Бурить скважину Сеня уже давно собирался, да всё никак не мог собраться: то не до того было, то с деньгами было – не разбежишься. А денег скважина стоит не малых – бурить нужно глубоко, метров тридцать. Да, иной раз и поглубже, у Самойловых бурили пятьдесят метров, а до воды так и не добрались.
В-общем-то, вода в их деревне есть, централизованная, по водопроводу приходит, до города всего-то – десять километров, но труба, прежде чем придти к ним, в Ивантеево, проходит через соседнюю деревню, Константиновку. Зимой ещё ничего напор, а летом Константиновские начинают огороды поливать, и до Ивантеевских вода почти не доходит, откроешь кран, а оттуда – струйка со спицу толщиной. С этой воды лютыми врагами стали две деревни, что ни лето споры – до рукопашной доходит.
Вроде обещает начальство – вот-вот трубы поменять на больший диаметр, да ничего не меняется уж который год, народ в Ивантеево и начал бурить во дворах скважины.
Всю плешь проела Сене жена: когда вода будет, да когда будет? Ну, а этим летом Сеня удачно налево лес толкнул, вот и заказал из города бригаду с буровой установкой.
Приехали они вчетвером на двух машинах – Камазе с буром и разбитой «шестёрке». Первый день что-то колдовали, устанавливали, а на второй день бурить начали.
- Повезло тебе, хозяин, - сказал Сене бригадир, молодой парень в клетчатой рубашке и джинсах. – Полдня всего бурим, а уж пятнадцать метров прошли… Тьфу-тьфу, как говорится.
Парня зовут Ренат, высоченный, чернявый, после того, как они всё установили и начали бурить, он уже ничего не делал, только сидел на крыльце, прямо на ступеньках и смотрел за рабочими.
Из двери выглянула дочка, Сенина любимица, скоро три года ей исполнится, шустрая, любопытная, смышлёная – страсть. Целый день её гоняют со двора, чтобы не мешалась.
- Настя, опять ты? – строго сказал Сеня.
Настя юркнула обратно в дом, но дверь не совсем прикрыла, сверкает в щёлку черным, любопытным глазом.
Ренат оглянулся, рассмеялся, посмотрел на Сеню:
- Хозяин, будет у тебя вода, не больно глубоко – жо… - он опять оглянулся на Настю. – Этим самым местом чую, у меня особое чутьё есть, мой прадед еще с лозой ходил – воду искал.
Ренат вытащил пачку сигарет, протянул Сене, тот взял одну, они закурили.
Возле буровой установки, которая взметнулась выше печной трубы, уже высилась гора глинистой земли. Сеня подошёл к рабочим, спросил у пожилого, которого все звали Глебыч:
- Сколько метров прошли?
Глебыч, как принято у мастеровых, некоторое время молчал, затем солидно сказал:
- Двадцать шесть метров.
Воды всё ещё не было. Сеня пошёл в дом к жене, сказать насчёт обеда, мужиков уж кормить пора было.
- Ну, что там, Сень? – спросил жена.
- Да, нет пока ничего, - с досадой ответил Сеня. – Им-то что, а мне за каждый метр – по две тысячи отдай, не греши… Ну, ладно, слышь, Таня, собери обед им в саду, а то уж три часа скоро…
- Ладно.
На полу кухни в тазике с горкой были насыпаны огурцы. Сеня по дороге взял один, откусил, захрустел, но тут же, скривившись, выплюнул, подумал:
- Тьфу ты, горечь какая, воды им не хватает…
В прихожей Настя, прилепившись носом к стеклу, смотрела на двор. Сеня потрепал дочку по голове, вышел и как только очутился во дворе, увидел, что бур поднят, а рабочие возятся возле скважины, Ренат – с ними.
- Ну, хозяин, что я тебе говорил? – блеснул белыми зубами Ренат. – Чуток более тридцатки – и вода… Сейчас мы тебе почистим там всё, да насос поставим, а завтра в дом воду заведём.
Сеня довольный заглянул в скважину:
- Ладно, мужики, давай обедать, после обеда закончите.
- Погодь, хозяин, - сказал Глебыч. – добьём чуток…
Но один из рабочих, тощий и маленький, неопределённого возраста и с лицом любителя выпить, перебил Глебыча:
- Тут возни ещё, будь здоров, перекусить нужно, целый день не жрамши.
Второй рабочий, который был похож на проголодавшегося, как брат, поддержал:
- Дима, дело говорит. Успеется, давай пожрём.
Затем он поглядел на Рената, ища у него поддержки и зная, что решение принимает он. Ренат с хрустом расправил плечи, сказал:
- Веди, хозяин, обедать… Где тут руки у тебя помыть можно?
Стол Таня накрыла в саду, там, под яблонями, стоял большой грубо сколоченный из досок стол. Вдоль стола, украшенного скатертью с большими желтыми подсолнухами, стояли две скамьи. Ели мужики красиво, жадно, много, но с достоинством, без спешки, так умеют есть только люди, которые работают руками. Сенина жена, только знай, тарелки убирала, да добавки наливала. Ренат балагурил, и посматривал на Таню чёрными, татарскими глазами. Тут, один из рабочих, в бригаде все к нему обращались Хроник, раскрасневшийся и обмякший, спросил:
- Может, хозяин, это… По чуть-чуть? Работа уже считай, сделана…
Второй рабочий, Дима, который, чувствуется, давно не решался сказать то же самое, поддержал:
- Ну, за воду-то, святое дело…
Ренат ничего не сказал, но под его взглядом Хроник и Дима тут же присмирели.
- Да, завтра, как закончите, я вам такую вишневую настойку налью, Танька у меня делает, - сказал Сеня.
- Тихо! – вдруг резко оборвал Глебыч. – Что это там на дворе?
Мужики затихли, и со двора стал слышен приглушенный визг или крик. Все побежали к установке.
Сеню несло, как ветром, сломя голову, - он уже с ужасом догадывался в чем дело. И не помнил, как добрался до скважины - дыры в земле диаметром сантиметров сорок - из неё слышался Настин крик:
- Ма-а-ма... па-па...
Еще был слышен крик и плач, такой, что у Сени сердце оборвалось и сделался он сам не свой.
Он припал к отверстию, стал смотреть в темноту скважины, силясь что-то увидеть и отчаянно крича:
- Доченька.. Настенька... Сейчас, сейчас... не бойся, Настя...
Примчались мужики. Глебыч уже прилаживал фонарь к веревке.
Таня не добежала до них метров десять, в ужасе не решаясь подойти, она, как-то неестественно подломившись в коленях, осела на землю, держась за сердце и бессильно хватая ртом воздух.
Сеня злобно вырвал из рук Глебыча фонарь, и стал опускать его на веревке в глубь скважины. Фонарь все опускался, а ребенка почти не было видно.
- Двадцать метров почти, - упавшим голосом сказал Дима.
С трудом можно было разглядеть, что Настя плотно зажата, ручки подняты вверх.
- Давай, веревку опустим, пусть попробует зацепиться, - предложил Ренат и тут же сам сбегал за веревкой. Сеня спустил веревку до Насти.
- Доча, возьмись за веревку, покрепче берись, - с такой надеждой крикнул в скважину Сеня, что Глебыч отвернулся.
С полчаса пытались, но ничего не получилось - зажало крепко, да и ручки были пока еще слабыми.
Сеня сел на землю зажав голову руками, он вдруг понял всю отчаянность положения - копать слишком много, да, и пока будешь копать, засыпешь землей, заживо похоронишь.
Сеня вскочил, не в силах слышать хриплый, слабый крик Насти, рванул за грудки Рената:
- Кто оставил открытой скважину? Кто?..
Скулы Рената побелели, видно было, что он никому не позволяет так с собой поступать, но сейчас сдерживается.
В этот самый миг Хроник стремительно сорвался с места и каким-то кривым манером, боком, побежал, и очень быстро исчез за воротами. Все проводили его взглядом до коричневых ворот, на которых детской рукой мелом была нарисована рожица. Стало понятно, кому было указано закрыть скважину.
Ренат положил осторожно, но твердо руку на плечо Сени:
- Когда вытащим Настю, я тебе клянусь, - Хроника сам лично живьем закопаю... А теперь, хозяин, торопиться нужно, МЧС вызывать...
- Я уже вызвал, - хрипло произнес Глебыч.
Сеня бессильно опустил руки.
Тут Таня, до сих пор сидевшая бессмысленно глядя перед собой, вскочила и хватая за руки то Сеню, то Рената, закричала:
- Пожалуйста... пожалуйста...
Она кричал страшно, только мать может так плакать по своему дитя "а это Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет”.
Таня цеплялась за руки и одежду Сени, но как будто боялась подойти близко к скважине. Сеня взял жену за плечи и отвел в дом, там позвонил свекрови и, как мог, рассказал, попросил придти. Свекровь охнула и, судя по дыханию в телефоне, тут же побежала к ним.
Сеня вышел во двор и увидел, что там уже суетятся люди форме. К нему тут же подошел высоченный майор с лицом словно из гранита и глазами, по которым было видно - повидали много.
- Майор Цветов, - сказал мчс-ник и пожал Сене руку.
- Семен! - продолжил майор, с твердым спокойствием глядя ему в глаза. - Все будет хорошо, мы Настю вытащим, а теперь пошли к скважине, ты нужен дочке, разговаривай с ней, ты должен её подбодрить.
Сене передалось это спокойствие, он увидел, что вокруг скважины стало все организованным и понятным.
Он припал к дыре и стал кричать, стараясь не прислушиваться к завываниям Насти:
- Доченька! Все хорошо, доча! Папа здесь...
Он замолчал, но рядом стоящий мчс-ник, хлипковатый, по сравнению с другими, сказал:
- Не замолкайте, говорите все, что придет в голову, пусть она слышит ваш голос. Да, где ваша жена? Я - психолог.
- Это... Она там, в доме, - мотнул головой Сеня.
После этого мчс-ники спустили в скважину видеокамеру. Сеня, увидев Настю на экране, зажатую, всю в земле, с закрытыми глазами, разинутым ртом, с ужасом убежал в дом, почти не помня себя. Там он обнял Таню и, не обращая вниманию на свекровь и психолога, заплакал. Плакал он горько и по-детски, ему хотелось забраться куда-нибудь, укрыться с головой и ничего не слышать и не видеть, и дождаться, когда его растолкают и скажут: все хорошо! вот Настя!
Сеня постоял так, потом вытер глаза кулаком и сказал фальшиво:
- Нормально будет все, там мужики опытные, рассказывали, откуда только людей не вытаскивали...
Однако, мчс-ники провозились четыре часа всякими приспособлениями, какими-то хитрыми веревками и даже присосками, но Настя не сдвинулась ни на сантиметр, только вопить начинала сильнее, когда ее тянули.
Сеня и не заметил, как уехали бурильщики, бросив камаз с буром.
Уже стемнело, включили прожекторы. Начали быстро копать, осторожно, вручную снимая сантиметр за сантиметром. Так прошло еще несколько часов.
Майор подошел к Сене и сказал:
- Я понимаю, ты не заснешь, иди просто приляг, полежи хотя бы с часок..
Но Сеня диковато взглянул и бешено замотал головой:
- Я здесь, майор, давайте быстрее, копать...
Уже рассвело, а они продвинулись лишь на три метра. Настя то замолкала, то начинала кричать вновь. Иногда Сеня не выдерживал и уходил зажав руками уши, стоял в саду, прижавшись лбом к прохладному яблоневому стволу.
Он заметил, как майор курил в сторонке со своим помощником и о чем-то говорил, а тот хмуро кивал в ответ, с чем-то соглашаясь.
Тут выскочила Таня, также боясь подойти близко скважине, оттащила Сеню и стала кричать страшным, незнакомым голосом:
- Ну, сделай что-нибудь! Пусть она перестанет кричать, я уже не могу! Я не могу слышать этот крик!..
Сеня вдруг усмехнулся, глядя в её обезумевшие глаза. И, схватив лом, так стремительно, что никто не успел сделать никакого движения, с силой метнул его в скважину. Лом легко-легко, бесшумно скользнул в темноту. И воцарилась тишина, никто не шелохнулся, майор нагнувшись так и стоял не разгибаясь.
- Теперь крика не слышно? - спросил Сеня, хрипло рассмеялся и ушел, пошатываясь в дом.
Таню, как травинку серпом срубило, - она беззвучно упала на землю.
Опомнившись, мчс-ники опустили видеокамеру в скважину. Лом вошел на треть девочке в рот, выбив ей зубы.
С полчаса мужики сидели на свежевскопанной земле, молчали и курили. Цветов распорядился копать и пошел в дом. К нему бросилась пожилая женщина с растрепанными седыми волосами:
- Что там? Сенька-то в чулане заперся...
- Где, где чулан? - крикнул майор и побежал, куда указала женщина.
Дверь была заперта, майор не стал даже стучаться, сразу вышиб дверь плечом. В нос ему ударил отвратительный запах, на фоне окна виднелся силуэт человека, висящего на веревке.