Эта история началась, когда мне было четырнадцать лет, я училась в школе и, в общем-то, не думала об институте, профессии, будущих занятиях.
Как-то осенним вечером в самом начале учебного года в нашей квартире раздался звонок. Я взяла трубку и услышала голос пожилого мужчины, который я не узнала. Среди друзей и родственников нашей семьи, которые часто звонили нам в то время, не было такого человека. А голос был необычный, который сложно было перепутать; чуть резковатый, но приятный и добрый, с каким-то едва уловимым особым выговором, а интонации фраз поднимались вверх.
Позвонивший мужчина говорил спокойно и очень доброжелательно - так, как будто он меня давно знает, просто на много лет мы потерялись, а тут он нашелся, позвонил и даже волшебным образом возник из телефонной трубки и пожаловал в гости.
"Телефонный гость" поздоровался, немного пошутил и задал мне несколько вопросов по-английски: спросил, как меня зовут, где я учусь, чем люблю заниматься, предложил перевести простые предложения. Потом "англичанин" попросил позвать папу, и они о чём-то долго беседовали.
После этого загадочного разговора папа объявил, что это звонил его старый друг, преподаватель английского Соломон Давыдович. Оказалось, что я неплохо сдала телефонный "экзамен", и учитель приглашает меня заниматься английским с ним, у него дома.
Именно этот замечательный человек и профессионал своего дела, его голос, тембр, нотки, "поднимающиеся вверх" фразы, так внезапно появившись, потом останутся со мной на долгие годы.
С того позднего осеннего вечера, когда состоялось наше знакомство, каждую субботу к четырем часам я стала ездить на другой конец Москвы в гости к Соломону Давыдовичу и его жене Ирине Исааковне, в их уютную квартиру в Марьино. Поездка в одну сторону занимала около двух часов, плюс два часа самих занятий – и так в течение трёх лет, до поступления в институт.
Дорога была не только длинной, но и не очень удобной. В те времена ещё не построили пересадку с нашей фиолетовой линии метро на салатовую, до нужной мне станции "Марьино". Поэтому оставались варианты с несколькими видами транспорта. Можно было доехать на метро до станции "Текстильщики", а там сесть на автобус. Было еще несколько способов добраться до Марьино на электричке - через те же "Текстильщики" или станцию "Перерва", а там на другом автобусе. Обычно именно так я и делала.
Час на электричке, двадцать минут на автобусе, а дальше двор, подъезд, лифт - и вот, ровно в четыре часа я была на месте.
Наш урок всегда начинался этакой разминкой, короткой беседой на английском – Соломон Давыдович спрашивал, что у меня случилось интересного. В дороге, в метро или электричке, я специально придумывала, что бы такого рассказать, иногда заранее переводила фразы, искала в словаре слова, которых не знала. Если я упоминала какой-то забавный случай, мой добрый учитель всегда искренне смеялся, бурно жестикулировал. Потом мы переходили к занятиям. Мы с Соломоном Давыдовичем изучали довольно нудную грамматику, фонетику, все эти бесконечные времена, утверждения, вопросы и отрицания, а заканчивался урок проверкой неправильных глаголов.
Самое интересное ждало меня во втором часу занятий – он был посвящён изучению лексики и чтению. Под руководством Соломона Давыдовича я читала в оригинале очень интересную книгу про молодую художницу Маргарет, которую завлекает в таинственные сети тайных знаний некий харизматичный персонаж Оливер Хаддо, мистик-интеллектуал. Мне запомнилось описание внешности и характера Хаддо, это был полный мужчина, в ярком клетчатом костюме, с острым и проницательным взглядом. Я представляла, что Соломон Давыдович как актёр (а ведь учителя тоже немножко актёры) перевоплощался в персонажа книги, только большие карие глаза остались знакомыми, добрыми. Мы не просто читали главы книги – я заучивала наизусть и пересказывала своими словами абзацы, выписывала разные фразы, придумывала с ними предложения. Поэтому дело продвигалось медленно и прочитать мы успели мало, а потом наши занятия закончились по понятной причине – я поступила в институт и сама стала учиться на преподавателя.
Я так долгое время и не знала, чем закончилась занимательная история про волшебника и художницу, ведь Соломон Давыдович не открыл мне её название и автора (наверное, боялся, что я найду книгу, прочитаю и всё узнаю раньше времени).
И только через несколько лет мне в руки попал роман Сомерсета Моэма "Маг", его раннее произведение об Алистере Кроули. С первой страницы я узнала – это она, та самая потрепанная книжка без обложки, которую Соломон Давыдович извлекал из стопки учебников на своем столе! Кроули - вот кем был мистик-интеллектуал!
Но это все случилось потом, а сейчас вернёмся к нашему английскому. Утро субботы, задания в тетрадке перед обедом, быстрые сборы, долгий путь на другой конец Москвы, автобус, электричка, опять автобус, два часа "инглиша" в компании любимого учителя, потом вечерняя обратная дорога по тёмным улицам. И так каждую неделю, почти без перерывов. Если я занятие отменялось, то для этого всегда была какая-то очень важная причина: болезнь или неотложное дело у Соломона Давыдовича. У меня тогда со здоровьем все было хорошо, а вот наш учитель страдал диабетом. Ириан Исааковна трогательно заботилась о муже, поэтому несмотря на недуг, он чувствовал себя вполне неплохо. И за всю историю нашего изучения английского отмен занятия было всего несколько.
И только один-единственный раз я пропустила урок английского по "неуважительной" причине. День рождения моей подруги Ани попадал как раз на субботу, и я не могла и не хотела пропускать праздник. Папа был очень против и сказал, чтобы я сама объяснила Соломону Давыдовичу причину "неявки". Когда я позвонила учителю и рассказала о дне рождения подруги, он замолчал, а потом строгим голосом ответил: "Хорошо. Но надо относиться серьёзно".
Думаю, добрый Соломон Давыдович всё-таки понял меня и простил. Он и сам очень любил праздники и непременно поздравлял всех своих родственников, знакомых, бывших коллег по работе. Причём звонил он обычно очень рано, часов в 8 утра (!), и бодрым громким голосом с характерными интонациями, которые ни с кем не перепутаешь, говорил: "Поздравляю с юбилеем (Новым годом, профессиональным праздником, Рождеством...)". Причём поздравлял Соломон Давыдович со всеми праздниками – и с русскими, и с еврейскими, и с такими, которые празднуют все в нашей стране, независимо от национальности и вероисповедания. Такого же отношения он ждал и от других людей. Помню, однажды мы поздравили его с днём рождения не рано утром, а в обед. Соломон Давыдович поздравления принял, но суховато, сдержанно – обиделся.
Так же эмоционально Соломон Давыдович относился ко всему в жизни, всё принимал близко к сердцу. В юности он занимался спортом – играл в баскетбол - и именно на этой почве он подружился с моим отцом. Любовь к спорту у моего учителя осталась на всю жизнь. Позже, в возрасте, когда состояние здоровья не давало возможности заниматься спортом самому, Соломон Давыдович стал страстным болельщиком. После каждого мачта они с папой всегда созванивались и бурно обсуждали, и я слышала из трубки знакомый голос с особенными нотками.
Зная серьёзный подход учителя, я старалась его не разочаровывать. В первый год я готовилась к урокам заранее, в пятницу, а в субботу перед завтраком и в транспорте повторяла. Потом, несколько приспособившись, я стала делать письменные упражнения в субботу, а устные задания, пересказы и неправильные глаголы я учила в дороге. Кроме того, в процессе учёбы, как и в любом деле, нужно войти в ритм, "поймать волну", найти правильную волну общения с преподавателем, чувствовать его настроение. Тогда можно учиться с хорошим эффектом с наименьшими усилиями. Мне это не сразу, но удалось. И только один раз я почему-то сбилась с этого настроя, отвечала невпопад, слова позабывала, ошибок наделала. Соломон Давыдович в тот вечер сильно удивился. Мне тоже хотелось быть такой безупречной, даже неживой, но не всегда это, увы, получалось. Человек – не машина, бывают провалы и просто неудачные дни, когда все валится из рук, вылетает из головы и как будто спотыкаешься на пустом месте.
Стремление быть идеальной - не всегда хорошо. Однажды во время урока у меня случился приступ мигрени, но я сделала вид, что всё в порядке, и продолжала отвечать, несмотря на плохое самочувствие. Папа, когда узнал, был в восторге – какая я, оказывается, стойкая и упорная. А сейчас я, напротив, не вижу никакого героизма в том, чтобы так пренебрежительно относиться к себе. С детства я привыкла слышать: "через не могу", "надо себя преодолевать" и всё такое в духе "сам погибай, а товарища выручай". Я понимаю, если болезнь накрыла в какой-то ответственный момент, который ну никак нельзя пропустить: экзамен, сдача проекта на работе, важная встреча с клиентом. Тогда да, нужно напрячь резервы организма. А какой прок в занятиях через силу?
И всё-таки долгие поездки часто были для меня утомительны, особенно осенью и зимой. От грохота метро я быстро уставала. Ехать в электричке было легче - меньше шума, больше воздуха. Но дорога проходила по промзонам Москвы, из окон поезда открывались унылые виды индустриальных зданий, обшарпанных заводов, каких-то заброшенных строений. В серой осенней мгле все это выглядело особенно депрессивно, а зимними вечерами превращалось в глухую темноту с печальными огнями, которые мигали вдалеке или медленно проплывали мимо.
А весной мне, наоборот, очень нравились мои субботние путешествия. Даже ранняя весна, с ее звенящим, каким-то хрустальным холодным воздухом - уже веселее зимы. А в апреле улицы вдруг стали праздничными, а солнечные лучи и зелень украсили даже серую промзону.
Вместе с весенней Москвой как будто расцветала и я сама. Мне казалось, что вместе с холодом и унынием осени и зимы уходит и моя детская неуверенность, то неприятное чувство, что я сама себе не принадлежу.
Мне было 15 лет, когда в начале марта я впервые надела взрослую черную шубу и поехала в ней к Соломону Давыдовичу, а в толпе первый раз кто-то назвал меня девушкой.
А обратная дорога вообще была сплошным удовольствием, одним из немногих, что я себе могла позволить тогда. Мне казалось, что жизнь налаживается, как и вид за окном: автобус теперь не плутал по глухим лабиринтам, а как будто тихо плыл светлым весенним улицам. Можно было читать книжку, а можно – по сторонам смотреть.
Однажды, в разгаре весны, в мае я возвращалась домой от Соломона Давыдовича. Я как раз открыла другой путь до метро и ехала новым, непривычным для себя маршрутом. И вот на одной из этих незнакомых остановок в автобус зашла странная компания из трёх человек. Эти люди выглядели так вызывающе, что просто не могли не обратить на себя внимание: рыженькая девушка в чёрном плаще, похожая на "ведьмочку-лисичку", высокий парень, одетый в кожу, с длинными чёрными волосами, которые густой волной закрывали всю спину до пояса, и этакий пузатенький-бородатенький байкер. Эта троица не была похожа на большинство сегодняшних неформалов, каких-то невнятных, помятых субъектов. Напротив, от них шло ощущение гордости, независимости и первобытной силы. Сидящие в автобусе бабульки задёргались и отстранились, а меня накрыла волна пьянящей свободы и восхищения… Мне тоже хотелось быть сильной и уверенной, хотелось выбросить остатки детства, как ненужные вещи.
Я ведь так ждала праздника на своей улице.
...
Много воды утекло с тех пор, много слов сказано и книг прочитано. И вот я опять иду в гости к Соломону Давыдовичу.
Их район, новый, светлый и просторный со стороны станции "Марьино" и хрущевско-пятиэтажный со стороны Текстильщиков – остался точно таким же, как и в начале девяностых. Те же пустоватые дворы, высокие дома, так же немного зелени и много светло-синей перспективы.
Узкая дорожка ведёт дворами мимо школы, и вот впереди уже виден дом, где живёт Соломон Давыдович, тоже большой, семнадцатиэтажный...
Поднимаемся на третий этаж, открываем дверь. В коридоре в уголке стоит привычный старенький шкафчик с занавесочкой – как будто он ждал меня все эти годы. Нас встречает Ирина Исааковна, за эти годы она почти не постарела и голос у нее все такой же звонкий.
Мы входим в квартиру... как будто в старые времена на урок, только тогда я сюда входила притихшая и как будто подавленная тяжестью предстоящих двух часов занятий; я беспокоилась, все ли пройдет хорошо, не будет ли ошибок. А сейчас и повод для встречи другой, и я другая - взрослая и самостоятельная.
А вот Соломон Давыдович, к сожалению, постарел и сдал за последнее время. На улицу он давно не выходит, да и вообще ходит мало. Он даже как-то уменьшился, а раньше был такой грузный, полный. Врачи точно не знают, что с ним происходит, в чем беда. Может, диабет, а может – просто старость.
С нами здоровается сестра Соломона Давыдовича, Роза Давыдовна. Она тоже в прошлом преподавала, учила детей русскому языку и литературе, а теперь давно уже на пенсии. Роза Давыдовна ходит плохо – чуть больше года назад она упала и сломала ногу. Большинство пожилых людей после такого вообще не встают, а Роза Давыдовна с палочкой, но передвигается, и выглядит довольно бодро.
Вот такая семья, в чем-то похожая на многие семьи советской интеллигенции, а в чем-то необычная. Соломон Давыдович и Ирина Исааковна поздно встретились и поженились, детей у них не было, и они посвятили жизнь друг другу. После того, как Роза Давыдовна выписалась из больницы, на переехала к брату.
Я всегда помнила их уютный спокойный дом, в котором все осталось по-прежнему. Небольшая "двушка", тесно заставленная разной мебелью в классическом стиле - много складных столиков, небольшой книжный шкаф в прихожей, везде разные салфеточки, лампы, и прочие мелочи. Все эти полочки и статуэтки были выбраны не для украшательства, а для создания уюта и комфорта.
Несмотря на то, что Соломон Давыдович не очень силен в хозяйственных делах, в доме у них всё очень удобно устроено, ничего не сломано, не течёт кран, стоят новые пластиковые окна, хорошо налажен быт и даже парикмахер приходит на дом.
Их квартира никогда не бывает освещена ярко, и также я не могу представить, чтобы там царила непроницаемая тьма. Солнечным днём комнаты освещаются тёплым светом, проникающим сквозь зелень и тюлевые шторы, а в сумерки комнаты погружается в мягкий полумрак, который постепенно скрывает знакомые предметы.
Всё мило, уютно и удобно. Шкаф с посудой и хрусталем по-советски, небольшие ковры на стене, пуфик для ног, ностальгический радиоприёмник с радио "Маяк" на столике с вышитой салфеткой.
Помню многие часы, проведённые в этой комнате за книжками и тетрадками, потом чай на кухне, когда можно расслабиться после уроков, погрызть печенье, глядя в окно. Из окна был виден магазин и ряд огней напротив - это были освещенные лестничные клетки соседнего дома, линия этих холодных голубых огней начиналась где-то внизу и устремлялась ввысь, а вдали виднелись синие, как будто нарисованные лёгкой кистью силуэты зданий.
...
На кухне приготовлено угощение, гости приехали - праздник вот-вот начнётся. Вот вынесли раскладной стол с ножками, закрученными, как рога горного козла... и не смогли разобрать - расстроились... Папа догадался, как помочь беде, столик раздвинули, всё принесли, разложили, поставили.
Сколько юмора в этих людях, столько милой женственности в Ирине Исааковне, столько доброго, родственного в этой семье. Соломон Давыдович плохо переживает своё вынужденное бессилие. Вспоминает прежние свои достижения - спорт, учеников, работу. Роза Давыдовна тоже рассказала, как она не пускала на занятия тех, кто не принёс книгу "Война и мир". Вспоминали родной город, друзей, родственников, учителей, шутили про пятый пункт.
Глуховатым голосом, в котором почти нет прежней твердости, Соломон Давыдович спросил меня, как раньше – с такой специфической приподнятой интонацией, громоздко, по своей манере, завернув фразу:
– А ты всё ещё рисуешь японские анимационные фильмы?
Эх, знал бы, чем я сейчас интересуюсь. Хотя он бы, наверное, даже не понял...
А потом тихо, на ухо:
– Are you and your boyfriend going to get married?
Благодаря урокам Соломона Исааковича я приобрела профессию – стала переводчиком. Вот только этой доброты и теплоты у меня нет, поэтому учителя из меня не вышло.