Непутёвая - часть 4

Евгения Гут
 
   Предыдущая часть http://www.proza.ru/2012/12/12/313

    34

    Алик ошибался только в одном: не осталось у Наташки живой капли довольства собой.  Жгучим  ядом  насмешки он вытравил даже личинки маленькой её радости,  развернул  лицом, будто к расстрельной стенке, к жёсткой правде: надо продавать! А что продавать? Кому?
 
   Наташка попыталась представить, как  покупатели квартиры являются в их привокзальное агентство к совершенно незнакомым людям  за помощью. Получилось фальшиво. Так не может быть! Существует какой-то механизм поиска клиентов.  А сидят эти "солитёры" из-за базы данных! Жлобятся купить! Или  ответственности избегают? Не хотят рисковать! Деньгами делятся, но  ответственность с себя  снимают?
 
   Ей вспомнилась дорога на Чёртово Городище и мать, которая презирала безопасный окружной путь - шла напрямик через гать. И Наташка не боялась риска, считала его неизбежным, даже необходимым, как острый соус к рыбе.

   Подстрекательские слова: " Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!"  она любила.  Звенела в них хрусталём хрупкая романтика случайной  удачи, вскипал и пенился  вероломный прорыв на праздник жизни. Осторожный,  вариант:" Кто не рискует, тот и в криминале не сидит!", - терпеть не могла. Не думала о нём, потому что  за спиной были дом, семья - тыл.

  А тут – чужой город – Москва. И она одна-одинёшенька. Валентина наездами да Алик-напарник. Больше и знакомых нет.  С кем поговорить? У кого спросить? В таком огромном городище, как в лесу: дороги нет, одни направления.

   Ей мерещилось:  хлипкая болотная гать предательски разъехалась под ногами, и она, не чувствуя дна, барахтается в болотной жиже. Ухватиться не за что, и некому кинуть спасительную слегу: "Держись, тянуть буду я!". Самой надо выбираться, самой тянуть и вытягивать, иначе засосёт трясина.

   В пустой квартире Валентины она ещё острее, чем в уличной толпе, ощутила неприкаянность и одиночество.  Отсвет фонарей за окном показался зловещим,  мир – враждебным, а сама себе –  обесточенной.
   
      Забравшись в кровать, Наташка включила компьютер и долго рассматривала присланные фотографии девочек. Больше месяца она  беседовала не с дочерьми, а с их фотографиями. Рассказывала про свои успехи, расспрашивала про учёбу, поведение в школе, домашнее послушание.
 
   Постукивали клавиши, и  её пожелание "спокойной ночи" улетало из Москвы на восток,  где эта ночь уже вовсю вступила в свои права. Девочки читали сообщение утром, перед школой, и желали ей хорошего дня. Их послание Наташка получала,  прожив длинный московский день до конца.  От этих временных несоответствий в душе нарастало тревожное предчувствие раскрывающейся бездны. Компьютер  соединял,  помогал преодолеть пространство, но живое и трепетное материнское чувство ускользало. Передавалась информация, а не щемящая душу нежность. От  холода виртуального общения хотелось по-волчьи взвыть на Луну.
      
   На присланных фотографиях Саша и Маша  казались похожими и повзрослевшими.  Взгляд у обеих кукольно-стеклянный, а выражение лиц – совсем не детское,  одновременно высокомерное и злое. Такое бывает не у девочек, а у брошенных женщин, жестоко уязвлённых нелюбовью.

  " Проклятая беременность, а то бы мы … ", - на этом материнская мысль осеклась, осталась недосказанной. Наташка понимала, что её бегство из дому без объяснений с дочерями разрушает их общее "мы" – прежде целое и неделимое. Она вспомнила, как "вприглядку" попрощалась, уезжая в Москву, со спящими девочками, и совесть  острым битым стёклышком кольнула где-то возле сердца.

  Кроме того, её, правдивую до прямолинейности,  угнетала собственная ложь. Сокрытие правды о предстоящем рождении ребёнка – тот же обман!  Как теперь говорить об этом с девочками по Интернету, она не представляла.

   Время  шло, и запущенной становилась уже не только беременность, но и  фальшь, ставшая нормой интернетобщения. Вылетела в виртуал, как в космос, искренность.  Девочки чувствовали, им не открыли настоящей причины исчезновения матери. Полуправда настораживала, порождала недоверие.  Ложь прикрывала собой  ворох истлевших листьев, под которым змеиной чешуёй шелестело отчуждение.  Как  исправлять ошибку, Наташка не знала. Она беспомощно  шмыгнула носом, утёрла ненужную слёзу и коротко отбила: "Спокойной ночи! У меня всё отлично. Целую, мама".


   35

  Засыпать в Валентининой квартире было непросто. Гудки проходящих под окнами поездов разрывали тишину,  лучи прожекторов  то и дело вспарывали  войлок ночи. По стене  над кроватью торопливо проползали нечёткие, как Наташкины мысли, тени. Следить за их мельтешением вошло в привычку. Тени причудливо переплетались, росли,  колыхались и дышали. Казалось, это уже не тени, а запутанные донные водоросли. Наташка раздвигала стебли руками и медленно пробиралась между ними наощупь, словно уходила под воду: погружалась в темноту, растворялась в тишине,  становилась  невесомой.

    Пучок ворвавшегося  света  подпрыгнул на стене, как солнечный зайчик, растёкся белым пятном,  и Наташка оказалась  в той самой  квартире, которую вечером снял, не торгуясь, тюменский мужичок. Почему-то она сидела на стуле в чужой комнате. В ней, кроме Наташки, находились мужчины. Она их узнала.

   Ближе всех  - сибиряк. На жилистых  руках  провисал моток отменной  зелёной шерсти.  Наташка перематывала её в клубок. Тюменский мужичок поворачивал поочерёдно в её сторону то правый, то левый локоть, чтобы было удобнее мотать, ехидно щурился  и молчал.
   В тёмном углу стоял Павел Черемных - её пропавший муж. Она не видела лица, но знала, это он. На Пашке  был изрядно  заношенный свитер из той же зелёной пряжи, с оторванными рукавами.

- Пришей рукава! – просил он.
- Я шарф вяжу! Не видишь, нитки мотаю! Поменяй свитер! – отвечала ему Наташка.
-Ну, пришей! Ты же можешь! – умолял её бывший муж.
-Сам оторвал – сам и пришивай, как умеешь! - привередничала она.

   Из противоположного угла рвался к центру Алик. Он казался слишком возбуждённым, потому что с каждым словом выбрасывал вперёд руку и поучал:
- Продавать! Продавать и ещё раз продавать! Только так можно  добиться успеха! Только так можно заработать!  Только так можно стать настоящим москвичoм! Продавать! Продавать! Продавать!

 Защищаясь от его трескучего голоса, Наташка прикрыла уши ладонями и выскочила в кухню.
- Чего продавать-то? -  поинтересовалась незнакомая старушка. Она, расположившись под окном,  увлечённо орудовала костяным крючком и глаз от вязанья не отрывала.
- Недвижимость, -  обречённо ответила ей Наташка.
- Недвижимость… слово-то неприятное, будто неживое! Объясни по-человечески, что продавать? – просила она.

 Наташка, согнувшись в три погибели, шуровала кочергой в печке, неизвестно как взявшейся в городской кухне.
- Ну, квартиры…
- Квартиры?
- Квартиры, дома…офисы, - соображала Наташка, - всякие помещения…
- Ну и продавай, раз надо!  Кто тебе мешает! – вставила занятая вязанием бабка и накинула  на крючок пару воздушных петель.

  Хотелось позвать Алика, чтобы он объяснил про недвижимость, но из печки прямо под ноги выпал горящий уголёк, закружился по полу волчком,  вырос в размерах,  перелетел через стол к окну, под которым сидела старушка, вспыхнул ярким светом и  шаровой молнией неспешно выплыл в раскрытое настежь окошко. Пропала и бабушка вместе с вязаньем - растаял нелепый сон.
  За окном занимался тусклый почти зимний день, но Наташка проснулась переполненная предчувствием радости, будто во сне она мучительно билась над какой-то задачей, а теперь осталось только найти тетрадку, в которой записано решение.

    36

    К  своему нынешнему положению Наташка испытывала  редкостное безразличие. Даже срока беременности не знала точно:  две недели туда, две недели сюда.  Когда носила девочек, ждала  родов, как чуда, и не одна ждала, а вместе с матерью и Пашкой.

   Эта беременность  была нежелательной с самого начала . Наташка вовсе не замечала её, внушая себе: не болезнь - временное состояние.  Состояние тоже не докучало ни токсикозами, ни сонливостью, ни усталостью. Носила  она легко, но презирала собственную  "брюхатость" , которая  грозила порушить  и свободную московскую жизнь, и маленький бизнес, который так успешно складывался. О том, как поведёт себя после  рождения ребёнка Валентина,  временно приютившая её, Наташка боялась и помыслить. Презрение к себе и страх перед неотвратимым будущим росли вместе с животом.
 
   Возвращаться домой не хотелось, да и нельзя было из-за девочек.  Думать про предстоящие роды и то, как жить потом, не получалось. Она жила сегодняшним днём и продолжала  не замечать того, что вот-вот уже должно полезть на нос. Джинсы  не застёгивались, юбки в поясе не сходились, и только дутая осенняя куртка ещё скрывала округлость фигуры.

   Наташка догадывалась, всё могло быть не так ужасно, если бы она сразу открылась девчонкам.  Она смогла бы вернуться  домой.  Вечерами все вместе сидели бы напротив телевизора.  Саша с Машей, прикладывая ладошки к её  растущему животу, гадали бы, кто  там: братик или сестричка? Ждали бы прибавления в семье, придумывали бы имена…

  Девочки были далеко и ничего не знали. Сообщить им  про "братика или сестричку",  в глаза не глядя, по электронной почте?  Такое казалось невозможным  и бессовестным поступком с непредсказуемыми последствиями. Наташка помалкивала и ждала, что время каким-то чудом всё расставит по местам,  всё само собой рассосётся и как-то устаканится. Но как?

- Кто там у меня? Мальчик или девочка?  Не мышонок, не лягушка?- страшная мысль про "неведому зверушку" вонзилась осиным жалом под кожу и показалась спасительной, - У врача была один раз, давно, ещё дома.- А если, правда,  уродец?  Всё разрешится само собой! На любом сроке помогут избавиться! Обязаны помочь!

    Наташка   подключила компьютер и стала искать частные московские клиники. Она записалась на УЗИ сразу в двух  местах и сообщила Алику по телефону, что в агентство сегодня не придёт.
 
    От вечернего разговора про бессмысленность её усилий остался грязный осадок, будто донный ил  всколыхнули  и прозрачную воду замутили.
- Тоже мне, теоретик! Всё знает, всё понимает, и ничего сам не делает! Моими  руками жар загребать собрался! Хочет, с печи не слезая, "по щучьему велению по моему хотению!"  – ворчала Наташка, собираясь к врачу.
 
   Как большинство женщин, она до дрожи в коленях боялась двух кресел: у зубного врача и у гинеколога. Страх заранее разливался внутри из какого-то бездонного сосуда и растекался по всему телу, парализуя сознание, как гадючий яд. По дороге в медицинский центр  Наташка отвлекала себя бизнес-мыслями, в которых главным фигурантом становился Алик.

    37

    Приземистое строение ЕвроМеда приютилось между двумя Парковыми улицами  в глубине квартала на Сиреневом бульваре. Наташка нашла его без труда и удивилась архитектурной легкости, с которой старая  коробка казарменного барака была перестроена в современный медицинский центр. Внутри было светло, чисто и пусто. В длинном коридоре две восточные женщины терпеливо ожидали очереди, расправив  складки пышных цветастых юбок на  обтянутых белой кожей диванах. "Таджички",-  уже по-московски определила их Наташка. Все прибывшие в столицу  из  южного зарубежья теперь назывались " таджиками". Московской прописки у них не было, медицинских страховок тоже, поэтому  они и шли при нужде в платные поликлиники. По такой же необходимости пришла сюда и Наташка.

    В регистратуре её поначалу окружили крахмально-вежливым  вниманием и  стерильной заботой, пока не добрались до сути. Вот тут она и  услышала впервые в свой  адрес недовольное московское: "Понаехали!"
- Как же так, женщина! Вторая половина беременности, а Вы на учёте не состоите!
- Никаких анализов не сдавали?
- УЗИ до сих пор ни разу не сделали!
- Вы же не с гор спустились! Откуда такая безответственность? – стройным дуэтом нападала на Наташку регистратура. 

  Она с виноватым выражением лица помалкивала и выжидала, что же,  в конце концов, ей предложат сделать.  Понимала: домой не отправят. Поликлиника платная, значит, заинтересованы в объёме услуг.
- Давят психологически, чтобы испугалась, рассиропилась, на всё согласилась - всё оплатила! Не на ту напали! –  трезво оценила ситуацию Наташка, но вслух сказала:
- Я пришла на УЗИ! Лучше поздно, чем никогда. Сделаете за наличные? Или мне в другую клинику ехать? -  обе регистраторши оторопели от такой наглости и одна, которая только что упирала на безответственность, торопливо согласилась.
- Сделать-то сделаем, но, кроме УЗИ, необходим допплер, лабораторные анализы!
- Я хочу только УЗИ!  И не надо мне мораль читать, как в районной женской консультации!

   В кабинет врача Наташка вошла без трепета, взгромоздилась на высокую лежанку и уставилась на экран  телевизора. Сначала  изображение было нечётким, что-то двигалось и пульсировало, мельтешили  точки и линии, которые никак не собирались в общую картинку. Вдруг в фокусе оказался весь плод, и Наташка своими глазами увидела крошечного малыша, который увлечённо посасывал пальчик.

- Двадцать пятая неделя, - начал диктовать врач, и медсестра застучала клавишами компьютера.  - Рост – тридцать один  и девять. Вес – 695. Длина бедра – 48,периметр черепа  - 194, диаметр грудной клетки – 63. Околоплодные воды – прозрачные. Количество – достаточное. Предполагаемая дата родов -  23 февраля будущего года.

  Наташка замерла. Из всей цифири она чётко уловила срок беременности, дату родов, и вес плода. В телевизоре он выглядел крупным, носатым и, казалось,  загадочно улыбался: щурил  телескопы инопланетянских глаз, посылая  с экрана, как из далёкого космоса,  некий  важный, но таинственный знак.

- Женщина, у Вас будет, - врач взял  хорошо отрепетированную сценическую паузу, задержал дыхание,  медленно втянул в себя воздух и, наконец,  радостно выдохнул, - сын! Настоящий русский богатырь! Гляньте, какой красавчик!

    Сканер увеличил мужской половой орган крошечного плода до нереальных размеров, и изображение застыло на экране.
 – Будем делать диск: "Где я был, когда меня ещё не было?"
-  Нет уж, пожалуйста, без фотосессии! – из последних сил съязвила Наташка.
-  А это, как хотите,  нет, так нет! Одевайтесь. - Доктор отработал своё и утратил  всяческий интерес к Наташке, а она, за свои кровные полторы тысячи лишённая последних иллюзий, спросила:
- Какие ещё анализы необходимо сделать в ближайшее время?
    
  38

  Готовые пролиться ледяным дождём тучи заволокли всё небо. Они, нанизанные на шампур Останкинской телебашни,  пойманные и пришпиленные,  зависли над Москвой  в давящей неподвижности. Наташка вышла из метро на ВДНХ и будто впервые увидела промозглые, совсем не праздничные улицы столицы.
 
   Тусклый свет, слякоть под ногами и пронизывающий ветер. Пока ждала троллейбуса, продрогла насквозь. И в дороге не согрелась.  На белоснежном пластиковом  кресле сидела, как на леднике: казалось и холодно, и скользко, - неуверенно как-то.

    Новость, что в её теле зреет " настоящий русский богатырь", будоражила. Наташка помнила, как  прежде хотела и ждала мальчишек, в магазинах смотрела на голубые и синие детские вещи, имена придумывала мальчишечьи, а родились девочки. Теперь известие о сыне не радовало –  тревожило и подавляло.  Зачем он ей?

   Наигранный восторг врача, его отрепетированная радость, - всё вызывало какое-то подспудное возражение, несогласие, даже протест. Хотелось сопротивляться, противоречить и протестовать, как будто что-то ещё можно  отспорить. Всю дорогу домой мысленно выискивала слова врача, к которым можно прицепиться, и не находила. Все его слова казались обкатанными и гладкими, округлыми и  ничего не стоящими,  как прибрежная галька.
-Где я был, когда меня не было? – припоминала Наташка выражения доктора, и сама себе отвечала с неприличной  прямотой:
- Где?
- В гнезде!
Бесплодную мысль закоротило на ругательстве, а запал "поперечности" не  иссяк.
- Настоящий русский богатырь!? Надо же! С чего он взял, что русский? Где он настоящих-то русских видел? Всё перемешалось, сами не знаем, кто мы!
 
  Это народившееся по запальчивости недоразумение  тупым обухом ударило  в самое темечко, и Наташка начала выстраивать родословное древо будущего сыночка. Многих веток недоставало. Какими они были?
- Я своего отца не знаю, и он знать не будет! Я знаю  половину, а он – только     четверть будет знать?  И папка  у него -  точно не русский! Нет, не татарин! И не башкирец!  Чудь или зырянин… Наташка прежде ни разу не задумалась, кто он, какого роду-племени? Сосед и сосед! Мужик и мужик!  А тут вдруг припомнила его мамашку:  вечно в приталенном плюшевом жакете! Зимой кокошник под платком! Летом – шапочка кургузая, "сорока" называется! Смешно!  Разве  русские  так ходят? Она представила яркие шерстяные косоплётки Веркиной свекрови - матери своего летнего полюбовника и  улыбнулась:
 - По-нашему, чудь – по-вашему,   "русский богатырь"?!  Будь, что будет!
 
    39

    Вечером на платформе Наташка встречала Алика. Она позвала его в гости, показать, где и как  живёт. Обещание старалась выполнить.  Налепила сотню пельменей,  рыбки сибирской нарезала,  купила бутылку водки   и  продумала ход трудного разговора, который должен всё в их отношениях поставить на свои места.
 
  Она стояла на перроне, ожидая электричку. С неба падали уже не капли ледяной воды, а тяжёлые снежинки. Коснувшись земли, они таяли и тут же превращались в слякоть. Наташка продрогла в этой вечерней сырости, и боевитость её растаяла, как те снежинки.

  Впервые ей было так тоскливо, в первый раз так остро ощутила она свою неприкаянность.  Во всей Москве не было ни одного человека, которому она бы зачем-то была нужна. Исчезни она – никто и не заметит!  Кроме Алика. Наташка не всегда понимала, что он  хочет сказать: злится  на неё или подкалывает по поводу  риэлтерской везучести. Но он -  единственный – замечал её, как-то относился к ней, смотрел, а не скользил по ней взглядом, будто по полированной поверхности.

  Яркий прожектор электропоезда пропорол сгустившуюся раннюю темноту, и через минуту Наташка увидела растерянного, не вписавшегося в торопливый поток прибывших пассажиров Алика. Он как бы застыл на перроне, искал глазами именно её и не находил. Наташка остолбенела:  куртка его спереди топорщилась, оберегая от первого морозца огромный букет цветов.

  40

  Букет был достоин самой изысканной из Валентининых ваз, но Наташка водрузила розы в пустую трехлитровую банку. Букет поставила  ближе к окну, в торце накрытого стола. Не раздеваясь, как пришла с улицы, она вытащила из духовки притомившиеся пельмени, запалила газовую горелку под кастрюлей для новой варки и выпалила сходу:
 - Ну что? За встречу в неформальной обстановке? – Наташка спешила водкой растопить лёд отчуждения, который вмиг окреп, едва Алик обозрел кичливую роскошь гостиной.
- Не гони лошадей! – осадил он. – Одна здесь живёшь?
- Одна, - слукавила Наташка, не желая рассказывать про Валентину и её странную, не свойственную  московским домовладельцам доброту.
- С удобствами, - желчно продолжил Алик. И почём нынче такая красота?
- Это тебя не касается!
- Разве?! Не я, что ли, с тобой по Москве гонял?  Думал, правда, жить негде!  А ты уже тогда к подольской электричке бегала! –  в его словах прятался  упрёк, напоминание о мелком жульничестве, с которого началось их  знакомство.
 
       Тогда  она не испытывала угрызений совести.   Наоборот – торжествовала: не позволила себя облапошить, перехитрила "лощёного маклера". Теперь лоск Алика сильно потускнел, будто смылся ледяным ноябрьским дождём. Шикарный костюм выглядел заношенным, а его хозяин -  озлобленным и несчастным, - почти неудачником. Комком в горле  встала  щемящая бабья жалость, а в голове тяжёлым  бильярдным  шаром отрикошетил первый вопрос гостя: "Одна? С удобствами?!".

    41

    За время благополучной московской жизни она подзабыла, что "удобства" не всегда в квартире - бывают и во дворе! Сама она всю жизнь прожила именно так, поэтому смекнула, наледь в отношениях не одной водкой топить можно:  "В баню сводить, накормить, напоить и спать уложить".
 - Какой дурак придумал?! – хихикнула   над последним советом, вслух же, - будто в чём-то ошиблась, а теперь исправляется,- спросила:
- И чё я, правда, погнала? Ты, может, искупаться хочешь? Воды горячей – залейся! И ванна, и душ! А? – Алик покраснел, но не стал отказываться, хотя и не совсем согласился:
- Переодеться не во что!
- Не вопрос! Мы, кажется, одного роста? – Наташка вытащила из шкафа джинсы, футболку и свитерок. – Носи на здоровье! На мне джинсы не сходятся. Она картинно распахнула куртку и продемонстрировала обалдевшему гостю свой живот. - Полотенце вынесу свежее. Ещё чего-то надо?

  Возможно, Алик  продолжил бы ломаться и отказываться от "удобств", но он не знал,  как отреагировать на Наташкину простоту, растерялся и даже испугался.  Укрыться за дверью ванной комнаты оказалось легче всего.

   Через несколько минут зашелестел водопадом душ, а вскоре, будто радио включили на полную громкость, только "песня" была незнакомая. "Старинная", - уважительно подумала Наташка и прислушалась. Завораживала и музыка, и слова, но самым  удивительным было  понимание, что поёт-то  не певец в радиоприёмнике, а через перегородку  в ванной - Алик:

Цветы роняют лепестки на песок,
Никто не знает, как мой путь одинок,
Сквозь ночь и ветер
Мне пройти суждено,
Нигде не светит мне родное окно.
Устал я греться у чужого огня,
Ну где же сердце, что полюбит меня?
Живу без ласки, боль свою затая…

     Когда до блеска намытый гость вышел из ванны, на столе уже дымились свежесваренные пельмени, и Наташка изображала  хозяйку. Подкладывая  угощенье, она не удержалась:
-А ты классно поёшь!
-Классно… а не приняли.
- Куда?
- Никуда.  Даже в Ипполитовку. Конкурс прошёл - на диктанте срезался.
Наташка не понимала, о чём говорит Алик, поэтому  блеснула эрудицией:
- Ну, так про это бородатый анекдот! Чапаев в академию не поступил, расстроился, жалуется Петьке: кал сдал, мочу сдал, а математику завалил!
- Надо же! Будто про меня, - грустно отшутился Алик и приналёг на пельмени.

  Наташка пододвинула  овальное блюдо с солёным байкальским омулем и весело скомандовала:
- Рыбка посуху не ходит! На-ля-вай!
- А тебе, разве, можно?
- Нельзя! Но если очень хочется, то можно! Только осторожно!– балагурила Наташка.
- А тебе очень хочется? -  спросил, не скрывая насмешки, и впился упрямым взглядом не в пустоту рюмки, а в аккуратную округлость живота. Она не ответила.
- А себе? Себе почему не наливаешь?
- Мне нельзя! Даже осторожно, и то не можно!
- Почему-у?- удивилась Наташка. Непьющие халявную водку мужчины ей не встречались.- Болеешь чем-то? 
- Болею? – Алик почти оправдывался перед ней.- Нет, просто голос, связки берегу.
- Значит, и я не буду. На трезвую голову поговорим… Излагаю коротко и ясно: мне в феврале рожать. Напарница я – хреновая.  Завтра можешь  у директора от меня отказаться.
- Я? От тебя... отказаться? – взгляд Алика искал, за что зацепиться. На Наташку он взглянуть боялся – прочувствовал вдруг, как она крутилась  ужом на сковородке, оттягивая разговор, притупляя пельменно-водочным антуражем собственный страх.
 – А ты похожа на мать! –  в поле его зрения попала фотография, та самая, которую Наташка с Валентиной сделали на Красной площади. – Очень похожа, а я на свою не похож!
- Дурак! Это – вовсе не мать! – Наташка  расхохоталась раскатисто. - Это подруга матери- Валентина. Приедет послезавтра!  И квартира эта – её, я просто живу здесь, пока…

    42

    Под вечер Валентина, нагруженная сумками и узлами, не вошла – ввалилась в дверь.
- Привет тебе из дому! – с порога расплылась она в золотозубой улыбке и всучила Наташке огромный тюк. – Подушки полупуховые! - пояснила, разуваясь. - Я и брать не хотела! Да, как не возьмёшь?! Прямо к поезду поднесли! Кто там у вас на уток–то охотится?
- На уток? На каких уток? 
- На каких? На обыкновенных. Соседка подарок послала, чтобы сладко спалось в Москве!

   В памяти тоскливым до безнадёжности напевом отозвалась то ли песня, то ли плач, то ли колдовской заговор: " Летят утки, летят утки. Летят утки и два гуся..."
Наташка обожглась догадкой:  не подарок это - соседкина отворотная ворожба!   Однако, ни страх, ни стыд молнией её не пронзили - она усмехнулась и лениво переспросила:
-  Верка что ли?
-  Вроде, Верка. А может, и не Верка!  Принесла-то  подружница моя. Всё расспрашивала, как себя чувствуешь и чем таким в Москве занимаешься? Ой, напугала ты её большими деньгами!
- Мама… приходила к поезду? – не поверила Наташка.
-  Приходила! Боится, не стриптизёршей ли заделалась или, может, у шеста танцуешь! – довольная собственным остроумием Валентина  залилась бессмысленным смехом.
Чуть позже, за столом, она  выложила перед Наташкой " Восточно-Сибирскую правду" недельной давности.
- Смотри! Мой семейный альбом! –  она опять хохотала, но смех не мешал ей пристально разглядывать Наташку,  пока та  изучала фоторепортаж, читала статью про встречу брата и сестры, разлучённых судьбой на полвека.
- Жизнь изменилась! Я теперь в Москве не в пустую квартиру захожу, и  в Тайшете родня ждёт! Брат с женой и четыре племяша! Они мне все дрова, играючи, за одно утро перетюкали! Семья!

   Рассказала Валентина и про недуг, настигший на обратном пути, и про то, как быстро   поставила её на ноги Жанка-официантка.
 - Ой, губит баба зазря редкий дар! Не всякий доктор, как она умеет! Целительница! Волшебница!
- К врачу Вам надо! Нельзя так к своему здоровью относиться! – завелась  Наташка. - Давление – не шутка!
- А ты сама-то ходишь по врачам?   Беременность – тоже не игрушка, - огрызнулась Валентина, - Хоть и не нужен тебе вовсе, как погляжу, твой "плод любви"?
- Может, и не нужен. Да деваться некуда! С подводной лодки не сойдёшь! У врача позавчера была – со мной всё в порядке, а про него сказали - русский богатырь!
- Хоть и богатырь, а тебе он ни к чему! – Валентина помолчала, налила заварного чаю в чашки и заговорила вкрадчиво. - Как у тебя всё ладится с  бизнесом! Любо-дорого! Всего месяц в Москве, а такие деньжищи подняла! Сейчас порушишь – в другой раз не построишь!  Неужто не обидно? Сама же говоришь, тебе этот ребёнок не нужен!
- Нужен - не нужен, куда я денусь? Рожу, дальше видно будет.
- Ох, и каменная же ты баба! -  то ли восхитилась, то ли возмутилась Валентина. – А я вот знаю, как вопрос решить! Если интересно, конечно?
 – Ну? - в глазах у Наташки сверкнул лучик несбыточной мечты, и она уставилась на Валентину.

- Жанка многим людям помогает, и тебе поможет. Сердце у неё доброе! Тебе-то, конечно, этот богатырь  не нужен. А знаешь, скольким  позарез надо, а родить не могут?! То-то и оно!  Люди должны помогать друг другу!  Выручать в трудных ситуациях.
 
  Наташка замерла и слушала, не перебивая, а Валентина продолжала. Она говорила медленно и нараспев, будто  наставляла бестолковое дитя на путь истинный.
 - Жанка найдёт семью, которой нужен наследник.  Связи у неё по всей Москве.  А ты родишь и отдашь! Знаешь, какой спрос на мальчиков?! Да ещё и славянской наружности?!

  Беременная Наташка сидела истукан-истуканом. На её лице никак не отражались какие-либо мытарства души: не было ни особого интереса, ни возмущенного отвращения к тому, что ей предлагалось сделать.
- Ребёнок в обеспеченную семью попадёт, - Валентина зашла  с червонной, сердечной, масти. - Там его, долгожданного, любить-холить будут! Условия для него создадут такие, что тебе и во сне не снились!

   По-прежнему Наташка выглядела  безучастной к тому, что ей говорили. Она прислушивалась к себе. В ней вызревала озлобленность и смута, готовая развернуться в настоящую революцию души.

   Ей было обидно, что так быстро и бессмысленно пролетело время её молодости. Возмущало, почему сейчас, когда получается реально зарабатывать, она должна оставить московский бизнес? Зачем ей эта беременность? За что ей такое наказание? Почему именно ей?
    Она всегда шла по жизни, как по речной стремнине, не разбрызгивая по сторонам воду, принимая обстоятельства и не вступая с ними в борьбу. Впервые ей хотелось взбрыкнуть, пойти против течения и удержаться у маленького шибера на мелководье, до которого она добралась вопреки всему.
 
  Валентина читала её сокровенные мысли, будто по разложенным на цыганской шали картам гадала.
 - Оформишь отказную прямо в роддоме! Жанка позаботится. Проще на это смотри, и про выгоду свою не забывай! Во-первых, от позора избавишься! Во-вторых,  деньги хорошие получишь! Сколько, пока не скажу – врать не люблю!  Жанка всё устроит и тебя не обидит. Кому ты с новорожденным-то нужна? Никому и нигде! Не там и не тут! В-третьих, бизнес сохранишь, капитал приумножишь. А в–четвёртых, свободной и независимой останешься! Решай!  Твоя судьба в твоих …,- Валентина не успела договорить до конца – птичьей трелью залился мобильник. Звонил сибиряк, тюменский мужичок, оперативно определённый  Аликом и Наташкой в Новые Черёмушки.
 
- Сегодня весь день в Газпроме был. Хорошие новости.  Надеюсь  на сотрудничество. Завтра в 11-00 предлагаю встретиться  в лобби  гостиницы "Матрёшка". Театральный проезд 3,  метро "Театральная".