-Ну вот и дождалась! - подбодрила себя Нина , глядя в зеркало. Первый день отпуска и... свидание! Кстати, а почему оно утром? Обычно встречаются...
Внимательно вглядываясь в свое отражение Нина виновато отвела глаза - исчезла былая упругость.
- Разленилось тело без воздуха и прогулок. Как сказали бы медики - утратило тургор.
-Н-е-е-е-т!- вмешался другой голос, - От возраста не уйдешь. Ты в чем-то себя винишь? Боишься потерять "товарный " вид? И тебя не купят?
Ну, приехали...
Нина с удовольствием, не спеша погрузилась в ванну, и, выполняя привычный
ритуал, почувствовала в теле необычную новизну ощущений, улавливая доступ к тонким вещам, которые почему-то всегда мимолетны. А так хочется продлить, заглянуть за ускользающую границу. Вода струилась по коже, образуя с ней единство и, сливаясь, закручивалась в воронку.
-Это же моя жизнь, - мелькнула догадка, - также медленно разворачиваясь в самом начале, наделяя каждый год особым смыслом, где-то с середины пути, начинает бешено вращаться, чтобы в конце обрушиться в дыру под названием неизвестность - со всем хламом опыта. Драгоценным, как нам кажется, с трудом добытым, а на самом деле никому не нужным.
Одеваясь, она вновь встретилась с собой в зеркале и захотела, как с другим человеком установить дистанцию. Смутилась. Подумала: я же совсем себя не знаю! 0Вижу лицо, часть тела. И все. Мне не дано увидеть себя целиком как кошку, например. Может быть и все вокруг я вижу и понимаю лишь частично. Обломки, эпизоды, куски, детали, фрагменты...
-Мне всегда видна только часть картины. Не потому ли я все время пребываю в хаосе, неуверенности. Но для чего? Зачем мы лишены ясности, полноты бытия? Илья бы наверно смог объяснить...
Чувство неуверенности, появившись в районе гортани, постепенно как туман расползлось в теле.
- А мы сейчас все поправим с помощью кофе,- не сдаваясь, пообещала она себе.
Привычно взяла с полочки кофемолку и услышала, что поет.
Опять расстаюсь я с тобою,
С любовью моей и мечтою.
Боюсь, что не выдержишь ты и заплачешь,
И я улыбаюсь тебе.
Уезжая в командировку, Илья всегда напевал ее, закрывая дверь дома. В этих стенах, цвела любовь и вечный праздник ожидания папы. Цвела... Подходящее слово. Как блестки, часто порхали слова: ты меня любишшь? А ты? А вы все меня хоть любите? – кричала маленькая Лиза. И все друг друга любили...
Присутствие Ильи не выветрилось за прошедшие годы. Даже, пожалуй, стало чаще проявляться в последнее время. Иногда по всей квартире потянет запахом старого кожаного кресла, где он часто читал, то вдруг песенка прицепится, то книги напомнят о себе лавандовым запахом, смешанным с пылью, будто кто нарочно растревожил матерчатые мешочки, разбросанные наверху его книжных стеллажей...
Воспоминания пробивались, несмотря на усиленные Нинины хлопоты. Кофе, сырники, чашки, ложки. Быстро, привычно собранно накрывает на стол, стараясь достичь молчания ума молитвой : "Наконец-то мои душа, дух и сердце сольются с Вселенной и хотя бы на несколько секунд окажутся лицом к лицу с безграничностью". Однако ее старания только возбудили прорвавшуюся лавину. Вот уже и тело одеревенело и появился привычный ком в солнечном сплетении. Психологи советуют сдаться, войти в поток мыслей, наблюдать за ними без всякой реакции.
Как много времени прошло. Все закукулено, замуровано как непонятное стихийное явление, вроде никогда не виданного смерча. Но именно так отложилось в памяти: некий гигантский темный рукав, подхватив Илью за порогом квартиры, перенес его в неизвестное место, затерявшееся в мегаполисе под именем Москва. Событие хранилось в памяти как чертежи в тубе.
Илья, надежный и уверенный, жил так, что оставалось лишь смотреть на него, ждать, что он еще выкинет, придумает и подыгрывать ему. Нередко Нина с Лизой замирали от удивления, когда он оглашал очередной проект: "Хочешь жить - умей вертеться!" И предлагал - весь отпуск без рубля в кармане продержаться на том, что даст природа, да сами найдут и сумеют сделать пригодным для еды. Без машины. И без всего-всего!
И получилось. Незабываемое вышло приключение! Все знакомые обзавидовались и решили на следующий год тоже попробовать. Припасы из дикоросов ели и нахваливали, когда
наведывались в их чум на берегу моря.
У него был определенно нюх на редкие непредсказуемые подарки. Однажды привез домашний кукольный театр. Знакомые и соседи превратились в завзятых театралов.
Все попробовали себя в роли артистов и режиссеров, и сценаристов. Редкий вечер занавес был закрыт. А кто всех заразил воздушными змеями?
Вот только поездки эти... Прощальную песенку он напевал всякий раз, целуя Нинины мокрые глаза. И помогало! И отлегало! И обнадеживало!
Что? Прошлая жизнь здесь? Грозит все вытеснить и утвердить свою власть? Не вовремя, ой как не вовремя!
Вот за этим столом десять лет назад тихо уползла в небытие красивая рождественская картинка их безмятежного существования.
Однажды, по возвращении из командировки, Илья, усадив ее и Лизу за стол сказал ... уже стало забываться, что именно он сказал... Он вначале обратился к Лизе и говорил, что она уже большая девочка, ей двенадцать лет, она должна выслушать то, что он скажет и понять. Лиза таращила глаза, бессмысленно наматывала кудряшки на палец и кивала. На щеках вспыхнул густой румянец, взгляд растерянно метался между родителями.
Усиленно гримасничая, Нина подавала знаки провести разговор вдвоем, но Илья еще больше напрягся и настойчиво предложил говорить при Лизе. Оказалось, что говорить особенно не о чем. Стараясь смотреть на дочь и жену, он осторожно, медленно, напряженно подбирал слова:
- Я оказался слабым человеком - увлекся, а потом полюбил сотрудницу отдела, с которой вместе работали над проектом. Долго боролся с собой, но понял что мне нужно быть с Любой. Может быть это ошибка... Вы знаете, как я люблю вас. Но без Любы я не могу жить.
И дальше, торопясь:
- Мы будем видеться, я не оставю вас, буду помогать, не вычеркивайте меня из своей жизни и не кляните. Это выше моих сил. Попробуйте понять... Я люблю тебя, Нина, и тебя, Лиза ... И буду любить... Но жить мы будем не вместе. Вот собственно и весь разговор.
В последний момент он не выдержал и повысил голос:
- Лиза! Ты меня просверлишь насквозь. Ты еще маленькая, не надо этих женских штучек!
Лиза встала и медленно подошла к отцу. Все так же пристально глядя на него, она тихо стала говорить. Слова терялись в вязкой тишине, будто стесняясь произнесения
вслух:
- Ты, Лиза, уже большая! Ты еще маленькая, Лиза! Я люблю тебя, Нина, но не могу жить без Любы!!!
- Ты, папа, попал в ловушку и нас тоже...- она сорвалась на хрип, закашлялась и,
выбежала из комнаты.
Дождавшись, когда Илья ушел, она выбралась из укрытия и объявила с вызовом:
-Вот и все - и точка. Нет у меня папы и нет к нему любви. Он нас предал.
- Ты уверена, что он наш крепостной?- спросила Нина.
- А-а-а ты его оправдываешь?- растерялась Лиза.
- Пытаюсь поменяться с ним местами и понять его.
- Каждый имеет право на ошибку, на изменение, а любовь, если она живет в твоем сердце, там и останется, это тебе награда за родственные души.
- Ты, например, оступишься, сделаешь один раз что-то плохое или заболеешь, или попадешь в плохую компанию, мне надо вычёркивать тебя из своей жизни?
- Мам, это разные вещи.
- Лиза! Все вещи в этом мире связаны любовью и страдают, когда ее нет.
- А как мы будем жить! - от страха тоненько закричала Лиза.
- Думаю, это и есть твое и мое испытание. Должны выжить, и не просто выжить ...
Нина попыталась прижаться к Лизе, но та отпрянула как от чего-то опасного.
-
Слушай и запоминай: ничего страшного не случилось. Сплошь и рядом люди проходят через этот ... ужас. Надо стараться и дальше жить как при папе. Интересно, играючи.
Нина потеряла запал и закончила раздумчиво:
- Вот только учиться придется всему на свете. Ты меня, Лиза, поддерживай, ты молодая. Мне придется найти дополнительную работу. Я уже знаю, какую - рядом Центр здоровья, пойду тренером по йоге.
Тысячу раз разговор возникал в голове Нины за прошедшие годы. Уже обесточенный, выдохшийся, он был лишь знаком случившегося, не раздражителем.
Сегодня он явился из того далекого дня, будто сбрызнутый живой водой.
И продолжали выползать события того дня.
Сердце пустилось в бешеную пляску, напряжение момента застлало глаза пеленой.
И тут же, как в кино, явилась безобразная сцена, где главным героем, режиссером и зрителем была она, Нина.
...Зареванная Лиза не успокаивалась, лезла в спор и старалась доказать, что жениться, а потом разводиться - это специальная пытка для детей. И она уж теперь ни за что не выйдет замуж. Никогда!!! Чтобы прервать вошедший в пике крик, Нина чуть ли не насильно вытолкала Лизу к подружке: дай мне побыть одной!
- А мне с кем быть, чтобы это проглотить. Ты не боишься, что я подавлюсь?!
- Лиз, с тобой ничего не случится. Ты девочка еще, ты не знаешь пока любви между мужчиной и женщиной. Тебе чуть - чуть легче. А сейчас оставь меня на полчаса.
- Лиза, не болтай лишнего, - крикнула она вдогонку.
Нина везде зажгла свет и распахнула створки шкафов, зарылась лицом в рубашки Ильи. Слабый родной запах наконец выманил слезы с каким-то диким гортанным взрыдыванием.
Пока она ходила, слепо натыкаясь на углы, ей казалось происходит землетрясение. Стены пошли трещинами, что-то скрипело, падало, пол ходил ходуном. Неверными шагами Нина обходила стол и, наверно, нечаянно уронила тарелку. Дребезг ударил болью по солнечному сплетению. Оно напряглось и затвердело.
Она подошла к посудному шкафу и принялась бить все, что попадалось под руку. Любимые тарелки и чашки, купленные Ильей, вместе с хозяином делили участь ненужного хлама.
Разлетающиеся во все стороны осколки, уничтожали другие вещи. Тяжелый мраморный бюстик Гоголя, найденный на берегу моря, а сейчас запущенный в стеклянную дверь, превратил ее в гору осколков. Один из них неизвестным образом вернулся к карающей руке и вонзился в мякоть плеча. Полилась горячая кровь. И много. Нина смотрела как она вытекает, густеет, пачкает все вокруг.
Когда она из косынки делала жгут, увидела в проеме двери Лизу. Дочь стояла среди кучи битого стекла и выглядела как тряпичная кукла: безжизненная, жалкая, испуганная. И все же ровным голосом спросила:
- Ты сможешь обойтись без врача?
- Конечно. Вот только полежу, и мы c тобой все приберем.
- Прибрать я смогу сама, ты рану перевяжи.
Серьезный тон Лизы, ее спокойствие действовало отрезвляюще, однако хотелось все еще рыдать, обижаться, искать выход, угрожать местью. Это металось в сознании и уносилось как сор по бурной реке. Кровь текла, рану саднило.
- Лиза, одевайся, поедем в “травму” швы накладывать. Иначе плохой шрам будет. Они быстро сели в машину, управлять было неудобно, но “травма” недалеко. Обогнули дом и вдруг Лиза затянула: “Эй, моряк, ты слишком долго плавал”...
Нина подхватила:
- Я тебя успела позабыть...
- Мам! Ты чего кричишь так громко? Подстраивайся!
И они с песней подкатили к мокрому после дождя крыльцу больницы.
С тех пор прошло десять лет. А шов все равно выглядел грубым.
Этим утром Лиза встала, чтобы проводить ее на свидание. И принялась ворчать:
- Шебутишься как большая мышь. Мам, пожалей малых детей.
- А ты забыла, что сегодня у меня особый день?
- Как можно! Об этом только спящий не знает! А зачем ты так наряжаешься, в лесу ценности другие. Моя новенькая ветровка тебя от дождя не спасет. Так что снимай. Посмотри в окно - там тучи собрались. Вспомни прогноз на сегодня.
- Два часа назад я видела солнце так же ясно как тебя…
- Раздумало. Бастует против твоего свиданья.
- А ты уверена, что он тебя будет ждать в дождь?
- Не уверена. Тогда притворюсь, что ворон пришла кормить или мусор собрать.
Нина разглядывала тучи за окном. Непогода ее не пугала. Наоборот. Дожди, морось, туманы - всякая влага с неба и на земле вызывали в ней подъем, единение с природой. Прихватив зонтик и крошечный рюкзак, немного поколебавшись, взяла заботливо приготовленные бутерброды, крикнула дочери:
- Закрой за мной дверь!
Прибежавшая Лиза безудержно рассмеялась:
- Мам! А зонтик зачем? От кавалера защищаться? Ты же в лес идешь! Гомерический хохот обитателей может повредить экологии.
- Держи накидку! И вот тебе телефон!
Парк давно одичал. Одряхлел. Заглох. Запустел. Зарос местами мшистыми бородами. Ивы, все больше дуплистые, развалившиеся от старости, пугали невероятными фигурами из наростов и древесных грибов, вылезших из трещин. Можно было разглядеть целые представления из кривляющихся, танцующих скоморошьих личин.
Разношерстная гурьба деревьев, никем и ничем не управляемая, словно всклокоченная голова дикаря, манила, но и держала на расстоянии: а кто его знает, что там, в чащобе переплетенных бузины, колючего элеутерококка и непролазного шиповника. Эта зеленая вольница начиналась в городе, перетекала в лес и сливалась с ним.
Здесь находили приют разные неприкаянные личности, которых судьба приводила под сень растрепанных деревьев переждать и обдумать крушение надежды, житейскую ошибку или натиск незнакомой городской силы.
Отдаленные поселки, оставив работающих без бумажных заводов, угольных шахт, ферм, украденных и разоренных пронырливыми личностями, умирали. От безысходного состояния люди приезжали в областной центр, чтобы зацепиться, прокормиться. Парк, особенно летом, был для них единственным местом, где можно было напиться и выспаться на скамейке или под нависшими кустами.
Здесь же выгуливали собак, прятались под заброшенными строениями бездомные кошки. Поэтому пахло мочой человеческой и животной. Природа явно не успевала наводить естественный порядок. Было все же одно место, огороженное декоративным кустарником, отличавшееся пригожестью.
Уставший от денег чудаковатый предприниматель катался с детками на маленьких машинках по собственному картингдрому и украшал усадьбу диковинными цветами. Усевшись в разубранном стараниями ландшафтника розарии, Нина разглядывала диковинные бутоны, чьи послания не будут никогда проявлены людям до конца. Кто те неведомые ангелы - дизайнеры, создавшие их для восхищения и захватывающего дух восторга? Почему совершенство, присущее цветам и животным, так редко дается людям?
Сейчас Нина пройдет через парк до реки, остановится у развесистой ивы и будет вглядываться в переплетение ветвей. Прошедшие годы не слишком-то сказались на дереве.
Все так же оно опиралось на землю мощными обнаженными корнями, напоминающими огромную куриную лапу. Оно было расщеплено сверху и наверное давало приют совам, только за сплетением веток трудно разглядеть, обитаемо ли. А вот огромный ствол ивы уже тогда, десять лет назад представляющий сцену с застывшими действующими лицами, обогатился новыми персонажами.
Древесные грибы, капы и извивы коры нарисовали целое представление лесных духов. Они с Ильей сочиняли про них истории и немножко верили, что неподвижными духи становятся только в их присутствии. Наведываясь, они стали приносить кусочки сала и развешивать на верхних веточках. Илья уверял, что совы любят сало.
На первое свидание он привел Нину сюда, чтобы показать свою сову. Однажды зимой
он нашел ее с простреленным крылом, взял к себе домой и выходил. Потом принес к этому дереву, обнаружив на нем прежнее обиталище. Сова прижилась здесь и всегда, завидев Илью, спускалась на нижние ветки и, внимательно глядя на спасителя, склевывала угощение.
Тогда впервые сидя под деревом на куриной лапе они долго молчали. Илья говорил мало, все больше смотрел. Он умел смотреть долгим-внимательным взглядом. Это было необычно. Он как бы разговаривал так с глубинным в человеке. Нина вначале немного нервничала. Но скоро научилась держать взгляд и отвечать на него.
Помолчав в течение получаса, и осознавая, как по новому бьется сердце, как оно стремится навстречу другому и радуется спокойной близости, они впервые взялись за руки. И это было очень важно для обоих. Так важно, что Нина вдруг расплакалась.
Илья сказал: " Я точно знаю - мы должны быть вместе".
Ответное чувство налетело как шквалистый ветер и прилепило их друг к другу и продержало так двенадцать лет.
Нина сделала снимок дерева с нескольких точек. Вдруг парковому устроителю придет в голову спилить его.
Скамейку неподалеку, спрятавшуюся под ветками боярышника, на миг выглянувшее солнце будто специально высветило, чтобы она не прошла мимо. Она и не пройдет. Здесь состоялась еще одна попытка расстаться с одиночеством.
После исчезновения Ильи, спустя три месяца, Нина была приглашена на свидание церемонным образом. Почтальон принес красивый конверт, а в нем еще один, а уже в нем приглашение, написанное стихами.
Лиза не упустила момента и обрушила на мать все, что знала о свиданиях.
- Ма, не показывай ему своего интереса. Будь холодной как лед. Типа: мы в женихах, как в сору копаемся. Слышишь? Ты у меня мамка - первый сорт, а у него носки с дыркой и от ног пахнет.
Бедный Борис! Он никогда не узнал, кто так безжалостно вмешался в его жизнь.
Борис, друг мужа, часто бывал у них дома. Но Нинино чуткое сердце даже на миг не заподозрило его интереса. Когда осталась одна и понадобилась мужская помощь, обратилась к нему.
Вот тогда-то заговорили у Бориса глаза. А уж потом и весь он вместе с добром и лаской готов был стать собакой в будке и сторожить ее дом. Нинина душа его принимала. Захотелось готовить завтрак, купить носки. Загвоздка была в дочери. Ее сокровище ни во что не ставило Бориса:
- Стихи прогорклого Фета. Пусть поучится у папы. -"Бурлак" - о роли в жизни.
"-Настоящий половник",- как она его воспринимала в семье.
И подобные глупости изъедали только народившееся чувство как колорадский жук. Был день, точнее вечер после работы, когда Борис попросил встретиться в этом самом парке.
- Пусть у нас будет романтическое свиданье,- сказал он. Все розетки я починил, унитаз не подтекает. У меня зарплата сегодня и вообще... Сюрприз!
Нина, хотя и запретила себе видеть в Борисе будущего мужа, обрадовалась приглашению. Тем более, что для желторотой птички они здесь недосягаемы. С легким волнением прохаживалась она по аллее, усыпанной бесчисленными кленовыми “прощай” уходящему лету и думала:
- Вырастет Цык-цырык, она же Лиза, и вот так же придет на свидание. Сумасшедшим тамтамом будет биться ее сердце, изнутри польются волшебные мелодии.
Борис подбежал как пыхтящий паровоз.
- Угораздило начальника ученость показать. Сорок неоплаченных наших минут ухайдакал на пересказ. Стащил у жены книжку Питера Рассела "От науки к Богу" и устроил громкую читку.
- У меня тут кое-что есть, - говорил он оживленно, роясь в потрепанном портфеле.
- Вот - главное. Он освободил от газетных оберток бутылку советского шампанского, насобирал кленовых листьев и выложил из них салфетку. Поставил на нее шампанское.
- Еще есть у меня,- пел он дурашливым голосом,- у меня, у меня в правой рученьке...
Он вытащил еще один газетный сверток и, перехватив другой рукой, спрятал за спину.
- Тебе, моя радость, я бы подарил Все, что ты любишь, но оно не поместится в этом чюмодане.
- Вот! Жестом фокусника Борька выбросил Нине навстречу руку с бумажным кульком.
Нина кулек приняла с реверансом, развернула серую бумагу. Пять роз были прекрасны.
Борька притих, сел и наслаждался произведенным эффектом. Глаза его улыбались, но
голос! Нина никогда не слышала ТАКОГО голоса.
- Будто говорит кто-то другой, - отметила Нина.
- Вторая - лучшая половина вечера - сейчас!
Явно было - он нервничал: частил и захлебывался словами. Он вытащил какой-то хлипкий мальчишеский ножичек и стал расправляться с оберткой на бутылочном горлышке, часто вопросительно взглядывая на Нину, будто опасался, что она может исчезнуть. От этого у Нины защемило сердце, стало ясно - нет у отношений будущего, нет корней, не будет жизни. И все это проявляется вот сейчас в его раздражающих движениях и ее желании тут же стереть все, что происходит. Тем временем Борька открыл шипучку и стал разливать в бумажные стаканчики.
Оглядев пиршественный стол, Нина почувствовала занозистую неловкость. Пройти полжизни, присвоить себе множество чужой мудрости, нежности, красоты неописуемой, тонкости чувств от Сафо до Марины Цветаевой, встретить Илью - нежданный подарок, с которым двенадцать лет минули как один день - а вот сегодня - в сыром сентябрьском неухоженном парке ей предстоит пить шипучку из аскорбинки под предложение ненужных руки и сердца!
Эти великие, особенные личности научили ее высокому стандарту чувств, указали истинную дорогу, вымощенную ранеными любовью сердцами, сердцами, полыхающими жаром, сердцами светящимися как солнца, сердцами наполненными нежностью, до того чувствительными и легкими, что можно только издали любоваться ими.
Ей предстоял выбор: не любя, согласиться стать женой в общем-то хорошего человека и потом тянуть лямку до конца жизни. А это значит отказаться навсегда от обжигающих моментов близости, от любви, затапливающей тебя как лава вулкана. Когда ни температура, ни собственная сохранность не имеют значения, не существуют вообще.
Или остаться с призраком бывшей любви. Это насмешка небес, определенно.
Выпив немного сладенькой водички, сблизившиеся до угрожающих границ два человека, отрезвели. Момент истины властно заявил о себе.
- Я, - сказала Нина,- не могу быть твоей женой. Ничьей женой я быть не могу нынче.
Потому что... - она повременила, чтобы выдохнуть,- я не хочу.
И сразу стало легко и спокойно. И - правильно. Нина почувствовала внутри расцветающую наподобие тыквенного цветка мощь и рассмеялась. И подставила стаканчик. Борис, на секунду выпав из действительности, силой Нининого
жизнелюбия был возвращен, и тоже смеялся хорошо, по-приятельски, радуясь ее разгулявшейся воле.
Они выпили и легко поцеловались, и вместе собирали неудавшийся пиршественный стол.
Нина взяла Бориса под руку. Шли бок о бок, как влюбленные, и Борька бодрячески мурлыкал:
- Мне нравится, что вы больны не мной...- взглядом приглашая Нину поддержать.
Но она не стала петь. Ей отчего-то плакалось внутри.
Вернувшись домой, она зашла в комнату Ильи, села в кожаное кресло. На столе стояла их семейная фотография. Она стала протирать ее блестящую рамку и молила Бога испытать еще раз счастье, которое объединяло родные лица.
Борька через месяц уехал в свой Орел. Уезжая, он купил букет роз и вложил туда записку: "Жду согласия до приглашения на посадку. Любящий".
Утром в день отлета примчался рано утром к любимой двери, а она оказалась запертой.
Хозяйка, пораньше ушла на работу готовить сценарий для срочной съемки. Зная, что Борька улетал сегодня, она крадучись подумала, что предложи он ей этим утром
ту же руку, она скорее всего ее бы приняла.
Раздосадованный, но не потерявший смекалку Борька, ринулся к Нининому соседу и своему приятелю Сергею, обладателю скоростного Пепелацца. Вручил цветы с запиской и попросил как мужик мужика прямо сейчас доставить букет на ТВ и вручить в нужные руки не теряя времени. Сергей обещал.
И вспомнил о поручении через полгода, когда искал в багажнике удочки. Ссохшийся букет с вывалившейся запиской заставил его сказать в сердцах "ах, черт побери", а вечером напиться водки сразу по двум поводам: забывчивость все чаще ставит его в неловкое положение, и за упокой Борькиной души. Месяц назад скончавшегося от сердечного приступа.
Сергей решил сегодня же пойти к Нине и сообщить о печальном известии. Но, как всегда, забыл. В очередной раз, на берегу речки, где мыл машину, Сергей, вытряхнув багажник, поднял смятый листок. На нем был напечатан стих, видимо выпавший из засохшего букета. Конечно, он был предназначен для Нины. Сергей чуть не прослезился, когда прочитал.
Безрассудна вся жизнь, оттого и живем безрассудно,
И в четыре утра от прошедшего сердце болит,
И встаешь и идешь на корабль- на воздушное судно.
А воздушное судно как лошадь земная, храпит.
И когда мы взлетаем и свод протыкаем небесный,
Понимаем, что условны границы добра и зла.
И становится ясно: ужасно милы стюардессы,
Но глаза их пусты и бессмысленны, как зеркала.
Нас зовет этот мир высотой своей и покоем,
Но в пределах его нет покоя и нет высоты.
Словно странной тоской я пронизан пронзительным воем.
И пусты облака и слова бенадежно пусты.
Унеси же нас судно туда, где нас примут с повинной.
Где нас в тысячный раз кто-то встретит, поймет и простит...
У неси нас туда, где восходит звезда над долиной ,
И в темнеющем небе воздушное судно летит.
На этот раз он вложил листок в конверт и отправил его по почте адресату.
И вот, спустя десять лет, еще одно свидание. Познакомили подруги. Уговаривали: надо же наконец устроить личную жизнь!
Вечером Нина долго сидела в комнате Ильи и просила дать знак, нужен ли ей этот человек. Никакого знака не случилось. Правда, погас свет. Во всем доме. Обычное явление при сильном ветре, беснующимся за окном.
Нина миновала парк, пошла вдоль усадьбы гостиницы, знакомой до последней елки на территории. Она размягчено улыбалась, представляя как зародится и вспыхнет радость. Как начнется действие, которое целиком во власти двух душ. Только бы не спугнуть их, только бы не помешать чувству развиваться по своим законам.
Лопухи и дудки нынче, в дождливое лето, вымахали в два человеческих роста. Ни черта не видно за сплошным зеленым забором. А под ногами с громким хряканьем рушатся красивые стебли калужниц. Невозможно пройти не повредив их. Разве что совсем прижаться к речному берегу. Но тогда можно не увидеть, не встретиться. Три дерева должны быть постоянно на виду. Завибрировал телефон.
- Говорит Лена, жена Олега. Знаю, что он пошел на свидание с вами. Он тюфяк, все мне рассказал и обещал покончить... Мы с ним то сходимся, то расходимся - жизнерадостно вещал голос. Сейчас - в разводе, но скоро... К тому же у нас ребенок, и все это ухудшается нищенской зарплатой врача, добрым, но слабым характером - Весы, что с него возьмешь... Может вы дама состоятельная, тогда миль пардон.
Голос продолжал говорить, слов Нина уже не различала. Они слились в бесцветный ненужный поток шума. Помахивая не выключенным, сорящим словами телефоном, она тихо кралась через заросли, шагая машинально, как игрушечная. Мысли сами по себе выскакивали кривлялись.
- Так, значит, вон оно что!
- Жена. Откуда взялась жена?
- Жена- Она... Жена
- Жена не сапог- с ноги не скинешь- бормотала Нина машинально.
- Она - есть- она - жена.
- Я что, схожу с ума? - тоненький голосок маленькой девочки в ней взмолился чуть не плача:
- Да не было никакой жены! И неизвестный деревянный голос,тоже ее собственный, возразил:
- Теперь есть.
- И это все?- Хнычущий шепот девочки. И ее же торопливое испуганное:
- Всевсевсе....шепчет Нина.
Глаза уловили шевеление цветового пятна возле дерева. Нина все еще шла навстречу, когда очередной пассаж высокого женского голоса вернул ее к необходимым действиям. Выключив телефон, она смотрела на цель - красное веретено ожиданий, сладко подматывающее ее с самого утра на невидимой нити, превратилось в мужчину в красной куртке. Уже чужого. Ненужного. Внутри было пусто и гулко. УНИЗИТЕЛЬНО!
Нина резко повернула обратно. Тропа четко обозначена узкой щелью среди зеленого буйства. Знакомое дерево впереди подавало сигналы. Она посмотрела на черную отметину пониже дупла, и взгляды встретились. Сова не спускала с нее глаз и, казалось, готова была нырнуть вниз. Нина видела, как птица, выворачивая голову, провожает ее взглядом. Подумала: она понимает.
Накрапывал дождь. Новый телефонный звонок ударил изнутри как взрывная волна, на дисплее был номер Лизы.
- Здравствуй! Это я! Сказал Илья в своей обычной манере с еле заметным вызовом.
Ты меня слышишь? Я вернулся. Навсегда. Возвращайся и ты! Мы тебя ждем.
Нина остановилась и долго глядела на небо, исчерченное длинными облаками похожими на реки, стремящиеся наперегонки донести важное послание. Она только теперь бросила телефон в рюкзачок и, выйдя из зарослей на открытое место высоковольтной линии, открыла сверточек, перевязанный бантиком, и развернула черный хлеб с ломтиками сала.
Она шла и ела на ходу. И думала о том, что комната Ильи идеально прибрана, как он любит, что все белье и его прежние рубашки недавно перестираны и отглажены. А книги, расставленные по ранжиру, уже наверное сгрудились на столе в беспорядке, который так дорог читающему. В ней ли самой или вокруг - трудно было уловить, происходили перемены, похожие на подготовку к празднику.
И все тот же поток, который нес мусор в печальный день расставания, сейчас еле умещался в берегах ее сердца, бережно и нежно баюкая переливающееся цветное облако, наполненное нежностью...