Литературные этюды.
Вступление
Обозначенная тема среди всей огромной «Пушкинианы» занимает одно из самых скромных мест. Может вполне сложиться впечатление, что поэт был немузыкален, индифферентен к музыке, не разбирался в её сложном мире и не уделял ей должного внимания.
Да, Пушкин не владел ни одним музыкальным инструментом, но разве только это показатель музыкальности?
Монтаж фактов Первого этюда в какой-то мере даёт возможность проследить и понять путь поэта к подлинной музыкальности его натуры и стиха (не забудем ещё и про гены!), так привлекавшей и привлекающей композиторов разных народов и времён. Этюды «Пушкин и музыка» – не научное исследование, не попытка хронологически систематизировать его встречи с музыкой, не выяснение обстоятельств как, когда, кем и что написано на тексты поэта, это скорее свободное повествование для широкого круга читателей на обозначенную тему с возникающими ретроспективами, главная задача которого – раскрытие основных граней затронутой темы: «Встречи с классической, народной, цыганской музыкой», «Пушкин и Восток», «В кругу музыкантов своего времени», «Пушкин и «золотой» век русской музыки!
Этюд №.
«Если бы Пушкин вёл музыкальный дневник…»
В права вступал XIX век. У Пушкиных собрались гости – люди, не чуждые искусству: писатели, поэты, музыканты. Мирно текла праздничная беседа, звучали стихи и романсы под аккомпанемент хозяйки. В суете праздника не сразу заметили притулившегося в дверях маленького увальня Сашу. Возможно, это был его первый «выход в свет», ослепивший и удививший звоном бокалов, полночным боем часов, сияньем люстр, дамских туалетов и пением, так отличавшимся от того, что слышал он от няни и бабушки.
Вскоре маленький Саша получил возможность по-настоящему приобщиться к хорошей фортепианной музыке – часто в гостеприимной гостиной родителей играет известная пианистка того времени Першрон де Муши. Да и любимая сестра Оленька частенько садилась за фортепиано:
О, как тебя застану,
Любезная сестра!
Чем сердце занимаешь
Вечернею порой?
…………………………..
Иль звучным фортепиано,
Под беглою рукой
Моцарта оживляешь?
Иль тоны повторяешь
Пиччини и Рамо?
(«К сестре», 1814 г)
Любознательного мальчика ничто не оставляло равнодушным. Он мог часами слушать, притаившись где-нибудь в глубоком кресле, разговор взрослых, очень любил колокольный звон, который, будучи весьма разнообразным, являлся ощутимым музыкальным фоном старой Москвы. Однажды они со своим дядькой Никитой Козловым даже взобрались на самую высокую колокольню «Иван Великий».
Атрибуты церковной службы – колокольный звон и особенно пение хоров были значительными музыкальными впечатлениями будущего поэта. Из Захарова, где до Лицея Саша с семьей проводил лето, к обедне ездили за две версты в Вяземы, церковь в которых была построена ещё при Борисе Годунове – владельце села.
Очевидно, что позже, в Михайловской ссылке, работа над драмой «Борис Годунов» не обошлась без этих детских впечатлений.
1811-1817 г.г.
Царское село. Лицей. Слушание церковных хоров отнюдь не единственное соприкосновение юного Пушкина с коллективным музицированием. В Лицее, где он провёл шесть лет, преподавали хоровое пение, да и на праздниках лицеисты с удовольствием музицировали коллективно. Сочинили себе гимн, который исполняли во всех торжественных случаях. На выпускном акте 9 июня 1817 года был исполнен специально сочиненный «Прощальный гимн»; автором стихов был А. Дельвиг, музыки – Теппер.
На старших курсах пели много романсов и песен под гитару, чаще собственного сочинения. Первый из них и очень полюбившийся: «К Маше» (сестра Дельвига) с музыкой Корсакова на стихи Пушкина.
В Лицее, как и во многих элитных учебных заведениях России XIX века, довольно серьезно заботились об эстетическом воспитании своих питомцев. Лицеисты, например, еженедельно занимались танцами. Стоит отметить, что ещё детьми Саша и Оля Пушкины посещали танцевальные классы знаменитого на всю Москву танцмейстера Йогеля и его же детские балы. Так что в танцах Пушкин в Лицее не был новичком. У лицеистов было довольно много так называемых «табельных» (праздничных) дней, когда уроков не было, и их возили на концерты в Павловск, на спектакли крепостного театра В. Толстого в Царском селе. Частенько их приглашал на праздничные вечера директор Лицея Е. А. Энгельгардт, где, конечно же, тоже звучала хорошая музыка.
В стихотворении уже зрелого периода «Зорю бьют» (1829 г.) поэт вспоминает:
Звук привычный, звук живой,
Сколь ты часто раздавался
Там, где тихо развивался
Я давнишнею порой.
Воспоминания И. Пущина всё разъясняют: лицеисты ходили слушать полковой оркестр, игравший обыкновенно у дворцовой гауптвахты перед вечерней зарей. Наряду с обычной полковой музыкой оркестр исполнял очень популярные после победы над Наполеоном европейские, особенно тирольские песни, вальсы и даже музыку из оперы Николо Изуара «Жоконда».
Музыкальные воспоминания тех лет Александр Сергеевич впоследствии включил в повесть «Метель», ставшую в ХХ веке кинофильмом с шедевром киномузыки Г. Свиридова.
1817-1820 г.г
Окончен Лицей. Пушкин «служит» в Коллегии иностранных дел. Слово «служит» закавычено потому, что, как и многие молодые дворяне своего времени, Пушкин не слишком обременяет себя присутствием на службе. Обретя свободу (всё же Лицей был учебным заведением закрытого типа, где даже на каникулы и праздники лицеистов домой не отпускали), Пушкин, как в водоворот, бросился в вихрь светской жизни и развлечений: театр, знакомство с лучшими артистами и композиторами своего времени: Верстовским, Алябьевым, Булаховым, музыковедом Улыбышевым. В те годы поэту довелось послушать игру блестящего пианиста Джона Фильда. Перед ним открываются лучшие му-зыкальные гостиные Петербурга. Особенно часто он бывает в доме президента Академии Художеств А. Н. Оленина, где всегда звучала хорошая музыка.
К сожалению, до «Золотого» века русской музыки (Даргомыжский «Могучая кучка», Чайковский, Рахманинов…) Пушкину не дали дожить. Глинка при нем лишь начинал. Ни его опера по поэме «Руслан и Людмила», ни романс-шедевр «Я помню чудное мгновенье» ещё не родились. Хотя… Племянник Пушкина, сын сестры Ольги – Лев Павлищев – вспоминает, что однажды в их гостиной, где присутствовал и Александр Сергеевич, Глинка исполнил ранний вариант этого романса, однако ещё далёкий от позже опубликованного шедевра. Так что бал на оперной сцене правила в основном итальянская музыка, где также были свои неувядаемые шедевры.
…Упоительный Россини,
Европы баловень – Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льёт, – они летят,
Как поцелуи молодые…
О музыкально-театральных пристрастиях молодого Пушкина можно в целом сказать, что он был не только усердным посетителем театра, следил за всеми новинками, но был зрителем и слушателем одарённым («Аполлон дал Пушкину чуткое ухо». Батюшков), впитывающим всё новое, интересное, ценное.
Очень высоко оценил он русский балет (время доказало его правоту), одного из его основоположников - Дидло и волшебницу танца Истомину:
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола,
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьёт.
1820 год. Кавказ, Крым. Не по своей воле Пушкин покидает Петербург, позже иронизируя: «…но вреден Север для меня…». Думал на «чуть-чуть», оказалось – на шесть с половиной лет.
Счастливая звезда свела его с семьей Раевских (герой войны с Наполеоном – генерал Николай Николаевич, его жена Софья Алексеевна – любимая внучка Михайло Ломоносова и их дети: Николай, Александр, Екатерина, Софья, Елена и Мария), путешествующих по Кавказу и Крыму.
Огромное уважение к генералу-герою сделало путешествие не только интересным, но и комфортным. В эту благодатную обстановку и попал юный поэт. Брату Левушке он писал, что это был один из самых счастливейших периодов его жизни. Он наслаждался необыкновенно интересным общением, творил и впитывал всё, что могло дать ему увиденное (море, горы, необычный, незнакомый мир Кавказа и Крыма).
Не вдаваясь во все аспекты бесед, творческих споров его духовно богатых спутников, остановимся на музыкальных впечатлениях, что является главной задачей этого этюда.
Поэзия, живопись, музыка…
Младшая – Мария – одно из сильных увлечений юного поэта – обладала прекрасным, почти контральтовым голосом, любила петь, исполняя с удовольствием романсы и оперные арии, усиливая тем самым музыкальную восприимчивость поэта, расширяя диапазон его музыкальных знаний. Екатерина играла на арфе. Особенно удавалась трогательно-сентиментальная песня Нелединского-Мелецкого «Стонет сизый голубочек».
С сентября 1820 года.
Пушкин – в Кишиневе. Здесь общение с классической музыкой значительно беднее. Стоит отметить разве что музыкальные вечера у Ралли, посещаемые поэтом. Зато Одесса сумела всколыхнуть все оперно-концертные интересы, возникшие у поэта ещё до ссылки, в Петербурге. Здесь, как и там, всех покорял Россини. Кроме «Севильского цирюльника», он слушал «Золушку», «Итальянку в Алжире», «Сороку-воровку»…
Август 1824 г.
Михайловское. Ссылка. Даже северное Михайловское, где началась уже официальная ссылка поэта, не остудило в душе Пушкина жар россиниевских мелодий. Он выписал из Петербурга клавиры Россини и частенько слушал их в исполнении барышень Осиповых-Вульф – соседок по имению, с которыми дружил, где проводил многие часы своего досуга.
Как-то в Тригорском Пушкин читал только что созданных «Цыган». Читал вдохновенно, нараспев своим мягким, бархатным голосом. Очарованная поэмой гостившая там Анна Керн тут же села к фортепиано и спела «Баркаролу» слепого поэта И. Козлова на венецианский мотив и «Мой кумир» – арию Донны Анны из моцартовского «Дон Жуана».
Кстати, о Моцарте. К его личности и к его музыке у Пушкина был интерес особый. И вызван он не только и не столько теми литературными материалами, которые поэт прочёл о композиторе, но самой музыкой великого гения, о которой значительно позже очень точно напишет Г. В. Чичерин: «Музыка Моцарта – это игривый бег волн над океаном мыслей и чувств». Это же можно сказать и о поэзии Пушкина. И неразгаданная тайна эта, роднившая их, очень притягивала Пушкина, чувствовавшего и родственность, и непознанность их гения. Свои размышления о природе гениальности поэт изложил в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери». «Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь». К «Реквиему» Моцарта у поэта интерес повышенный. Недаром он (Реквием) почти действующее лицо в «Моцарте и Сальери». Возможно, поэт подсознательно (или осознанно) примерял ситуацию на себя. Одно из впечатливших исполнений «Реквиема» Пушкин прослушал в 1828 году.
Подлинная «Аллилуйя» музыке, родившаяся вначале под впечатлением игры пианистки М.Шимановской, повторно прозвучит в «Каменном госте»:
Одной любви музыка уступает,
Но и любовь – мелодия…»
После ссылки, с 1826 года.
Москва-Петербург. Пушкин в Москве. Он свободен (!?). Пик популярности. Во многих известных домах – подлинный культ Пушкина.
«Царица муз и красоты» – княгиня Зинаида Волконская в своём великолепном Казаковском палаццо на Тверской, 14, встретила поэта прекрасным исполнением (дивное контральто) романса Геништы на стихи Пушкина «Погасло дневное светило». От неожиданности и удовольствия поэт зарделся и позже, преподнося Зинаиде своих «Цыган», напишет:
Певца, плененного тобой,
Не отвергай смиренной дани,
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой
Жизнь полная, бурная и насыщенная – как шквал после полусонного Михайловского. Музыка в ней занимает значительное место.
Из письма Вяземскому от 1830 года: «Третьего дня приехал я в Москву и прямо из кибитки попал на концерт, где находилась вся Москва». В это же время Александр Сергеевич помогает другу А. Дельвигу издавать «Литературную газету», где помещаются обширные статьи музыкальных критиков о заметных явлениях музыкальной жизни обеих столиц, что свидетельствует о сочувствии поэта развитию в России музыкальной жизни и музыкальной критики. Следует, однако, заметить, что, поощряя музыкальную критику, Пушкин сам никаких материалов о музыке не писал (в отличие от литературно-критических статей). Думается, что причин несколько: самокритичность в отношении музыкальных знаний не позволяла ему этого делать. А возможно он уже тогда понимал значительное отставание русской композиторской школы от литературной, но, боясь быть не понятым, говорил только тогда, когда результаты были превосходными, и чаще – слогом поэзии.
Через московского друга П. Нащокина Александр Сергеевич знакомится с композитором А. П. Есауловым, принимая участие в его нелегкой судьбе. Есть версия, что «Русалка» написана Пушкиным для Есаулова как либретто для оперы, которую тот так и не сочинил. А жена П. Нащокина – Вера Александровна вспоминает, что, гостя;; у них, Пушкин часто просил её играть на фортепиано, а также мог часами слушать цыганское пение, к которому особенно пристрастился в Бессарабии.
1821 г.
Молдавия.
Вообще, приехав в Молдавию, Пушкин был шокирован смесью «одежд и лиц, племён, наречий, состояний». И как поэт, и как человек очень любознательный (что часто не живёт одно без другого), и как любитель искусства, народного в том числе, Пушкин начал усиленно, с интересом и азартом постигать культуру кишиневского «разнонародья» (молдаване, цыгане, греки, евреи, турки, русские и др.). Поэт не только посещал народные праздники и гулянья, но и активно участвовал в них, наряжаясь в одежды разных национальностей, водя с молдаванами хороводы, бурно отплясывая жок.
Однажды в «Зелёном трактире», завсегдатаем которого был, поэт услышал пение юной молдаванки Мариулы. Не зная языка, Пушкин по темпераментности и выразительности музыки и исполнения ощутил драматизм содержания. Песню ему перевели. Результатом бессонной ночи стала баллада «Чёрная шаль», которую через несколько дней пел уже весь Кишинев, а вскоре – и обе столицы с музыкой А.Верстовского. Её не только пели, но и делали из неё небольшую с мрачным колоритом и стремительным развитием событий музыкально-драматическую сценку.
Друзья-москвичи писали: «Маленький Пушкин и не подозревает в Бессарабии, как его чествуют здесь, в Москве, и таким новым способом».
Пушкину нравилось всё новое, особенно если оно носило народный, национальный колорит. Поэтому он охотно посещал музыкальные вечера Е.Варфоломея с танцами, цыганским хором и оркестром. В исполнении молодой цыганки он услышал стремительно- страстную песню, которая в его русской интерпретации явилась буйно-вольным поэтическим рассказом:
Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня:
Я тверда, не боюсь
Ни ножа, ни огня.
К мотиву поэт тоже не оставался равнодушным и попросил его записать. Вот тут-то и зародились «Цыганы» (эти стихи вошли в поэму песней Земфиры), написанные уже позже, в Михайловском, но прежде был ещё ряд сильных и острых переживаний, пополнивших знания поэта о быте, нравах, обычаях и жизни цыган (он некоторое время кочевал с табором):
Волшебной силой песнопенья
В туманной памяти моей
Так оживляются виденья
То светлых, то печальных дней…
…………………………………
В походах медленных любил
Их песен радостные гулы –
И долго милой Мариулы
Я имя нежное твердил.
Как верно понял и глубоко проник в смысл и содержание поэмы юный Сергей Рахманинов, написав семьдесят лет спустя дивную оперу «Алеко»! Но… вернемся к Пушкину…
1831 г.
Москва.
Пушкин женится… По любви, но «…без упоения, без ребяческого очарования. «Будущность является мне не в розах…». Многое он предвидел (ах, если бы всё!).
Тяжесть на сердце и грусть влекут его ко всегда беспечно-радостному «Войничу» (Нащокину). А тут – знаменитая цыганка Таня, давняя знакомая поэта. «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастье… Только на сердце у меня у самой невесело было в эту пору. И запела я: «Ах, матушка, что во поле пыльно». Песня, хоть и подблюдная, но, сказывают, не к добру. Громко зарыдал Пушкин. «Ах, эта песня всю внутрь мне перевернула, она мне не радость сулит…».
Песня цыганская,
Песня цыганская,
Мне никогда не забыть этот миг
Как перед свадьбой,
В тревожном предчувствии
Пушкин рыдал на коленях твоих.
Н. Доризо
Вот как чувствовал стих, музыку и… судьбу…
Занесли нас, однако, цыгане, аж в 1831 год! Воротимся…
1827-37 г.г. Москва-Петербург.
Последнее десятилетие. Встреча с А. Грибоедовым и М. Глинкой неожиданно сложилась в литературно-музыкальное трио: Грибоедов напевает дивную мелодию, услышанную в Грузии, Глинка тут же за фортепиано превращает её в романс с аккомпанементом, а Пушкин уже на готовую мелодию (редкий случай) слагает стихи… В результате – романс:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный».
Обращение «красавица» относилось к А. Олениной, напевавшей этот мотив (её учителем музыки был М. И. Глинка). А «другая жизнь» – воспоминания о пребывании на Кавказе и в Крыму с семьей милых Раевских. (Следует отметить, что такая точная адресность стиха – нечастый случай в творчестве Пушкина).
Мемуарист Н. А. Державин писал: «Я познакомился с Пушкиным у гр. Виельгорского. Бывая на вечерах этого мецената, я заметил, к моему удивлению, что Пушкин, не будучи ни музыкантом, ни даже любителем музыки (очевидно, автор имел в виду дилетантское музицирование. Н.М.), бывал на всех вечерах, даже исключительно музыкальных».
Буквально за несколько дней до гибели поэта молодой И. С. Тургенев встретил его на утреннем концерте в зале Энгельгардта. Одним из последних радостных музыкальных событий была премьера (6.10.1836 г.) оперы Глинки «Жизнь за царя».
Пушкин, как всегда, сидел в своём кресле № 11 партера Большого театра Петербурга. Всё интеллигентное общество подходило к нему в антрактах с похвалами композитору. А на пирушке – чествовании автора оперы – Жуковский, Вяземский, Виельгорский и Пушкин экспромтом сочинили куплеты в честь композитора. Музыку написали Одоевский и Виельгорский:
Слушая сию новинку,
Зависть, злобой омрачась,
Пусть скрежещет, но уж Глинку
Затоптать не может в грязь.
Аристократам музыка не понравилась. Они называли её «кучерской», но царь аплодировал (всё же «Жизнь за царя»!), и никто не смел вести себя иначе. А нелюбовь эта понятна: свет привык слушать сладкоголосых итальянцев с южно-пряными руладами, и вдруг – мелодии, исток которых – русский народный фольклор.
Не будем в этом этюде касаться вопроса, почему этого хотел и как пришёл к этому композитор (это тема следующего этюда), но обратим внимание на сочетание «Пушкин и русский фольклор».
Ещё с колыбели будущий поэт слышал и напитывался дивной красотой таких родных, входящих в душу мелодий, в том числе и от захаровских крестьян. Подрастающий мальчик умел слушать, слышать, полюбить и сохранить в себе эту любовь к народной песне на всю жизнь. Вспомним обращение к няне:
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Во многих произведениях Пушкина вкраплены впечатления о песнях и не только русских – татарских, турецких, грузинских, казацких, черкесских, калмыцких, цыганских… Пушкина по злой воле сверху не пускали за рубеж, так он по возможности и творческой надобности исколесил всю Россию до Урала. И везде ямщики, и везде их песни залихватские, заунывные, философские, раскрывающие порой суть русского характера:
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика,
То разгулье удалое,
То сердечная тоска.
Или в 1833 году:
Пой: в часы дорожной скуки,
На дороге в тьме ночной
Сладки мне родные звуки
Звонкой песни удалой.
Пой, ямщик! Я молча, жадно
Буду слушать голос твой.
Поэт не только слушал, но собирал, записывал тексты (а иногда просил кого-нибудь записать и мелодию) народных песен, а позже подарил всё собрание известному собирателю народных песен Петру Васильевичу Киреевскому. А «добывал» он эти песни везде, где только представлялся удобный случай; бывалоча и сам «тянул Лазаря» со слепцами-нищими в ярмарочный день под стенами Святогорского монастыря.
Часто бывая в 1826-27 годах в семье Ушаковых, где расцветали две молодые девушки на выданье, поэт, тем не менее, общался и с их матушкой, от которой записывал народные песни и запоминал их мотивы. А уж об Оренбургской поездке и говорить нечего: там он находит целый кладезь песен. Недаром эпиграфы почти ко всем главам «Капитанской дочки» – куплет народной песни. Это не просто поза, это признание в любви к песне, это – гимн её значимости, величию и красоте. И ведь времени на это не жалел! Можно было ещё одного «Онегина» создать, ан, нет…
И в этом весь Пушкин – всемирное сокровище, самое яркое явление «Золотого» века России.
Этюд № 2.
МУЗЫКАЛЬНАЯ ПУШКИНИАНА.
Повенчали музыку со словом.
И получился романс – дитя русской музыкальной культуры, дитя той загадочности, что приписывают только русской душе, требующей лирических излияний.
Знаменательно, что как самостоятельный жанр романс начал формироваться в пушкинскую пору, исповедуя скупость выразительных средств при передаче глубины и силы душевных переживаний.
Пушкинская лирика – богатейший кладезь для всех, когда-либо обращавшихся к жанру романса. Именно с романса, и ещё в лицейские годы, началось освоение пушкинской лирики. Некоторые романсы печатаются с разрешения поэта и даже с его автографом. Они сразу же входят в быт культурной части жителей обеих столиц и даже дальше. Думается, что поэт не раз слышал их, но вот отзывов сохранилось очень мало. А было ли много? Вот один из них, о пении М. А. Голицыной-Суворовой:
Её минутное вниманье
Отрадой долго было мне.
Твердил я стих обворожённый,
Мой стих, унынья звук живой,
Так мило ею повторённый,
Замеченный её душой…
К сожалению, лучших романсов на свои стихи поэт не услышит. В его время жили, творили, и в том числе написали около семидесяти пушкинских романсов А. Верстовский, Н. С. Титов, А. Есаулов, М. Яковлев, А. Алябьев, А. Гурилев, И. Геништа, В. Одоевский, М. Виельгорский и молодой начинающий М. Глинка.
«Я помню чудное мгновенье»… Семнадцать композиторов подарили нам музыку на эти дивные стихи. А скольких мы помним? Лишь романсу М. Глинки удалось победить пространство и время, чаруя красотой стиха и конгениальностью музыки… И стихотворение, и романс рождены и сплетены любовью: в 1825 году «Михайловского затворника» – к Анне Керн, а спустя двадцать лет – композитора к её дочери Екатерине Керн.
Заметною строкой романс вписался и в музыкальную культуру Казахстана: уже в ХХ веке один из самых любимых певцов Алибек Днишев, ещё студентом консерватории, блистательно исполнив романс на конкурсе имени Глинки, завоевал первую премию в номинации «Камерное пение», заняв нишу, несколько лет остававшуюся свободной за неимением достойной кандидатуры.
Мгновения! Вы так прекрасны!
Композиторы «Золотого» века русской музыки (вторая половина XIX века) и весь композиторский ХХ век полной пригоршней черпали из заветного источника, оставляя миру свои шедевры.
Пылкую возлюбленную А. Ризнич опальный одессит вспоминает в неизданной главе «Онегина».
А ложа, где красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена…
Увы… Она умерла вскорости. А золотой болдинской осенью, одиноко запертый в деревне холерою, поэт создаёт своего рода поэтическое надгробие:
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ними поцелуй свиданья…
Но жду его; он за тобой…
Романс А. Бородина «Для берегов отчизны дальной» на эти стихи продолжает лучшие традиции русского романса: глубина и сдержанность; но есть и новое, внесённое временем (1881) – более глубокая, величавая печаль как бы выносит нас за рамки личных ощущений. Что побудило «богатырского» композитора обратиться к тонкой лирике Пушкина? Мотивы любви, разлуки, жизни и смерти близки всем и каждому. Поэтому любой композитор отыскивает в поэзии Пушкина созвучное ему, заставляющее резонировать затронутую поэзией струну, благо есть из чего выбрать.
У Бородина мотивов было несколько (по крайней мере, явных): смерть его «богатырской львиной пары» по «Могучей кучке» – М. Мусоргского и вечная тоска по любимой жене, которая в силу нездоровья вынуждена была большую часть года проводить в Москве (а не в Петербурге), и чьим любимым стихотворением Пушкина было именно это.
На дворе стоял ХХ «серебряный» век русской поэзии. Можно было бы сказать торжественно-помпезно, что Пушкин продолжал, тем не менее, своё победное шествие, но нет… Это не про нашего великого поэта. Он просто жил в нас, войдя в душу однажды, как воздух при первом крике ребёнка, и оставался там, питая её, не давая засохнуть.
У каждого поколения он свой, оставаясь, однако, самим собою, Пушкиным. А уж против Пушкина, повенчанного с талантливой музыкой, никакая живая душа устоять не может.
Восмидесятые годы ХХ века. Дети одиннадцати-шестнадцати лет прекрасной хоровой школы Усть-Каменогорска «Камертон» вдохновенно и увлечённо поют романс А. К. Власова (1911 г.) в хоровом переложении «Фонтану Бахчисарайского дворца». Конечно же, им рассказано о том, как поэт, посетив Бахчисарай в 1820 году, с грустью увидел лишь запустенье и ржавую трубку, из которой вытекала вода. Но он не был бы поэтом, поэтом великим, с молодой душой романтика, если бы не написал всё как надо. Обе известные ему легенды (о Марии Потоцкой и Диляре) вдохновили его и помогли создать очередное чудо поэзии.
Тихо, со светлой печалью начинали дети свою песнь под легкое журчанье «отрадного» ключа (партия фортепиано), постепенно доводя музыкально-поэтическое повествование до кульминации. «Ах, лейся, лейся, ключ отрадный…», – взлетали без труда в предельно высокую тесситуру голоса. Глаза – полны счастья, восторга; звук – ясный, чистый, как серебряный колокольчик. И нет ничего для них в это прекрасное мгновение выше этого упоения волшебством искусства. Они полностью в его власти, и оно – искусство – оставит в детских душах благотворный след навсегда!
Пушкин на сцене
«Там, где великое встречается с правдивым, –
искусство совершенно».
В. Гюго
«Волшебный замок» – так, по словам П. А. Вяземского, дети его времени называли красивейшее здание Москвы – Пашков дом (проект В. И. Баженова)… В саду фонтаны, пруды, лебеди, павлины и заморские птицы; по праздникам играл в саду домашний оркестр. И не только оркестр – там был и театр, на сцене которого даровитый воспитанник балетной школы Адам Глушковский поставил балет «Руслан и Людмила, или низвержение Черномора – злого волшебника», с музыкой В. Е. Шольца – композитора из немцев, отдавшего всю сознательную жизнь служению русскому музыкальному искусству. И произошло это событие 14 декабря 1821 года, когда изгнанный автор юношеской поэмы был уже далеко-далеко – в Кишиневе, в завуалированной ссылке.
Он молод, романтичен, увлечён Байроном. Именно в годы южной ссылки рождаются его самые популярные романтические поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник», которые вскоре языком балета надолго оккупируют театральные сцены обеих столиц. 6 января 1823 года на сцене Большого Каменного театра состоялась премьера балета «Кавказский пленник, или Тень невесты» в четырёх действиях с А. Истоминой в роли Черкешенки. Поставил балет француз Шарль Луи Дидло, получивший специальное образование в Париже. Блестящий танцовщик и балетмейстер приехал в Россию в тридцать четыре года (1801 г.); много танцевал, преподавал, ставил, выдвинув балетную школу России на одно из первых мест в мире. Воспитал много выдающихся учеников, среди которых А. Истомина – та самая, которая «…ножку ножкой бьёт».
Музыку балета написал не особенно обремененный талантом, но грамотный, образованный музыкант, внесший значительный вклад в развитие музыкального искусства России К. Кавос, приехавший из Италии в 1799 году – в год рождения гордости русской поэзии, А. Пушкина.
В 1823 году закончена, а в 1824 году издана поэма «Бахчисарайский фонтан». Популярность её была бешеной. Ещё до издания она ходила в списках среди всей читающей России. Сам поэт считал её апогеем своего романтизма: это вдохновение, свобода ото всех и всяческих правил классицизма, местный колорит, который по всей вероятности объяснялся ещё и тем, что поэт, кроме знания легенды о похищении юной польской княжны Марии Потоцкой крымским ханом Гиреем, узнал, путешествуя с Раевским по Крыму, ещё и другую легенду – о безответной любви уже старого Гирея к юной Диляре, умершей в неволе. Безутешный хан приказал увековечить своё горе, чтобы через века камень плакал, как плачет мужское сердце. Так родился фонтан слёз.
Уже в следующем – 1825 году «Бахчисарайский фонтан» шагнул на сцену как трилогия в пяти действиях кн. А. Шаховского (музыка Кавоса) «Керим-Гирей, крымский хан» с песнями, хором, танцами и мелодрамами. Многие стихи Пушкина сохранены в подлиннике. При необыкновенной восторженности многочисленных отзывов о поэме в русской и европейской прессе (переводы делались быстро, практически вслед написанию поэмы), отклики на пьесу Шаховского с её мешаниной из всех сценических жанров вовсе не так однозначны. Вот один из них, хоть и данный в частном письме П.Катенина к Н. Бахтину из Петербурга за рубеж: «Репертуар, составленный на случай открытия зрелищ во время коронации (Николая I, Н.М.), дрянь. «Пожарский», «Бахчисарайский фонтан» (пьеса Шаховского «Керим-Гирей»).
Были и иные. Четвертый номер «Дамского журнала» среди наиболее популярных пьес, идущих в театре, называет и «Керим-Гирея». Возможно, и скорее всего, это так и было, поэт никак не рассчитывал на сценическую жизнь ряда своих произведений, не предназначенных для неё. Сюда можно ещё отнести и волшебную трилогию «Финн», как вы догадываетесь, по поэме «Руслан и Людмила» того же плодовитого А.Шаховского, балладу «Чёрная шаль», ставшую произведением не только музыкальным, но и сценическим, чье исполнение связано с именами крупных актёров и певцов (П. Мочалов, Този, Н. Лавров, П. Булахов…).
1833 год. «Октябрь уж наступил – уж роща отряхает…». Болдино. Вечер. За столом, освещенным свечой, сидит, склонившись над самодельной тетрадью, поэт, записывая, обрабатывая всё, что накопилось и требует выхода. Возможно, в этот вечер «в пяльцах» у него «Пиковая дама». А в Москве, при блеске люстр и бархата с успехом идут спектакли А. Шаховского по его юношеским поэмам.
Видел ли поэт свои творения на сцене? Кажется, что сомнений в этом быть не может. Но вот что сказал по этому поводу - ? Однако к Шаховскому относился с уважением и симпатией, ценя его безоглядное увлечение театром; любил бывать у него на «Чердаке». Логически рассуждая, можно прийти к выводу, что поэту всё же приятна была популярность его творчества не только через книгу, но и через сцену. Однако при этом приходилось мириться с неизбежными потерями в блестящей поэзии, слабыми либретто и сценариями. Мастера этого жанра всегда были в дефиците. Ощущали это Глинка и Даргомыжский, Мусоргский и Чайковский, и многие другие художники, переводящие литературу в искусства сценические.
Дело это очень сложное, своеобразное, требующее не только определённых дарований, но и обширных знаний в области театра, музыки, литературы и ещё многих смежных искусств.
Взгляды самого Пушкина на искусство либреттиста со временем, возрастом и опытом менялись. Как-то ещё в молодости ему стало известно, что Вяземский, Грибоедов и Верстовский решили втроём сочинить оперу-водевиль «Кто брат, кто сестра». Прозаический текст был поручен Грибоедову, куплеты Вяземскому, а музыка – Верстовскому. «Что тебе пришло в голову, – заявил насмешливо Пушкин Вяземскому, – писать оперу и подчинить поэта музыканту? Чин чина почитай. Я бы и для Россини не пошевелился».
В этом высказывании проявляются сразу две крепко устоявшиеся в интеллектуальном обществе России точки зрения: музыка – служанка поэзии (иначе стало только со времен Глинки) и… Россини – наигениальнейший театральный композитор.
Не сказал бы, наверное, Пушкин так, если бы встретился с Мусоргским и Чайковским, Римским-Корсаковым и Рахманиновым. Жаль: разминулись… Да и Глинку он тогда не знал и вообще узнал только «пол-Глинки» – основные шедевры отца русской музыки зазвучали уже после лабыми либретто и сценариями. Мастера этого жанра всегда были в дефиците. Ощущали это Глинка и Даргомыжский, Мусоргский и Чайковский, и многие другие художники, переводящие литературу в искусства сценические.
Дело это очень сложное, своеобразное, требующее не только определённых дарований, но и обширных знаний в области театра, музыки, литературы и ещё многих смежных искусств.
Взгляды самого Пушкина на искусство либреттиста со временем, возрастом и опытом менялись. Как-то ещё в молодости ему стало известно, что Вяземский, Грибоедов и Верстовский решили втроём сочинить оперу-водевиль «Кто брат, кто сестра». Прозаический текст был поручен Грибоедову, куплеты Вяземскому, а музыка – Верстовскому. «Что тебе пришло в голову, – заявил насмешливо Пушкин Вяземскому, – писать оперу и подчинить поэта музыканту? Чин чина почитай. Я бы и для Россини не пошевелился».
В этом высказывании проявляются сразу две крепко устоявшиеся в интеллектуальном обществе России точки зрения: музыка – служанка поэзии (иначе стало только со времен Глинки) и… Россини – наигениальнейший театральный композитор.
Не сказал бы, наверное, Пушкин так, если бы встретился с Мусоргским и Чайковским, Римским-Корсаковым и Рахманиновым. Жаль: разминулись… Да и Глинку он тогда не знал и вообще узнал только «пол-Глинки» – основные шедевры отца русской музыки зазвучали уже после "Чёрной речки"
.
Прошли годы. В июне 1836 года на литературном вечере у поэта И. Козлова, где кроме Пушкина присутствовали Жуковский, Гоголь и другие литераторы, зашёл разговор с Глинкой о путях развития русской оперы. Пушкин сказал, что «…желал бы видеть оперу лирическую, в которой соединялись бы все чудеса хореографического и декоративного искусства», и предложил для оперы текст своего стихотворения «Торжество Вакха» и драматическую фантазию «Русалка», что и осуществят чуть позже Глинка в «Руслане», а Даргомыжский в «Русалке» и одноактном «Торжестве Вакха» (опера – балет).
Однако пора вернуться от наших рассуждений к тому, что «в пяльцах» у поэта – к «Пиковой даме». Она тоже «взошла» на сцену, и «взошла» стремительно и напористо, как и всё от Шаховского – Кавоса, но, как писал театральный цензор Е. Ольдекоп: «Не смотря на то, что эта пиеса заимствована из прекрасной повести, она столь же уродлива, как и её заглавие – «Хризомания, или Страсть к деньгам». Блестяще исправил положение Петр Ильич Чайковский, но, увы, позже, на излёте века, недосягаемо для пушкинского уха. Услышать гениальную музыку было бы счастьем для поэта, примирило бы его со всеми «равенствами» и «неравенствами» обоих искусств. «Чины» бы исчезли сами собой. Не суждено!
Ещё при жизни поэта Михаил Иванович Глинка встречался с ним, слышал о его намерении кое-что переделать в своей юношеской поэме «Руслан и Людмила». Композитор уже давненько «положил глаз» на неё и всё собирался выспросить поэта о характере этих изменений, втайне надеясь, что либретто они сладят вместе. Не получилось и это.
Но опера всё же родилась в 1842 году. В ней Глинка устами Баяна пропел акафист безвременно погибшему поэту. Путь этой оперы к успеху не был ни лёгким, ни быстрым, хотя музыка, и это признавалось сразу и почти всеми критиками, совершенно дивная. Наиболее уязвимым местом оперы была её эпичность, когда звучала в основном хоровая и оркестровая музыка, а на сцене почти ничего не происходило (например, грандиозная интродукция). Для того, чтобы она произвела должное впечатление, нужен был идеально выстроенный ансамбль всех выразительных средств: хора, солистов, оркестра, сценографии, режиссерских решений. Первые же петербургские постановки не отвечали этим требованиям.
В 1859 году во время пожара сгорела авторская партитура (к счастью, сохранились копии), декорации, костюмы, и персонажи волшебной поэмы надолго покинули сцену.
Возродилась опера в 1867 году в Праге под управлением основателя «Могучей кучки» – М. Балакирева. Удивительный это город – Прага! Именно в ней, в Праге, много лет назад гениальный Моцарт насладился апогеем успеха одной из лучших своих опер «Дон Жуан», а «Онегин» Чайковского был пражанами горячо и нежно любим.
Однако роль оперы «Руслан и Людмила» в истории русского музыкального театра не ограничивается красотой, богатством и новизной музыкального языка. Она – родоначальник многих направлений в музыкально-сценическом искусстве России: оперы сказочно-эпические (Римский-Корсаков), восточные сцены в русских операх (половецкий акт в «Князе Игоре» Бородина), самостоятельные «восточные» балеты (Асафьев «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник»), прочитанные хореографами ХХ века в духе времени, со всеми достижениями балетного искусства своей эпохи.
Если роль первого звена в цепочке «Пушкин – золотой век русской музыки» сыграл Глинка, то вторым (по времени) был Александр Сергеевич Даргомыжский, в центре поэтических пристрастий которого стоял тёзка – А. С. Пушкин: «не могу шагу без него».
Третьим его сценическим произведением на стихи любимого поэта стала одна из маленьких трагедий «Каменный гость», причём, композитор надумал создать нечто совершенно новое, отличное от привычных оперных форм – он решил написать оперу-драму на неизменные стихи поэта, подчинив музыку слову. Музыка поэтому получилась не напевная, а речитативная. Для непривычного к подобной новизне консервативного уха слушателей восприятие такого стиля представляло определённую сложность, требуя большого напряжения, а, следовательно, не давая и нужного эстетического наслаждения… Опера успеха не имела и подолгу на сцене не удерживалась.
Опыт этот, тем не менее, бесследно не прошёл – в семидесятых годах появился «Борис Годунов» Мусоргского, в котором большая часть сцен была решена в той же речитативной манере, даже хоровые сцены. И что же? Они в ряде гастрольных спектаклей Большого театра (в советское время) бисировались (Париж). Такого оперные театры мира ещё не знали!
А сама опера с её заглавным героем, блестяще вылепленным гениальным Ф. Шаляпиным, стала репертуарной во всём мире. Борис же Годунов – одна из любимейших басовых партий.
Так трагедия Пушкина явилась прекрасным материалом для создания народной музыкальной драмы, где гениальная музыка Мусоргского никак не умалила величайших достоинств пушкинского шедевра.
Пушкин и Чайковский – одно из самых ярких явлений в истории мирового музыкального театра, хотя написаны всего три совместных оперы, но сразу и навсегда ставшие репертуарными. Чайковский тоже не смог обойти стороной пушкинские шедевры. В письме к фон Мекк он писал, характеризуя поэзию Пушкина: «Он силою таланта очень часто вырывается из тесных сфер стихотворчества в бесконечную область музыки… в самом стихе, в его звуковой последовательности есть что-то проникающее в самую глубь души. Это что-то и есть музыка».
Видимо из-за этой поэтической и музыкальной самодостаточности пушкинской лирики Чайковский почти не писал романсов на его стихи. Оперы – другое дело: составляя сценарий, либреттист имел возможность что-то сокращать, переставлять, делать собственные связки и т.д. Если, скажем,роман в стихах «Евгений Онегин» – «энциклопедия русской жизни», то оперу сам композитор назвал «лирическими сценами», подчеркнув основную сюжетную линию. Композитор очень долго искал сюжет для очередной оперы, в котором не было бы «эфиопских принцесс, фараонов, отравлений, всякого рода ходульности». Нашёл случайно.
Май 1877 года. Москва. Письмо к брату Модесту. «На прошлой неделе я был как-то у Лавровской (певица – Н.М.). Её муж… предлагал самые невозможные сюжеты. Лизавета Андреевна молчала и добродушно улыбалась, как вдруг сказала: «А что бы взять «Евгения Онегина»?». Мысль эта показалась мне дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об «Онегине», задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлёкся и к концу обеда решился… перечёл с восторгом и провёл совершенно бессонную ночь, результатом которой был сценариум прелестной оперы… На другой день съездил к Шиловскому, и теперь он на всех парах обделывает мой сценариум… Ты не поверишь, до чего я ярюсь на этот сюжет. Какая бездна поэзии в «Онегине». Пусть моя опера будет несценична, пусть в ней мало действия, но я влюблён в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку потому, что меня к этому тянет».
15 июня 1877 года – к брату Анатолию, писавшему ему: «Я решительно не могу себе представить оперу «Евгений Онегин» и страшно огорчён, что ты избрал этот сюжет», – «Ругай сколько хочешь «Евгения Онегина», а я пишу свою музыку с большим удовольствием и знаю, наверное, что поэтичность сюжета и несказанная красота текста возьмут своё».
Работал композитор с упоением. Во все поездки брал партитуру с собой. Москва, Рим, Венеция и… Каменка, та самая, где более полувека назад Пушкин сочинял своего «Кавказского пленника» в «Зелёном домике», который и Чайковский облюбовал для своей работы. Какие совпадения!
Опальный поэт гостил у друзей Давыдовых-Раевских, Чайковский – у сестры Саши, что была замужем за сыном одного из декабристов – Давыдовым.
Свои «Лирические сцены» композитор предназначал для исполнения консерваторскими студентами. Время решило иначе. Ещё при жизни композитора опера с триумфом идёт в России и Европе. Частенько Петр Ильич дирижирует сам.
В 1892 году на масленице в Москве, в Большом театре при первом появлении в качестве дирижера «Петр Ильич был встречен громом рукоплесканий, тушем оркестра и всей труппой при поднятом занавесе. Долго не мог он начать дирижировать вследствие несмолкавшей овации».
Универсальность глинкинского «Руслана», речитативность Даргомыжского и Мусоргского, сказочно-ориентальная палитра Римского-Корсакова, лирика и драматизм Чайковского, язык пластики пушкинских балетов – это целый мир искусства, богатого и разнообразного, объединенного единым понятием «сценическая пушкиниана».
Наши этюды не ставят своей задачей упомянуть все сценические произведения (как-то и произведения иных жанров) на тексты поэта (для этого есть справочники), но показать пушкинское творчество как сильнейший стимул и неисчерпаемый источник для создания часто величайших творений русской музыки.
Приходится только сожалеть, что всего этого музыкально-поэтического великолепия самому поэту не суждено было увидеть и услышать, мирясь с иными, более скромными прижизненными музыкальными воплощениями, о которых мы постарались рассказать по возможности подробнее.
Этюд № 3.
Восточная лютня
Этот этюд отличен тем, что в нём не два главных персонажа, как в предыдущих, а три, причём равнозначных: поэт, композитор и Восток.
В 1827 году в печати появляется стихотворение Пушкина «Соловей и роза».
В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поёт над розою восточный соловей…
– сюжет очень распространенный в индийской, персидской, арабской поэзии. Если так, ну уж совсем случайно, вспомнить, что Пушкин при совершенно законном статусе величайшего русского поэта, одного из самых ярких представителей русской культуры, ещё и потомок арапа Петра Великого – Ганнибала из Эфиопии, то можно понять, почему тема Востока в его творчестве отнюдь не случайная. Хотя опыт всей мировой культуры показывает, что совсем не обязательно быть кровно связанным с Востоком, чтобы проявлять к нему интерес. (Гёте, Байрон, композитор Алябьев, долгие годы провёдший в Тобольске, Оренбурге, на Кавказе и не только с интересом записывавший восточные, в том числе и казахские, напевы, но и использовавший их в своих композициях). Хотя эта же кровная связь и стимулировала, и помогала.
Серьёзный интерес к воплощению в музыке мира Востока (пусть пока в рамках сказочных) проявил М. Глинка, но подлинные восточные интонации в русской музыкальной классике зазвучали лишь со времени А. Бородина (половецкий акт оперы «Князь Игорь»), – ему и карты в руки: ведь он – побочный сын имеретинского князя и русской мещанки.
А позже пошло-поехало: и научились, и утолили никогда не угасавший интерес к Востоку. Тут и «Золотой петушок» Римского-Корсакова с пленительно-коварной Шемаханской царицей, и его же незабываемый восточный шедевр «Шехеразада», и пряный, прихотливо-капризный романс на стихи Пушкина «Не пой, красавица, при мне». Хотя максимально восточного колорита этого романса достиг несколько позже С. Рахманинов, наполнивший ориентальностью, типично восточным ритмом не только вокальную, но и фортепианную партию. Первоклассный, всю жизнь концертирующий пианист, он сумел написать её так, что она из сопровождения превратилась в равноценную часть ансамбля, неся на себе большу;ю смысловую нагрузку, работая, как и голос, на максимальное раскрытие художественного образа.
Проявляя большой интерес к восточным темам, Пушкин не мог не заинтересоваться главной духовной книгой Востока – Кораном. Удивительно то, что к этой книге проявил интерес не зрелый муж, мыслитель, а достаточно юный поэт.
Пожив немного в Михайловском, в своей семье, но в полном отчуждении особенно со стороны отца, которому надлежало следить за ссыльным сыном, он очень страдал от одиночества и безвыходности своего положения. Долгие часы проводил в седле или уходил в лес, поля с книгой. Чаще это был Коран, взятый в Тригорском у П..Осиповой. Свой он забыл в Одессе. Повидимому, посещение Бахчисарая разбудило в нём интерес к мусульманскому миру, да и книга эта мудрая. Многие нравственные истины в ней изложены поэтично и убедительно. Тогда и родились девять стихотворений – цикл «Подражаний Корану», посвященный Осиповой, любившей поэта, поддерживавшей его всегда, особенно в трудные для него времена. Поэзия «Подражаний» нелегка для понимания, в ней есть философская глубина и попытка осмыслить особенности восточного бытия. Казалось бы, для музыки, для романса, для исполнения в концерте – не материал. Но вот Б. Асафьев (1884-1949), не только одарённый композитор, но и один из самых просвещенных людей своего времени, заинтересовался и семь из девяти стихотворений положил на музыку. Нелишне отметить, что Асафьеву присущ был интерес не только к пушкинскому Востоку, но и к Востоку вообще: балеты «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник» по Пушкину, «Ашик-Кериб» по Лермонтову, «Радда и Лойко» по Горькому.
Пушкин и Абай
Родившись в 1845 году в степной глубинке Семипалатинской области, в ауле близ Чингизских гор, в семье крупного феодала, Абай (Ибрагим) сумел зажечь над Казахстаном факел культуры, горевший ярким огнём поэзии, музыки и мудрой мысли. Знакомясь с творчеством Абая, невольно приходишь к мысли о том, что достиг он в нём замечательных высот не благодаря, а вопреки: глухой аул, мулла – учитель, медресе в Семипалатинске и параллельно – русская школа (по собственному желанию!), освоение за полгода русского языка, что и дало возможность талантливому и пытливому юноше прийти к русской и через неё к мировой культуре. Так сформировался тот Абай, которого знает и чтит весь читающий мир.
Соприкасаясь с личностью и творчеством Абая, хочется воскликнуть (хотя бы мысленно!): сколько ещё чего великого, нужного и своеобразного могла бы подарить нам эта талантливая глыба, живи он в условиях, способствующих, помогающих формированию и раскрытию дарований! Ну, хотя бы в таких, каковые были подарены судьбой Пушкину, хотя и его жизнь – не сахар. Кстати, вы заметили, как много у них общего? Ибрагим – так звали пушкинского предка, арапа Петра Великого. Обоим судьба поручила стать основоположниками своих национальных языков. Оба были поэтами от Бога и стали мыслителями-историками в результате жизненного опыта, самообразования и неукротимой любознательности. Отсюда очень естествен интерес к культуре, особенностям бытия иных стран и народов. Во время поездки в Оренбуржье и Уральск для сбора материалов, давших миру «Историю Пугачевского бунта» и «Капитанскую дочку», Александру Сергеевичу стала известна одна из самых популярных казахских легенд «Баян Сулу и Козы-Корпеш». Видимо, В. И. Даль, рассказавший эту печальную повесть о восточных Ромео и Джульетте, подарил поэту и запись, найденную в библиотеке Пушкина после его смерти. Вероятно, у него возникали замыслы… Увы, они утонули в Чёрной речке, как и многие другие. Оба поэта опальны, оба – под негласным надзором. Оба внутренне одиноки в суетном мире и обществе, которое они опередили в развитии на много-много лет.
Трагическим одиночкой назвал Абая М. Ауэзов. Пушкин любил и понимал музыку. Абай – её творил. И это вполне понятно: степняки лучше воспринимали не только стихи, но и всякое повествование под звуки любимой домбры. Очевидно поэтому, придя душой и сердцем к Пушкину, полюбив его, сделав ряд вольных переводов из «Онегина» («Портрет Онегина», «Письмо Татьяны к Онегину», «Ответ Онегина Татьяне», «Слово Онегина», «Письмо Онегина к Татьяне», «Слово Татьяны», «Из монолога Ленского» и «Предсмертное слово Онегина», не являющееся переводом, но оригинальным сочинением Абая), поэт распел четыре из них, подарив Великой степи, над которой и сегодня, как абсолютно своя, любимая и родная, поёт пушкинская Татьяна свою песнь о неразделённой любви. Мелодии Абая, и не только на пушкинские тексты, долгое время жили в устной передаче, отсюда их многовариантность. И в этом есть точки соприкосновения с Пушкиным: некоторые его стихи, близкие по складу к народной песне или романсу, ещё при жизни поэта публиковались в так называемых песенниках (без нот) и в каждой местности их распевали по-своему.
Когда к казахам пришла музыкальная грамотность (где-то со второго десятилетия ХХ века), появились первые записи Пушкинско-Абаевского цикла: А. Бамбоэс, А.Затаевич, Л. Хамиди, Б. Ерзакович, А. Жубанов…
Естественно, что весь этот музыкально-поэтический материал записан в разное время, от разных исполнителей, а посему мелодии их не идентичны, хотя общая основа сохранена. Вот так, через музыкально-поэтическое творчество Абая знаменитые пушкинские поэтические образы стали известными и любимыми в казахской степи и продолжают жить и сегодня.