Зобарт был знаменит. Зобарт был велик. А что был Мелибон?
Мелибон посмотрел на пальцы. Дрожат, сволочи, ох, дрожат. Он с ненавистью сжал их, сунул кулаки в карманы брюк. Ощутил: не больше, чем два булыжника сунул. Господи, господи, подумал, идиотом же выгляжу. Выгляжу идиотом.
Он немного походил перед решетчатыми воротами на деревянных ногах, как на ходулях, ощущая биение земли в пятки. От биения кренило, и получалась вовсе не ходьба, получались вензеля какие-то. Ритуальные пляски индейца какой-нибудь там народности че. От видеофона - вах-та-та-та, к видеофону - вах-та-та-та. И шагов почему-то туда – одиннадцать, а обратно – двенадцать.
Сквозь изогнутые прутья тусклым осенним солнцем отблескивали стекла оранжереи.
К оранжерее, отделяясь от черной асфальтовой полосы основного въезда, шла широкая, посыпанная толченым кирпичом дорожка, раздваивалась, упиралась в аккуратно подстриженный вечнозеленый кустарник и вновь объявлялась уже далеко в стороне, взлетая по склону с коротким травяным подшерстком к приземистому, увитому плющом дому с башенкой флигеля. Симметрии не было. То есть, относительно ворот дом был сдвинут далеко влево, и это почему-то кололо глаз. Лужайка, беседка, вязы в беленый ряд, сиротливо жмущийся к ним домик хозяйственного, видимо, назначения, слишком невзрачный, крытый рыжей от времени жестью, пусть и находящиеся с другой стороны, не привносили баланса.
Зобарт был оригинал.
От невидимого озера потянуло сыростью, и Мелибон поежился, жалея, что оставил плащ в машине. Можно, конечно, было бы добежать до оставленной на специальной площадке «хонды», но тогда…
Тогда его могут посчитать необязательным.
Позвонил и ушел. И ждать его прикажете? Мелибон, говорите? Мелибон? Журналистик? Холодно ему?
Щурясь, Мелибон заметил фигуру, спускающуюся по дорожке от дома.
Только бы не Зобарт, упаси Бог. Вот так, сразу, Мелибон был к Зобарту не готов. Пусть уж сторож. Или дворецкий. Или кто там еще... Мажордом. В ливрее. С баками.
Фигура, приближаясь, обретала детали.
Нырнула за кусты, вынырнула в уже различимых, зауженных к щиколоткам серых брюках, в коротком расстегнутом пиджаке, в светлой сорочке, высокая, гибкая. Вытянутый овал лица приобрел черты: иронический излом бровей под косой челкой, прямой нос, худые щеки и приподнятый в вечной усмешке уголок губы.
Глаза — голубые и словно стеклянные.
-Реннард Мелибон? - человек подошел к воротам и, не спеша открывать, взглянул на посетителя из-за решетки. - «Атлас» и «Мировое книжное ревю»?
-Да, - подтвердил Мелибон, с усилием выдергивая кулаки из карманов.
Пальцы не хотели распрямляться.
-Я секретарь Мануэля, - сказал подошедший, - он решил, что примет вас в беседке.
-К-кто?
Губа секретаря вздернулась выше.
-Мануэль. Виктор Мануэль Зобарт.
-Простите, - Мелибон покраснел. - Простите, я знал, что он Виктор, но не знал, что Мануэль.
-Это мало кто знает.
Секретарь еще раз внимательно посмотрел на Мелибона, на скрюченные пальцы, на туфли, успевшие запылиться, на джемпер в клетку, на сумку на плече. На покрасневший нос. Неуловимое движение — и ворота приоткрылись с металлическим щелчком, а левая створка поползла на журналиста.
-Входите.
Мелибон протиснулся в щель.
-Спасибо.
Молодой человек усмехнулся.
На лице его мелькнула гримаса, которую с высот опыта дарят простакам.
-Глупо благодарить за то, о чем договорено. Вас выбрали для интервью, давно обещанного издателю.
-Да, я знаю.
Секретарь недоверчиво хмыкнул.
-Ну, если так...
Он повернулся и пружинистым шагом направился по дорожке обратно. Мелибон постоял, дожидаясь указующего жеста или слова, куда идти, но скоро понял, что ему полагается семенить следом.
Как здесь все... Оригинал Зобарт берет на работу оригинала-секретаря.
Крошка заскрипела под туфлями. Сладко, масляно дохнула оранжерея. Над кустарником с розовыми цветками по-осеннему устало гудели шмели.
За решеткой, огибающей поместье, дрожал желтеющими листьями подлесок, сквозь частые штрихи осин проглядывала темная озерная вода.
Первое, вспоминал Мелибон напутствие редактора, детство Зобарта — табу. Ни в коем случае. Были прецеденты...
Какие прецеденты? О! Одного выгнали чуть ли не пинками, другого облили водой. Но это было лет пять назад. Затем Зобарт взял паузу в общении с прессой.
Ах, Мелибон, вы счастливчик! Вам первому, после такого перерыва...
-У вас будет два часа на все интервью. - Секретарь говорил, не оборачиваясь. - Что будете пить — вода, оранжад?
Выглянувшее солнце теплом окатило плечи, и вопрос показался уместным.
-Воду.
-Хорошо.
Дорожка обогнула скамейку, спрятавшуюся в зелени, мелькнула шпалера, увитая виноградом, справа же показалась площадка, на которой сиротливо белел мяч.
Мелибон нахмурился.
Откуда-то из глубин памяти всплыло ощущение дежа вю, где-то он видел уже этот мяч, эту площадку, эти едва проглядывающие меловые линии разметки...
Сидел? Играл?
Даже немножко неправильный, заостренный дальний угол был целиком оттуда.
Мелибон сбился с шага и остановился, пытаясь выудить из себя ту отпечатавшуюся в голове картинку. Нет, подумалось ему, мяч был красный, но да, с белой полосой.
А потом из кустов выходил...
Он задержал дыхание, ожидая и страшась того, что должно было последовать. Секунда, другая — на плечо ему легла ладонь.
-Что-то случилось?
Мелибон вздрогнул.
-Н-нет.
Секретарь посмотрел на журналиста, проследил его взгляд, почесал бровь, словно соображая, что здесь интересного.
-Это просто мяч, - сказал он.
Висок его был усеян родинками, на скулы наложен тональный крем. Усмешка говорила: вы очень впечатлительны, Мелибон.
-Просто мяч, - повторил журналист.
-И просто кусты.
Мелибон медленно кивнул.
-Извините, Мануэль не любит ждать, у него сразу портится настроение.
-Ману... Ах, да!
Мелибон с трудом отвел глаза.
По короткой лесенке они поднялись на терраску, служащую промежуточным этапом восхождения к дому, и по усыпанной листьями траве прошли к беседке. Столбики, перильца, ажурная резьба с ажурной тенью, падающей на доски пола.
Секретарь, опередив, отодвинул плетеное кресло.
-Сюда, пожалуйста.
Мелибон сел.
-Спасибо, э-э...
-Не важно, - новая усмешка, - ждите. Вода на столике.
Мелибон посмотрел на пузатый граненый кувшинчик, полный синеватых кубиков льда, на второй такой же, но окрашенный оранжадом в густо-желтый цвет, на высокие, тонкие, похожие на мензурки стаканчики, а когда поднял взгляд, обнаружил, что секретарь — серые брюки, узкая темная спина — уже вернулся к дорожке и, вытянув шею, что-то высматривает в кустах.
Даже заступил в куст.
Мелибон подумал, не наблюдает ли секретарь еще и за садом. Чтобы листик к листику и не дай бог тля какая.
Зобарт — оригинал, тля может вывести его из себя. Как футболка с портретом или с цитатами из книг. Или пицца с анчоусами. Или ожидание.
Крыша беседки обрезала дом до цокольного этажа. Чтобы рассмотреть его весь, пришлось бы пододвинуть кресло к перилам. Самовольно. Но Мелибон рисковать не стал. Обычные камни, выше наверняка обычные стены с совершенно обычными окнами.
И вообще полагалось сидеть, где посадят. Это шло у редактора вторым пунктом. Не дергайтесь без разрешения, Реннард. Не дергайтесь, и все будет хорошо.
-Я и не дергаюсь, - прошептал Мелибон.
Кресло было низкое, располагающие не к интервью, а к ленивому созерцанию, желательно песчаной береговой линии, пенного прибоя и пальмовой тени. Как бы тут...
Мелибон схватился за узкие подлокотники и передвинулся ближе к краю, а ногу завел под плетеное дно. Поерзал. Вот, и блокнот можно на колено умостить, и до воды дотянуться.
Ему, интересно, специально такое кресло подсунули?
Он оглянулся. Секретарь исчез. Взлохмаченный им куст покачивал рыжеватыми листьями. И Зобарт пока медлил...
Мелибон выдохнул.
Вот кресло, вот стол. Всего-то — взять интервью.
Но сердце подскакивало, а подлокотник под ладонью сделался скользким. Я увижу его, думалось. Увижу. Я буду говорить с ним.
Великий Зобарт и идиот. Ха-ха.
В беседке висели тростниковые жалюзи, большинство из которых было смотано в коричнево-зеленые валики под крышей. У щелястой стенки стоял на фигурных ножках низкий застекленный шкафчик — книги и бутылочный ряд, одно над другим. Еще имелась кушетка, накрытая темным покрывалом. Наверное, для послеобеденного сна.
На открытом воздухе, говорят, замечательно спится.
Беседка была окрашена в белый цвет, вблизи виделись трещины и наплывы краски, вверху, на ажурных вставках, и вовсе — неаккуратные мазки. С потолка свешивался проволочный абажур, затянутый зеленым шелком. Проход сквозь беседку был сквозной, к утоптанной полянке с мангалом, хозяйственной будкой с дровами, пеньком и облетевшими осинками.
Мелибон подвинул к себе стакан-мензурку.
Не слишком ли бестактно будет похозяйничать? Вот взять и налить, раз никто не идет. Или не стоит?
Он покхекал, сползал в карман под джемпером, достал блокнот, перечитал намеченные вопросы. Вроде ничего о детстве.
Нет, горло сушило.
Каркающий, кашляющий и сипящий он, пожалуй, только все испортит. Господин Зобарт, вы... кхе... кхо-кхо... простите... х-р-р-р... И так далее.
Лучше повеситься.
Привстав, Мелибон поймал графин за ребристую ручку. Кубики льда колыхнулись, соударясь друг о друга. Звон вышел мелодичный, динь-дон-динь.
-Смотрю, вы не стесняетесь.
Зобарт, великий Зобарт, положив руки на перила, а подбородок - на руки, благожелательно заглядывал в беседку.
-Извини... кхте.
Вода плеснула мимо. Чувствуя, как начинают гореть уши, Мелибон быстро отер столешницу рукавом.
-Ничего-ничего. Пейте.
Зобарт был совсем как на фотографии, которую планировали поместить на обложку. Волнистые, гривой, темно-каштановые волосы, бородка подковкой, слегка одуловатое лицо, карие глаза-маслины, толстый нос, крупнозубая улыбка.
Повинуясь бархатному голосу, Мелибон выпил.
-Прекрасно.
Зобарт, постукивая пальцами по дереву, обошел беседку.
На входе он несколько театрально замер, давая Мелибону время оценить свой наряд — теплый золотисто-коричневый восточный халат, повязанный кушаком с кистями, узкие брюки, остроносые туфли, мохнатый шарф на горле, в прореху между шарфом и халатом проглядывает голая, с редкими волосинками грудь.
-Вы знаете, что у нас не более двух часов? - наклонил голову Зобарт. Взгляд его сделался лукавым.
-Да, - кивнул Мелибон.
-Дела, понимаете, дела... творчество...
Зобарт сел в свое кресло, более высокое, распустил кисти, застыл, зажмурился.
Мелибон ждал, боясь пошевелиться. Выпитая вода, казалось, еще клокочет в горле.
-Ах-х... - сказал Зобарт, открыв глаза. - Природа. Осенняя природа очаровательна... А вы — вежливый молодой человек.
Он посмотрел на Мелибона с улыбкой, поиграл кистями, затем взгляд его на мгновение уплыл ему за спину, но тут же вернулся.
-Ну давайте же!
-Что? - растерялся Мелибон.
Зобарт всплеснул руками.
-Это же интервью! Мне, конечно, приятно, когда на меня глядят с обожанием... что поделать, тщеславен! Но и у меня, и у вас есть свои обязательства. Перед читателями, перед издательствами. И тех, и тех я нежно люблю. А вы?
-И я. Я тоже.
Мелибон засуетился. Блокнот у него упал, он нагнулся достать его, но тут уже упал карандаш, покатился, зараза, под кресло, от его ловли вывернулась нога, та самая, спокойно задвинутая под, и пока он, цепляясь за все подряд, дергался и искал удобную для нее позу, со стола на макушку финальным аккордом протекла тонкая ледяная струйка.
Та-дам!
Ох, провалиться бы сквозь землю.
-Прелестная пантомима, - заметил Зобарт, когда мокроволосый, красный как рак Мелибон (идиот, что с него взять?) забрался обратно в кресло. - Репетировали?
-Что?
-Ну, вот эту пантомиму?
Зобарт изобразил руками телодвижения Мелибона под столом.
-Нет. Это блокнот. Он упал...
-Получилось очень весело. - Зобарт откинулся назад. - Вы не только вежливый, но еще и веселый молодой человек. А в блокноте — вопросы, да?
-Да.
В беседке тенью проявился секретарь, наклонился к уху писателя, что-то прошептал, не спуская настороженных глаз с Мелибона.
Зобарт кивнул. Секретарь показал рукой на давешние кусты, снова неслышно сказал что-то. Лицо Зобарта слегка искривилось, толстую щеку прорезали складки, в приоткрытом рту мелькнули влажные от слюны зубы и серо-розовый язык.
-И-щи-те, - негромко приказал он.
Секретарь, поклонившись, исчез.
Что они такое потеряли? - подумалось Мелибону. Внимание бежало от корявых блокнотных строчек. Что можно потерять в кустах? Садовый инструмент? Книгу какую-нибудь? Может, просто неровно подстригли?
Мысли витали у секатора, экзотических цветов, подпорок или подвязок. Мелибон вдохнул и выдохнул. Ну вот, я успокоился, сказал он себе. Макушка подсохла. Зобарт, бог мой! - Зобарт сидит напротив. Наверное, стоит начать.
Со второго имени...
-Мануэль, я готов, - сказал он.
Зобарт прищурился.
-Лучше — Виктор. Мануэль я для близких мне людей.
-Извините.
-Ничего, - Зобарт потер висок указательным пальцем. - А давайте так? Я отвечаю на ваши вопросы, но если они, скажем, не блещут оригинальностью, то есть, попросту вызывают у меня зевоту, дремоту или там икоту, вы... Реннард?
Мелибон кивнул.
-...вы, Реннард, отвечаете на мои? Вопрос за вопрос. Идет?
Палец Зобарта вновь сморщил кожу на виске. Словно пробуя — здесь болит, нет? Он был загорел, толстый палец с ухоженным бледно-розовым ногтем и, наверное, с профессиональной мозолью на подушечке. Болит — не болит?
Это все из-за дурацкого озабоченного секретаря...
-Ау, господин Мелибон!
-Да, - вскинулся Мелибон. - Простите, я задумался.
-Вот как? - рассмеялся, схватившись за подлокотники, Зобарт. Смех у него был округлый, негромкий, располагающий. - Вы мне решительно нравитесь! - Он двинулся в кресле. - Ну, так как, согласны?
-Мне почти нечего рассказывать.
-О, не важно. Если бы вы знали, сколько раз я говорил самому себе: «Мне нечего рассказывать»! Но появлялось первое слово, за ним второе, набирая третье, я уже видел четвертое и пятое... Вы, кстати, читали меня?
-Это уже вопрос?
-Ха-ха! Нет. Это просто интерес. Вернее, я хотел бы почувствовать, в какой плоскости мы можем вести нашу беседу.
-Я читал все ваши романы, - сказал Мелибон.
-О, это похоже на признание в любви, - улыбнулся Зобарт.
Он поболтал большой ложкой в графине с водой и достал звонкий ледяной кубик.
- А что вам понравилось больше всего?
-«Кукушата».
-Хм.
Мелибон не понял, кому предназначено это сомнение, ему или внимательно рассматриваемой на изъян ледышке, и поспешил добавить:
-Еще хороши «Чудеса днем и ночью». И «Разделительная полоса», и «Мост через Паратаку», но «Кукушата» особенно.
-«Кукушата»...
Зобарт аккуратно, двумя пальцами, снял кубик с ложки и открыл рот.
Мелибон никогда не думал, что можно с таким наслаждением хрустеть всего лишь замороженной водой.
Хруп-храп, скрип льда на зубах, зажмуренные глаза. Гипнотическое зрелище! Так и хочется крикнуть: «Дайте мне попробовать!».
И все же нет, холодновато.
А тут еще и ветерок дохнул сквозь беседку, шевельнув жалюзи. Мелибон поежился.
-«Кукушата», - снова повторил Зобарт, слизнув языком каплю с уголка губы. - Знаете, как это вас характеризует? Людям же нравится то, что находит в них отклик. А тут дети из странного приюта...
-И зомби вокруг, - сказал Мелибон.
-Ну, это же не совсем ужастик... - улыбнулся Зобарт и хлопнул ладонями по столешнице. - Так, давайте ваши вопросы!
Мелибон напряг спину, чтобы не смотря на разную высоту кресел быть с Зобартом где-то на одном уровне.
-Ну, вы автор тринадцати романов... - он зафиксировал благосклонный кивок писателя и продолжил: - Когда читателям ждать очередного?
Зобарт приподнял брови:
-Помните про уговор, да?
Мелибон смутился.
-Я что-то не то?..
-Боже, какой вы пугливый! Вы же журналист! У вас хватка должна быть! Нахрап! Чутье! Смелость! Провокативность! А вы — ну, ерунду, честное слово...
-А вдруг вы обольете... - тихо сказал Мелибон.
-Что? - Зобарт несколько секунд круглил глаза, а затем, красиво запрокинув голову, захохотал. - Обо... ха-ха! Оболье... ха-ха!
Мялся, сползал, открывая жирную шею, шарф. Придерживала прыгающую щеку ладонь.
-Ох-х-х...
Глаза Зобарта спустились с неряшливо окрашенного потолка как с горних высей, пальцы раздавили выжатую смехом слезу как досадливое насекомое.
-Ох, вы бы что ли предупреждали... Вот же какие слухи ходят...
-Просто редактор...
-Да прав он, прав, было, - успокаиваясь, махнул рукой Зобарт. - У вас там, в «Атласе», все еще Трежевьен? Плюгавенький, с большим носом, в очках с толстыми линзами, похожий на бассет-хаунда?
-Да.
Зобарт снова поболтал ложкой в кувшине, но доставать лед передумал. Сцепил пальцы на животе.
-Журналист попался гаденький тогда, - сказал он, глядя на Мелибона с прищуром. - Все пытался на отклонения соскользнуть...
-А почему?
Зобарт развел руками.
-Это его тараканы, бог мой!
Он почесал грудь.
-Вы давайте, э-э... Реннард, что-нибудь этакое. Что-нибудь... ну, в рамках, конечно... Но заковыристое.
-Я, право, не знаю, - растерялся Мелибон. - У меня вот есть... Про хобби, про любимое блюдо, про это вот место...
Уловив скисшее лицо писателя, он листнул блокнот взад и вперед.
Заковыристое... Где здесь заковыристое? Дрожащие пальцы от отчаяния с хрустом надорвали страницу.
-Ну что, неужели ничего нет? - несколько раздраженно спросил Зобарт.
-Сейчас...
Мелибон потянулся к стакану, в котором было еще на фалангу пальца воды. Жарко что-то, жарко. А уж в подмышках...
-Дайте-ка, - привстал Зобарт.
-Извините.
Мелибон подал стакан.
-Да блокнот же, дьявол! - рявкнул Зобарт и требовательно тряхнул ладонью.
-Простите.
Блокнот порхнул серо-золотой бабочкой.
Возможно, что и ядовитой. Настолько быстро Мелибон от него избавился.
Зобарт сел. Мелибон то ли отпил, то ли нет, он так и не понял. А, может быть, вода просто испарилась из гортани.
-Так, это не то... не то... - Зобарт наклонил голову, читая строчки. - Снова не то... Какое-то кочующее, бессмертное безобразие... безобразие-однообразие... Любимое десятитысячный раз произведение, кого из писателей... Всех! Всех писателей, без разбора... Вот!
Он отчеркнул вопрос ногтем.
Блокнотная бабочка, видимо, отяжелев знаком, не взлетела, а скользнула по столешнице.
-Читайте, - сказал Зобарт.
Мелибон покашлял.
-Почему дети?
-Очень хорошо, - сказал Зобарт. - Прекрасный вопрос! Что ответить? Дети — это свет. Это — надежда. Дети — это свой мир. Противопоставленный миру взрослых, он... Джеймс! - вдруг крикнул он. - Джеймс, ну хватит уже!
Повернув за Зобартом голову, Мелибон обнаружил далеко внизу высокую фигуру секретаря, проверяющую кусты у въездных ворот.
Он опять исчезал в рыжеватой зелени, а затем из нее появлялся.
-Джеймс, бросьте! - снова крикнул Зобарт, дождался, когда секретарь, взмахнув руками, стал выбираться к оранжерее, и сказал уже Мелибону: - Извините. Продолжим?
-А что вы ищете?
Зобарт растянул губы:
-Хотите еще воды? - И, увидев отпрянувшего в глубину кресла журналиста, рассмеялся. - Ха-ха! Все-то вам интересно, - он шутливо погрозил пальцем. - Но к нашему интервью, боюсь, это не имеет никакого отношения. Мелкие бытовые неприятности, не более. На чем я там остановился?
Мелибон наморщил лоб.
-На де... на мире взрослых.
-Да! - оживился Зобарт. - Мир взрослых... Ведь зомби в «Кукушатах» - это, иносказательно, те же взрослые. Бессмысленные и беспощадные. И дети из приюта взирают на них с ужасом не только потому, что они бродят вокруг, но и потому, что сами могут в них превратиться...
Голос Зобарта журчал, перекатывая камешки слов.
-Мир взрослых — это мир насилия, мир несвободы. Мир рамок, условностей, борьбы за существование, мир жестокости, алчности и лжи, - говорил он.
И ладони его, показывая, ставили рамки, пальцы воевали друг с другом, рот — лгал. Золотые нити халата ловили солнце.
-А дети — свет. Дети чужды рамок. И в нашей действительности столкновение их с миром взрослых фатально. Трагедийно. Дети проигрывают. Их взрослые инкарнации вырастают на детских костях. Вам интересно?
Мелибон кивнул.
Зобарт красивым жестом откинул волосы.
-Люблю таких слушателей... А думаете, почему я вас выбрал? Ага, смутились! - показал он пальцем на румянец, выступивший на Мелибоновых щеках.
Мелибон попробовал прикрыться блокнотом.
-Ну что вы! - рассмеялся Зобарт. - Я же говорю: мне приятно. У вас в глазах фальши нет. Вы свое детство помните?
-Нет, - сказал Мелибон.
-Так и не помните?
-Я с пятнадцати лет в приемной семье.
-А раньше?
В глазах Зобарта заплясали странные, любопытные огоньки.
-Не знаю, - сказал Мелибон. - Я не помню. - Он потер лоб. - Как только пытаюсь, сразу звон в голове.
-Странно.
Зобарт встал и, покряхтывая, прошелся за креслом.
Руки его были уперты в бока, отчего живот казался неприлично большим. Нагнувшись и массируя спину, он посмотрел на дом, а затем резко повернулся.
-А вы знаете, это вполне возможно. Психика... Психика, чтобы не травмироваться, может купировать участки памяти, связанные, скажем, с какой-нибудь катастрофой. Наверное, у вас была катастрофа.
Мелибон пожал плечами.
-Точно не помните? - Зобарт присел у шкафчика.
Пыльная бутылка без этикетки появилась на свет.
-Не думаю, что это так уж важно... - сказал Мелибон. - Но я вижу сны.
-Вот как?
Кресло разразилось под Зобартом долгим, немелодичным скрипом.
У бутылки был свернут колпачок, толстый нос чуть ли не наделся на горлышко ноздрей. Зобарт, вдохнув, зажмурился:
-М-м-м, божественный настой. В такие осенние дни, как этот, нет ничего лучше, чем летние травяные настои на спирту. Это я вам как уже поживший человек говорю. Прогревает, напоминает, слегка пьянит.
-Я, честно, слегка продрог, - признался Мелибон, подвигая стакан.
-Да? - удивился Зобарт, аккуратно наливая и ему, и себе. - А я вот не чувствую совершенно. Привык. Хотя, наверное, озеро... Кстати, ваш случай вполне укладывается в канву моих размышлений. Мир взрослых лишил вас полноценного детства. В моих же романах всегда побеждают дети.
-Почему?
Зобарт посмотрел остро.
-У меня был жестокий отец. Впрочем, нет, не будем... Мне кажется, в мире вообще мало светлых вещей. Мало заставляющих верить в чудо и в собственные силы. Писать о том, как все умерли? - Он презрительно, по-лошадиному двинул губами: - Пф-фы...
Стакан стукнул о стакан.
-Давайте, - сказал Зобарт и выпил первым.
Мелибон последовал.
Горечь с кислинкой протекла, распалась на травяные нотки, заставила скривиться, прижмурив один глаз.
Тепло, зародившись где-то под солнечным сплетением, покалывая, распространилось по всему телу. Мелибона передернуло.
-Ну? - спросил Зобарт.
-Хорошо.
-А я говорю! - Зобарт качнулся в кресле. - Давайте следующий вопрос! Вы меня спросили, я вас спросил — счет равный. Скучное и предсказуемое интервью превратилось во взаимовыгодный обмен информацией, согласитесь, да? Тем более, появились прелестные соревновательные мотивы, по крайней мере, у меня они...
Он умолк, глядя на вытянувшего шею Мелибона, затем резко повернулся в кресле.
-А-а, - лицо на мгновение обернувшегося к журналисту Зобарта расплылось в улыбке. - А это мои детишки.
-Ваши?
-Ну, не в прямом смысле...
От дома гуськом спускались вниз дети в одинаково ярких красно-синих курточках.
Их было девять. Пять мальчиков (в брючках) и четыре девочки (в юбочках). Мелибон решил, что им — от шести (один мальчик был совсем низенький) до одиннадцати. Самой высокой, обогнавшей всех на голову девочке, наверное, могло быть двенадцать.
Они шли тихо и совсем не переговаривались.
За ними, отстав, торопилась полная женщина в бежевом спортивном костюме, прижимая к животу волейбольный мяч. Вот ее «пых-пых-пых» слышно было хорошо.
Зобарт, не шевелясь, наблюдал за детьми сквозь плетеную спинку, и Мелибону его поза казалась жутко неудобной и неестественной. Было в ней что-то от позы хищника, пытающегося слиться с пейзажем, охотясь на жертву.
Дети тем временем оказались на одном уровне с беседкой. Повернувшись к ней, они хором произнесли:
-Добрый день, господин Зобарт.
Но ни один не сошел с дорожки.
Зобарт не ответил, продолжая прятаться за спинкой. Промолчал и Мелибон, пялясь на бледные и пустые детские лица.
Ни одной улыбки, ни одного пальца в носу, ни одного движения. Дышат ли?
-Молодцы! - громко произнесла подоспевшая женщина. - Поворачиваемся, беремся за руки, идем на площадку!
На беседку она даже не взглянула.
Дети медленно повернулись и продолжили спуск. Шорох ботинок. «Пых-пых-пых» воспитательницы. Светлые и темные головы над кустами.
-Это такая игра, - зашептал, принимая привычную позу Зобарт, - я прячусь, если занят, а то, знаете, налетят — весь график насмарку.
-Они — странные... - протянул Мелибон.
-Приютские.
-Об этом можно писать?
Зобарт поморщился.
-Лучше не стоит. Дети — это тонкая тема.
-Я понимаю, - кивнул Мелибон.
-Вот сейчас вы мне не нравитесь, - нахмурившись, потряс пальцем Зобарт. - Ни черта вы не понимаете. Ни черта!
-Я просто...
-Я сам отбираю детей из приютов. И каждый год меня проверяет надзорная комиссия. И дети сами, понимаете, сами изъявляют желание. Я их кормлю, они здесь живут и учатся. Где лучше: в приюте или у меня?
-Наверное, у вас, - тихо сказал Мелибон.
-Определенно!
Появившись на спортивной площадке, дети столпились кучкой у края. Женщина разделила их на две команды — пятеро против четырех. Курточки красно-синими пятнами полетели на землю. Стукнул мяч.
-И — начали! - донеслось с площадки.
Дети двигались медленно, но двигались. Мяч взлетал над головами, тянулись тонкие руки. Воспитательница вела счет.
Сколько Мелибон ни напрягал слух, ему не слышалось на вскриков, ни споров между игроками. Дети играли молча.
Два — три. Три — три. Три — четыре.
Мяч почти никто не ловил. Подающий подбрасывал, и мяч падал. Мелибон никогда не видел такой странной игры.
Она его пугала.
-Господин Реннард, - постучал костяшками пальцев о столешницу Зобарт, - вы совсем отвлеклись. Мы, в общем-то...
-Извините. Что-то с детьми не то?
-Это вопрос для интервью? - двинул губами Зобарт.
-Они какие-то...
-Да нормальные они, нормальные. Просто у каждого за хрупкими детскими плечами — своя трагедия, как и у вас. Только они все еще живут ею. Вам, кстати, что снится, вы тут пытались рассказать?
-Мяч, - сказал Мелибон.
-Мяч?
-И площадка.
-Как моя?
Мелибон кивнул.
-И что, на ней случилось что-то страшное?
-Я не знаю.
Зобарт встал.
-А пойдемте-ка к ним!
-Куда? - вздрогнул Мелибон.
-К детям. К вашим страхам. На площадку.
-Н-нет, я не хочу.
-Ну что вы как ребенок!
Зобарт протянул руку, его круглое лицо было благожелательно-участливым, но Мелибон лишь затряс головой.
-Боже мой! Ну и оставайтесь! - Зобарт манерно, мелкими шажками, смешно топыря локти, покинул беседку. Обернулся: - А это, между прочим, время интервью.
Роскошная грива мелькнула над стриженой кромкой кустарника.
Мелибон закрыл и открыл глаза, пережидая внезапную, чуть ли не обморочную слабость, и увидел Зобарта уже внизу.
Писатель прыгал по площадке, нелепо взмахивая руками.
-А теперь ты! - воодушевленно кричал он. - А теперь я!
Дети сторонились его, кого-то он чуть не сшиб, играть с ним никто даже не пытался, из-за чего пришлось включаться воспитательнице.
-Вот так, вот так, - зазвенел ее голос.
Несколько раз они вдвоем перекинули мячик друг другу. Зобарт хохотал. Воспитательница пыхтела. Дети зрителями стояли по краям площадки, кто-то с поднятыми руками, кто-то нет.
Мелибон подумал: какой грустный спектакль.
Ему вдруг сделалось неловко за Зобарта. Разве он не понимает, как выглядит? Нелепое, толстое существо...
Поежившись, он снова закрыл глаза.
-Дяденька.
Голос был детский и звучал чуть ли не из-за спины.
-Кто здесь? - хрипло выговорил Мелибон, пытаясь повернуть голову.
-Замрите, дяденька.
-Что?
-Не оборачивайтесь, пожалуйста. Они увидят.
«Они увидят!»
Мелибон почувствовал, как мурашки бегут по плечам. Кто «они»? Воспитательница? Зобарт?
-Хорошо.
Внутренне обмирая, он чуть переместился в кресле.
Это ребенок, он отсюда, это его, наверное, ищет секретарь, завертелось в голове. А я? А мне что делать? Может, он просто непослушный мальчишка, натворивший дел.
Выдать его?
Совсем немного скосив глаз, Мелибон приметил легкое движение между искусно изрезанных узором досок, что шли понизу беседки.
-Чего тебе? - шепотом спросил он.
Ему показалось, что он увидел черный глаз, всплывший в узорчатом ромбике рядом с кушеткой.
-Спасите нас, пожалуйста.
Сказано было так, что Мелибону пережало горло.
-Что? Кого?
-Здесь очень плохо.
Говоривший засопел носом, словно сдерживаясь, чтобы не заплакать.
-Ты серьезно? - наклонился журналист.
-Господин Реннард! - донеслось в это время с площадки, и у Мелибона сердце ушло в пятки.
Он прянул к перилам:
-Да?
-Не передумали? А?
Зобарт, улыбаясь, смотрел на него снизу вверх, держа мяч в вытянутой руке.
-Нет, хол... холодно. Я лучше здесь, - Мелибон помахал рукой.
-Пейте настойку, - крикнул Зобарт.
-Уже!
На площадке начались перестроения, Зобарт дергал детей, расставляя их к разделительной линии и по углам. Играть с одной воспитательницей ему, видимо, надоело. Руки сюда, голову поверни, казалось, говорил он. И лови, лови, бог ты мой.
Он хочет показать мне, как у него все замечательно и хорошо, подумалось Мелибону. Неужели считает, что я обманусь?
Он вдруг испытал к Зобарту странную неприязнь. Великий писатель показался ему напыщеным и пустым. Прыгает, прыгает. Суетится. А все эти слова про «дети — свет», «в моих книгах никогда...» - имеют ли они под собой...
Смешок вырвался из него.
Дрожал ведь, волновался, а перед кем? И что я теперь напишу?
-Эй, - тихо позвал Мелибон, - ты еще здесь?
-Да, дяденька.
Мелибон повернулся к столу, налил в стаканчик травяного настоя, но пить не стал. Правда, сделал вид, что отпивает. Это и голову спрятать позволило, и взглядом найти мальчишку.
-Как зовут-то? - прошептал он.
-Тони.
Листья качнулись за досками, и Мелибон с удивлением разобрал, что листья эти, оказывается, плотным ковром нашиты на серую пижамную куртку.
А если меня поймают с мальчишкой, вдруг подумалось ему, меня убьют? Или нет? Или я просто исчезну? Здесь же озеро...
На мгновение он почувствовал, как на грудь давит слой холодной, припахивающей тиной воды, а свет тускнеет, замыливается...
Боже, боже.
-Ч-чем тебе помочь? - торопливо произнес Мелибон.
-Позовите сюда полицию, пожалуйста!
-Он что, делает что-то с вами? Нехорошее?
-Да.
-Он... он раздевает вас?
Помолчав, мальчишка ответил:
-Нет. Не помню.
-Трогает?
-Я не помню, - жалобно сказал мальчишка.
На площадке торжествующе взревел Зобарт, Мелибон вскинул голову.
-Прячься, - шепнул мальчишке.
-А я выиграл! - оставив детей, писатель трусцой направлялся к беседке. - Это было трудно, но я справился.
Через несколько секунд он возник перед Мелибоном, расслабленный, уставший, с потным лицом, и плюхнулся в кресло.
-А вот зря вы отказались.
Он полез пятерней в отворот халата и, сладострастно сопя, что-то там расчесал, в одном месте, в другом, отер горло.
-Извините, - сказал Мелибон, вставая, - я, наверное, пойду.
-Нет-нет, - жестами усадил его обратно Зобарт. - Как же так? Я наступил на больное воспоминание? Был чересчур настойчив? Так простите меня, дурака. Я же предполагал себе одно, а оказалось совсем другое.
-Что?
-Ну, что вы более замкнуты, лелеете в себе...
-Я не лелею, - нахмурился Мелибон.
-И прекрасно! - Зобарт хлопнул себя по ляжкам. - Прекрасно, что не лелеете. Значит, я вдвойне, как понимаете... Ну, я весь ваш, я готов, интервьюируйте меня дальше!
Мелибон посмотрел на него, уютно устроившегося, розовеющего, со слегка примявшейся гривой, посмотрел в безмятежные глаза-маслины, темно-карие, с веселым ожидающим блеском, посмотрел на толстые пальцы, выстукивающие бодрые дроби по колену, и с ужасом понял: правда, правда! Все, что мальчишка говорит — правда!
И что? - подумалось ему. Он убьет?
Он же пишет, что добро всегда побеждает... а получается, у него — не всегда? Как тогда он пишет? Невозможно, не веря, написать тех же «Кукушат»...
Мелибон собрался с силами.
-Что вы делаете с детьми? - выдавил он.
Зобарт не ответил.
Но склонил голову к плечу. Пальцы его замерли.
-Что? - каркнул Мелибон.
-Удивляюсь вам, - спокойно сказал Зобарт. - То вы трепещете и любите меня, то вдруг позволяете себе на меня кричать, вообразив себе бог весть что. В вас как будто два человека, мой дорогой Реннард. Один боится, другой нет. Не детство ли, не темные ли закоулки памяти тому причиной?
Мелибон затрясся.
-Я задал вопрос!
-Я слышу, слышу, - хохотнул Зобарт. - Какой вы, однако, злой. А казались таким милым. Мои романы вам нравились.
-Просто дети...
Зобарт оглянулся на площадку.
Дети послушно поднимали и опускали руки, повторяя движения воспитательницы. На них снова были красно-синие куртки.
-Обычные дети.
-Я видел этот спектакль, - волнуясь, зашипел Мелибон. - Эти дурацкие прыжки, этот театр одного писателя...
-Ну, согласен, - ущипнул бородку Зобарт, - несколько переиграл. Единения, конечно, никакого не получилось.
-Тогда зачем?
Зобарт вздохнул.
-Ну, Реннард, это же так просто, так очевидно. Я сделал это для вас.
-Для меня? - Мелибон встал, лицо его побледнело. - Этот цирк — для меня? Чтобы я... Чтобы я что?
-Чтобы вы среагировали, - Зобарт пошевелился, взгляд его погрустнел. - И вы среагировали.
-А дети? - показал рукой Мелибон.
Правда, жест его пришелся на опустевшую площадку. Дети уже поднимались обратно, и также, как и в начале, остановились напротив беседки.
-До свидания, господин Зобарт!
-До свидания, - выдавил Мелибон на автомате.
Ему сделалось неудобно, что он ответил, и он сел. Будто спрятался.
Спрятался, как и Зобарт, подумалось ему, и эта мысль заставила его вновь вскочить на ноги. Получилось нелепей прежнего.
Дети скрылись из виду. Наверх, в дом, как на небеса.
Мелибон, впрочем, даже не смог сказать, увидели ли они его. Может и увидели — идиота с рукой.
Зобарт поджал губы:
-Еще одна пантомима?
-Вы разве не видите, что они жуткие? - сорвался на хриплый крик Мелибон. - Каждый — маленькая пустота с глазами!
-Знаете, - прищурился Зобарт, - есть расхожий прием, позволяющий вызвать в читателе, если речь идет о литературе, или в зрителе, если, соответственно, говорить о кино, чувство если не сопереживания, то причастности, эмоциональной связи. Главный герой... или героиня, тут уж как душе угодно... совершает поступок, отдающий великолепной глупостью. Например, спускается в темный подвал без лампы... или прячется от чудовища в его же логове... или, не знаю, делится своими планами с незнакомцем... И, разумеется, читатель или зритель думает, что сам никогда бы так не поступил. Ну глупо же, глупо! - шепчет он про себя, ставя себя, любимого, выше бумажно-пленочного тупого героя. И свысока же начинает проникаться к нему снисходительной жалостью. А это что? Cвязь.
-Я не понимаю, к чему вы клоните?
Мелибон все еще стоял.
Абажур он держал, сдвинув в сторону. Так было видно лицо Зобарта, будто специально отклонившегося в кресле.
-Ну, просто вот ваш вопрос... Как бы в связи с предыдущим обвинением он полностью укладывается в схему о великолепной глупости. Вы спрашиваете у злодея — допустим, что я злодей — не видит ли он, что он злодей. И я раздваиваюсь, выступая одновременно и злодеем, и зрителем, который снисходительно судит о способностях героя.
-Что ж, если эта реплика намекает на мою тупость...
Мелибон шагнул к выходу из беседки.
-Как? - удивился Зобарт. - А дети? Разве вы не хотите узнать, что я делаю с детьми? Я вам скажу.
Мелибон повернул голову.
-Вы серьезно?
-Это тоже будет великолепной глупостью.
Зобарт улыбнулся, движением пухлой ладони приглашая журналиста вернуться.
-Хорошо, - Мелибон сел, мазнув взглядом по доскам у кушетки, - я жду.
Он вызывающе вскинул подбородок.
-Ну что ж... - Зобарт воодушевленно пробарабанил по столешнице пальцами. - Что я делаю с детьми? Что я могу делать с детьми? Я за ними подглядываю. Да-да, я их изучаю. Я пишу о детях, это мой материал...
-Хорошо, - кивнул Мелибон. - Вы просто подглядываете? Или не просто?
Зобарт что-то непонятное изобразил лицом.
-Вот сейчас вы напоминаете мне того журналиста, которой получил свою порцию воды прямо в пасть. Никакой перверсии здесь нет. Ни-ка-кой! Меня интересуют естественные отношения между детьми, когда над ними нет взрослого контроля. Речь, поведение, лидерство в коллективе. Именно это я называю «подглядывать».
Закончив говорить, он наклонился. Тяжелый взгляд уперся Мелибону в переносицу. И когда Мелибон, не выдержав, отвернул глаза вбок, Зобарт рассмеялся:
-Не верит! Поглядите-ка, не верит! Какая бука!
-Потому что дети у вас молчат.
-А «здравствуйте, господин Зобарт»? Неужели это молчание?
-Фонограмма. Запись. Заученные слова.
К беседке медленно, оглядываясь на кусты, шел секретарь. В руке у него была какая-то белая тряпица.
-Прервемся, - сказал Зобарт Мелибону и всем телом, в скрипе деревянных кресельных деталей, повернулся к секретарю: - Это его? Это откуда?
Секретарь, подойдя, сбил на сторону косую челку и, одним глазом заглядывая на Мелибона, приник к уху писателя.
Тряпица легла на стол и оказалась тонкой шапочкой с парой пришитых к ткани сухих листьев. Пока секретарь шептал, Зобарт отрешенно ковырял листья пальцем, усеивая стол вокруг рыжеватыми осколками.
Мелибон наблюдал, кусая губы.
Наверное, это шапочка Тони, подумалось ему. Где он? Нет, оглядываться нельзя! Сволочи. Какие же ублюдки!
Ненависть набухала жарким комом в животе. Когда его уже стало потряхивать от неостановимого, какого-то нескончаемого шепота, Мелибон схватился за подлокотники:
-Я вижу, у вас дела...
-Постойте, - поднял голову Зобарт и произнес вдруг странное: - Энцели, канцели, кройц!
Ноги у Мелибона отнялись, и он осел обратно в кресло.
«Что же это?» - хотел сказать он, но не смог даже раскрыть рта.
-Страшно? - возникло перед ним любопытное лицо Зобарта.
Мелибон хлопнул ресницами.
Он чувствовал себя беззащитным и беспомощным. Ни рук, ни ног словно не было. Тело казалось подставкой для головы.
-Все очень просто, – между тем сказал Зобарт. - Это специальные слова. Я их произнес, и вы снова с нами, Реннард. Ты, Ренни, снова с нами.
Мелибон вопросительно шевельнул бровями.
-Ты хочешь спросить, как это так? - улыбнулся Зобарт.
-Я за коляской, - сказал секретарь.
-Да, только побыстрей, - Зобарт на мгновение пропал из поля зрения, видимым осталось только коричнево-золотое плечо. - Мальчишку найдите наконец. Хитрые гаденыши ночами листья пришивали... И куда вы смотрели?
Послышался шлепок.
Секретарь удалился, прижимая ладонь к щеке.
-Так вот, - Зобарт снова появился перед Мелибоном, - на чем я? Ах, да... Ты вот сказал, что тебе нравятся «Кукушата». Ты моргни. Один раз — да. Два раза — нет. Ну, нравятся?
Мелибон моргнул.
-А хочешь я угадаю, какой герой в «Кукушатах» тебе нравится больше всех? А? - Зобарт оглядел Мелибона с болезненной нежностью.
Мелибон моргнул.
-Капитан Дэн, точно? - наставил палец Зобарт и, дождавшись короткого движения век, потискал неподвижно лежащую руку журналиста. - А знаешь, почему?
Мелибон моргнул дважды.
-Ну, как бы это... - Зобарт хмыкнул. - Просто Капитан Дэн — это ты. Понимаешь? Мой милый Ренни, твоя душа — это Капитан Дэн, я поместил ее в роман. И это совсем не бред.
Он отступил.
Мелибон расслышал скрип колесиков и шаги.
-Перекладывайте, - скомандовал Зобарт.
Секретарь и еще кто-то невидимый, зашедший справа, подняли Мелибона. Перед журналистом мелькнул стальной обод колеса, провисающее кожаное сиденье коляски, затем взгляд его переместился вслед за поворотом тела — к краю стола и — нырком вниз - к паре секретарских туфель и неясно чьих сапог.
-Скотч, - сказал Зобарт.
Мелибона усадили в коляску, секретарь сноровисто стал разматывать катушку скотча, намертво прихватывая кисти Мелибона к дугам над ободами коляски.
Невидимый помощник хрипел в ухо.
-А теперь идите, - сказал Зобарт, берясь за ручки сзади.
Коляска съехала по ступенькам.
Воздух потемнел, где-то выше, куда Мелибон не мог заглянуть, видимо, собирались тучи. Пока Зобарт толкал прямо, можно было видеть дом, фонарную гроздь и три освещенных окна, затем — только стриженую стену кустарника.
Мы едем к воротам? - подумал Мелибон. Странно.
-Ах, мой дорогой Ренни, - мечтательно заговорил Зобарт, - ты был паршивым мальчишкой. Да-да, совершенно несносным. Любопытным, задиристым. Таким, какой и получился Капитан Дэн. Ты ведь жил здесь, не помнишь?
Мелибон не помнил.
-Да, это незадача. Вернее, я начал не с того...
Коляска покатила медленнее.
-Начало состоит в том, что у моего отца был договор с демоном. С трех лет демон пил меня, превращая мои сны в кошмары, а жизнь — в ад. Пошлая фраза, но правда. Ты же знаешь, Ренни, как это — жить без души.
Зобарт вздохнул, слушая молчание.
Коляска вырулила в прореху между кустами, и Мелибон понял, что его привезли на давешнюю спортивную площадку.
Скрип кирпичной крошки затих.
-А потом я убил отца. Точнее, демон убил его. Мы с ним поладили. Подписали контракт. Я поставляю ему детей, он делится со мной и с моими помощниками их душами. Я стал великим писателем, Ренни! В том числе, благодаря тебе. Это умение, как на него ни посмотри. Ты в «Кукушатах», Роберт Бодэм в «Чудесах днем и ночью», Либи Рангейл, Элвуд Сигет, Диди Морсби, много вас...
Зобарт встал перед коляской, в мутных сумерках поблескивали глаза.
-Но вы взрослеете, черт вас дери. Вас приходится отдавать в семьи, тихих, бездумных, пустых деток. Предварительно, конечно, обработав. Демон знает свое дело, если хочешь, это своего рода моя темная сторона. Столько великолепных живых романов, должна же у этого быть изнанка! Кто-то тиранит семью, кто-то набирается алкоголем, а я делюсь душами и получаю бонусы... Ничего экстраординарного.
Зобарт повернулся спиной.
Темнело все быстрее. Шорох пробежал по верхушкам кустов.
-За всем, конечно, не уследишь, - тихо произнес он. - Иногда такие, как ты, Ренни, начинают видеть сны, читать самого себя в моих книгах, им кажется, что они вот-вот что-то вспомнят... Тогда, - Зобарт развел руками, - мне приходится приглашать их сюда.
Развернувшись, он встал перед Мелибоном.
Красноватый отсвет заката лег на его лицо, и складки у рта запали глубже.
-Такое вот интервью. Но то, которое ты напишешь, будет совсем другим. Оно уже готово, тебе передадут. А пока...
Мелибон со страхом следил, как писатель, балансируя, проходит по меловой линии к выходу с площадки.
Прощальный взмах руки, и плотная, гривастая фигура исчезла.
Если бы Мелибон мог дрожать, он бы уже дрожал. А если бы мог выть... О, если бы мог! Ужас холодил внутренности.
В углу площадки лежал позабытый мячик из сна.
Словно бы задетый чьей-то рукой, он вдруг покатился к коляске. Но разве так может быть? Это же не сон! Это во сне вещи как раз сами по себе...
Мячик подскочил.
Мелибон часто-часто заморгал.
Издалека, из-за спины, откуда-то со стороны оранжереи пришел осторожный треск. Затем он раздался ближе, у шпалеры, затем — левее, совпав с легким звоном прутьев ограды. Будто кто-то, играя с человеком, неподвижно сидевшим в коляске, приближался и отступал.
-Дяденька!
Маленькая тень метнулась к Мелибону. Детские руки вцепились в скотч, обмотавший правое запястье.
-Дяденька, я сейчас!
Мелибон почувствовал, как слезы побежали из глаз.
Тони! Мальчишка, которого он хотел спасти! А теперь, получается, Тони сам спасает его. Только бы побыстрее!
Запястье царапнуло.
-Не могу, дяденька! - Чумазое лицо мальчишки всплыло к лицу Мелибона. Оно было большеглазое, худое, напряженное. - Я пытаюсь, пытаюсь, даже зубами уже... Вы хоть сами-то, вы пошевелитесь!
Он подергал Мелибона за руку.
-Что вы не шевелитесь! Мне же помощь нужна! Ну же!
В грудь Мелибону ударили детcкие кулачки.
-Вы что же, вы не хотите, да? - завсхлипывал Тони. - Или не можете?
В последний раз подскочил и впечатался в землю мячик. Затрещало близко, очень близко, и на площадку...
-Дяденька!
Мелибон закрыл глаза.