Россия, Санк-Петербург, 21 век

Алексей Тверской
Россия, Санкт-Петербург, 2012 год, 21 век

Часть 1

Ближайший аэропорт от моего дома – Штуттгарт в семидесяти километрах. Но прямых рейсов до Санкт-Петербурга  оттуда нет. Значит, ничего не остается, как снова лететь из Мюнхена, до которого двести километров, и просить кого-нибудь из родственников довести меня туда на машине. Но обращаться к ним в этот раз не хотелось, потому что каждый год делал это. И так уже пятнадцать раз они возили меня в аэропорт и обратно. Пора и совести проснуться на шестнадцатый раз!
  «Сам с усами», – решил я и принялся планировать путешествие.
На всякий случай в поисковике по интернету запросил все актуальные и возможные рейсы из Штуттгарта до Питера и, к своему удивлению, обнаружил, что можно долететь туда с пересадкой в Дюссельдорфе или Берлине, потеряв на этом всего два часа. Один час лету до Дюссельдорфа, столько же отводится на пересадку и затем привычные два с половиной часа до места назначения.
  Получается, что проигрываю два часа, но отыгрываю на дороге до Штутгарта один час. Если от двух отнять один, то получится шестьдесят минут, что даже для такой развалины, как я, вполне допустимо.
  По интернету запросил, сколько имеется свободных мест на нужный день и фирмы, которые взялись бы доставить меня до Питера и обратно. Рейсов оказалось не меряно, даже Аэрофлот предложил полет с посадкой в промежуточном пункте.
  Но в моем аукционе победила немецкая «Люфтгансе», которая предложила эту услугу за 200 евро. Для справки: Аэрофлот хотел 360 евро.
  «С немцами – безопаснее», –  решил я и заказал билеты.
  Мои надежды, что в Штуттгарт отвезет дочь, не оправдались. Ее считаю членом своей семьи, а не родственником, поэтому без угрызения совести обратился за помощью  к ней пять месяцев до отлета. Но моего ребенка просто не отпустили с работы, о чем она мне радостно сообщила за два дня до полета.
  Я загрустил, меня слегка залихорадило от волнения. К родне, как говорил, обещал себе не обращаться. Тогда – кто?
  Я позвонил знакомому переселенцу из России, которому недавно очень помог при его переезде на новое место жительства. Вальдемар мне постеснялся отказать, и обещал в субботу ровно в шесть утра быть у меня, чтобы на моей машине отвезти меня в Штуттгарт.
  Не имей сто евро, а имей одного еврея.
  Уже в восемь вечера за день до отлета расчетливая жена Вальдемара позвонила и сообщила:
   – Чего зря время терять. В Штуттгарте живет сын в институтском общежитие. Мы обещали ему телевизор подвести. Вот, Вальдемар на своей машине по пути тебя захватит. Он с дочкой туда поедет. Она хочет с братом повидаться.
  Меня бросило в пот, и я с надеждой спросил, представив их маленькую машинку:
   – Может, он возьмет мой Сеат?
   – Нет, он уже загрузил в свой Ренаульт  телевизор, гладильную доску и так, по мелочам немного.
  Я рухнул почти без чувств на диван. У меня собран огромный чемодан, приличных размеров, сумка упакована, и мои собственные вес и габариты тела, избалованного обильной пищей, вызывали большие опасения, что все уместится в малогабаритную машину.
  На следующее утро, поспешно чмокнув на прощание подозрительно веселую  жену в щечку, бодрячком направился с вещами на выход. Ровно в шесть часов лихо подрулил Вальдемар, молодцевато выскочил из машины и открыл багажник, который оказался пуст. Мы загрузили туда чемодан, сумку бросили в салон на заднее сиденье прямо на вещи хозяина. Там же приткнулась стройная девушка, которая вежливо улыбалась мне, придерживая телевизор. Мне предложили место спереди, которое я поспешил занять. Вальдемар вырулил авто на шоссе и надавил педаль газа. Его маленькая машина была почти новая, имела под капотом сотню лошадок, поэтому легко набрала высокую скорость, резво несла меня к аэропорту. Дороги с утра по случаю выходного дня пусты. Я успокоился. Путешествие началось.
  Региональный самолет, в котором я занял место у окошка, оказался такой козявкой, что я рассмеялся. Между моей головой и полками для вещей оставалось ровно пять сантиметров. От прохода в центре фюзеляжа справа и слева помещалось по два кресла, и таких рядов я насчитал двадцать пять. Никакого тебя трапа, а собственная откидная лесенка с пятью ступеньками до земли. Реактивная машина рассчитана на внутренние рейсы. В России на такие дистанции я летал в советские времена  на «Кукурузниках», но они не шли ни в какое сравнение с этой изящной и аккуратной машиной.
  Питание при часовом полете не предусмотрено, и пассажирам вручили при входе только по штуке вафельного печенья молоденькие и без конца улыбающиеся бортпроводницы.
  Не успели взлететь и вырулить на нужный курс, как объявили посадку. В Дюссельдорфском аэропорту найти зал пересадки оказалось простым делом:  указатели привели меня в зал отправления на Санкт-Петербург. На досмотре в ручной клади службу безопасности заинтересовал мой дыхательный аппарат, который я взял с собой. Его прописали полгода назад, и я уже не мог спать без него по причине остановки дыхания во сне.
  Мои объяснения не развеяли подозрений работников безопасности полетов, и они решили проверить устройство на наличие  взрывчатки или наркотиков в нем.  Для чего они сделали смывы с аппарата и, на всякий случай, с моего ноутбука. То есть провели по поверхности приборов каким-то пакетиком с серым порошком, и понесли его на исследование, а меня провели в досмотровую комнату.
  Я был абсолютно спокоен, дожидаясь результата анализов. Что, что, а взрывать людей или снабжать их призрачным счастьем было не в моем слабом характере. Я больше подходил на роль сердобольного человека, спешащего на любой зов о помощи, чем жестокого убийцы. Поэтому минут через пять меня любезно отпустили, пожелав счастливого пути. Я вежливо улыбнулся в ответ:
   – Ладно, понимаю, что не дурью маетесь здесь. No pasaran!
  До аэропорта Пулково летели ровно два с половиной часа на Боинге-373. За это время русские пассажиры всячески изощрялись уничтожить алкогольные запасы самолета. Бесконечные просьбы налить вина, пива, шипучки, затем в обратном порядке повторить и потом снова налить на посошок нисколько не смутили молодой персонал Боинга. Они стойко и невозмутимо бегали на любой вызов и приносили, что просили. Причем, некоторые женщины не отставали от мужчин и с удовольствием прикладывались неоднократно к вину.
  Моя соседка по креслу после второго стаканчика кокетливо поправила на голове копну обесцвеченных волос и повернулась впечатляющим корпусом ко мне:
   – Меня зовут Жанна. Я – пианистка, восемнадцать лет живу в Германии. Даю частные уроки музыки и концерты на юге страны. Сейчас лечу в Санкт-Петербург, где запланированы два выступления в Клубе Моряков.
  Я встрепенулся и насколько мог, втянул в себя большой живот. Симпатичная пухленькая дама была не старше пятидесяти лет, и выглядела она вполне еще ничего, чтобы согрешить, хотя бы в мечтах. Но больше всего мне понравилось, что она дает концерт для моряков, к которым я отношу себя до сих пор, полагая, что бывших мореплавателей не бывает. Моряки не летчики, которых штампуют на потоке, а индивидуальный народ. Впрочем, очевидно, летаки думаю наоборот.
   – Меня зовут Олег. Я в Германии двадцать лет. Клуб Моряков, что на Двинской улице? – сразу блеснул я знанием города.
  – Ах, вы из Санкт-Петербурга?
  – …, – я скромно кивнул головой.
  – Ах, как интересно! И я догадываюсь, что вы – моряк!
  – Да! – с удовольствием сообщил женщине.
   – У вас свое жилище там, или остановитесь в гостинице?
   – Квартира! – скромно выдавил я, забыв сообщить, что там живет еще одинокая сестра.
  До посадки шла неописуемая игра слов. Дама была готова на любой флирт со мной, и у меня тяжело забухало изношенное невзгодами сердце. Мужское самолюбие требовало действий, взгляд по-хозяйски шарил по глубоко открытому бюсту, возбуждая старого Lovelace.
   – А, если опозоришься, и из дома выгонит жена? – остудил мой пыл вполне здравый смысл. – Тебе это нужно на старости лет?!
  Я переключил реверс флирта, и потихоньку отрабатывал винтами назад, вдруг заинтересовавшись заснеженным видом причудливых облачных гор из окошка Боинга.
  Неглупая блондинка вмиг догадалась о моих трудностях и надула пухлые чувствительные губы.
   – Нельзя играть на человеческих страстях, не имея достаточного потенциала, – грустно резюмировал я начало необоснованной и легкомысленной  интрижки. – Чуть не занесло на подводную гряду курс старого штурмана!
  Самолет снизился и вынырнул из облаков. Перед глазами предстали убогие картинки аэропорта Пулково и  соседних зданий.
  Почему убогих? Потому что за многие годы, проживая в Германии привыкаешь к порядку, четким линиям улиц, аллей, исправной техники, культурой поведения людей. И вдруг перед тобой мелькают: выщербленные мостовые, наклоненные столбы, поврежденные газоны, облупившаяся краска на технике с помятыми бортами. Мужчины и женщины ломятся через улицы без всяких правил, в транспорте несет запахом перегара, речь густо приправлена матом, беспрерывно звенят телефоны, к месту и не месту пассажиры транспорта ведут по ним разговоры, зачастую невольно открывают попутчикам семейные секреты. На все больно смотреть, сравнивая зарубежное благополучие и российские пофигенное бытие.
  Но это – моя Родина, я – русский человек, поэтому радуюсь встрече с городом детства, юности и молодости.
  Прошел паспортный контроль, предъявив паспорт неулыбчивым со строгим взглядом девушкам в пограничной форме, и  направляюсь к транспортеру получить чемодан.
  – Может, позже встретимся? – спросила настырная Жанна, которая стояла там и  уже выловила с ленты свою сумку.
  Я отрицательно покачал головой и стыдливо отвернулся.
  Женщина ушла в толпу, и я навсегда распрощался с пианисткой. Моя судьба ждала меня дома в Германии, нечего людей смешить на склоне лет.
  Меня встретила сестра, которая подслеповато напряженно всматривалась в толпу, прибывшую из-за дальнего бугра. Не смотря на то, что видела она из-за болезни глаз только расплывчатые пятна, вместо лиц, все же узнала меня, полезла целоваться и на ее голубых глазах блеснули бриллиантом слезы радости. Мне не нравятся при встречах кошачьи нежности, хотя и люблю свою младшую сестру. Она очень похожа на отца.
  Я неловко ткнулся в ответ губами в ее щеку и, скрывая радостные слезы, безразлично спросил:
   – На такси поедем? Или ну его на фиг, сэкономим две тысячи рублей?
  Оказалось, что власти города подсуетились за год моего отсутствия и установили твердые цены из аэропорта до основных точек города, чтобы остановить беспредел таксомафии. До нашей квартиры теперь брали около семисот рублей, если пассажир в курсе. Если нет, то таксисты без зазрения совести по-прежнему ломили от полутора до двух тысяч.
  Но нам не пришлось платить таксисту, потому что ленинградская подруга моей жены прислала своего сына на иномарке, чтобы доставить мою дорогую персону домой.
  Я был тронут участием малознакомой женщины. Что-то сегодня меня прекрасный пол часто одаривают вниманием. Это не совсем хорошо, когда удача настойчиво шагает рядом. Лучше с небольшими трудностями, но все делать самому.
  Я еще не знал, что парень, который любезно распахнул передо мной двери Жигулей, неделю, как получил права, и второй день ездил на этой машине.
  Едва захлопнулись  двери российского транспортного средства, оно сорвалось с места и покатилось в город. Присмотревшись к водителю внимательнее, я понял, что он едет наобум, не успевая читать указатели дорог.
  Но худо, бедно мы двигались в верном направлении. Ровно через десять минут предстояло проскочить через оживленную дорогу. Наш водитель, не смотря, что пересекаемая трасса была главной, почти с закрытыми глазами пересекал ее. Я с ужасом наблюдал, как в наш борт неслась по ней  иномарка. Ее водитель с побелевшим от страха лицом уже жал на тормоза – колеса его машины заметно дымились, тонкий скрип колодок тормозов разрывал на перепонки ушей. Лишь на долю секунды наши Жугули опередили иномарку и проскочили перекресток.
  После этого наш водитель остановился и обхватил голову руками. Переволновался. К нам уже бежал с кулаками владелец той иномарки. Многие автомобилисты тоже остановились, и водители направились к нам.
   – Что они хотят? – не понял я.
   – Представления и крови! – громко сказала мне сестра и достала из сумочки зонтик для самообороны.
  Поняв, что моего водителя будут бить, возможно, ногами тоже, я вышел из машины. Непуганая дичь не боится охотников! Я стоял пузатым монолитом возле машины и ждал развязки конфликта.
  Молодые люди окружили машину. Чуть не пострадавший водитель иномарки отдышался и открыл рот, чтобы высказаться, но его челюсть заклинило, и он лишь махал руками и что-то мычал. Остальные ждали его команды.
  Но что-то не срослось на этот раз. Парни пожалели нашего неопытного водилу, не стали драться. Как мне потом объяснили, это – обычное явление на дорогах теперь. Они, покрутив пальцем у виска, пошли прочь. Движение на дорогах возобновилось. Наш парень уже без приключений доставил меня с сестрой домой и смущенно распрощался. Мы договорились держать случай в тайне от его мамы.
  Я распаковал дома вещи, распихал по местам. Необычно и волнительно приехать после большого перерыва в квартиру, которую сам когда-то получил, обставил и долго жил с семьей. В нем родилась дочь, которая жила с нами в Германии. В нем прошли лучшие годы моей жизни. Ничего не изменилось за двадцать лет: та же мебель, тряпки, соседи, у которых уже выросли дети и открыто водили к себе громких невест и нетрезвых женихов.
   Я бы много отдал, чтобы, как можно чаще, бывать здесь. Но постоянно жить не хотел бы. Человеческий климат Питера  за это время радикально изменился. На смену нашего поколения пришла молодежь, воспитанная на жестокости девяностых годов. Она доминирует  во всем. Везде можно видеть стайки парней, которые решали какие-то проблемы, оживленно жестикулировали руками возле «крутых» иномарок.
  Никто толком не работал – позволял закон. Создалось впечатление, что вся молодежь «временно» без определенного занятия, но они теперь не тунеядцы и на что-то живут, и многие неплохо. Ложь и воровство – норма жизни, и это называлось нынче ведением бизнеса. Мальчики и девочки вдруг объявили себя индивидуальными предпринимателями, ходили по квартирам и почти насильно «втюхивали» доверчивым старикам фальшивые лекарства, «чудесные» биодобавки, продавали «почти даром» хозяйственные предметы, предлагали сомнительные услуги или просто грабили.
  Никому  не приходит в голову, что люди существуют на нищенские пенсии или мизерные зарплаты. Молодые люди  упорно дожидаются, пока люди – на языке молодежи – лохи,  не раскошелятся и не приобретут ту или иную вещь, которую потом покупатели с проклятием выбрасывают  на помойку, когда выяснится, что она вредна для здоровья, ломается, теряет краску или что-нибудь подобное.
  Новые дома в городе растут, как на дрожжах. Дорогие квартиры в них приобретают состоятельные люди со всего бывшего Советского Союза. Сюда едут большей частью не простые люди, которые живут на трудовые доходы, а всякие «жуки и жучки», успевшие отломить кусочек от государственного пирога. Плотность населения в Питере, не говоря о Москве,  такая, что в час пик не где яблоку упасть, а поликлиники, школы и детские сады остались все те же, что и при мне. Очереди за номерками к врачу  не мыслимые, до четырех часов уходит, чтобы получить драгоценный листок, дающий право посетить специалиста. И еще не факт, что вас внимательно выслушают там и назначат лечения. Пациенты – сами по себе, доктора – сами по себе. Два уровня, которые не должны пересекаться ни в коем случае из-за разного социального положения в обществе.
  Вас прослушают, но презрительно и молча и, если повезет, выпишут рецепт, но, как правило, на дорогое лекарство. С производителя, которого, врачи имеют свой процент. Все – грубо, продажно и мерзко!
  Но если кто-то наберется решимости и, смущаясь – не привыкли давать на лапу, сунет тысячу, другую, то ему улыбнутся и будут более внимательны. Но опять не факт, что ему  поставят правильный диагноз. В медицинский ВУЗах, как и других учреждениях, коррупция, и за деньги можно сдать зачет и экзамен. Зачем напрягать мозги, чтобы выучить предмет, если можно комфортно провести вечер в клубе, а экзаменационную проблему решить за счет маминой, папиной капусты. Родители, чтобы одеть, обуть, выучить деток работаю по двенадцать и более часов с одним выходным. Защиты труда не существует, профсоюзы остались на бумаге для отчета в верхах.
  За операции по федеральной квоте, которая предполагает бесплатное лечение, на которое государство выделяет немалые деньги, без зазрения совести берутся деньги и тоже немалые. Я был свидетелем сам.
  Через три дня после приезда я поехал с сестрой в больницу, что возле станции метро «Озерки», на операцию одного глаза. Хочу заметить, что, добираясь туда, потратили полтора часа. Очень далеко, на другом конце города, несколько переходов в метро. И как проделать такой путь слепому человеку?
  Но беда не в этом, худо, бедно найдется хороший родственник, сердобольная соседка или крепкая еще подруга, которые помогут добраться в больницу к назначенному часу. Но то, что я увидел в приемном покое в тот день, потрясло мою эмигрантскую душу.
  В небольшое помещение набилось, как в бочке селедок, двести человек. Слепые бабушки, дедушки, тети, дяди, их сопровождающие люди, перемещаясь, терлись, как на нересте рыба, и не понимали в какую дверь занимать очередь. Никаких объявлений, персонала,  разъясняющего, что делать пришедшим на операцию, не было в помине. Я пристроил сестру за мужской сгорбленной спиной и протолкнулся вперед. Наивно хотел внести ясность, как быть дальше. Тщетно! Все двери и информационные окна закрыты.
  Между тем от человеческих тел в крохотном помещении стало жарко и душно. Многим старым  людям, некоторым было за восемьдесят лет, становилось плохо, а посадить их было не на что. На всех явно не хватало десятка кресел.
  Моя спина намокла от пота, голова гудела от постоянного шума. Человеческий рой гудел и производил вращательные движения по замкнутому пространству. В итоге я с сестрой оказался возле какой-то двери. Где мы и удержались, окруженные растерянными немощными гражданами огромной и сказочно богатой страны. Государства, у которого хватает средств  содержание чиновников, армии и  ненасытных коррупционеров, но забывшего простых граждан, брошенных выживать самостоятельно.
  Через полчаса одна из дверей открылась, и вышел человек в белом халате.
   – Наконец-то конец мучениям! – преждевременно обрадовался я.
  Молодой мужчина невозмутимо оглядел людской гадюшник, достал бумагу со списком и стал называть фамилии. Набрав двадцать человек, врач увел людей за собой. И тишина! Оставшиеся люди недоуменно переглядывались.
  Минут через десять он пришел еще раз со списком и увел десять человек. И снова тишина! Так и хочется добавить:
   – И покойники с косами стоят по обочинам!
  Мы же, оставленные здесь, не понимали, что будет дальше. Никто не пришел и не сказал:
   – Спокойно, граждане. Мы всех примем сегодня.
   – Меня не возьмут на операцию, – заплакала сестра, измученная болезнью. – У моих справок пропадет срок годности, и снова придется бегать по кабинетам, собирать их.
  Здесь должен пояснить читателям. Перед поступлением в больницу требуется собрать пять справок –  от терапевта, от нарколога, от районного глазного врача, анализ крови и еще одну, не помню от кого.
  Вдруг открылась перед нами дверь и нас невольно толпа затолкнула туда. Оказалось, что попали верно. Сестру зарегистрировали, как поступающую в больницу, выдали на руки папку и сказали идти к окошку в приемном покое, отдать там документы  и получить место в палате. Цирк, да и только, как будто нельзя сделать это сразу. Пришлось искать хвост очереди к окошку, протискиваясь через больных людей.
  Не буду описывать дальше, перескочу сразу к отделению больницы, куда мы попали через четыре часа, то есть к двенадцати дня.
  По большому коридору уже расхаживали те тридцать человек, которых увел врач. Они оказались шустрее остальных и, возможно, состоятельнее, поэтому на последнем приеме у врача-хирурга дали денег. Вот их и забрали без очереди, и бумаги оформили прямо в отделении. Так сказать, без труда и нервотрепки. Врач же легко положил в тот день не менее тридцати тысяч в собственный карман. Приварок к сравнительно немаленькой зарплате!
  Дальше представление продолжилось. Сестре показали койку в шестиместной палате и вручили рецепт, чтобы она купила в аптеке на первом этаже материалы и лекарство, необходимые для операции.
  Слепых людей невозмутимо отправили вниз. Я сопроводил несчастную женщину в аптеку, где она закупила на пять тысяч: бинты, тампоны, лекарство.
  Чтобы не утомлять далее подробностями пребывания сестры в больнице, просто сообщу, что в итоге операция одного глаза – постановка на место отошедшей сетчатки, обошлась в десять тысяч рублей. Точно такая операция на другой глаз была сделана после моего возвращения домой, и за нее тоже взяли десять тысяч. В обоих случаях было выплачено сестрой двадцать тысяч, из них  отдано в руки хирурга шесть тысяч рублей, как вознаграждение за труд.
  Теперь посчитаем доход пенсионерки. Пенсия составляет восемь тысяч рублей в месяц. Квартплату подняли перед моим приездом до четырех тысяч без всяких объяснений (личная квартира, приватизированная), электроэнергия – четыреста, телефон – четыреста, вахта на входе – двести. На жизнь остается три тысячи рублей. Я подсчитал, что одинокому человеку требуется в день на питание триста пятьдесят рублей. На месяц – десять тысяч пятьсот рублей. Баланс: минус семь тысяч пятьсот. А одежда? Обувь? Лекарство?
  Я, конечно, помог женщине с операцией, помогаю одеждой, деньгами, но этого не достаточно в полном объеме и  можно представить, как человеку приходится экономить, читай, голодать, чтобы свести концы с концами. Когда каждая копейка на счету покупаются самые дешевые продукты, в которых намешано Бог весть что. У меня лично от них после «забугорного»питание здесь расстраивается живот, мучает изжога.
Пожилые люди исхудали от недоедания, чаще болеют, безразличны к происходящему вокруг них. Живут, как улитки в домиках, в собственных мыслях.