине, если вы не против…
Так у нас появилась мачеха. Звали её Бейис. На этом и закончилось наше жалкое существование. В доме поселились чистота и порядок. Стены были побелены, окна и пол вымыты. На окнах появились занавески из пёстрого ситца. Чумазая печка заблестела как яичко, и самое главное мы с Есмаги ощутили тепло материнских рук. Бейис и стала нам матерью и подарила нам младшего братика Еркебулана и тридцать лет делила с нами и горе и радость и достаток и нехватку.
Впоследствии учась в университете, я часто ощущал смутную тревогу. А когда порой заглядывал на самое донышко тоски и спрашивал себя, отчего неспокойно мое сердце, то оказывалось, что оно рвётся в родные места. И вот я здесь, стою там где прошло моё детство, и ощущаю нестерпимую горечь утраты моей мачехи… нет моей матери Бейис… Она умерла в феврале шестьдесят второго года…
Между тем началась активная подготовка к установке памятника. Долго выбирали место где установить его, не потревожив прах похороненных рядом с отцом Сафуана. А поскольку почва там глинистая, решили выкопать большую яму, залить её бетоном, а уж потом на этот фундамент положить надгробную плиту и поставить стеллу, нанизав их на штырь, из прочной арматурной стали. А вот это уже было моё дело. Хорошо зная сварочное производство, я возле колхозной кузницы изготовил такой штырь, как бы с якорем на конце. Этот якорь мы заглубили в бетон на самое дно, а потом залили яму раствором. Решено было подождать дня три-четыре, чтобы цементный раствор, как следует, схватился. Всё это время, уходя только на ночь, мы находились недалеко от фундамента и памятника, поскольку он завернутый в кошму, находился здесь же. На берегу озера Лия, нами был устроен как бы командный пункт, натянут тент, были принесены и стол и стулья, и целый день к нам тянулись из аула люди, одни помочь, другие поговорить со знаменитым земляком, а кто и просто выпить. Аташка никого не обижал и щедрой рукой оделял аульчан, а тех кто уж очень часто подходил только для того чтобы выпить (были и такие), отваживал сердитым взглядом. Но те покрутившись уходили, но недалеко, и выждав момент когда Аташка оставался один, снова подходили, и добивались своего. Аташка был добрым…
Наконец памятник был установлен и начался большой той, который длился два-три дня. Было много гостей и родственников, некоторые специально приехали издалека. Было много речей и я понял, как все любили Шаймерден-Ага…
После тоя с потрескивающей головой, выйдя как-то рано утром во двор я увидел как тетя Багира, жена брата Сафуана, дяди Есмаги (ныне покойным), переливает кумыс из деревянного приспособления для его сбивания, - кубэ - в ведро. Я попросил налить мне немного. Тетя Багира налила. Выпив я почувствовал облегчение и попросил ещё.
-Ты Толеген на кумыс-то не очень налегай. Мне не жалко,- пей сколько хочешь – но без привычки, он слабит…
Я только отмахнулся но как оказалось зря. Тетя Багира была права. Впрочем, мне стало потом значительно легче…
Настало время отправляться нам в обратный путь. По пути мы должны были заехать в аул под названием Белоглинка, к Аташкиному другу, известному поэту Ермеку Конырбаеву, который проживал в этом ауле. На второй день нашего пребывания в Белоглинке, пошёл дождь. Аташка сказал мне, что пора ехать дальше, а то мол если дождь будет продолжаться ещё хотя бы день, то из Белоглинки можно будет выехать только при помощи трактора. Впрочем, трактор всё же отправили вслед за нами. На всякий случай. Но он не понадобился. От Белоглинки до трассы было около четырнадцати километров грунтовой дороги состоящей из раскисшей белой глины. Вот тут я понял, откуда идёт название аула… Хорошо, что у нас на заднем мосту стояла новая резина, так предусмотрительно добытая мной ещё в Караганде. Мы проскочили эти четырнадцать километров на одном, как говорится, дыхании и сходу выскочили на трассу. Остановившись я вышел осмотреть машину, и не узнал её. Из снежно-белой она стала буро-шоколадной и требовала немедленной мойки. Проехав около сорока километров мы увидели небольшое озеро. Дождь к тому времени прекратился, выглянуло солнышко, и мы свернули к озеру. Помыли машину, искупались сами и немного отдохнув двинулись дальше. Дальнейший путь проходил у нас без особых приключений, кроме разве что, одного случая. Догоняя большой самосвал, в районе озера Балхаш, я увидел как с его борта упал камень, размером с кулак, и поскольку самосвал был ещё достаточно далеко, не придал этому особого значения. Камень катясь по дороге, подпрыгивал, но его колебания постепенно затухали, и я решил пропустить его меж колёс. Наехав на камень я вдруг услышал удар и с удивлением увидел как камень выбрался на капот прокатился по нему, затем по лобовому стеклу поднялся на крышу, и прогрохотав по крыше упал на багажник и уж потом вернулся на дорогу. Приняв вправо я остановился. Мы с Аташкой пошли осматривать машину, но к нашему удивлению никаких повреждений не обнаружили, разве, что небольшая вмятина на решетке радиатора.
-Вот черти!- Выразился Аташка – бывает же. Нам в любом случае повезло.
Вернувшись назад он поднял камень и отбросил его прочь от дороги. К вечеру мы были уже дома.
Впоследствии мы часто вспоминали и тот камень и ту поездку, и каждый год хотели повторить наше путешествие. Но разные текущие дела, или ещё какие-либо обстоятельства не позволяли нам сделать это. С. Шаймерденов, в те годы, много занимался общественной деятельностью. После известных событий 1986 года, выступая на съезде писателей, на котором присутствовал, назначенный Москвой, первый секретарь ЦК КПСС Казахстана, Г. Колбин, Шаймерденов сказал, что националистически настроенная казахская молодёжь – это миф. И предложил Колбину, прогуляться вместе с ним, по городу, сказав при этом:
- Вы сами увидите, что нас никто не тронет и не обидит не словом ни делом!
Колбин, видимо думал иначе, и отказался. С. Шаймерденов после этой речи, оказался в опале. Впоследствии, когда Казахстан стал независимым государством, президент Н. Назарбаев, наградил его орденом «Отан», и возвел в ранг советника.
Потом Аташка начал чувствовать себя с каждым годом всё слабее и слабее, а после того как умер, от инфаркта, его сорокадевятилетний сын Саян, (знаменитый спортсмен), он и вовсе сильно сдал, и практически уже не вставал с постели. И умер 23 февраля 2007 года.
Светлая ему память….
24.07. 2007.
А. Малык.