- Вот проходите, здесь все равно не спят, а больше стоят, мест хватит, располагайтесь, до Минска вас никто не тронет, - повелительным голосом сказала проводница, подталкивая еще одного пассажира-зайца в странное купе.
- Что значит, стоят? Мы здесь медитируем, - отозвались пассажиры этого купе, взглянув на еще одного подсадного пассажира.
- Вякнете мне еще! Всех голышом пропущу через белорусскую таможню! Всех! – устрашающе ответила проводница.
- Да, страшно здесь и темно, как у негра в заднице, - сказал испуганный пассажир Заяц.
- Тссс, не надо слов таких произносить, иначе после сами пожалеете, - успокоили его пассажиры попутчики по несчастью. Вы не обращайте на нас внимания, у нас проблемы полового характера в цветовой гамме. Вы вон там присядьте и лучше молчите, главное, ничего не произносите. Можете в окно подглядывать за столбами и считайте их, отвлекает…
« Во, влип! Мало того что проводница с меня целую лишнюю тыщу взяла, так и пассажиры совсем из ума выжили. А холод то какой, здесь. Не лето вроде еще, а уж топить перестали, совсем обнаглели, экономисты хреновы», - подумал вновь прибывший пассажир с фамилией Заяц.
Все продуманное, после высказанное может подкосить не только тела, но и души. Ощущаешь себя неуклюжим путешественником. Зачем вспоминать о душе, когда тело говорит само за неё.
А за окном бегущего поезда со странным названием «Критические дни» мелькали маленькие деревни с перекосившимися ставнями, как и тогда, когда не было и вовсе поездов. Конечно, встречались и дома исполины с красными крышами финского производителя новой черепицы, но как-то грустно было смотреть на этот фон, где на заборе с огромными дырами висели обыкновенные портки. И чувствуя себя, не "знамо кем" – может даже и стрелочником, хотелось еще долгое время не выходить из поезда, где время остановилось при поедании отварной курицы, как и сто лет назад.
- Да не печальтесь вы уж так сильно, - нарушил медитационный приём пищи при перемещении пассажиров в пути Заяц, - в скором времени разница полов исчезнет, а цвет так и вовсе станет единым, наверное, - бесцветным.
Слишком мы тяжелы на подъем при взвешивании наших тел без либидо. Обидно только за смысл слов, которые сами нарочито и исказили во славу царю нашему земному.
- Давайте- ка, лучше помянем наши души, – обратился Заяц к совсем обессилевшей публике в этом купе, - и мир сразу станет понятным, как водяной глобус при вращении, а мозги сами и распрямлятся.
- И то правда, - сказала незнакомка, - а то что-то мне уже нехорошо стало, Душа прямо так и ноет, а тело мое так и ищет мою душу, так и тянет к ней свои ручонки.
- А у меня всё правая грудь чешется, - сказал спокойно Ягайло, - мадам пани, что вы туда положили?
- Обижаете, Ягайло, всё свое, всё свое, - ответила спокойно незнакомка, - растёт она ещё, а значит и вы, Ягайло, растете вместе с нею.
- Вы, знаете, - тоже спокойно произнес Сигизмунд, - а все же надо хотя бы изредка побывать в чужой шкуре. Я даже стал привыкать к своему черному телу. Есть все же некий абстракционизм в такой черноте. Душа светла, а тело чёрно, качается челнок в пути, и мы плывем в квадрате…ну как-то так…
- Даааа, хорошо сидим, хорошо, - и попутчики, чокаясь пластмассовыми стаканчиками, предавались воспоминаниям по давно уже засохшим чувствам.
- У-у-у-у, - весело напел им поезд, стуча крутыми яйцами по столу. – У, как и сто лет назад поднимала настроение у пассажиров древней Греции, а латинская V пускала в корень, а в России после её протяжного напева Уууууу, становилось всем сразу хорошо и чисто, как после разбега в холодную воду в Крещенские морозы.
- Я понял, почему колеса меняют в России! – хлопнул себя по лбу, сказал Ягайло. – Не дороги у нас плохие, и не дураками мы славимся, а …..
Но тут снова раздалась искрометная фраза из за двери, и пассажиры снова напряглись, в ожидании чуда:
- Снова стоп-кран сорвали, суки!