Lacrimosa dies illa,
Qua resurget ex favilla
Judicandus homo reus.
Huic ergo parce, Deus,
Pie Jesu Domine,
Dona eis requiem. Amen.
Полон слёз тот день,
Когда восстанет из праха
Чтобы быть осужденным, человек.
Так пощади его, Боже,
Милостивый Господи Иисусе,
Даруй им покой. Аминь.
…Как тускло горят свечи… Мрак дождливого декабря просочился и сюда… Мокрые от слёз и дождя сумрачные люди. Твоя Констанца… бледная до обморока… Её мысли о тебе… и об оставленном дома под пригляд чужих людей младенце… и о сиротском будущем сыновей твоих…
Священник начинает заупокойный канон… Introitus:
Тебе поётся гимн, Боже…
Услышь моление моё,
К Тебе возвращается всякая плоть.
Покой вечный даруй им, Господи,
И свет вечный да светит им.
Поётся? Певчих нет! Бормочет нараспев… монотонно и нудно в такт дождю… Устал, оскудел сочувствием, провожая сонмы несчастных бедняков в последний путь…
О, Амадей! Что творится в мире? Разве так отпевают гения, сотворившего музыку ангелов, дарившего гармонию и праздник душам?! В скромной часовне собора святого Стефана? Некому было оплатить отпевание в самом храме? Отпевание человека, подарившего Австрии гимн, а Вене славу?
Ты жил на краю чувств, не зная середины ни в чём! Ты жил музыкой, ты растворялся в ней, ты сам был музыкой. Даже умирая, в бреду, ты играл на литаврах в Dies irae из реквиема самому себе. Dies irae… день гнева…
День гнева, тот день
Превратит мир в пепел,
По свидетельству Давида и Сивиллы.
Сколь великий ужас настанет,
Когда придёт Судия,
Который сурово всё рассудит…
Wolfi, Вольфи… Ты не боялся Dies irae, ты успел сыграть его, прежде чем лихорадка добила тебя. Обессиленный ты отвернулся к стене и выдохнул жизнь. И меня… Меня – твою осиротевшую Душу… Душу, полную смятенья и музыки…
Тоска и хляби. Как рано забрал тебя Господь! Хозяин мой… Сорок дней я буду метаться подле тебя, жить твоими страстями, мучиться невозвратностью…
О чём бубнит священник? Торопится. А! Это уже Recordare!
На вызволение… дай надежду.
Мольбы мои недостойны,
Но Ты, Благой, сделай милость,
Не дай мне вечно гореть в огне.
Wolfi, а ты ведь не верил в вечный огонь? Не верил! В тебе было слишком много жизни. В тебе всего было «слишком»: таланта, терпения и торопливости, строптивости и послушания, лености и неистовости, снисходительности и ребячества, трудолюбия и безудержного мотовства. Ты был живым и подвижным, неуловимым, как ветер, как огонь, как волна.
Был… Как нелепо это звучит!
Амадей, тебе не больно лежать спелёнатым грубой рядниной в закрытом наглухо гробу? Ведь никто не видит твоё спокойное лицо, твой лоб гения, поцелованный Господом… Его поцелуй так условен. Какие условия мы не выполнили? Разве мало месс ты сочинил? Чего ещё ждал Он от нас? О, Боже! Неисповедимы пути Твои!
Что это? Констанца пошатнулась! Ей плохо? Наверное, вспомнила ваше венчание в этом же соборе святого Стефана девять лет назад… Сейчас упадёт в обморок… Нет! Зюссмайер успел подхватить её. Твою любимую женщину поддержал твой любимый ученик… Это ему ты доверил закончить свой Реквием Lacrimosa… полный слёз…
Но сначала по канону звучит Confutatis – опровержение. Его ты творил особенно вдохновенно!
Посрамив нечестивых,
Пламени предав их адскому,
Призови меня с благословенными.
…Молю смиренный и преклоненный,
Сердце истёртое словно пепел.
Позаботься о моей кончине…
О, как живы во мне ещё те минуты, когда рождалась музыка «опровержения»!
Мы уже измучены болезнью и предчувствием скорой смерти, но твоя рука ещё творит музыку, а голос вторит мысли. Ты нервно взмахиваешь и пощёлкиваешь тонкими перстами и шепчешь: «до мажор» закончил… теперь «ля минор»… вокал… вступают басы с «ля»… дальше с «ми»… с «фа» вступает оркестр… Фагот и тромбон с тенорами! Да, да! И струнные в унисон… и остинато с «до»… И крещендо! Снова «до мажор»… сопрано и мажор вместе… альты с «до»… А под голосами – скрипки! Да, да!
Ты устало роняешь руки, а я дрожу нетерпением продолжать…
Господи! Какое это было счастье – творить! И какая боль! Крещендо.
Wolfi, Wolfi… Мы ведь с тобой тогда уже знали, что этот реквием пишется для тебя… и для меня… что мы расстанемся… но надежда звенела нотой «си» и эхом ей с отставанием в одну большую терцию – «си» другой октавы…
Зачем ты так рано разлучил нас, Отче?!
Почему вдруг стало так тихо? Всё? Заупокойная служба закончилась?
О, тебя уже выносят из часовни! Прямо в дождь! В слёзные сумерки. Слёзный день исходит… Уходит вместе с тобой, чтобы никогда больше не повториться… День скорби и позора Вены, твоих богатых друзей, твоей родни…
Тоска и хляби. И катафалк. Обречённо топчутся две старые чёрные лошади. Ехать далеко, за город, на кладбище св. Марка. Только возничий, ты и я – невесомой и невидимой лунной тенью. Остальным не положено. Какая глупость эти реформы императора Иосифа и новые погребальные правила! И это просвещённая Европа?! Какая бесчеловечность и низвержение многовековой традиции почитания усопшего! Но только для бедных...
Мой дорогой Wolfi! Тебя ждёт общая могила и забвение твоего последнего пристанища. Никто не обозначит его… пристанище короля гармонии…
О, нищий король мой! Твоя немногочисленная свита вышла из часовни и мокнет под дождём, глядя нам вослед…
– Чоп-чоп, хлюп-хлюп, – выбивают копытами по лужам твою последнюю музыку понурые лошади. Последний путь, длинный и слякотный. Diese Weg voller Tr?nen... Полон слёз этот путь…
Звенит шлейфом надрывный крик Констанцы. Как она любила тебя! С юного возраста, когда ты ещё ухаживал за её старшей сестрой Алоизией, она ждала свой «звёздный час» – и дождалась. Да, вы были под стать друг другу своим лёгким отношением к жизни, своей беспечностью, и Констанца была тебе хорошей женой, но… Нет, нет, Wolfi, мы не станем предугадывать будущее в этот час скорби. Давай лучше оглянемся в наше детство и юность.
Я помню свой восторг, когда ты в четыре года сочинил первый концерт. О, это был праздник! А потом были изнурительные трёхлетние гастроли по Европе, непосильные для ребёнка. Ты так часто и подолгу болел… Мальчик мой! Я едва удержалась в твоём худеньком тельце, когда однажды тебя сжигало жесточайшее воспаление лёгких. Твой отец Леопольд Моцарт был талантливым педагогом и всё же слишком строгим и требовательным. Слишком.
Но, Wolfi! Было ведь и счастье! Много счастья! Как я обмирала в Версале, когда твои юношеские сочинения слушал сам король Людовик XV! Как мы с тобой ликовали!
Однако коротки были наши праздники, и суровы будни. Учёба, гастроли, учёба… Ты обучился безукоризненному владению всеми музыкальными инструментами – и всё у тебя получалось!
Дождь прямой и рваный как лопнувшие струны. Холодно и сыро. Тоска и хляби.
Diese Tag voller Trаnen... Полон слёз этот день…
Катафалк трясёт на ухабах. И в смерти тебя трясёт... так же, как трясло всю жизнь от интриг придворных музыкантов. Тебе было всего 12 лет, когда они объявили тебе войну. Гении обречены на неприязнь завистников с детства…
Зато как грели нас крики публики: «Браво, маэстрино!». Праздник яркий и быстрый как падающая звезда. А между звездопадами работа – заказы, учёба. И борьба за своё место в королевстве музыки…
Ах, как меня распирало от гордости, когда тебя, мальчишку ещё, избрали в члены Болонской музыкальной академии за сочинение в традициях григорианского хорала, написанное тобой всего за полчаса!
Как хлюпают копытами лошади! «До», «до»… «ре», «ре-минор». И слышится мне твой реквием «Ре-минор»… сквозь скорбную песню дождя…
А ты как-то сочинил другую музыку дождя. Помнишь, Wolfi? Она печальна и похожа на твою же «Музыку слёз» – но печаль её светла! Подобная капельному звону по летним лужам. Я даже видела солнечные блики капель дождя и пила их. В том твоём дожде звучала надежда на перемены и на всходы. Несмотря на множество преткновений.
Препоны, преткновения – они были на удивление постоянны! Тебя унижал архиепископ Зальцбургский, тебе мешали придворные капельмейстеры. Ты был слишком доверчив, легко позволял обмануть себя, не умел использовать связи и подвернувшийся случай для успеха...
Зато, когда ты осмелился бросить зальцбургскую кабалу – как мы были счастливы! Как мечтали о свободе и удаче! И ты написал тогда отцу: «Сегодня счастливейший день для меня». А я радовалась за нас, переливалась мажорными аккордами. Но интриги завистников отравляли жизнь. И лишь твоя дружба с Гайдном спасала нас от уныния…
Приехали! Скрипучие колёса катафалка по-хозяйски разрезают молочную то ли от тающего снега, то ли от извести лужу, лошади тоскливо ржут, шкурой чуя запах смерти внутри кладбищенской тишины – а я слышу тuba mirum – трубу чуда:
Трубы удивительный звук пронесётся
Над кладбищенскими странами,
Созывая всех к престолу.
Смерть и природа замрут,
Когда творение воскреснет
Судящему дать ответ.
Откроется книга,
Содержащая в себе всё,
По чему судим будет мир.
…Все тайное станет явным,
Ничто не останется безнаказанным.
Ничто не останется безнаказанным, Амадей. Ничто! Верую! Верую? В справедливость? В гармонию мира?
Боже, Боже! Почему Ты под конец жизни сыграл с ним такую жестокую шутку?! Он так долго нуждался, но лишь перед самой смертью, пришли к нему признание и столь необходимая ему возможность выбраться из нищеты. Он получил доходную должность капельмейстера собора святого Стефана и крупные заказы из Венгрии и Амстердама. Ты послал ему блага, когда всё уже было поздно. Всё стало ненужным, ни к чему! Это что, насмешка? Или урок мне, его Душе, не уберёгшей его некогда от мотовства? Или ты спас гения от молоха «золотого тельца»?
О, Амадей! Могильщики идут! Я леденею от ужаса. И больно смотреть, как они стаскивают с катафалка твой гроб. Твой гроб?! Нет! Это многоразовая тара для доставки несчастных к яме, называемой общей могилой! О, Боже! Как я вынесу это зрелище, не разорвавшись на части?!
Трое крепких апатичных мужчин ставят гроб на землю… из укрытия выходит кладбищенский священнослужитель… без единого звука трижды обмахивает гроб кадилом и осеняет крестом… могильщики подхватывают его и идут к огромной могиле…
Einem Genius – ein Massengrab... Гению – братская могила... Королю гармонии – всеобщее братство и беспамятство…
Und das heisst Harmonie! – Вот она гармония!
Wie weit ist die Welt von der Harmonie… Как далёк этот мир от гармонии…
Последний акт...
И спелёнатого грубой рядниной тебя сбрасывают в могилу на тела бродяг, бесприютных нищих, бедняков без роду и племени, стариков из сиротских домов и богаделен… О нет, это не могила! Это оffertorium – место жертвоприношений…
Господи Иисус Христос!
Освободи души всех верных усопших
От мук ада и бездонного озера.
Подождите! Я укрою Амадея нашей музыкой. Она во мне, я помню её:
«Ля минор»… вокал… вступают басы с «ля»… дальше с «ми»… С «фа» вступает оркестр… Фагот и трамбон с тенорами. И струнные в унисон… и остинато с «до»… Крещендо! Сопрано…. Альты… скрипки… Вместе!
И крещендо: аминь!
Зачем вы сыплете на него известь?! Не надо!!!
O, Wolfi! Vergib dieser Welt den Missbrauch deiner Asche! Прости этот мир за надругательство над твоим прахом!
Белые клубящиеся облака гасимой дождём извести всплывают над могилой. Это дыхание смерти… Последний, запредельный выдох усопших братьев…
Да светит им вечный свет, Господи,
Со святыми Твоими вечно…
Покой вечный даруй им, Господи,
И вечный свет да светит им!
(Communio, запричастный стих
реквиема)
Реквием: Requiem de Mozart - Lacrimosa - Karl B?hm - Sinf?nica de Viena:
http://www.youtube.com/watch?v=MlAuHoRXLes
Чтобы ссылка сработала, выделите её и нажмите правую кнопку мыши - в меню будет "звёздочка" и команда: "перейти к вэб-адресу" - кликните на звёздочку - и готово, вы в Ютубе.
Postscript. Через восемнадцать лет Констанца по настоянию своего нового мужа, датского дипломата Ниссена – почитателя гения и собирателя семейного архива и нот шедевров Моцарта, посетит кладбище св. Марка…
Но могилы 1791 года будут уже дважды перекопаны…