Для создания в России полноценной политической партии, либеральной, консервативной или какой-то иной, необходимо осознать и принять некоторые общие условия той политической игры, которая определит её настоящее и будущее, а также место и роль в расстановке политических сил, и, в конечном счете, успех партии или поражение. Эти условия представляют собой некие правила, по которым передвигаются фигуры на шахматной доске политической истории, которую иначе можно назвать политическим полем.
При этом создание самого политического поля для игры во власть является самым первым и важнейшим условием начала процесса возникновения партий (кроме тех, конечно, которые созданы искусственным путем).
Вы скажите - опять игра? Но что может быть серьезнее такой игры? И если посмотреть шире, то, собственно, разве культурный уровень цивилизации не определяется уровнем развития всех тех игровых площадок, на которых протекает жизнь современного Homo urbis (городского человека)?
Для начала, чтобы игроки определились с тем, какую часть поля они должны занять, им необходимо определиться со своими идеологическими взглядами. Нет идеологии – нет фигур на политическом поле, нет самого поля. Сегодня существуют несколько искусственных образований, которые безосновательно претендуют на звание партий. Они называют себя правыми или левыми, даже не пытаясь привести в соответствие свои лозунги с элементарными требованиями логики и собственными декларациями. Давно уже назрела необходимость создания новой квалификации политических взглядов и существующих партий.
Современное деление на правых и левых безнадежно устарело: КПРФ, являясь по сути охранительной, патриотической и строго консервативной организацией, стыдливо прикрывается левой риторикой; правые партии («Яблоко», «СПС»), напротив, подобно истинным леворадикальным партиям, поощряют любые разрушительные тенденции в обществе, мало задумываясь о ближайших последствиях, в том числе и о том, что на смену хаосу всегда приходит диктатура, которая их немедленно и разгонит.
Именно поэтому создание политического поля игры (а, значит, и партийной идеологии) необходимо всем нынешним и будущим политическим игрокам. Но ещё важнее создание этого поля необходимо государству, т.к. для его стабильности важна предсказуемость действий широких масс и их лидеров, которые определились бы со своим политическим и идейным выбором в пределах игровой площадки политического поля. Хуже всего – неопределенность и стихийность, которые могут привести к самым трагическим для государства последствиям. Именно поэтому государству надо помочь партиям создать это политическое поле и, возможно, даже помочь организовать команды игроков, которые признают правила игры, – и это соответствует его глубинным интересам.
Процесс создания политического поля может начаться с создания разнообразных СМИ, вокруг которых и будут формироваться группы приверженцев: активных (пишущих, дающих интервью) и пассивных (слушателей, читателей). Так будут формироваться идейные взгляды и группы их приверженцев, которые впоследствии начнут объединяться в партии. Это путь естественного формирования партий, и государство может создать благоприятные условия для их роста. Когда-то мы уже прошли этот путь: так, во второй половине 19 века редакции известных литературно-публицистических журналов становились штабами будущих политических партий.
До сих пор на слуху названия литературных журналов, которые в жарких спорах оттачивали свои идейные взгляды и формировали общественное мнение: «Современник» и «Отечественные записки» (демократическое направление), «Вестник Европы» (либеральное), «Русский вестник» и «Русское обозрение» (консервативное) и т.д.
В настоящее время есть ряд периодических печатных изданий, имеющих четко выраженную политическую идеологию, но тираж их невелик, широкой аудитории они остаются неизвестными, и вряд ли их можно вообще назвать средствами массовой информации. Настоящие и будущие идеологические сражения разворачиваются уже не на страницах «толстых» журналов, а на телевидении, в коммуникационных сетях Интернета и на радио. Так, например, удачным примером привлечения массовой аудитории можно назвать радиостанцию четко выраженного либерального направления - «Эхо Москвы». Но таких примеров, к сожалению, совсем немного.
Между тем либо мы сами сформируем политическое поле для массовой политической игры, либо стихия сделает это за нас, далеко отодвинув его границы за пределы дозволенного. События на Болотной – лишь слабый отголосок того разгула страстей, который способен молниеносно охватить толпу, превращая её в умелых руках в послушную и чрезвычайно агрессивную силу. Политические авантюристы всех времен пытались всегда прийти к власти, быстро и решительно используя именно это качество толпы. Стихийная волна, подобно цунами, способна все опрокинуть на своем пути, её натиск стремителен и беспощаден, хотя её время и быстротечно. И об этом тоже знают те, кто стремится прийти к власти на гребне такой волны.
Как избежать разрушительного политического шторма? Как уберечь людей и страну от тех бедствий и разрушений, который он способен принести?
Только создание политического поля со своими правилами игры, разделением игроков по командам в соответствии с их идейными взглядами и обеспечит главное условие сохранения стабильности государства. Нужен мол, о который разобьются бушующие волны, сохранив гавань относительно спокойной для находящихся в ней кораблей.
Эти правила политической игры, добровольно принятые её участниками, предполагают определенное поведение лидера партии и той массы людей, которые за ним идут. Именно поэтому против принятия любых правил политической игры категорически выступал В. Ленин. Он хорошо понимал, что единственным способом получить власть в свои руки для партии большевиков может быть отказ от всяких правил и всякого «закона», а также то, что только удачная попытка ворваться во власть на плечах умело «разогретой» массы народа приведет его к цели. Впрочем, Октябрь лишь удачно повторил то, что удалось кадетам в феврале. К сожалению, политическое поле в России, измотанной тяжелыми военными невзгодами I мировой войны, было еще слишком слабо, чтобы предотвратить все попытки подобного сценария захвата власти.
Сегодня инициативу по созданию политического поля может возглавить одна из существующих партий, и, естественно, что та партия, которая начнет движение по его созданию, будет впоследствии иметь конкурентные преимущества в избирательной борьбе. Такой партией могла бы стать и партия нынешней власти (консервативная по своей сути), более чем какая-либо другая заинтересованная в её устойчивости. Между тем стабильность в современной России держится не столько на авторитете этой партии, сколько на авторитете её лидера и сомнительной прочности бюрократического аппарата (очень характерная деталь нашего времени – с жалобами обращаются прямо в Кремль, минуя все иные инстанции, которые давно не вызывают доверия. Но что будет, если и Кремль потеряет доверие?)
_____ _____
Если проблема современной России состоит в том, что у нас только формируется политическое поле, то в Европе оно сформировалось уже давно, и её проблема состоит в том, что сегодня оно почти полностью занято игроками либерального направления. Вряд ли слово «консервативный» в названии известной английской партии может кого-нибудь сбить с толку, так же как громкие декларативные заявления республиканцев в США. Коренных отличий между либералами и т.н. «консерваторами» на самом деле давно уже не существует.
Либеральная идеология достигла огромных успехов, превратившись в массовую идеологию, которая опирается на поддержку международного капитала и обслуживает его интересы. Между тем протестные движения, которые охватили сегодня весь мир, возникли именно потому, что нарушен баланс сил, которые определяют ход нашего исторического развития. Эти силы можно назвать центробежными (консервативными) и центростремительными (либеральными). Чрезмерный рост центробежных сил грозит миру стагнацией, чрезмерный рост центростремительных сил саморазрушением и гибелью.
Современное несбалансированное развитие центростремительных сил и те последствия, которые оно несет: размывание национальных границ, культур и традиций, глобальная стандартизация всех аспектов человеческой жизнедеятельности, начинает тревожить и вызывать протест у всё большего количества людей. Многие уже вполне ясно ощущают угрозу, которая нависла над всем тем, что формирует основу самой личности человека (и нации) и является её глубинным стержнем – оригинальным и самобытным.
Эта угроза заключается в утрате исторической связи поколений и появлении целого класса homo urbis (лат.-городского человека), являющегося порождением трепетной любви материального прогресса и массовой культуры.
Либеральная идея устройства общества во времена «холодной» войны, подчинившись суровым законам военного времени, быстро утратила свою философскую оболочку и превратилась в самое грозное из видов вооружения – в идеологию, с её догматизмом и опорой на эмоциональную составляющую нашего сознания.
Война, впрочем, давно закончилась и пора скинуть с себя надоевшую форму и отправиться восвояси домой, чтобы в мирной обстановке снова пуститься в бесконечные споры, опираясь уже больше на аргументы разума, чем догматы веры. Но армия, так и не получив приказ разойтись по домам, топчется на месте, заученно повторяя по команде одно и то же: «прогресс», «демократия», «неотъемлемые права и свободы»…
Но что же на самом деле означают эти привычные нам слова? И означает ли их либеральное толкование окончательную редакцию?
Мы используем определенные понятия, в т.ч. из области политики, которые кажутся нам настолько устоявшимися и незыблемыми в нашем сознании, что нам трудно представить их другое толкование. «Прогресс», «демократия», «неотъемлемые права и свободы» - нам кажется, что в эти слова мы вкладываем все то, что вложили в них создатели современной либеральной модели государства еще в 18 веке в борьбе против т.н. консервативной косности и религиозного мракобесия. Но что же мы получили спустя два с половиной столетия?
Определенный стандартный набор для массового потребления, который уже давно превратился в застывшую догму. Мы слышим вновь и вновь, что нет ничего выше «демократических свобод и либеральных ценностей»? Но что это означает? И согласны ли мы с тем, какое содержание сейчас вкладывается в эти понятия? А если нет, то можно ли нас обвинять в том, что мы протестуем против прогресса, демократии и свободы?
Мы протестуем, но мы протестуем лишь против застывшей догмы, против нетерпимости, против ложных, с нашей точки зрения, трактовок. Мы не согласны с тем, что тот, кто сомневается в истинности либерального пути развития, автоматически становится врагом демократии, прогресса и всего человечества.
Впрочем, история подобных обвинений не нова.
В свое время взгляды опального графа де Местра, бежавшего из охваченной революцией Франции в самодержавную Россию, казались даже придворному кругу Александра I слишком архаичными и несвоевременными. Высшее общество Петербурга видело в нем скорее чудака и острослова, чем серьезного мыслителя. Флюгер, указывающий на направление модных течений в теории общественного развития, указывал на ветер, дующий явно в другую сторону, и высший свет, охваченный идеями века Просвещения, с такой же легкостью расстался с графом, как в свое время его и встретил.
Между тем во все времена люди, способные преодолеть общее роевое движение и по-новому взглянуть на привычные понятия, имеют особую ценность. В политике такие люди могут отстаивать как левые, так и правые взгляды. Конечно, их нетерпимость к шаблонам проще объяснить оригинальностью, их несговорчивость вызывает раздражение, но именно они открывают новые горизонты и видят далеко вперед, хотя, быть может, их идеалы находятся в далеком прошлом.
Когда-то де Местр говорил о том, что наука и материальный прогресс не должны стать главной целью человеческого развития. Такой целью может стать только духовная цель. Теперь мы говорим об «аморальности» науки, лишенной нравственных ориентиров, которые, по мнению де Местра, должны быть основаны на традиционных христианских ценностях и являются фундаментом всего общественного здания.
Стремительный религиозный ренессанс в начале 21 века, возможно, подтверждает его правоту.
Основную угрозу сохранения мирового порядка писатель видел в эрозии традиционных религиозных представлений, которые исходили от протестантских движений и последовательно вели к деизму и атеизму.
Именно в широкой энтропии протестантских идей (в современной интерпретации – либеральных) во всех сферах общественной жизни в России, в т.ч. и в православии, а вовсе не в проникновении католицизма, видел де Местр грядущую опасность и пытался ее предотвратить. Впоследствии, спустя почти сто лет, о той же самой опасности и почти теми же словами будет писать К. Леонтьев, тщетно предупреждая о том, что маховик русской истории раскручен уже до той степени, когда он вот-вот готов соскочить со своей оси.
Сегодня мы видим, что православная и католическая церкви налаживают контакты и идут на взаимные компромиссы в прежде неразрешимых вопросах, определяя для себя основную угрозу именно в протестантском мировоззрении.
Когда-то К.Маркс обронил фразу о том, что человечество, смеясь, расстаётся со своим прошлым. Это выражение стало впоследствии знаменитым, потому что нельзя более точно выразить отношение к своей истории и культуре всех тех, кому они только мешали создать химеру универсальной и «окончательной» модели общества.
Между тем разрыв исторической и культурной связи поколений, предупреждал де Местр, обернется гибелью человеческого сообщества, т.к. «…ничто не совершается случайно, ничто не существует без причины, и человек, который разрушает, - это всего лишь накопивший силы ребенок, которого просто жаль». Правда, вскоре жалость у писателя сменится мыслью о том, что насилие можно победить только насилием, и нет ничего истиннее этой мысли. «Quid est quod contra vim sine vi fieri posit» (разве можно противостоять силе её отсутствием?) - задаст он вопрос.
Просвещенному обществу Петербурга идеи де Местра казались не соответствующими времени. На самом деле, они вовсе не имеют временных рамок. Его мысли явились частным выражением вечной консервативной идеи, которая становится особенно актуальной тогда, когда она выполняет роль действенного противовеса центростремительным силам, грозящим разрушить само человеческое общество, в котором они возникли. И, как всякие «новые идеи», такие идеи способны изменить наш взгляд на такой, казалось бы, привычный и понятный нам мир.
Между тем, так же как и двести лет тому назад, перед нами стоит задача сохранения равновесия мирового порядка. Время требует от нас осознать всю важность возвращения консервативной идеи и сформулировать её текущие и стратегические задачи. Сегодня именно правая идея, не только в России, но и во всем мире, должна принести новые открытия и свежий взгляд на развитие цивилизации, в то время как либеральная идея уже остановилась в своем движении, и новое дыхание оно сможет обрести только в будущей схватке со своим давним и вновь окрепшим противником.
Мы становимся свидетелями общей мировой тенденции усиления правых политических взглядов, и одним из её признаков является рост патриотических настроений. Сейчас говорят о национальной идентификации так же, как на заре 19 века говорили о национальном самоопределении. В Европе принципу открытости границ сейчас предпочитают огораживание, теория мультикультурного общества признается наивной утопией, и в соответствии с этим меняется реальная политика, т.к. все больше избирателей отдают свои голоса партиям правого спектра. Америка вновь раскалывается на испаноязычный Юг и англосакский Север, и знаменитый «плавильный тигль», в котором иммигранты разных национальностей превращались в единую американскую нацию, уже не способен «переварить» эту проблему. Азиатские «тигры» ищут опору для прыжка в будущее в развитии традиционных восточных ценностей. В странах ислама это общее стремление к национальной идентификации выразилось в возвращении к своим религиозным истокам.
Либерализм отступает по всему идеологическому фронту, и это происходит потому, что мы все лучше понимаем опасность чрезмерного развития центробежных (либеральных) сил. Отрыв от своих национальных корней, историческая амнезия, стандартизация и всеобщий шаблон ведет к потере и личностных, и человеческих качеств. И это тот тупиковый путь развития цивилизации, который так хорошо описан Дж. Оруэллом.
Именно поэтому сегодня люди все чаще заглядывают в прошлое, чтобы определить свое будущее. Маятник человеческой истории дошел в своем бесконечном движении до крайней точки и начинает обратный ход.
_____ _____
Есть ли в сегодняшней России условия для создания политического поля? Или разговор об этом преждевременен?
Формирование политического поля в дореволюционной России было близко к своему завершению. Оно прошло долгий и трудный путь, в котором были и царские «прожекты» о благе для своего народа, и реальные реформы, положившие начало образованию гражданского общества, и отчаянные вызовы Радищева и декабристов, и бесконечный спор западников и славянофилов, и лютая ярость социалистов-революционеров, и долгая кропотливая земская работа.
Честолюбивые планы февральских заговорщиков оборвали эту работу, Россия погрузилась в хаос, и власть бессильно скатилась под ноги большевикам.
Вновь формирование политического поля началось в 90-е годы. Однако эпоха Ельцина оказалась бесплодной. Жаркая публицистическая полемика горстки журналистов, конечно, не могла растопить ту вечную мерзлоту, в которой находилась вся страна. Тем не менее, в 90-е начали формироваться постепенно те условия, которые необходимы для создания российского политического поля. Сегодня эти условия уже сформированы:
- произошло социальное расслоение из прежде единой массы советского народа. Оно существует уже фактически, хотя далеко еще не утвердилось в нашем сознании;
- во «взрослую жизнь» вступило поколение, которое никогда не воспитывалось по канонам тотальной идеологии;
- бизнес кровно заинтересован в соблюдении всеми, в т.ч. его новыми игроками, установленных правил, включая, безусловно, и политическую игру. Если раньше деловым людям не было никакого дела ни до политического поля, ни до его правил, как, впрочем, и ни до каких других правил или законов, которые только мешали и ограничивали их действия по захвату и переделу общественной собственности, то сейчас им важно сохранить свой status quo;
- наконец, само государство начинает признавать, что только создание политического поля со всеми его атрибутами и многочисленными писаными и неписаными законами является гарантом стабильности самой власти, что на смену палке и окрику приходит время «мягкой власти» - власти убеждения и искусства управления массовым сознанием. Приходит новое время, и оно должно обрести свой язык, и это язык идеологии, на котором формирующиеся партии отстаивают свои убеждения. Сначала возникают идеологии, а затем партии, но не наоборот.
Если коснуться вопроса формирования консервативной партии, то правая идея точно так же должна лежать в основании этого процесса. В этом случае она избежит многих проблем, связанных с её предыдущим имиджем в глазах избирателей, и не будет напоминать маргинала, надевшего одежду с чужого плеча, как это происходит на наших глазах сегодня.
У консервативной идеи в России неплохие перспективы, но готовы ли её защитники к трудной борьбе? Или они, укрывшись от всех невзгод за спиной исполнительной власти, больше напоминают, как говорили римляне, canes multi non volentes lature (лат.- немых псов, не желающих лаять)? Сегодняшний мир меняется на глазах, и преимущество может легко смениться поражением.
Э.Попов пишет: «Состояние бифуркации, в котором находится российское общество, может быть так или иначе преодолено лишь при условии включения активного процесса, который мы определяем как идеологотворчество. Стратегический прорыв в России в 21 веке невозможен без создания новой мобилизующей идеологии для современной России».
Автор говорит о создании полноценной консервативной идеологии, опирающейся на исследования отечественных философов и правоведов. Но вопрос, конечно, касается более широкой проблемы – о создании целой системы идеологий и того политического поля, на котором и произойдут грядущие битвы.