"Чрезвычайные обстоятельства", картина Ирины Кузьменко.
«Главное не слава, не блеск, а умение терпеть.
Умей нести свой крест и веруй».
(Антон Павлович Чехов, «Чайка»)
В каждой семье есть свои тайны, недосказанности. Порой это приводит к непониманию поступков родных и близких, к ошибочным заключениям в принимаемых ими решениях. В нашей семье недосказанной была история Марии — невестки нашей бабушки Матрёны.
Бабушка Мотя, как мы её называли, жила с семьёй дочери Дуси, моей мамы. К нам в гости иногда приезжала ещё одна бабушкина внучка, Татьяна — дочь её сына, оставшаяся без отца ещё в трёхлетнем возрасте. Приезжала одна, без своей матери Марии. Задушевных бесед у нас как-то не получалось. Понять, какая она, эта загадочная Мария, я не могла.
Прошли годы. Нет уже ни бабушки Моти, ни Марии. Остались у меня в памяти только бабушкины слова:
— Мария красивая, а сына моего она не любила. — И в очередной раз она начинала рассказывать, какой хороший был у неё сын. Святой.
И вот я в гостях у двоюродной сестры Татьяны на юге Украины, в городе, где прошла жизнь её матери Марии. Теплый сентябрьский вечер. Мы с сестрой удобно расположились за чайным столиком на увитой виноградом террасе старинного одноэтажного особняка. Спешить нам некуда. Самое время вспомнить и нашу бабушку Мотю, и Марию.
— А правда, что Мария была красивая женщина? — интересуюсь я.
— Правда, — подтверждает сестра и приносит семейный альбом.
— Вот. Это она молодая. Ещё до войны.
— Красивая, — соглашаюсь я и повторяю бабушкины слова, — а твоего отца она не любила. — И тут же добавляю, — как считала бабушка Мотя.
— Не права она, — возражает сестра. — Кто кого любил, кто кого не любил... Как можно судить о чужой любви?
И, немного помолчав, добавляет:
— Жизнь — явление непостижимое. Порой так закрутит. Такие обстоятельства создаст.
Я готова согласиться с сестрой, но мне хочется разобраться, как закрутила Марию жизнь, какие создала обстоятельства, определившие её поступки. Хочется получить доказательства её любви.
Время спрессовало события тех далёких лет. Остались разрозненные воспоминания, по которым мы с сестрой и попытались создать в нашем воображении картины прошедшей жизни.
Начало ХХ века. Небогатое село Курской губернии. Церковь, где венчаются родители Марии.
— Является ли твоё желание, раб божий Фёдор, взять в жёны рабу божью Пелагею благим и не принуждённым?
— Да.
— Является ли твоё желание, раба божья Пелагея, взять в мужья раба божьего Фёдора благим и не принуждённым?
— Да.
— Обручается раб божий Фёдор рабе божьей Пелагее. Во имя Отца, Сына и Святого Духа.
— Обручается раба божья Пелагея рабу божьему Фёдору. Во имя Отца, Сына и Святого Духа.
— Совет вам да любовь.
Молодые люди вступили в брак с благословением родителей, по обоюдному согласию, по большой любви. В любви родилось пятеро детей. Были среди них и двойняшки: мальчик и девочка, та самая, о которой и пойдет речь. Назвали её евангельским именем Мария.
— Стоп, стоп, стоп, — останавливаю я сестру. — Где та Курская губерния и где мы.
— Сейчас поясню, — соглашается сестра и продолжает воспоминания.
Мария родилась слабенькой девочкой. Часто простужалась, была подвергнута болезням лёгких. Врачи советовали сменить климат, пожить у моря. В поисках лучшего климата, да и вообще лучшей жизни, многодетная семья перебралась в Малороссию. Поселились в небольшом промышленном городке на берегу Азовского моря, где можно было найти и работу, и жильё.
Хороший семьянин был Фёдор, хороший работник, да время было нехорошее. Смутное было время: революции, интервенция, гражданская война. Ушел Фёдор в 1918 году в Красную Армию воевать за рабочее дело, да домой так и не вернулся. Пропал без вести.
Не верила Пелагея в гибель мужа. Раз нет похоронки, значит, есть надежда, что Фёдор вернётся. Замуж больше не вышла. Одна поднимала пятерых детей. Работала много, напряжённо. Вступила в ряды партии большевиков. Занимала руководящие должности.
Производственные дела, общественная работа. Казалось, что на воспитание детей и времени не оставалось, но они всегда были ухоженными, накормленными, обласканными. Выросли достойными людьми.
Может, правду говорят, что детей и не надо воспитывать. Их надо просто любить. А уж детей своего Фёдора Пелагея любила. Тот часто снился ей. Перед ним отчитывалась в успехах детей. Ждала его возвращения. И спустя более полувека, уже при смерти, всё повторяла:
— Жив Федя. Жив. Вернётся Федя.
Прошли годы. Мария уже школьница. С Иваном они жили по соседству и учились в одной школе. Иван был старше Марии на четыре года. Свои симпатии к красивой девчонке он выражал дёрганьем её за косы. Длинные и толстые.
После окончания школы Иван отслужил положенный срок в армии. Домой вернулся статным, грациозным парнем. Роста он был среднего. Волнистые светлые волосы красиво обрамляли мужественное лицо. Прозрачные, словно вода, глаза смотрели приветливо. Добродушная улыбка светилась на его лице.
— Мария? — удивился Иван при встрече со стройной, красивой девушкой с лучистым сияющим взглядом. Он даже не сразу узнал её. Русые косы теперь уложены в сложную причёску.
Её взгляд, походка, голос, изящные благородные руки, платье, прическа — всё это произвело на Ивана впечатление чего-то нового, необычного и очень важного в его жизни. Стал он приглашать девушку в кино, в парк, на пляж. Её простота, искренность, открытость чувств поразили его ещё больше, чем привлекательный женственный внешний вид. Влюбился Иван в Марию теперь уже по-взрослому. Серьёзно.
— Иван да Марья — хорошая пара, — судачили соседки, кивая им вслед.
Шёл 1932-й год. Теперь они уже оба работали на заводе. Иван — слесарем, Мария — бухгалтером. Люди совсем взрослые, самостоятельные. Вот и принял Иван решение: ему пора жениться на Марии.
С восторгом упивался он мыслью, что возлюбленная обрадуется этому решению. Пребывал в лирическом настроении. Ждал с нетерпением удобного момента, чтобы объясниться.
На очередном свидании, на которое Мария, как обычно, опоздала, так как имела привычку отвлекаться по дороге на другие, как ей казалось, не менее важные дела, Иван, сильно волнуясь, придав лицу серьёзное, даже строгое выражение, выпалил на одном дыхании:
— Я решил послать сватов к твоей матери.
— Сватов?.. К моей партийной маме? Глупости!.. Какие глупости!..
И как-то вдруг Марию охватило безудержное веселье. Она разразилась громким переливчатым смехом.
— Смешно. Правда, смешно, — повторяла она, продолжая смеяться.
Чудные грёзы Ивана уступили место горькой действительности. Он был потрясён, сражён, повержен.
Мария смеялась, не замечая перемен в настроении Ивана. А тот становился всё мрачнее и мрачнее. Значит, искренность её чувств ему только показалась! Никакой любви с её стороны нет! Она обманывала его! Она играла в любовь!
Иван выругался. И эти грубые слова, сорвавшиеся с его губ, были крепкими и полновесными, как и всё в нём. Он резко развернулся и ушёл.
Мария опешила. Ощущения неприятные, оскорбительные. В одно мгновение, одумавшись и раскаявшись, она смолкла. Но было поздно что-либо изменить. Именно, поздно что-либо изменить.
С того вечера Иван перестал замечать Марию. Раз она не понимает его, не может понять, то для него она больше не существует.
Мария тяжело переживала разрыв отношений с Иваном. Может, она упустила своё счастье? Да, она была ещё юна. Любовь для неё в какой-то мере была игрой. Она ждала от Ивана ухаживания, объяснения в любви. А он? Придумал! Сватов прислать! Они за него будут объясняться в любви?
Мария задумывалась. Может, следует наладить отношения с Иваном? Но она относилась к тем людям, которые, прежде чем на что-то решиться, прислушиваются к своему сердцу. А сердце подсказывало: «Не спе-ши, не спе-ши, не спе-ши...»
Иван вскоре женился на дочери попа. Девушке аккуратной, хозяйственной, согласившейся и на сватов, и на венчание. Теперь для Марии он был потерян НАВСЕГДА.
Лето 1933 года выдалось прохладным. Мария, которая обычно хорошо загорала, и в этот сезон регулярно ходила на пляж. Теперь уже одна, без Ивана. Часами лежала на берегу, с грустью перебирая в памяти дни, проведённые с ним вместе. Мысли одолевали однообразные, неотвязчивые, ненужные.
Жизнь разладилась. Лёгкие — орган, символизирующий способность вдыхать жизнь, на этот раз подвели. Появился кашель. Неприятный. По вечерам повышалась температура. Когда на градус, а когда и больше.
Кашель усиливался. Пришлось обратиться к врачу. Тот направил на рентген.
Диагноз страшный — туберкулёз лёгких. Лечение сложное, длительное. Не всегда успешное.
Марию захлестнуло горе.
— Почему? Почему ещё и эта напасть? Почему? — вопрошало всё её существо в бессильном возмущении. — Почему?
Она прошла курс интенсивной терапии. Болезнь удалось приостановить. Появилась надежда на выздоровление. Для закрепления проведённого лечения по рекомендации врачей летом 1934 года Мария отправилась в санаторий. Здесь и суждено было ей встретить Тимошу.
Тимофей Павлович, по-домашнему просто Тимоша, — молодой человек, роста выше среднего, с тонкими благородными чертами лица, светлыми шелковистыми волосами, голубыми глазами и удивительно бледной кожей. После окончания Северо-Кавказского Государственного университета получил направление в небольшой городок Славянск-на-Кубани преподавать историю в Плодово-овощном техникуме. Его сразу же полюбили и студенты, и преподаватели. Уважали и за хорошее знание предмета, и за широкий кругозор. Его выступления, начинающиеся, как правило, словами «друзья мои», тепло принимались аудиторией. Талантливый педагог вскоре стал старшим преподавателем.
Обстановка в стране сложная. С трудом преодолён голод. Ослабленных людей косит туберкулёз. Лёгкие Тимоши были поражены туберкулёзным микробом, так называемой палочкой Коха, ещё в детстве, трудном, полном лишений. Проведено многолетнее лечение. Казалось, туберкулёз побеждён. И вот снова рецидив, снова лечение, санаторий.
От природы спокойный и добрый, Тимоша, обладая холодным и практичным умом, относился к той категории людей, которая бежит от брака. Заинтересовать его могла разве только «непрочитанная книга». Волей всемогущего случая именно такая девушка и повстречалась ему в санатории.
Красивая, стройная, с лицом, словно высеченным скульптором на камне, с лучистым сияющим взором. Её серые глаза смотрели как бы сквозь окружающие предметы, что придавало ей особое грустное очарование и какую-то отрешённость от всего. Одевалась девушка с отменным вкусом, не лишённым экстравагантности. В своих платьях: жёлтом, зелёном, голубом, которые подчёркивали линии фигуры и своеобразие лица, казалась нарядной и здоровой. Держала она себя просто и уверенно. К тому же оказалась интересным собеседником, способным рассмешить и поднять настроение. С ней легко было говорить на любую тему. Её интересовало всё, что ново, что будоражит воображение.
При каждой встрече с этой девушкой Тимоша вновь и вновь ощущал то же самое воздействие красоты, так взволновавшее его при первом взгляде. Теперь он улыбался какой-то новой, радостной, счастливой улыбкой. Его жизнь наполнилась огромным чувством, что не было ни беспочвенной романтикой, ни сентиментальностью. Никогда ранее он не испытывал подобного безумства. В душе пел праздник.
И вдруг он понял, что произошло. Он влюбился!
Раньше Тимоша никогда не думал о женитьбе. Теперь у него возник интерес к браку, как к чему-то тайному, непознанному. Жизнь без этой девушки казалась ему бесконечно однообразной, скучной, бессмысленной, а женитьба на ней чем-то само собой разумеющимся. Срок пребывания в санатории заканчивается. Потерять эту девушку Тимоша не может. Он должен что-то предпринять!
Тёплая южная ночь. Светит полная луна. Тимоша провожает девушку после концерта.
Как хорошо чувствовать её рядом! В лунном свете красиво переливается серебристое платье девушки, облегающее её стройную фигуру. Рукава — крылья. Птица... Серебряная птица...
Тимоша обнимает девушку, осыпает поцелуями её лицо, плечи, руки, губы.
Прикосновение губ — очень сильное ощущение. Сладкий водопад радости пронзает тело, подавая сигнал, что скрытые в нём силы пробудились.
Тимоша смотрит в освещённое луной лицо девушки. На её глазах блестят слёзы. Эти глаза... Они говорят больше, чем она могла бы сказать словами.
Тимоша берёт девушку за руки и произносит чётко, размеренно:
— Я люблю тебя.
Девушка осознаёт слово «люблю» таким, каково оно на самом деле. И это прекрасно до головокружения.
— Согласна ли ты стать моей женой?
Склонив голову, Тимоша с волнением ждёт ответа на своё признание.
Сердце девушки выстукивает: «Да, да, да...»
— Да, — тихо озвучивает она веление своего сердца...
Утром влюблённые отправились в загс. Подали заявление. Их тут же расписали. Так, не успев и глазом моргнуть, не сообщив родным, не получив их благословения, Марусенька, как её ласково теперь называли, стала законной женой Тимоши.
По окончании санаторного срока молодожёны отправились в путешествие, которое стало эрзацем свадебного. Сначала заехали к матери Марии.
— Мария приехала! Мария приехала с мужем!!!
Новость облетела родственников. Собрались для знакомства. Зять понравился всем. Спокойный, неторопливый. С добродушной улыбкой на лице. Забавный, оригинальный, независимый, а вместе с тем дипломатичный, мягкий, скромный. С ним было интересно. У него можно было найти ответ на любой вопрос.
Погостив недолго у матери Марии, молодожёны отправились к матери Тимоши. Та была удивлена скороспелым решением сына. Курортный роман. Что от него ожидать? В любви Тимоши она не сомневалась. Он такой порядочный, честный, верный, надёжный. Но любит ли его эта девушка? А что такое любовь, Матрёна знала. Сама любила. Сильно, страстно, самоотверженно.
И снова в своих воспоминаниях мы вернулись в начало ХХ века. Теперь уже в кубанское село Белая Глина.
Неграмотная крестьянка Матрёна была умна и хороша собой. Прислуживала в богатой усадьбе. Проворная, работящая девушка приглянулась хозяйскому сыну Павлу. В ней была какая-то внутренняя сила, нравственность, которая пленила молодого человека. Да и Павел был парень обаятельный. Молодые люди полюбили друг друга.
Будучи из разных сословий, они не могли рассчитывать на родительское благословение. За своё счастье надо было бороться, может, даже нарушая общественные законы и нормы.
Обвенчались тайно. Возможно, это и грех? Да нет такого греха, которого не искупила бы любовь!
Жизнь молодой семьи складывалась трудно. Работали много, напряженно. Довольствовались малым. Жили по пословице: «С милым и в шалаше рай». Поступали по правилу: «Никому не жалуйся, ничего не проси». Нужда порождала мужество. Необходимость молча глотать обиды вырабатывала стойкий характер. Преодолевать трудности помогала любовь. В любви родилось у них шестеро детей.
Павел, изгнанный из дома, лишённый родительского довольствия, вынужден был прервать учёбу. Найти работу в селе оказалось делом трудным. Сначала батрачил. Несколько лет отработал на пивоваренном заводе в том же селе Белая Глина. В поисках большего заработка отправился в Тихорецк, где устроился рабочим в железнодорожные мастерские. Грамотный, старательный парень вскоре стал квалифицированным рабочим. В 1918 году Павла призвали в Красную Армию, но медицинская комиссия забраковала его, обнаружив скрытую форму туберкулёза лёгких. По состоянию здоровья Павел был вынужден уйти из железнодорожных мастерских, вернуться в село Белая Глина и заняться сельским хозяйством. А в 1927 году его уже не стало.
Голод, болезни... Похоронила Матрёна мужа, затем и четырёх своих детей. Удары судьбы встречала с поднятой головой. Казалось, что это нежное, хрупкое, женственное создание сделано из стали.
Детей, оставшихся в живых, Матрёна боготворила. Все тяготы жизни брала на себя. Шла на огромные жертвы, чтобы дети получили образование. Дала возможность сыну окончить университет в Ростове, дочери — в Ленинграде. Красивые, умные, образованные дети были её гордостью.
Матрёна стремилась ко всему идеальному. Никто не мог выполнить домашнюю работу лучше и качественнее её. И это была правда. Дом её светился чистотой и уютом. Сюда и привёз Тимоша свою молодую жену.
Невестка показалась Матрёне девушкой странной. На её лице то восторг, то уныние, то радость, то грусть. Порой она хорошая хозяйка, а иногда домашняя работа ей будто осточертевала, она всё бросала, и целый день читала книгу. Могла и обед мужу не приготовить. Её нельзя было упрекнуть по поводу подгоревших котлет или немытых полов. Она тут же обижалась, замыкалась в себе.
Свекровь старалась понять: любит ли Мария Тимошу? Присматривалась к ней. Да что можно увидеть? Глазу доступна лишь малая толика того, что происходит в действительности. А внутренние чувства вообще недоступны наблюдению. Может быть, любовь Марии и не была похожа на любовь Матрёны, но правил-то у любви нет! У каждого любовь своя.
В 1935 году состояние здоровья Тимоши резко ухудшилось. Его перевели на инвалидность, назначили скромную пенсию и рекомендовали пожить в Теберде, где воздух сухой, чистый с высокой ионизацией, где созданы специализированные санатории для больных туберкулёзом лёгких. Там Тимоша с Марией и прожили целый год.
Теберда. Это и город, и река, и горный район, и обширная долина. Рекламные проспекты приглашают любоваться горами, вздымающимися до самых облаков, с острыми шпилями, с зубчатыми гребнями, покрытыми густым лесом, отороченными белой каймой льдов и снегов, прорезанными пенистыми водопадами, быстрыми горными реками.
На ум приходят слова Юрия Визбора: «Теберда, Теберда, голубая вода,//Серебристый напев над водой.// Теберда, Теберда, я хотел бы всегда// Жить в горах над твоею волной».
— Интересно, — рассуждаю я, — целый год Мария и Тимоша прожили в Теберде, а в семейном альбоме нет ни одной фотографии.
— Да, — соглашается сестра, — в семейном альбоме нет ни одной фотографии того периода. Да и вообще в альбоме только одна фотография Тимоши. Маленькая, какие обычно делают на документы.
Горноклиматический курорт Теберда пошёл молодым на пользу. Здоровье значительно улучшилось. Можно было вернуться к работе.
— Марусенька! Пляши! — Радостно кричит Тимоша, размахивая конвертом. — Мне предлагают работу! С предоставлением квартиры!
— Я верила в тебя! Верила!— разделяет радость Мария.
Тимоша получил направление на должность завуча школы в Подмосковье, в город Ливны с предоставлением ему при школе трёхкомнатной квартиры. Там и поселились Тимоша с Марией, его мать Матрёна и младшая сестра Дуся. Стали жить одной большой семьёй. Вскоре Тимошу назначили директором этой школы.
Мария больше не работала. Она обрела покой. Болезнь отступила. Рецидивов не было. Может, помогло лечение, может образ жизни. А может, любовь? Ведь говорят же, что нет болезни, которую бы не излечила любовь.
В 1937 году родилась дочь. Назвали её Татьяной. Это про неё стихи Агнии Барто: «Наша Таня громко плачет». Стоило родителям отвлечься, ребёнок с красным от натуги лицом во всю силу своих лёгких требовал внимания. Кто здесь главный? Быстро успокоить этого ребёнка мог только папочка.
Таня рано начала ходить, говорить. Своим папочкой была очарована. Повзрослев, стала набрасываться на него с объятиями и поцелуями. Но её тут же останавливали. Туберкулёз. Никаких поцелуев!
Жизнь при школе вовлекла и маленькую Татьяну в учебный процесс. В свои три года она регулярно ходила на уроки. А когда по результатам года на торжественном собрании школы лучшим ученикам выдавали грамоты, устроила такой концерт, что не знали, что и делать. Находчивая завуч сообразила смастерить особую грамоту из тетрадной обложки и торжественно вручила её Татьяне под бурные аплодисменты зала.
Наступили летние каникулы. Мария повезла дочь в приморский город к бабушке на юг Украины. Тимоша отправился в санаторий на север Украины. Переписывались. Строили большие планы. Будущее казалось светлым и радостным...
Новость пришла внезапно, с неожиданной стороны. Она в корне изменила всю дальнейшую жизнь.
Срочная телеграмма: «ПРИЕЗЖАЙ КУРСК ПОХОРОНЫ ТИМОШИ КОЛЯ». Почему Курск? Какие похороны? При чем тут Тимоша?..
Всё это казалось неправдоподобным, ненастоящим, невероятным... Секунду Мария находилась как бы вне времени и пространства. Потом её пронзила острая боль. Она осознала случившееся. Сердце, казалось, остановилось. Всё вокруг поплыло...
Внезапная смерть. Кто это может постичь? Никто! Жил человек и нет его. Он ещё здесь, но его уже нет. Он больше уже ничего не скажет. Всё кончено. Всё. Всё. Всё...
Туберкулёз — коварная болезнь. Может проявить себя внезапно, неожиданно. Так и случилось в этот раз. Тимоша возвращался из санатория. В поезде открылось кровотечение. Он побледнел, потерял сознание. Его сняли с поезда в Курске и доставили в больницу. Там он и скончался, не приходя в сознание. Хоронить Тимошу пришлось в чужом городе. Похоронами занимался Коля — муж Дуси. Он и отправил Марии эту страшную телеграмму.
Прямого поезда на Курск не было. Марии пришлось добираться с пересадками. На похороны она опоздала.
Посетив в Курске больницу и кладбище, Мария отправилась в Ливны. Потрясённая внезапной смертью мужа, она была в каком-то оцепенении. Не плакала, не успокаивала свекровь, потерявшую своего горячо любимого сына. Она замкнулась в себе. Молчала. Разум отказывался что-либо понимать, решать. Мысли путались. А сердце советовало: «До-мой, до-мой, до-мой...»
Романтические мечты о будущем, столкнувшись с действительностью, рассыпались в прах. Мария наскоро собрала вещи, торопливо попрощалась и вернулась в родительский дом. Молчаливая. Убитая горем.
Долго не решалась Мария сказать дочери, что папочки больше нет. Сама росла без отца. С шести лет ей была знакома сосущая пустота отцовского отсутствия. Теперь эта пустота будет и у дочери.
Жизнь продолжалась. Мария устроилась на работу в заводскую бухгалтерию, дочь определила в детский сад. А дальше была война. Она всё решила по-своему, всех раскидала, всё смешала, перемешала, перепутала. Война...
Чаепитие наше затянулось. Сентябрь — есть сентябрь. Тепло-то тепло, но уже по-осеннему. Да и смеркалось рано. Пора было прервать наши воспоминания и перебраться в дом. Информации получено много. Её надо обдумать, осмыслить.
На следующий день с утра зарядил вроде бы дождь. Мелкий, моросящий. Осенний. Завершив все плановые дела, мы расположились в удобных креслах в гостиной. Сестра поставила на журнальный столик шкатулку и вазу с гроздями домашнего винограда.
— Я жду подтверждений твоей правоты, — напоминаю я.
— Будут, будут подтверждения, — успокаивает она меня. — Но начнём с этого письма.
Она протянула мне пожелтевшие листочки. Я взяла их в руки и сразу же узнала почерк.
— От моей мамы?
— Да. Его написала тётя Дуся. В 1944 году.
С волнением читаю письмо из далёкого прошлого:
«Здравствуйте, дорогие Маруся и Танечка! Наконец-то мы вас отыскали. Долго же мы вас разыскивали! Я начну свою повесть с 1941 года. После окончания военного училища Коля получил направление в Орёл, где нам предоставили квартиру. Решили родить сына. Я забеременела. В мае поехала к Коле под Брянск, где он был на учениях. Двухлетняя дочь Света осталась с бабушкой в Орле. Я пробыла у Коли почти месяц. Коля проводил меня на поезд 18 июня. Это было наше последнее свидание. Больше мы с ним не видались в течение нескольких лет.
Едва я успела добраться домой, как началась война, бомбёжки. Немецкая авиация прорывалась к Москве. Столица была хорошо защищена, бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз на подмосковные города, на наш Орёл. Страха натерпелись!
17 июля я родила дочь. Сын не получился. Вышла из больницы, стали бегать по бомбоубежищам, где я и простудилась. Дом наш был разрушен. Я с грудным ребёнком, больная, бездомная уже не могла оставаться в Орле. Решили двигаться на восток. От Коли никаких известий. Что смогли, взяли с собой, остальное бросили. Куда ехать? Неизвестно. Кто нас ждёт? Никто!
Наняли попутную машину, доехали до Ельца, а там сели в эшелон и поехали куда глаза глядят. Ехали 25 дней. По дороге маму несколько раз теряли. Выйдет купить что-либо поесть, а поезд наш уйдёт. Составы с эвакуированными двигались без расписания.
Вскоре стало холодно. Пошёл снег. Вагон наш товарный. Не отапливался. Пелёнки сушить негде. Сушили на себе. У меня началась «грудница», и мы решили остановиться на станции Похвистнево Куйбышевской области. Останавливаться не разрешают. Не прописывают. Много горя хлебнули, много слёз пролили. Наконец, получили разрешение. Сняли уголок. Хозяева нас обокрали. Пришлось уйти к другим, но жизнь лучше не стала. Узнали, что ваш город заняли немцы. Страна в опасности. От Коли всё также нет никаких вестей. Когда шли бои уже под Сталинградом, мы испугались за детей и решили ехать дальше на восток. Уехали в Сибирь. Прибыли в город Рубцовск Алтайского края. Тут чуть с голоду не умерли. Я похудела на 14 кг. Мне говорили: «Дуся, вы похожи на щуку».
И вот в 1943 году свершилось чудо. Нашёлся Коля! Его ранили. После госпиталя он помог нам перебраться в Подмосковье, в город Каганович, где мы и сейчас живём. Я устроилась на работу в школу, завели огород. Коля сообщил, что снова отбыл на фронт. Он теперь подполковник, имеет ордена. Постарел. Весь седой. А ему всего-то тридцать пять лет! Но я постарела ещё больше, а мне ещё нет и тридцати. Сейчас я уже немного поправилась. Со мной мама и две дочери. Светленькая Светлана и чёрненькая Галчонок. Галчонку уже четвёртый год. Всех кукол своих называет «Таня». В альбоме видит фотографию, говорит: «Наша Таня». Часто вас вспоминаем.
Мы никак не могли подумать, что вы останетесь, не уедете вместе с заводом. Писала письма. Разыскивала вас. Но все ответы были: «В списках эвакуированных не числятся». После освобождения вашего города писала на адресный стол. Ответ: «Не проживают». Тогда я узнала, что есть человек, который ездит за оборудованием на завод в ваш город. Он работает заместителем директора по хозяйственной части здешнего завода. Связалась с ним. Оказалось, что тот завод, куда он ездит, далеко от города и живёт своей жизнью. Тогда я написала на завком и на милицию, чтобы вас отыскали. И вот мы узнали ваш адрес! Оказалось, что ты под другой фамилией.
Маруся, я бы тебя давно нашла, если бы знала адрес твоей родни в Москве. От нас до Москвы 4 часа езды. Можно без пропуска. Адрес-то можно найти, но ты не сказала нам, как зовут твоих московских родственников.
Коля последнее время писал из Чехословакии. Как только кончится война, установится наша жизнь, приглашаем вас в гости. Квартира наша из трёх комнат, очень похожа на ту, которая была в Ливнах при школе, где мы жили все вместе. Бабушка купила Тане материал на платье. Она очень скучает. Для неё все внучки одинаково родные.
Бабушке нашей уже пошёл седьмой десяток. У неё и сердце плохое, и мучает седалищный нерв.
Заканчиваю, а то цензуре читать надоест. Пиши, Маруся, как твоё здоровье, где работаешь, как живёшь. Привет твоей маме, сестре и другим родственникам. Целуем вас крепко-крепко. Дуся».
На глаза невольно навернулись слёзы. Это было неожиданным откровением о военном времени, о моём детстве.
Война... Тонкая грань жизни и смерти. Рядом дыхание небытия, которому надо сопротивляться. Сопротивляться изо всех сил, и даже больше. Когда никаких сил уже и нет.
— Отыскать нас, — вернула меня сестра в действительность, — оказалось делом сложным. Мария жила и по другому адресу, и под другой фамилией. Под фамилией мужа Ивана.
— Ивана? — удивилась я. — С тем Иваном, как я поняла, Мария рассталась навсегда ещё в 1932 году, когда тот женился на дочери попа.
— Да. Всё верно. Но причудливая судьба распорядилась по-своему. Спустя десятилетие снова свела их.
Расставшись с Марией, Иван женился на дочери попа Зине и переехал жить к её родителям. В 1934 году у него родился сын, а спустя два года ещё один. Семья получила трёхкомнатную квартиру. Иван хорошо зарабатывал. Жили в достатке. Но...
Коварный туберкулёз подкрался и к Зине. Она простудилась. Потемпературила немного, но не обратила на это внимания. С малыми детьми ей некогда было заниматься своим здоровьем. Молилась, чтобы всё обошлось. Внешне она вовсе не выглядела больной. Температура придавала глазам блеск, а лицу нежное оживление. В этом и заключается коварность чахотки, как называют в народе туберкулёз. Болезнь прогрессирует, а больные некоторое время выглядят цветущими, как сама жизнь. И так до тех пор, пока уже перестают хорошо выглядеть. Когда процесс разрушения организма оказывается необратимым.
Началось кровохарканье. Рентгеновские снимки показали затемнения в лёгких. Врач установил диагноз — запущенный туберкулёз. Молитвы без должного лечения не помогли. А теперь и лекарства оказались бессильными. Открылось кровотечение. Зина выполняла все предписания врача, но это не помогало. Ей становилось всё хуже и хуже. Она чахла на глазах.
Название болезни туберкулёз происходит от латинского слова tuberculum — бугорок. В поражённых туберкулёзом лёгких развиваются мелкие бугорки со склонностью к «творожистому распаду». Потом внезапно всё идёт очень быстро. Бугорки распадаются. На лице тает живая ткань тела. Руки становятся тонкими как у ребёнка. Жар всё чаще и чаще сотрясает исхудавшее тело. Взгляд блуждает где-то далеко. Пронизывает, устремлённый в неведомое.
Осенью 1939 года Зина уже не могла вставать с постели. По ночам у неё были частые приступы удушья. Она чувствовала себя так, будто в ней распадались клетки, задыхаясь без воздуха.
Умирала Зина мучительно. В её глазах были страдания. Она задыхалась, кашляла, истекала кровью, и никто уже не мог ей помочь.
Ушла она перед рассветом. Наступил новый день, а её уже не было...
Иван остался с двумя малолетними детьми. Водил их в детский сад. По выходным иногда приходит с сыновьями в гости к своему брату, который жил в том же доме, где до женитьбы жил и Иван. Мальчишки заигрывали во дворе с соседской девчонкой Татьяной. Бросали ей редкое в то время лакомство — виноградинки. Не знали они, что скоро эта девчонка начнёт ими верховодить.
Грянула война. Немцы быстро продвигались на восток. Когда враг был уже на подступах к городу, срочно начали эвакуировать завод. Вывозили по цехам. Цех, где работал Иван, бухгалтерию, где работала Мария, эвакуировать не успели.
С приходом немцев положение в городе стало тревожным. Враг наводил порядок. ORDNUNG — немецкий порядок: кого расстрелять, кого повесить, кого угнать в Германию. Немало было желающих выслужиться перед немцами, выдать семьи коммунистов.
Братья Марии — адвокат и медик, ушли на фронт. Старшая сестра спасала заводской архив, младшая, как уехала учиться в Москву, так там и осталась. Мать Марии вместе с другими коммунистами вынуждена была уйти в подполье, в организацию, тайно действующую на оккупированной территории и ведущую подрывную работу.
— Трудно представить, — вздыхаю я, — как люди жили на оккупированной территории.
— Как жили? — пытается объяснить мне сестра. — В страхе жили. В страхе и за себя, и за родных, и за близких. А уж за детей особенно. Вот один маленький эпизод из того времени.
В доме, где живет Мария с дочерью, расквартированы немцы. Они заполнили весь двор в ожидании обеда. Привезли обед. Чудесно пахнет гороховый суп с тушёнкой. Его разливают по котелкам. Немцы довольны.
— Gut! Ser gut!
Дочь Марии, оставленная дома одна, вопит на весь двор. Детский плач изводит немцев, портит им обед. Один из них не выдерживает. Входит в дом. При виде немца ребёнок затихает. Тот берёт на столе миску и отливает в неё суп.
— Essеn! Suppe!
Голодный ребёнок смотрит на немца исподлобья. Всхлипывая, берёт миску с дымящимся супом, подходит с ней к раковине и... выливает суп в раковину. Изумлённый немец молча выходит из комнаты.
Долго Мария расспрашивала дочь, почему в раковине горох и кусочки мяса. Откуда это? А когда поняла, что произошло, представила картину случившегося, её охватил ужас.
Обошлось. На этот раз обошлось: то ли немец хороший попался, то ли у самого есть дети. Но это враг, жестокий, коварный. Как уберечь ребёнка? Как объяснить четырёхлетней дочери, что надо быть очень, очень и очень осторожной?
Война — войной, а весна — весной. Пробуждалась природа. С новой силой пробудились и чувства Ивана. Его любовь к Марии, зародившаяся ещё в юности, не угасла. Не раз задумывался он над тем, как восстановить с ней отношения. Трудно ему было одному управляться с мальчишками. Он понимал, что дети не должны жить без надзора, без женской ласки. Понимал, что Мария сможет стать и ему хорошей женой, и его сыновьям хорошей матерью. Но как признаться в своих чувствах Марии? Как объясниться с ней? С чего начать?
Знающие люди советовали:
— Цветы. Только цветы.
Цветы? Не привычно это для Ивана.
Друзья снабдили его весенним букетом. Завернув цветы в бумагу от посторонних глаз, Иван отправился к Марии.
— Здравствуй. Я к тебе. Примешь?
Сердце Марии требовательно заколотилось: «При-ни-май, при-ни-май, при-ни-май...»
— Здравствуй. Входи. Приму.
— Это тебе, — протянул он Марии свёрток, решительно переступив через порог.
— Что это? — Мария развернула бумагу. — Цветы? Спасибо...
Ласковая улыбка озарила её лицо. И, словно ухватившись за эту улыбку, Иван осмелел, начал разговор. Слова нашлись сами собой. И это не удивительно. Он знал, чего он хочет, а к таким и судьба благосклонна.
— Присаживайся к столу. Я чай заварю, — пригласила Мария гостя и засуетилась, собирая скромное угощение.
Иван кивнул головой, удовлетворённый приёмом. Пододвинул стул и сел прочно, как всё делал в жизни.
В любви есть день, когда всё получается. Видно он и выдался, этот счастливый день. Всё получилось! Они пили «чай» военного времени, заваренный на травах, подкрашенный и подслащённый сушёной морковью, и смотрели друг на друга уже другими, повзрослевшими глазами. И если в молодости это были просто они, со своими наивными представлениями о жизни, то теперь это уже была сумма намерений, мыслей, эмоций, навыков, поступков, накопленных за прожитое время. Они понимали друг друга! Возникло чувство близости, будто все эти годы прошли вместе.
И у Ивана, и у Марии дети — то главное, что должно остаться после них. Что делает их жизнь осмысленной, вечной. То, что позволяет и после смерти не умереть. Дети, которых надо защитить, вырастить так, чтобы они не принесли горестных разочарований. А семья — это лучшее, что придумало человечество, чтобы не чувствовать одиночества и растить детей.
Так в 1942 году, спустя десять лет после расставания, в городе, оккупированном немцами, Иван и Мария создали семью. Они расписались, стали законными мужем и женой. Мария перешла на фамилию Ивана. Её дочь Татьяна пожелала остаться на фамилии своего папочки.
Мария с дочерью перебралась к Ивану в трёхкомнатную квартиру многоэтажного дома, стала хорошей хозяйкой и заботливой матерью. Просто матерью, которая не делает различия между детьми. Всех оделила она тихой любовью, составляющей главную часть её существа. Иван стал хорошим отцом для всех детей. Его сердце было свободным от алчности, честолюбия. Он довольствовался тем, что предоставляла ему жизнь. Мог возмутиться, на время стать колким и едким, его юмор иногда граничил с сарказмом, однако дети его уважали. Свидетельства его любви к принятой дочери были скромны, но трогательны.
Дом, где жила семья Ивана, немцы вскоре облюбовали для штаба. Всем жильцам было приказано перебраться в брошенные дома на окраине города. Семья Ивана переселилась в просторный старинный особняк. В тот самый особняк, где и принимала теперь меня моя двоюродная сестра Татьяна. Иван сразу же обзавёлся хозяйством. Развёл и полюбившийся детям виноград.
После окончания войны Иван и Мария повторно зарегистрировали свой брак, сомневаясь в действительности записи, сделанной при немцах.
Ребята разного возраста, сведённые в одну семью, стали учиться в одном классе. Тому причиной была и прошедшая война, и плохая подготовка мальчишек к школе. Таня училась хорошо. Она была заводилой, генератором идей, борцом за правое дело. Щедро делилась со сводными братьями и игрушками, и знаниями. Мальчишки опекали и защищали свою младшую сводную сестрёнку.
— Так и жили. Тихо. Спокойно, — заключаю я.
— Нет, — возражает сестра. — Иван был страшно ревнив.
— Страшно ревнив?— переспрашиваю я. — Как Отелло? Как Хосе?
— Ну не так, конечно, — смягчает сестра. — Ревность у него была какая-то пространственная. Его одного должно было хватать, чтобы заполнить всё пространство вокруг Марии.
Ревность — сильное чувство. Считается, что женщины ревнуют мужчин к настоящему, а мужчины ревнуют женщин к их прошлому. Женская ревность идёт от духа соперничества, и они предпочитает быть последней любовью мужчины. Мужская ревность идёт от духа творящего. Именно поэтому мужчины предпочитают быть первой любовью женщины.
— Иван, как я поняла, и был первой любовью Марии. А вот то, что с женитьбой у них не получилось, так это отчасти и по его вине. Мария вышла замуж за Тимошу. От него у неё дочь. Но Иван-то раньше женился. У него двое детей. Что же ревновать к прошлому? С этим надо было смириться.
— Видно, не смирился.
Прежде всего Иван потребовал, чтобы Мария больше не работала. Была дома, занималась детьми, хозяйством.
— Так, может, это и не столько ревность, сколько страх? Страх повторно потерять любимую женщину. Страх потерять мать для детей.
— Возможно.
Скорее всего, он был ревностным приверженцем семейной жизни. Его главной заботой было здоровье близких людей. На его глазах так мучительно умирала жена Зина. После всего пережитого он хорошо понимал, как важно быть здоровым, какие замечательные слова: «Будьте здоровы!», и на прощание он обычно говорил именно эти, лучшие из всех слов.
Иван был благодарен Марии за заботу и о нём, и о его сыновьях. За то, что она помогла ему собраться, туго затянув ремни семейной жизни. А он в знак благодарности и сам послужил верой и правдой на всём дальнейшем жизненном пути Марии. Он носил маску безразличия, но под ней, как поняла Мария, была очень ранимая душа. И когда он говорил «возможно», вместо конкретного «да» или «нет», она научилась понимать, что скрывается за этим кажущимся безразличным словом.
Мария не работала. По социальному положению она считалась иждивенкой. Это она-то иждивенка? На ней дом, хозяйство. С садом и огородом, с кроликами и поросятами. Трое ухоженных, накормленных, обшитых детей. Это она одновременно и хозяйка, и кухарка, и портниха, и воспитательница. И всё это на дому, не получая за это никакого жалованья. Всегда причёсанная, холёная, опрятно одетая. Королева! Она умела относиться к мужу с уважением, не посягала на его прерогативы. Поддерживала планы мужа. Устроила дом со свойственным ей чувством красоты и безупречным вкусом. В доме был семейный комфорт, который, казалось, приходил сам собой, но на самом деле требовал от неё постоянной заботы.
К счастью, она сумела привлечь и мужа, и детей к помощи по хозяйству. Она никогда не повышала голос. К её советам прислушивались. Дети поверяли ей тайны, выросли независимыми, самостоятельными.
А вот совместных детей Ивану и Марии Бог не дал. А они очень хотели этого. Была даже и беременность, да оказалась внематочной.
Прожили они долгую совместную жизнь. Дождались и внуков, и правнуков. Пожалуй, единственное, чем Иван был не доволен, так это тем, что время бежало уж слишком быстро. Не нравилось, что его и Марию стали называть дедушкой и бабушкой, а потом прадедушкой и прабабушкой.
В эпоху телевизионного сериала «Санта-Барбара», где всех героев фильма независимо от возраста называли по именам, и Ивану хотелось вернуться в молодость.
— Да, что вы придумываете, — роптал он, — прадедушка, прабабушка? Имён у нас нет, что ли?
Старость их была маститой, без мучительных болезней, в относительном достатке, а главное — при полной ясности ума. Иван умер в возрасте восьмидесяти лет. На год больше восьмидесяти прожила Мария.
— Вот такая история, — заключила сестра.
— Да, жизнь, обстоятельства. Всё-таки поженились Мария и Иван. Ради детей. Но я так и не получила подтверждений любви Марии к Тимоше.
— Есть подтверждения, — успокаивает меня сестра. — Сначала надо было проследить весь жизненный путь Марии. Понять её.
При регистрации брака внучки, глядя на белое платье невесты, тихо, задумчиво и как бы вскользь, Мария заметила: «А я расписывалась в голубом платье», и тут же перевела разговор на другую тему. Своими сокровенными мыслями она не делилась ни с кем.
В голубом? С Иваном и первый раз при немцах, и второй раз уже после окончания войны Мария расписывалась точно не в голубом платье. Голубое крепдешиновое платье у неё было ещё в Ливнах. Она его перешила дочери для того выпускного школьного вечера, на котором трёхлетнюю малышку наградили грамотой. Другого голубого платья у Марии не было. Вспомнила Мария регистрацию с Тимошей. Значит, годы не стёрли в её памяти страниц, прожитых с ним вместе.
Иван это вся жизнь Марии. Тимоша — всего пять лет. Но каких!
— Разбирая вещи Марии, — продолжила сестра, — дошла до её несессера – особого чемоданчика, где она хранила набор принадлежностей для шитья. Открывать его нам, детям, категорически запрещалось. Там я и обнаружила свёрток. Вот, — сестра указала на шкатулку. — Сюда, в шкатулку, я и переложила всё, что в нём было.
Не открывая шкатулку, я уже догадалась, что в ней. У каждого человека есть хотя бы две вещи, которые он не хотел бы терять ни за что. Были такие вещи и у Марии!
— Я всё поняла! – восклицаю я.
— Что ты поняла? — спрашивает сестра.
— Во-первых, что Мария была очень мудрая женщина. Она могла держать при себе чувства и не показывать, что там у неё внутри. Во-вторых, я поняла, что так бережно хранила Мария более полувека. Конечно же, память о Тимоше. О том времени, когда они любили друг друга и были счастливы.
Я открываю шкатулку и получаю подтверждение своей догадке. В шкатулке лежит маленькое серебряное платье. Рукава — крылья.
Какая она была изящная эта Мария в свои двадцать лет! Птица... Серебряная птица...
Здесь же в шкатулке на нескольких листах подробная автобиография Тимоши, письма из санатория с большими планами на будущее и... фотографии. Те самые фотографии, сделанные в Теберде.
Я с интересом рассматриваю молодого человека, который прожил всего три десятка лет, а оставил о себе такую славную память. В его облике есть изящество, грациозность и... благородство. Это главное. Ибо ничто не украшает так лицо человека, как благородство!
Глядя на фотографии, где Тимоша и Мария такие молодые, улыбающиеся, счастливые, я представляю себе, как они жили в Теберде. Понимаю, что в их чувствах сочетались бережность, сострадание, нежность, забота, любовь. Что любовь оказалась той областью, где лучше всего проявилась внутренняя сущность Марии, раскрылось богатство, сложность её натуры.
Ради семьи, ради детей Мария приняла Ивана таким, каким он был, и убрала с глаз всё, что напоминало о Тимоше. Убрала с глаз, но не из сердца. Частичку той, другой жизни, жизни с Тимошей, она бережно хранила более полувека! Ревность Ивана была не беспочвенна. Пережить любовь можно только один раз!
Не знала Матрёна о сложившихся жизненных обстоятельствах Марии. Не видела она ни её слёз, ни её переживаний по поводу смерти Тимоши. Не слышала утешений в свой адрес. Да и замуж Мария вышла не за кого-нибудь, а за своего первого жениха. Вот и сделала она вывод: не любила Мария Тимошу.
Бабушка, бабушка! Та самая наша бабушка, которая в период тотального атеизма учила нас жить по христианским заповедям. Бабушка, у которой на каждый случай всегда была наготове нужная поговорка. А вот для себя такой поговорки не нашла. А ведь есть она, поговорка и для неё: «Лучше себя хвалить, чем других хулить».
Прожила бабушка Мотя долгую жизнь. Умерла в девяностолетнем возрасте. Ушла легко, как уходят праведники. Видно, все свои грехи искупила любовью. А любовь у неё была особенная. Будто в противовес тому недостатку любви родителей Павла, отвергнувших семью сына, своих внуков. В любви Матрёны присутствовала некая магическая сущность, характеризующаяся избранностью, с такой силой, что в сравнении с ней любовные страсти других людей просто меркли. Но это не была слепая любовь, порождающая эгоизм. Это была любовь возвышающая, требовательная.
Из далёкого военного детства запомнилось, как бабушка делила кусочек сахара. Делила на равные четыре части по количеству членов семьи. Свою часть она не съедала, а оставляла на потом. Это уже позже я узнала, что потом свою часть она снова пускала в делёжку. От неё мы впитали понятие семьи как единого целого, где все несут ответственность друг за друга, где один за всех и все за одного. И мы с сестрой чувствовали себя частью семьи. Старались хорошо учиться, вести себя пристойно.
Будучи неграмотной, бабушка с особым усердием убеждала нас учиться, учиться и учиться. Часто повторяла:
— Девчата. Помните, что знания — это груз особый. Чем больше, тем легче.
Она много трудилась, старалась облегчить нашу жизнь. Освобождала нас от домашних дел. Да ещё она страстно молилась за нас, чтобы были мы здоровыми и успешными.
Бабушку очень уважал зять Коля. А его друзья, бывая у нас дома, на прощание всегда наказывали:
— Девчонки, слушайтесь бабушку. Она у вас правильная.
Бабушка часто вспоминала свою тяжёлую жизнь. Уважительно называя бабушку на «Вы», я как-то спросила её:
— А Вы хотели бы прожить другую жизнь, лёгкую?
— Лёгкую жизнь? — переспросила бабушка и усмехнулась. — Нет, внученька. — Помолчала и добавила. — Лёгкой жизни не бывает. А кто гонится за лёгкой жизнью, тяжело расплачивается.
Глубоко и протяжно вздохнула и продолжила:
— Важно не то, какая была жизнь. Важен её итог. Я своим итогом довольна. У меня была любовь, большая, сильная. Была дружная семья. Хорошие дети, внучки.
К своему уходу Матрёна готовилась заранее. Не хотела обременять близких людей хлопотами. Из своей скудной пенсии помаленьку собирала всё необходимое для последнего ритуала. Вещи аккуратнейшим образом складывала в чемоданчик. Там же хранила написанную под её диктовку записку со своей последней просьбой. Не могла она смириться, что горячо любимый сын Тимоша похоронен в чужом городе. Хотела, чтобы на могиле рядом с её табличкой поместили табличку с датами жизни Тимоши. Чтобы привезли на могилу курской земли.
Просьбу бабушки выполнили. Табличку поставили. Зять Коля отправился за курской землёй.
Курская земля... И снова воспоминания возвращают в военные годы.
Август 1943 года. После крупного поражения под Сталинградом фашисты предприняли попытку вернуть стратегическую инициативу и уничтожить советские войска на так называемой Курской дуге. Крупное наступление немецко-фашистских сил было отражено. Советские войска разгромили здесь около тридцати немецких дивизий. Это было решающее сражение, обеспечившее коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Оно вошло в историю как Курская битва. Битва, где было жарко и живым и мёртвым.
Не сохранилось в Курске довоенное кладбище. Землю в память о Тимоше пришлось привести из Курского парка.
— Поездка дяди Коли в Курск, — дополнила сестра, — совпала с моим сном. Вскрыли могилу, отодвинули, почему-то, солому и увидела я живое приветливое лицо отца, знакомое по той маленькой фотографии из семейного альбома.
Лицо Тимоши, молодого, весёлого, горячо любимого, память о котором не стёрло беспощадное время. Он так и остался для всех тридцатилетним молодым человеком, не узнавшим, что у него уже две внучки и пятеро правнуков, что понравившееся ему имя Мария, которое по православной традиции переводится как госпожа, где строгость сочетается с сердечностью, передано и в два последующих поколения.
Воспоминания подошли к концу.
Жизнь ещё раз подтвердила, что не всё в ней подвластно человеческому разуму. Не нам решать, кого любить, с кем жить, от кого детей рожать. Это определяется где-то там, наверху. Это судьба. Нам же дано сердце, как символ переживаний, чувств, настроений, как орган, способный подсказать правильное решение в трудных жизненных ситуациях. К нему-то и следует внимательно прислушиваться. Сердце не обманет!