Письмо 1.
Интересная, непредсказуемая, многогранная и, вообще, фантастическая штука – жизнь! Как, собственно, и память, иногда выкидывающая такие финты и выкрутасы, что просто диву даёшься! Ведь и правда, память - избирательна. Она может себе позволить напрочь стереть что-то неважное, малозначительное, ненужное, в конце концов, хотя и сбережёт маленькую толику информации в своих потайных уголках, а потом внезапно выбросит, и будет жечь, колоть, растравлять душу и сердце. А жизнь, она и есть жизнь, всё как на ладони, всё перед глазами, всё переживается, проходит через те самые душу, сердце и оседает в памяти. Избирательно!
Когда-то, давным-давно, в детстве, то ли слышал, то ли читал где о якобы существующей Книге Судеб, в которой прописано о жизни всякого сущего на Земле. Мне очень хотелось найти эту Книгу, прочитать, что ждёт меня, моих родных и близких. Особенно остро хотелось этого, когда трагически погиб мой двоюродный брат. Думалось мне тогда: ну почему, отчего человек неволен заглянуть в Книгу хотя бы в том возрасте, когда уже осознанно умеет читать и думать. Вот что стоило бы тогда мне заглянуть в Книгу и поправить, изменить судьбу брата, всё бы было по-иному… наверное…
Потом, гораздо позже, уже в Афганистане, испытывая мучительное чувство страха не перед смертью, нет, перед неизвестностью исхода в лучшем случае завтрашнего боя, но, как правило, боя внезапного, сегодняшнего, ожидаемого или вот в том кишлачке, что настороженным хищным зверьком прилепился на неширокой скалистой террасе, или вот за тем холмом, песчаной дюной, или за еле видной в колыхающемся мареве горячего воздуха зелёнкой из жидких зарослей одичавшего за войну виноградника, или… или… или… Много было этих «или», а в усталом мозгу (это всё игры памяти) вяло копошились воспоминания о Книге Судеб, и уже тогда было наплевать на всё и даже на возможность заглянуть в неё. Было одно острое желание – лишь бы скорее, лишь бы уже сейчас случилось то, что неминуемо и написано на твоей собственной странице в Книге. И думалось тогда, если уж суждено попасть под пулю, мину или под нож, так уж чтобы сразу хлоп - и всё! Вот ещё одна грань страха. Страха перед болью, её достаточно было видеть, даже не ощущать, а именно видеть, что она вытворяла с парнями. Видимо, строки из Книги на их страницах были слишком, очень слишком короткими.
Позже стало приходить понимание – а ведь страшно знать своё будущее! Знать о последнем своём часе, жить в ожидании даты, завершающей твой собственный жизненный путь, мрачными цифрами, выбитыми на памятнике через чёрточку от даты рождения. Нет уж, пусть жизнь идёт своей чередой, непредсказуемой, многогранной и порой фантастической.
Письмо 2.
Память. Почему-то часто вспоминается лето у бабушки в Казахстане, в
городке Аксай. Грунтовая дорога, лениво извивающаяся по улице Будённого, по одной стороне которой глинобитные, с такими же глинобитными дувалами дома, выбеленные ещё к майским праздникам яркой, кипельнобелой известью, сверкающие до боли в глазах вкраплениями соломы, с другой стороны тянется глубокий и широкий овраг, с густыми зарослями орешника и молоденьких тополей. Дорога покрыта толстым слоем дремучей, мягкой, словно мука высшего сорта, податливой пылью. Можно со всего размаха упасть в неё, что я частенько и проделывал, и быть совершенно спокойным - пыльная подушка не позволит расшибить локти и колени.
Я иду по этой дороге, загребаю новенькими жёлтыми сандалиями, с острым запахом кожи, пыль. Она мягко вздымается вверх и в полном безветрии медленно оседает на окружающий мир, на мою остриженную накороть голову, с обязательным модным в те времена чубчиком, на красную рубашку с чёрными маленькими парашютиками, на ещё не расцарапанные, как следует, руки и ноги. Вчера только начался отпуск после долгих детсадовских зимы и весны. Мне нужно перейти через овраг, чтобы добраться к магазинчику, где намечено приобрести что-то для бабушки и бутылку ситро для себя любимого. На дне оврага пасутся коровы. Молоденький бычок заинтересованно смотрит на меня, задрав к небу уже начавшую курчавиться голову с чётко обозначенными бугорками будущих рогов. Я спокойно иду ему на встречу, как вдруг меня бросает в жар. Ёлки-палки, вспомнилось, а ведь быки остро реагируют на красное! А я в своей любимой красной рубашке с парашютиками!
Бычку, в общем-то, наплевать было на цвет, видимо, просто захотелось поиграть. Он низко опустил башку, присел на задние ноги, сильно оттолкнулся от земли и понёсся на меня, выставив в атаке будущие рога. Ах ты ж, и под рукой нет ни камня, ни палки! Я только успел чуть отскочить назад и в сторону, как бычок задел меня головой, и я кубарем полетел в пыль. Телёнок, восхитившись своим героизмом, силой и ловкостью, развернулся, чуть не упал, оскольнувшись копытами на сочной овражной траве, всколыхнул пыль над ареной (Мадрид, не иначе!) и вновь кинулся в атаку, только уже не сваливать меня, а бодать и топтать поверженного наземь неприятеля. Не знаю, почему я не заорал тогда, хотя крик был уже вот, на выдохе. По дороге шли люди, и уж конечно, кто-нибудь да пришёл на помощь.
Когда бычок налетел на меня, я уже был готов к схватке, правда, всё ещё лёжа на дне оврага. Я схватился, обвил руками его шею, подтянулся и обхватил её ещё и ногами. Теперь бычок оторопел. Он пытался сбросить меня, крутил головой в разные стороны, сердито фырчал через зажатый моим животом нос, рыл копытцами землю. Однако мне удалось пересилить его напор. А потом я увидел боковым зрением, что у бычка на шее не просто верёвка, а верёвка, привязанная к колышку, крепко вбитому в землю. Тут уже стало даже весело, игра обрела смысл своей неожиданной развязкой, исчезла обречённость неминуемого моего поражения. Я уже опустил ноги, стал отступать вместе с телёнком к строго очерченному радиусу его свободного жизненного пространства. Отпустил и руки, отпрыгивал дальше и дальше от рассерженного животного и вот, сладкий миг победы и поражения террориста. Бычок дёрнулся за мной, отступившим от него на пару шагов, но верёвка, моя союзница, так же сильно отбросила его назад, телёнок ещё раз кинулся, не понимая, что победа за мной, однако, упал на бок, замычал от обиды, поднимаясь неловко на тонкие ноги.
Конечно, я был горд и счастлив от чувства победы, которое очень быстро погасло, поскольку в пылу схватки были потеряны монеты на покупки, а красная, с мелкими чёрными парашютиками, рубашка, оказалась изорванной в лохмотья. Даже умелые, ловкие, чудодейственные руки бабушки не смогли реанимировать мой любимый наряд…
Письмо 3.
Жизнь. Она полна невероятных поворотов и кульбитов. Кто бы мог подумать, а в первую очередь я сам, что когда-нибудь смогу и буду работать в школе?! Школу я не любил где-то с седьмого класса. В связи с переездами нашей семьи из одного города в другой, из одного района в противоположенный, мне пришлось поменять три школы, и от каждой последующей на душе становилось всё сквернее и гаже. Тут и притирка к новому коллективу, и поиск своей ниши, и постановка на нормальное, приличествующее для себя место, что непременно сопровождалось драками, потасовками и прочими неприятными вещами с одноклассниками. Тут и привыкание к новым учителям, к новым предметам, что неизбежно наваливались с каждым учебным годом. Да ещё и возрастные изменения в себе самом, а это ого-го какая гремучая смесь. Становление характера тоже штука не очень приятная для окружающих. Дома ещё так сяк, поскольку авторитет родителей не пререкаем, а уж в школе… Отсюда и взаимная неприязнь с некоторыми учителями, отсюда и поступки, конечно же хулиганские. Чего только стоил сожжённый классный журнал в конце года в восьмом классе, перед самыми экзаменами. И ведь дураки, идиоты. Стащили из учительской журнал, так валите подальше! Нет. Зашли за школу и подожгли документ с нашими пропусками и двойками прямо в мусорном ящике. Так опять же, ведь посмотрите, загорелся ли замусоленный за год талмуд! И опять же – нет! Дело сделано, героизм проявлен, чего тут. Ну невдомёк, что бдительная школьная техничка увидела нас из окна второго этажа, и вслед за нами прибежала тушить мусорный ящик, а в нём обнаружила похищенный журнал! Дальше понятно, педсовет, родительское собрание, обещание такой характеристики, с которой и в тюрьму-то не возьмут и прочее и прочее. Даже скучно становилось от предсказуемости угроз, тем более, что почти каждую субботу моих родителей вызывали на беседу то с классным руководителем, то с учителями-предметниками, то с завучами, а то и с самим директором. И что, после всего этого ещё одни угрозы могли повлиять на нас, на меня? Смешно.
Экзамены были сданы. Я пришёл в школу за документами, чтобы отнести их в техникум для поступления, и тут узнал, что, оказывается, я – ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ученик, что меня ждёт к концу десятого класса большое будущее, что… Аж тошно стало, как от пресыщения сладким. Документы так и не отдали, уже потом, после поступления в техникум, вынужденно отправили почтой после запроса деканата.
И вот, подишь ты, через каких-то двенадцать лет первого сентября я открыл дверь кабинета русского языка и литературы в качестве новенького учителя указанных предметов. И мало того, через время стал завучем, а потом и директором. Жизнь!
Письмо 4.
Сны. Недавно слышал разговор мамы с тётей, её старшей сестрой, что они видят во снах. Оказалось, что нас, своих детей, они видят во сне только маленькими, никогда взрослыми, из прошлого снится либо детство, либо что-то из недавнего. И я задумался, стал вспоминать, что же мне снится из реального прошлого. К счастью, Афганистан всё реже и реже прорывается в мои сновидения, может быть, отступает всё же? И ведь точно, детей своих вижу только маленькими, крайне, очень крайне редко. Из прошлого ничего особенного не снится. Часто во сне вижу тебя, мою любимую жену. Никогда, вот честное-пречестное слово, никогда не видел во снах своих прежних жён! Наверное, осточертели в реальности…
Иногда вижу тревожные сны, ты почему-то уходишь, прощаешься со мной, причём так резко, настойчиво и безапелляционно, а я из дурацкого своего характера не уговариваю, не прошу тебя остаться, только застываю холодом в душе и острой обидой в сердце. Понимаю, что без тебя не смогу и не захочу жить, а вот переубедить тебя, вернуть – не в силах! От этого просыпаюсь с тяжёлым чувством, медленно возвращаюсь в реальность, прислушиваюсь в темноте к твоему тихому дыханию, обнимаю тебя тёплую, родную, любимую, желанную, потом долго не сплю, сквозь дремоту анализирую, почему и зачем мне это всё приснилось. Под утро забываюсь, успокоенный, что это всего-навсего плохой, ничем не подкреплённый сон…
Письмо 5.
Судьба. Когда-то, очень давно, случайно подслушал разговор моих родителей. Папа со вздохом говорил маме, что вот мол, старшему сыну не повезло, не сложилась судьба, неудачный первый брак, во втором тоже не всё гладко, всё какие-то ссоры, размолвки. Часто сын уезжает из дома, то к ним, к родителям, то пропадает на каких-то торговых мероприятиях, никак не хочет быть дома! Ну что ж, надо признать, прав был папа, на все сто прав! Ах, как жаль, что нет его уже давно, что не знаком он был с тобой, моей любимой. Думаю, вы бы друг другу понравились! Много общего у вас было бы. Папа не очень многословным человеком был, деликатным, любил порядок и уют, тонко чувствовал книги, кинофильмы, музыку, умел толково рассказать о чём-то, умел и просто слушать. О чём только мы с ним не разговаривали, когда оставались вдвоём, ведь находили общие интересы, важные для обоих темы. Как мне хотелось бы увидеть тебя и его рядом, чтобы папа сидел на кухне за столом, слушал твой рассказ о чём-то, сложил бы руки перед собой и слушал, изредка переспрашивал и опять слушал, то хмуря брови, то улыбаясь. А я бы просто стоял в сторонке и смотрел на вас… Господи, аж сердце заходится от такой картины, комок к горлу подкатывает. Ведь я люблю вас. Обоих люблю в этот миг. А когда картинка рассеивается, понимаю, что любовь эта разная. К папе – щемящая, грустная. К тебе – нежная, трепетная. И всё равно, обе эти любви сродни друг другу, потому что они мои, Любови эти самые, мои и ничьи больше.
Думаю, папа бы никогда больше не говорил бы о нескладности моей судьбы, если бы дано было вам познакомиться…
Письмо 6.
Жизнь. А ведь и на самом деле, разве могли мы предположить ещё всего-то немногим больше полутора десятка лет, что жизнь наша изменится? А лет двадцать-двадцать пять назад ты могла подумать об этом на своём дальнем Севере или я, тут, что где-то на страницах Книги тонкие линии Судьбы прочерчены и неуклонно пересекутся в одной географической точке? Господи, как же хорошо, что линии были не параллельны, пусть не под бОльшим уклоном, чем хотелось бы, но всё равно, они пересеклись!
Память. Никогда не вспоминаю свою прежнюю жизнь, жизнь до тебя. Вернее вспоминаю, но так, будто бы это было не со мной: то ли видено, то ли слышано, то ли писано кем-то, когда-то, для кого-то, и случайно увидено, услышано, читано мною. Да и вспоминать не хочется, хотя память, конечно же, хранит в укромном уголке прошлое и прожитое. Ну и пусть себе хранит, мне в тот чуланчик ни зачем не нужно и не хочется!
Письмо 7.
Память и сны. Откуда-то из глубины памяти всплывает маленький эпизод.
Сидим в ущелье, в небольшом разломе скальной породы. Жара. Солнце в зените. Под бронежилетом можно варить куриные яйца. Вкрутую. Пот уже не капает и не течёт, просто обильно облепил тело и при каждом, даже еле заметном движении, густо и сытно, маслянисто и мерзко чавкает под мышками, в паху, под подбородком. Рядом, на камнях же лежит каска. На неё страшно смотреть. Вернее, страшно, что при необходимости нужно будет хватать голой рукой эту стальную, раскалённую сферу и напяливать на закипающую от солнца голову. Представляешь, как стальной обруч обожжёт кончики ушей и жар в голове удвоится, утроится, если даже не удесятерится. С не меньшим ужасом взгляд скользит по автомату, металл которого ничем не защищён от протуберанцев светила. А если начнётся «войнушка», опять же, голыми руками хватать оружие, обжигаться и стрелять горячим из раскалённого…
Хочется пить. Очень хочется пить! Страстно хочется пить!! Но для этого нужно пошевелиться, заставить правую руку выпрямиться, затем согнуться в локте ещё раз, опуститься к правому бедру, нащупать фляжку в выцветшем холщовом чехле, отстегнуть её от ремня, затем поднести руку к груди, свинтить крышку… и это всё для того, чтобы глотнуть горячей, несвежей воды, безусловно не принесущей никакой прохлады и радости! Так зачем тогда насиловать себя, для чего слышать чавкающий звук мерзко пахнущей хэбэкши и затем вновь с содроганием привыкать к болезненной мокроте тела?!
Так просидели целый день, до заката. Иногда, когда была не моя очередь караулить, лениво выкурив сигарету, проваливался в мокрый полубред-полусон, недолгий, очень краткий, без сновидений, и только однажды заснул глубоко, перед тем, как духи всё же вышли на нас, обойдя нашу позицию по дальнему, не замеченному нами распадку у самого основания скалы, где мы сидели в засаде.
Перед самым первым выстрелом ты разбудила меня!
Это я так думаю по прошествии многих лет. Да, точно, это была именно ты!
Мне снилась женщина, светлая не только цветом волос, но и сердцем, и душой. Я это знал и чувствовал. Вот хочешь - верь, хочешь – нет! Я знал во сне, что ты идёшь ко мне по той самой пыльной дороге из детства, и я знал, что мы знаем друг друга, и что любим и любимы, я потянулся во сне к тебе, а ты вдруг протестующе подняла руки и словно оттолкнула меня. Я проснулся…
А тут началась стрельба. Ну, как всегда в общем. И только потом я вспоминал этот сон, и только недавно понял, что во сне была ты. Спасибо, любимая!
Письмо 8.
Жизнь. А ведь и правда, не думали, не гадали…
Никогда не подумал бы, что я смогу сдержаться где-то в споре, не вспылить, не наговорить глупостей. Не всегда, далеко не всегда, но по большей части могу теперь.
Никогда не подумал бы, что смогу до конца довести какое-то дело, которое не получается, валится из рук, не хочет занимать нужное место. Да бросил бы к чёрту, и фиг с ним!
Никогда не подумал бы, что смогу возиться с землёй, как-то вести хозяйство, что-то по нему делать, задумывать и претворять в жизнь задуманное. Никогда!
Никогда не подумал бы, что можно будет бороться с собственной природной, врождённой ленью! Ой, не подумал бы…
И за это спасибо тебе, Любимая моя!
Жизнь и судьба. Мне не хочется искать и найти, как в детстве, Книгу Судеб. Зачем, для чего она мне? Ведь говорят, что человек делает свою судьбу и жизнь сам. Это – верно! И какими они будут, жизнь и судьба, зависит от самого человека.
Я верю и знаю, что у нас с тобой ещё много-много лет впереди, что мы любим и будем любить друг друга все эти годы, мы будем нужны: ты мне, а я - тебе, и каждый прожитый год будет только укреплять нас в любви и согласии.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!