Цветы в конверте

Иван Цуприков
- Они ушли! – разъяренный командир схватил меня за ворот и, тряся перед собой в истерике, продолжал громко орать. – Они ушли!

Увернуться от такой дылды в два метра ростом и с кулачищами вполовину моей головы было невозможно, и поэтому то и дело приходилось отступать от его натиска.

- Да я тебя сейчас сотру в порошок!

Не удержался и, попытавшись вывернуться из его тисков, выставил ногу вперед, и, не дав ему сделать следующего шага, резко с приседанием повернулся чуть в бок. И получилось, эта дылда с размаху, потеряв равновесие, отпустила меня и грохнулась, подняв вокруг себя пыль.

Вовремя успел отскочить от него, пытавшегося ногой ударить меня в живот. Но не достал, и, более того, потеряв равновесие, снова упал.

- Ах, ты еще и дергаешься! – рассвирепел командир и, вскочив на ноги, продолжает наступать, махая кувалдами - кулаками.

И только ствол моего автомата, нацеленный на него, и передернутый затвор остановил громилу.

- Я тебе, что, гаубица? Десантный полк? – но шагу навстречу к нему не сделал, а только вид показал, буд-то вот-вот двинусь, и тот в это же мгновение громила, еще ослепленный ненавистью, сделал резкий боковой удар правой рукой. По воздуху.
Кто-то из окруживших нас солдат, хихикнул, на свою голову и – получил от громилы тумака.

Что делать с этой свирепой «танкеткой» не знал, и поэтому воткнул, что есть силы ему в спину ствол:

- Руки назад!

«Фу-у», - мужик остановился. Солдаты отшагнули от него шага на два-три назад, оставив нас вдвоем.

- Докладывайте, - не осознавая, имею ли право на такой поступок, приказал я громиле.

- Духи ушли через кяризы, - сплевывая слюну, прошипел тот. - Блин, в открытую
нас подстерегли, и чуть не перестреляли всех!

- А что ж ты спал?! – не сбавляя тона, рычу ему в ответ.

Эта махина оказалась прапорщиком Каплей, хорошо - не генералом. И только, когда увидел окровавленные тела двух его солдат, лежавших у колодца, понял, почему он был таким нервным. Перенесли их тела в тень под дувал (глиняный забор), под крону шелковичного дерева. Но времени давать остыть прапорщику не было. Любая остановка в преследовании противника может только ухудшить сложившуюся в кишлаке ситуацию. Махнул рукой его солдатам, давая команду двигаться вперед. Прапорщик к моему своевольству отнесся спокойно, хотя злость в его взгляде еще оставалась. А мне какое до этого дела, не я проморгал ситуацию, а он.

Моя группа шла сзади, отстав от разведывательной команды прапорщика шагов на тридцать-сорок. Улица широкая, у ближайшего дувала лежала мертвая и вздутая от жары, как шар, коза. Обошел ее стороной.

«Хоть бы только не лопнула», - почему-то подумал про себя. А когда отошел чуть дальше от нее, увидел висевших на дереве несколько мужчин, тошнота подступила к горлу.

- Духи разделались, - сказал кто-то из идущих рядом со мной солдат. – А там дальше и старика повесили. Может, вчера, может, еще раньше.
Да, да, по запаху, идущему от гниющих тел, понял, что этих людей казнили не сегодня.

Кишлак, словно, вымер, на улицах никого. Зашли в ближайший дом, во дворе сидел старик. Аксакал был очень худощав, рванная и мятая длинная сорочка - висела на нем, как на вешалке.

- Дима, - обратился я к товарищу, лейтенанту переводчику, - спроси, что было здесь.

- Не понимает, - помахал головой Шевляков. – Может таджик, попробую на дари, …
И точно, услышав знакомую речь, старик приподнялся с земли, поклонился нам и дрожащими губами начал что-то говорить.

Да, как говорил солдат, так и было. Крупная банда моджахедов шла из ущелья Саланг и расправилась с жителями кишлака. Убили не только семьи дехкан (крестьян), мужчины из которых служили в Правительственных войсках - стариков, женщин, детей, но и двух молодых учительниц, прибывших из Кабульского университета к ним, преподавать в школе.

Стрельба, раздавшаяся где-то впереди, заставила нас быстро выскочить из двора, через развороченный взрывом проход в дувале на улицу.

Капля со своими солдатами схватил в плен трех молодых дехкан, парней лет тридцати, с оружием. Те, пытались скрыться в колодце, отстреливаясь. Но почему-то в него не прыгнули, а остались лежать рядом с ним, сдавшись шурави.

Капля кинул в колодец гранату, и только после взрыва заглянул в него. И не ошибся, он был без воды, значит, подземный переход, по-афгански, кяриз. Когда дым с пылью разошлись, увидели в нем несколько американских карабинов и автоматов.

- Не успели утащить, - работая желваками, процедил сквозь зубы громила. – Обыщите все здесь, - обвел рукой двор Капля. – Только осторожно, все может быть заминировано.

Наблюдая за саперами и всей окрестностью, солдаты присели в тени от забора, подставляя свои лица легкому сквознячку. Прав был Капля, саперы обнаружили три мины «итальянки», как говорится, на боевом взводе. В овчарне два ящика с гранатами Ф-1 и шесть автоматов, присыпанных сеном. В доме скулила раненая собака, в темной комнате, сжавшись в углу, сидело несколько испуганных женщин в парандже, и стариков. А на втором этаже еще двое моджахедов, прикинувшихся мирными людьми, жителями кишлака. Когда же задрали напольный ковер вверх, на котором они сидели, нашли два автомата. На прикладе одного из них восемь отметин-щербинок, вырезанных ножом, на втором, их в несколько раз больше.

- Столько шурави убил да? - тыкая пальцем в отметины, спросил Капля...

Чистка кишлака шла до самого вечера, сколько она длилась, трудно сказать. Везло в одном, больше стрельбы не было. Небольшая колонна бронетехники, вошедшая в кишлак, сопровождала нас. В нее грузили все найденное оружие, мины, патроны. Потом их вывезли за кишлак, выложили на землю, получилась целая горка. Саперы обвязали боеприпасы шнурами с толовыми шашками. Взрыв был мощным, земля под ногами вздрогнула.

Пленных должны были передать царандою – афганской милиции, но те где-то запропастились и поэтому возвращались на место стоянки полка в пешем порядке.
БТР остановился рядом со мной, кто-то окликнул. Это был полковой особист (кгбэшник).

- Смотри, - и подает мне цветной журнал на афганском языке.

На второй-пятой страницах фотографии «Комсомольских билетов» советских солдат или офицеров, продырявленных пулями, все в крови. На других фотографиях трупы советских солдат, лежащие в ряд, повешенные люди, а на других улыбающиеся лица моджахедов. И внизу, под витиеватыми жирными заголовками, видно статьи или рассказы про них, освободителей.

Вот тебе и журнальчик, хоть и, не понимая языка, на котором все в нем повествуется, а такое предчувствие, что холодной водой окатило с ног до головы, и охватило ознобом все тело. Вернул его особисту, и покачал головой, мол, спасибо за то, что испортил и без этого испорченное настроение.

- Целый склад этих журналов с газетами нашли в одном из кяризов этого  кишлака, - говорит он. – А вам что-нибудь такое попадалось?

В ответ машу головой.

- Сажай своих бойцов ко мне на броню, подвезу, - сказал он.
Вот это хорошее предложение.

Консервы, подогретые ребятами, расставили по кругу, и, несмотря на грязные руки, неумытые лица, приступили к ужину. Ели молча, ни о чем говорить не хотелось. Кто-то присел сзади, и легонько толкнул меня в плечо:

- Лейтеха, на два слова можно?

Обернулся, это та самая громадина Капля.

- Давай ко мне, а то как-то неудобно перед твоими…

- Не понял, - почему-то сказал я.

- Пойдем, пойдем, - своей ладонью - совковой лопатой, держа за локти, он приподнял за плечо с легкостью меня. – Бойцы, спокойно, вашего командира на чай зову, бить не буду, - и ухмыльнулся.

Вместо чая капнул «две капли» спирта в кружку:

- Ты меня извини, паря. Был приказ вашу группу привести в кишлак, а я сдуру два свои отряда за вами послал, а духи такую канитель нам устроили здесь, сам и не знал куда деваться. Двух солдат потерял.

- Вечно торопимся, прапорщик. Мы же все герои, да! - и посмотрел на него исподлобья. - Ты же мог здесь столько населения повалить, - и сделал глоток.
Теплая вода из фляги помощи не помогла, еще больше закашлялся от жгучего спирта. Потом легче стало. Напряжение начало спадать, уселся на землю рядом с прапорщиком и, ухватив первый попавшийся сухарь с намазанной на него тушенкой, закусил им. От вторых «двух капель» отказался и вовремя, вызывал к себе особист.

- Достанет всех, ну достанет! - тихо со злостью прошептал прапорщик. - Он мне сейчас чуть руки не вывернул, допрашивая, - сплюнул громила и плеснул себе в глотку предложенные мне «две капли» спирта. – И сколько не рассказывал ему как все сложилось, а он ничего не понял, представляешь? - и заглянул мне в глаза, – Ну, в смысле, что я работал со своим отрядом в кишлаке согласно сложившейся ситуации. Шел же бой!

- А так и было! - пожав громиле руку, пошел за вестовым солдатом.

Особист ждал меня в кунге автомобиля «Газ-66». Поговорили, полистали контрреволюционные журналы, листовки, газеты. Что ни говори, а даже для человека, не знающего таджикского языка, все понятно, о чем в них говорится. Для этого достаточно посмотреть только карикатуры. Выразительность их языка понятна и безграмотному человеку, а это основной части населения Афганистана. На одной из них нарисован Бабрак Кармаль, Президент Демократической Республики Афганистан. Он нападает с ножом на крестьян и забирает у них хлеб, рис, овец.
Даже удивился этому, неужели крестьяне в это поверят? В провинции Кабула, Чарикара, Пули-Хумри строятся школы, фабрики, многие молодые женщины сняли паранджу, учатся грамоте в школах, поступают в университеты. Везде строятся дороги, государство крестьянам оказывает финансовую помощь. Первые трактора пришли в некоторые кишлаки, комбайны. Но их сжигает, взрывает же не Правительство, а душманы под предводительством своих полевых командиров, крупных землевладельцев, которым раньше, до революции принадлежали эти кишлаки с землями.   

Александр, лейтенант – особист, оказывается хорошо знает дари. Перевел мне с таджикского письмо пленного советского солдата к своим товарищам, опубликованного в одном из журналов. Тот выступал против социализма, против коммунизма, против нашей страны – захватчицы Афганистана, и предлагал солдатам - шурави объединиться с воинами освободителями…

- Недавно в кишлаке Дехсабза духи расстреляли трех стариков, слышали? – интересуюсь у Александра. – И муллу.

- Да, и каждый день. Их командиры только обманывают народ, что они приверженцы ислама, в за свою землю готовы и мечеть сжечь, и муллу замучить. И люди это знают, но боятся своих панов. Здесь же все построено как на рабовладельческом государстве: хозяин – это бог. И попробуй ему не подчинись, повесит.
Особист дал мне еще один журнал, развернутый, и показал пальцем на одну из фотографий советского солдата и спросил:

- Не узнал?

Я присмотрелся к фотографии:

- Нет, не знаю такого.

Он достал блокнот, и прочитал:

- Рядовой Федоров из третьей роты, - и снова посмотрел на меня, добавив, – бывший боец Капли. Погиб под Пули-Хумри месяц назад. Еще операцию по выносу его тела провели. А они тут его живым изобразили. Вот такие вот дела, лейтенант. А ты посмотри, на какой качественной мелованной бумаге у них выпускаются эти журналы, с каким высоким качеством сделаны фотографии.

- Да, - положив журнал на скамейку, и посмотрел в пол машины, понимая, что лучше сейчас молчать, чем развивать на эту тему разговор. И так понятно, что в горах таких издательств нет, которые выпускают эти журналы, листовки, газеты. И выпуск таких изданий очень дорог, а значит есть заинтересованные лица не только в физической войне, но и идеологической, и деньги на это тратятся огромные.

- Бери, - и особист пододвинул мне алюминиевую кружку, наполненную горячим чаем.

– Давай помянем всех.

Вначале хотел отказаться, но увидев в его глазах грусть, перемешанную с болью, решил составить этому человеку компанию, прихрустывая сахаром-рафинадом.

- После войны хочу писателем стать, - признался Александр.

- Нелегкий труд,  - покачал я головой. – Столько нужно всего знать, да и без наставника хорошего не обойтись, - протянул руку к журналу, лежащему на скамейке. – Есть такие?

- Да. В школьной библиотеке все книги про войну прочитал. Твардовского, Симонова, Белова, - начал перечислять писателей, закладывая на ладони пальцы. Это мои наставники.

- Извини, лейтенант, давай после боевых поговорим, а то у меня одни бойцы остались. А рядом ребята с разведроты. Сам понимаешь…

- Ладно, иди к своим, - встал особист, - завтра войны не будет, домой поедем, - и, приложив палец к губам, дал понять, что это секрет, не болтать.
- Понял… - прошептал в ответ я.


В Кабул наша колонна въезжала по дороге из Чарикарской долины. Из люка БТРа высунулся радист и кричит мне:

- Товарищ лейтенант, командир полка приказал идти без остановки.

- К чему это? – удивился я.

Но ещё больше удивился, когда впереди идущая часть колонны резко сбавила скорость. Причиной этому было множество собравшихся по обочинам дороги молодых и пожилых людей, детей, радостно машущих нам руками и бросавших нам на броню цветы. У кого-то из наших солдат и офицеров слезы радости покатились по щекам, а кто-то, пусть даже хоть на секундочку забыл о погибших товарищах в прошедшем вчера-позавчера боях на Чарикарских долинах.

 Букет цветов, связанный ниткой, довез до части. Аккуратненько подсушил его и несколько цветочков положил в конверт матери и жене с дочкой. Может дойдет до родных, пусть знают как я их люблю.