Все в памяти кувыркалось. Вернее во сне. Впереди степь или пустыня. Где-то слева на горизонте видятся вершины Дехсабза, БТР ровно гудит, идет упорно, без раскачки, как БМП, а тебя все равно постоянно этот гул кидает в сон. Лучшей песни нет на свете: р-р-р-р-р.
У-эх-х. Лицо механика-водителя наполовину выглядывает из люка машины, он смотрит куда-то вперед.
Куда? Где-то справа за перевалом Кабул, слева… А-а-а, вон верблюды пасутся. И чего им тут есть? Сухие колючки, которые срывает ветер и несет как легкие шары по пустыне? Песок? Вон, какая пылюка поднимается за БТРом. Когда командир дивизии поставил задачу, выдвинуться в кишлак, взять с собой несколько царандоевцев (солдат из народной милиции Афганистана) и доставить их туда, согласился. Вернее, ответил: «Есть». Да вот как назло, не подумал, с какой стороны нужно обходить колонну дивизии, и пошел с подветренной стороны. Представил, как ребята матерились на мой БТР, когда пыль пошла на них. Вот завтра достанется от комдива… А может и не обратит внимание. Нет, все-таки поступил правильно, не пойду же я по пылевой завесе колонны, растянувшейся на несколько километров по пустыне.
Но и эта мысль о всех плюсах и минусах испарилась, ничего не оставив после себя. Что будет завтра, то будет, главное живым вернуться.
БТР плывет, как корабль в океане, ничего впереди не видно кроме горизонта со сжимающимся с землей небом, а по бокам еле видные очертания силуэтов го-ор...
«На море бриз. А волна все-таки есть. Маленькая такая, набегает на камушки, а до вершинки берега не дотягвает, и до моего лица. Ну что ж это такое, а? Ну разве это волна? Нет, чтобы побольше, да ополоснула мое лицо, ссохшееся от жаркого солнца. А на море всегда так, даже если ветер дует в обратную сторону от берега, волна все равно есть, как эта. Нечего ее ждать, нужно встать и кинуться в море, а то сгорю…»
Фу ты, уснул что ли? А впереди пустыня, а слева и справа горы. Когда же этот кишлак появится? Сколько же до него? Оборачиваюсь назад, а на тебя все с той же широкой улыбкой смотрят два молодых пацаненка царандоевца. Кланяются. А-а-а, погоди-ка, погоди-ка, левый не тот ли, что Сережку оглушенного после взрыва тащил ко мне? Да-да, тот. Молодец парень!
А почему же я у комдива не попросил саперов? Во-от дурак, а. А если на мину наедем? Хотя, откуда они здесь, идем же не по дороге, а по…, а по…, чем же? Вроде степь. У каких интересно душман хватит денег, чтобы купить столько мин и усеять им это поле? Это ж на глаз, километра три-четыре справа одна трава, и то редкая. И с лева не меньше расстояние до гор. Точно! А вперед если посмотреть, сколько там до горизонта, километра четыре?
«…Трактор ползет по полю, выворачивая своими боронами землю. Пыль за ним идет, а тебе она нипочем, обтираешь лицо рукавом, достаешь из кармана сиденья флягу с водой и пьешь ее, пьешь, и напиться никак не можешь…»
БТР тряхнуло, толкаешь рукой плечо механика-водителя, а у него не лицо, а маска, желтее песка. Улыбается.
- Еще с полчаса, - кричит он.
- Что-о?
- Отдыхайте?
О, блин, какими же это глазами этот солдат видит, что я куняю и сплю? Паук восьмиглазый, что ли? Скорее всего, видно догадался, что я сплю. Это ж сколько мы здесь? Трое суток, у кишлака стояли на перевале, двое – под горой. Войны толком и не было, духи ушли через кяризы. Правда нам все-таки удалось наступить им на пятки, так огрызлись огнем, и даже серьезным, с пулеметов и автоматов, и даже из гранатометов.
А все равно пустая была операция. Хотя, это если с какой стороны смотреть. Комдив считает пустой, а мы – нет. Сорок две противопехотные мины захватил и вдвое больше противотанковых. Это ж сколько наших ребят погибло бы в том же Кабуле. А двенадцать минометов и целая гора снарядов к ним? О-о-о-о! «Пустая». Да нет, товарищ полковник, сто жизней, а может, и двести спасли. А говорите: «Пустая».
Толкнул в бок пулеметчика: «Вода есть?» Нет, нет, нет! Ну и…, скорей бы этот кишлак появился перед нашими глазами. На часах пять – ноль пять. Это глядишь, и темно скоро будет, а как тогда назад до дивизии доберемся? Лишь бы свои огонь по нам не открыли, когда перевал будем проходить. И чего комдиву нужно было от этих царандоевцев? А-а, какой-то документ ему должны передать. Точно, точно? Вот зачем мы их до кишлака везем.
«Ящик с яблоками, белесыми с розовыми бочками на тебя смотрят и подмигивают:
«Съешь меня, сока напьешься». Это точно, Тянусь к ним, а машина как на зло в яму попадает и ящики подальше отодвигаются от меня. А я тянусь к ним, тянусь рукой, так пить хочется. Вот сейчас возьму т яблоко, что справа, оно самое большое. Вот его, оно ударилось о рейку ящика, лопнула и с его мякоти сок течет. Вода, вода…»
- Вон он, товарищ лейтенант, кишлак наш, - кричит механик-водитель Сашка Лабетов..
Наконец-то, как здорово! Но как еще долго ехать до него.
- Дай газу! - кричу, что есть мочи механику-водителю.
А тот повернувшись ко мне, в ответ корчит гримасу на своем лице, мол, больше не могу.
Ну ладно, смазываю сухим кончиком языка губы, и жую песок, собравшийся во рту от пыли. Во-от жвачка, а? Сплевываю ее.
И вот, наконец, кишлак. Не кишлак, а с десяток-два домиков, с высокими дувалами. Проходим по одной улочке, узкой, чуть ли не цепляемся бортами бронетранспортера о забор с обоих сторон, и ноги на всякий случай под себя поджимаешь, что бы не раздавило их броней о сухую глину дувала.
Останавливаемся у высокого глиняного дома, встречает нас бородач, и тянет ко мне руку, здоровается: «Салам алейкум».
Спрыгиваю с брони, и чуть не упал, не удержавшись на ногах, они совсем затекли.
И он это понял, улыбается.
- Воды дайте, пожалуйста, а то совсем уже, - еле выхрипел я ему из засохшей глотки свою просьбу.
- Товарищ лейтенант, - кричит Каплин, - а вода-то у них мутная, желтая, с глиной разбавленная.
- Да, - и чувствуя, что больше ничего сказать ему не могу, и бегу к солдату, стоящему у колодца.
- Стой, стой, - удерживает меня за руку бородач. – Плохой вода, там луцый вода.
Я с удивлением смотрю на афганца, а он в ответ прикладывает свою руку к груди, кланяется. Из ворот выскакивает мужчина с кувшином воды, но пить ее не дает, а показывает на руки, мол, умыться нужно вначале.
А что поделаешь, такие у них законы гостеприимства. Смываю грязь с рук, с лица, а сам незаметно делаю глубокий глоток воды, не оставляя ее в лодочке ладоней. Ну вот, наконец, и умылся, и горло промочил. Смотрю, за моими солдатами так же ухаживают афганцы. Молодцы.
Один из дехкан показывает мне ягненка. Я его погладил. А что дальше? А-а-а, в дом нужно войти. Ой, люди добрые, если бы вы знали, как мы торопимся. Нам же еще добираться и добираться до дивизии. Ну, поймите, пожалуйста?
А они улыбаются, и преодолев мое легкое сопротивление, втаскивают в свой дом. Что говорить, восточные люди, и их гостеприимству даже можно позавидовать.
Посередине комнаты расстелен ковер. Снимаю ботинки и захожу на него, сажусь вместе с солдатами и хозяевами. Все друг другу улыбаемся. И вот, наконец, вода в виде пиал с зеленым чаем. Предлагают насыпать сахара-песка в пиалу, отказываюсь, хочу пить, и больше ничего.
Трое из афганцев знают русский. Не удивительно, видно, где-то у нас в России учились? В ВУЗах, или в техникумах.
Разговорились. Один из них учился в моем военном училище. Вот это да. А меня не помнит, как и я его. Хотя учились в одно и то же время. Замполит царандоя, о-о, разведчик даже! Это здорово. Хорошо осведомлен о нашей операции, законченной сегодня в кишлаке. По его словам мы выбивали из кишлака духов одного полевого командира и лишили их всех боеприпасов, доставленных недавно им пуштунами на караванах. Вот это да. Интересуюсь:
- А среди тех душман, взятых в плен, и переданных царандоевцам нет самого командира?
На мой вопрос отвечать отказался, делает вид, что не понял его. Да и ладно, разведка дело секретное.
… Плов был изумительным, как и мясо ягненка. Облизываю пальцы, и с удовольствием осушаю очередную пиалу с чаем, ощущая ту же сухость во рту. А сам все не знаю, как можно уговорить этих прекрасных хозяев, чтобы нас отпустили, времени совсем нет, скоро солнышко зайдет за горы и все, не оставаться же здесь. Командир дивизии за нарушение дисциплины может, отдать и под трибунал.
Но царандоевец и слушать об этом не хочет, сует мне в руки небольшой кувшин, предлагая из него испить.
Вытащил из его горлышка пробку, сделанную, скорее всего из виноградной ветки, а может, и из тутовой? Пробую. Напиток горький, неприятный на вкус. Фу ты, это же их местная водка – «тутовинка». Нет, нет, у меня от нее сейчас начнет виски сдавливать, голова разболится, показываю ему. А тот все сует ее мне, и сует. Ну ладно, давай, передаю ее механику-водителю. А царандоевец, видя, что я к его подарку отнесся с равнодушием, места себе не находит. Топнул ногой, словно, что-то вспомнил, и выбежал из дома.
Мы залезли на броню, двигатель заработал, начали разворачиваться, и он появился, тот самый почти мой земляк. Забежал вперед машины, руки раскинул: стой. И зовет меня к себе, и дает толстую красную книгу. О-о, Боже мой, да это же книга, которую мне так и не удалось прочесть, «Спартак», написанная Раффаэло Джованьоли. Вот это да! Сколько в школьной библиотеке за ней в очереди простоял, так и не досталась. И в военном училище тоже, вечно, кто-то перед самым моим носом ее брал почитать. И вот не тебе, «Спартак», на русском языке.
Увидев мою радость, царандоевец улыбается, доволен, что угодил мне. Да, теперь он самый счастливый человек, его подарку рад русский командир. Обнимает меня и шепчет на ухо: «Спасипо. Там, когта меня стреляли, ты – прикрыл».
Вроде никого и не прикрывал. Сочинил небось. Бежали, стреляли, прятались. Нет, самого боя точно и не помню. А может где-то и прикрыли их, а они нас.
- И тебе спасибо, вы нас тоже прикрыли.
- Пойдем назад. Я угощу…
- Нет уж, нет уж, дорогой, лучше ты к нам заезжай, - что есть силы вырываюсь из его крепких объятий…
И вот, наконец, мы вышли из этого кишлака с какими-то документами, переданными тем царандоевским офицером по имени Наджибулла, и спрятанными в командирской сумке. А в руках держу его книгу-подарок, боясь ее выпустить. А на душе одно волнение остается: успеть бы до Кабула по свету.
Радист показывает мне на гермошлем. Надеваю его на голову, и слышу слова радиста: «Товарищ лейтенант, когда вы стреляли по кяризу, по пулемету, того бородача-царандоевца, что вам книгу дал, спасли».
«Правда что ли?»
Открываю книгу, и читаю запись на ее обложке, напоминающую красивый узор, тонкой ниточкой расписанной на бумаге. Обязательно кого-то нужно попросить, чтобы перевели. И тут же передаю ее Хакиму, сидящему рядом.
«Уважаемому другу Наджибулле от Малика на долгую память о нас…»
Вот как? И не знаю, как понять эту надпись. Видно ему, Наджибулле ее подарил его друг или сослуживец, с которым он учился во Львове, в нашем училище. Где же им такую книжку было взять, тем более дефицитную. Теперь видно и я для Наджибуллы стал таким же другом, как тот Малик. И это прекрасно…