- Так, кто ел его шоколад? – спросила незнакомка, указывая рукой на коробку конфет Натюра.
- Все! – ответили все, кроме самого Натюра, который так сладко спал в новом белокожем теле, как ни спал еще никогда с рождения.
- Надо подумать…, - и незнакомка снова наморщила нос, - тогда, почему он поменялся с вами Сигизмунд? Что везете в своем чемодане?
- Что это я буду вам все рассказывать? Я не полтинник, чтобы отсвечивать! Лучше скажите, что у вас в вашем челноке?
- Да, нате, - и незнакомка раскрыла свой сундук, - любуйтесь!
- Лифчики? – недоуменно воскликнули Ягайло и Сигизмунд. – Это что же Европа шить разучилась?
- Это Россия шить научилась! – гордо ответила незнакомка. – Эти лифчики – произведения искусств. За ними сама Италия гоняется, сама Прадо купить патент хочет на них. Но мы русские не сдадимся! Кукиш тебе Прадо, нака выкуси! Вот и приходится челноком перевозить их в Польшу. Да и на таможне проблем у меня нет с этим товаром. Подумаешь, лифчики, нека видаль. А это бомба замедленного действия. Подорвем экономику хваленой всей их промышленности, пусть знают, что и у нас руки не из одного места растут, - и незнакомка ненароком взглянула на зад Сигизмунда.
- Браво! – захлопал в ладоши Ягайло. – Теперь я начинаю верить, что поезд «Критические дни» существует!
- Не поверишь, Ягайло, - ехидно сказала незнакомка, - пока мой зад не ущипнёшь. На, ущипни меня!
И незнакомка наглым образом подставила свой, то есть Ягайла зад самому Ягайло: «Что? Рука не поднимается? Это же твой зад! А мой зад, то есть твой уже, щипать нет смысла. Своя рука не позволит это сделать, чуешь разницу?»
- Да ну вас, - сказал Сигизмунд, уводя от разговоров о задах, собеседников, - давайте лучше подумаем, как мне мою белую ж…, то есть кость вернуть.
- Знаете, что Сигизмунд, - произнесла незнакомка, - вы о своей заднице печетесь, как будто вам туда золотое шило вставили! И что с того, что она цвет поменяла, привыкли, понимаешь ли - мир делить на белое и черное. Вон у Ягайло грудь пятого размера, а у меня так и вовсе черти что мотается – вот где катастрофа!
- Попрошу не оскорблять мои достоинства, - закричал оскорбленный Ягайло, - это мои реликвии! Да, Сигизмунд, а у вас, что в чемодане?
- Что, что, - огрызнулся Сигизмунд, - вы все равно не увидите и не услышите. Знаний у вас маловато для понимания этого!
- Открывай чемодан, Сигизмунд! – приказала незнакомка, протянув свою большую руку в самый нос владельцу непонятного груза.
Сигизмунд открыл чемодан, но он был пуст. Нет, там что-то было определённо, что-то даже шевелилось и источало запах, что-то даже напоминала смутное представление о вселенной, некая черная дыра, летящая в космосе, но как-то странно это не давало о себе знать, даже зад если ущипнуть, и то не прочувствуешь.
- За нос водишь! – сказал Ягайло. – А чемодан-то с потайным дном.
И Ягайло стал ощупывать весь чемодан на принадлежность сокрытого клада.
- Я же вам говорю, не увидите вы это. Хоть режьте этот чемодан на куски. Я когда это открыл, то сразу учуял, что это на нобелевскую премию тянет. Сразу звонок своему другу в Краков дал. Он специалист по таким штучкам. Говорит, взорвем весь научный мир этим. А вы говорите, лифчики!
- Ес, Барановичи, - сладко бормотал Натюр во сне, - куш, куш, кыш…
- Да, Ягайло, а где ваш груз? – спросил Сигизмунд. – У всех есть саквояжи, а у вас нету?
- Мой груз всегда при мне! – гордо ответил Ягайло. – Правда, теперь вот при ней, но это не имеет значения. Он не поддается вашим представлениям о мире и создании оного.
- То-то я смотрю, что это на месте застежки от лифчика мне так спину жмет, - сказала незнакомка, - ну у вас и тело, скажу вам, не тело, а раздолье для моих фантазий по технологии пошива этой интимной части.
- Аккуратней с моим телом, обращайтесь, товарищ пани, это вам не лифчики таскать, это вам – груз внеземных цивилизаций переносить, - громко ответил Ягайло.
- Все! Оставить разговорчики, - издала командный голос незнакомка, - у нас цель одна – нам нужны наши тела!
- Снова стоп-кран сорвали, суки! – раздался крик из-за двери этого странного купе.
И все сразу замолчали, даже Натюр перестал издавать сладостные звуки свободы носа от колониального гнета этих сорванных стоп-кранов.
- Я понял! Сразу после этой фразы, ну тогда, когда колеса должны были поменять, наши тела и претерпели такую встряску, - сказал Сигизмунд.
- Да, но почему колеса поменяли в России? – спросил Ягайло попутчиков.- Проводница! Ведьма! Это все она! Она мне мстит, что я ей нахамил.
И сразу после этой тирады слов в адрес проводницы их вагона, дверь снова распахнулась, и вошла сама ведьма.
- Ну, что написали декларации? - проводница взглянула на листки бумаги, пробежав по ним беглым взглядом, как оценщик перед пробой сокровищ на глаз без микроскопа, недовольно проворчала. – Ой, батенька ты мой, сколько ошибок наделали! А еще вроде культурные люди! А мне снова перед белорусами оправдывайся за знания русского языка. Да, и этого, растолкайте, скоро Минск, а там и до Барановичей рукой подать.
И она вышла, захватив с собой декларации на право ввоза багажа на старославянскую землю.
- Значит, точно, после очередного срыва стоп-крана, нам надо встать всем вместе в круг, взявшись за руки, и тела возвратятся к своим душам. И вспоминать надо только хорошее, доброе с верой на лучшую жизнь, - сказала незнакомка, - да, а что делать с Натюром, ведь пока растолкуешь, что тело не его, можно так и до конца земли путешествовать.
- Так ведь еще и заупрямиться, не захочет меняться, сволочь! – вскричал обиженный Сигизмунд. – А давайте не будем его будить. Встанем возле него и возьмем за руки, он и не заметит, а чтобы свои «кыш да куш» не произносил, я ему в рот платок свой воткну?
- На чужой роток не накинешь платок! - съязвила незнакомка. – Все бы вам рты заткнуть! А если человек задохнется?
- А у меня вопрос совсем другой, - произнес Ягайло, почесав правую грудь, - если стоп-кран до Минска не сорвут, а?
- Я сам сорву! – воскликнул Сигизмунд. – Лучше с грудью десятого номера ходить, чем с черной ж.., простите, задницей нобелевскую премию получать!
И все разом посмотрели на спящего Натюра, находя в нем все больше и больше сходства с тем стрелочником, который орал за окном: «Ый, ты, мать твою, кто же так по колесам стучит!»