Повесть 10-А из книги ТАКИЕ РАЗНЫЕ ЯГОДЫ П.Краснощеков
СЕСТРА ЛИДА
Лида родилась в 1930 году в Антиповке за десять месяцев до выселения и тех нечеловеческих мук, что она испытала вместе с мамой и братьями по дороге на Сой-Ю, особенно первой зимовкой в землянке на шесть семей, сделанных неумелыми женскими руками, когда сутками дежурили у печки, не давая ей угаснуть. А ведь той зимой несколько землянок полностью замёрзли от того, что у дежурного угасла печь. Именно той зимой умер от воспаления лёгких её братик – близнец Коленька.
Но этого она не помнила, в памяти встаёт длинный барак на двадцать семей, длинный коридор и длинный ряд печек с открытым пространством над варочной плитой. Через пространства над плитой можно было переговариваться со всеми жильцами барака. А как же хотелось есть, когда кто-нибудь готовил себе еду. Ароматный запах жареной картошки, рыбы, борща дети да и взрослые всего барака с удовольствием вдыхали и глотали слюнки, особенно тогда, когда нечего было есть, и продукты в семье уже закончились. По неписаным барачным законам, печки старались топить одновременно, а, значит, и готовили пищу одновременно. Тех, у кого не было продуктов, особенно детей звали в гости на ужин. Без взаимовыручки на Севере не проживёшь. Сегодня ты поддержал, а завтра, случится, и тебя надо будет поддерживать. Помнит Лида и стрекочущую машинку «Зингер», на которой мама обшивала семью коменданта, особенно его жену, случалось, комендант приносил полпайки хлеба, картофель, если платье понравилось его жене. Маме приходилось шить всё, даже галифе, а нам она шила из старых солдатских шинелей шапки, валенки, такие чудные пальтишки. Но шитьё ничуть не освобождало от основной работы. Почти год работала на лесоповале, несколько лет работала дояркой, овощеводом в теплице, а последние годы ссылки продавщицей в магазине.
На Печоре у отца с матерью родилось трое детей, КИМ- Володя погиб в в возрасте полтора года, Раечка умерла не прожив и года, выжила только младшая – Лёля. Своего брата – близнеца Коленьку Лида не помнит, умер он в первую же таёжную зиму в сырой постоянно холодной землянке.
КИМ – Володя имел двойное имя. Когда он родился, родители назвала его Володей, а когда понесли его регистрировать в контору спецколхоза к коменданту, Игнат Петрович сказал:
- Его имя будет не Володя, а КИМ. Коммунистический интернационал молодёжи. Володей у нас и без него хватает, а КИМа ещё ни одного нет.
Так и стали его звать КИМ-Володя. В спецколхозах было установлено, что через два месяца после родов женщина должна приступить к работе, а грудничка определяли в колхозный ясли-сад. КИМ – Володя начал ползать, в «тихий час» он приполз к печке, а нянечка ушла за очередной охапкой дров. Принесла и высыпала эту охапку дров у печки, в аккурат на ребёнка. Так появилась на семейном дереве вторая зарубка, а третья и последняя зарубка на скорбном дереве Скуповых появилась через четыре года, когда умерла средняя сестрёнка Раечка.
ВЕЩИЙ СОН ЛИДОЧКИ СКУПОВОЙ
Лет в семь, а конкретно зимой 1937 года Лидочке приснился цветной сон. Сначала она рассказала его своей подружке по бараку Тихоновой Таньке и её маме. Затем её пригласили рассказать свой сон в соседний барак, а чтобы было всем хорошо слышно, её поставили на тубареточку, как будто она выступала со стихотворением. По «заявке слушателей» она его рассказывала во всех бараках посёлка, а затем вместе с концертом школьных ребят она его уже рассказывала на Большом острове в лагере политических ссыльных, причём пришлось рассказывать два раза, подошли опоздавшие слушатели. Кончилось тем, что друг отца по шахматам Василий Кузькин зашел в магазин к маме и посоветовал запретить Лиде рассказывать свой сон.
- Какой сон, Василий?
- А вы не знаете, какой сон ей приснился? Она вам его не рассказывала?
- Нет, ничего мы не знаем. А вот и она идёт в магазин, сейчас спросим её. Лидочка, что тебе за сон приснился, все его уже знают, а нам с папой ты не рассказала. Ну-ка, расскажи.
Лида уже отрепетировано, многие места рассказа уже были прибавлены по ходу многих пересказов, уточнены взрослыми и её сон выглядел так:
- Иду я по Москве, улицы широкие - широкие, на ней стоят дома высокие – высокие. Выхожу я на Красную площадь, там брусчатка под ногами красивая - красивая, ровная - ровная. Прохожу я мимо мавзолея, где лежит дедушка Ленин, через Спасскую башню вхожу в Кремль. Там меня встречает генерал в голубых погонах и с орденами, а на боку у него шашка и револьвер.
- Девочка, ты куда? – спрашивает меня генерал.
- Я иду к Иосифу Виссарионовичу Сталину.
- А зачем?
- Рассказать ему как мы живём на севере, на Печоре.
- Сталин сейчас отдыхает, расскажи мне, а я ему передам.
- Не-ет, мне надо самой рассказать ему.
- Тогда пошли. Заходи вот в эту большую дверь, там наш вождь отдыхает.
- Открываю большущую дверь, а там комната большая – большая в ней потолки высокие – превысокие, на окнах красивые решётки, потолок разукрашен позолотой, но комната пустая, ничего в ней нет, даже стульев. Открываю следующую дверь, а там в большой комнате стоят огромные три котла, в них варится каша, каша разная. Один котел с пшённой кашей, второй котёл с тыквенной кашей, а третий котёл с ячменной кашей. А вкусная-я, превкусная. Пошла я в третью комнату она тоже большая, а в дальнем углу стоит железная койка, а на железной койке Сталин лежит в синих штанах, в синей рубашке навыпуск и верёвочкой подпоясан, - тут Лида замолчала.
- А потом? – спросила мама.
- И всё-ё, - завершила Лида.
Её сон разнесся по всему Сой-Ю, по лагерю политических, похоже, не слышали его только родители и в лагере уголовников, но туда никого из посёлка не пускали и оттуда никого в посёлок не выпускали.
Просто бытовые рассказы о Сталине в то время строго пресекались, а в её сне Сталина окружает богатство, пустота и финал - одет он в синие штаны, синюю рубашку, подпоясан простой верёвочкой, а главное, непонятно из её сна спит Сталин или умер.
Мама потеряла дар речи, а Василий, обращаясь к Лиде, спросил:
- Лида, ты папу любишь?
- Конечно, люблю, дядя Вася.
- Так вот, ты этот сон больше никому не рассказывай, забудь его. За него могут арестовать твоего папу и посадить в тюрьму. Говори всем, что забыла сон.
Больше Лида никому свой сон не рассказывала, как бы её не просили.
- Не помню, забыла я его, - твёрдо отказывалась она.
* * *
Вспоминается Лиде, как на маленьком буксирчике впервые привезли с Воркуты через Печору пятнадцать мужчин-доходяг, мужей спецпоселенок Сой-Ю, а среди них и Лидин отец. Вид у него, прямо сказать, – краше в гроб кладут. Все зубы съела цинга, худющий, но зато с распухшими ногами, передвигался с палочками, мама со слезами на глазах, почти на себе его притащила в барак. Лида долго боялась подходить к незнакомому страшному дядьке.
ФОТО
Воркута. Лагерь.
ФОТО
Думу о свободе.
Рис. воркутинского шахтёра.
- Дура ты, Лидка, у тебя отец без зубов, но живой, а у нас нашего тятьку ещё четыре года назад расстреляли. Пусть бы без зубов, пусть без ноги и без руки, но живой вернулся бы тятька, - укоряла Лиду старшая подружка по бараку Танька Тихонова.
Комендант сокрушался при виде отца:
- Ну, Скупова, ну, куда я твоего мужа определю? На лесоповал? Какой он там работник, на строительстве он тоже много не сделает. - И уже Скупову, - так говоришь, что ты с Волги, рыбу, наверное, ловил, вот и определю я тебя в рыбаки, всё же там работа полегче. Глядишь и немного оклемаешься, к зиме и поднимешься.
Отец кроме рыбалки помогал ещё разделывать рыбу на приёмке, за это отходы при разделке - рыбные внутренности, головы и плавники он приносил домой, делился с соседями по бараку и вытапливали рыбий жир, он то и помог отцу оклематься. Да и голодной зимой рыбий жир был подспорьем в семье и как лекарство, и как продукт.
Помнит Лида, что к ним в барак приходили часто не только жители Сой-Ю, но и политические с Большого острова. Отец и мать были очень общительные, в трудных жизненных ситуациях давали дельные советы, отец хорошо играл в шахматы, а уж в карты его обыграть никто не мог. Он в игре всегда знал у кого, какие карты на руках.
- Посидишь с моё на зоне – научишься, - отвечал с улыбкой отец на вопрос дочери. – Может быть, я и живым остался, потому что хорошо играл в карты и шахматы.
Удивительно, но её отец умел делать все. Рыбачил, плотничал, клал печки, делал лодки, кадки, плёл сети, вентери, растил виноград и делал прекрасное вино. А сказки?... О-о-о, какие он рассказывал сказки по вечерам за ремонтом сетей, с продолжением на несколько вечеров. Слушать его приходили не только дети со всего барака, но и взрослые, благо, что слушать можно было и в соседних комнатах. Иногда оттуда просили повторить предложение и говорить чуть громче. В оплату за сказки каждому слушателю он давал игличку, чтобы они на неё наматывали нить с бобины. Наполнялись иглички нитью, сказка останавливалась и обязательно на самом интересном месте. Продолжение объявлялось по использованию нити со всех игличек. Все с нетерпением ждали продолжения сказки. В такие моменты Лида очень гордилась за своего отца. Интересно было то, что Лида никогда позже не встречала в литературе этих сказок, и очень жалела, что не записала их, хотя бы вкратце.
* * *
О КОМЕНДАНТЕ
Комендант Игнат Петрович Бабуля не злоупотреблял своей властью без нужды, старался, чтобы семьи посёлка кроме заработка, получаемого на трудодни, который был до смешного мизерным, заводили своё подсобное хозяйство. С колхозной фермы продавали из выбракованных в личное подсобное хозяйство корову или телочку, поросят, ягнят. Между двумя рядами бараков были разбиты семейные огороды. Сажали картошку, репу, капусту, свеклу, лук. Помидоры не получались, а вот огурчиками в конце короткого северного лета иногда баловались даже без теплиц. На домашних огородах работали в основном дети, взрослым было не до того, они работали в колхозе от зари до зари. В летние каникулы ученики не ездили на юга в лагеря, «лагерей» в тайге своих хватало, а работали в колхозе. Начиная с первого и до третьего класса, ученики заготавливали ивовые веники, их резали на Маленьком острове. За день каждый ученик должен нарезать и связать двенадцать штук и весом каждый не менее двух килограмм. За норму начислялось половина трудодня, а за каждые четыре веника выдавали конфетку - жёлтенькую «подушечку». Веники сушили под крышей фермы, а зимой ими подкармливали овец и маленьких ягнят. После третьего класса ученики уже считались подростками и работали на других посильных работах. Чаще они были пастухами, возчиками сена, телятницами, сгребальщиками сена на конных граблях и конных волокушах. Работы хватало в колхозе и на огородах всем.
ФОТО
Начальная школа спецпоселения.
Закончился сенокос. Сено сложено аккуратно в причёсанные стога, а сенокосный отряд возвращался домой в Сой-Ю парадной колонной. Впереди на белом коне «Гордый» с красным знаменем ехала Лида Скупова, за нею в колонне по три на лошадях ехали девчата, за девчатами ехали на конных косилках, конных граблях, на пароконных возах - решётках пацаны. Сзади замыкала колонну повариха тетка Марька Захарченкова со своим поварским скарбом и бочкой с водой. В руках она держала объёмистую кастрюлю, в которую в такт песни била половником. У конторы их встречали почти всё взрослое и детское население Сой-Ю вместе с комендантом Игнатом Петровичем в его неизменном военном кителе и галифе.
«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд….
Неслась над посёлком и речкой Сой-Ю бравая песня молодых работников колхоза, с честью выполнивших задание коменданта. Ребят и девчат не смущали трудовые мозоли на руках, не испугали их и огромные пойменные комары, кишевшие на заливных лугах. Они вносили свою маленькую лепту в разгром врага.
* * *
В тридцать первом году, когда только высадились на Печорский берег у речьки Сой-Ю тайга казалась всем враждебной, даже корни деревьев не желали отдавать земли спецпереселенцам, деревья приходилось не только спиливать, но и выкорчёвывать огромные корни, иначе деревья опять начинали расти от пней. Под деревьями росли незнакомые грибы и многие из них не только несъедобны, а просто ядовиты. Посреди таёжных деревьев вдруг оказывалось болото с вековой плесенью, и им несть числа, в распадках под настом из упавших деревьев, покрытых толстым перегноем из многолетней листвы под тобой вдруг журчал ручей с ледяной водой. Если человек провалится туда, то выбраться ему без посторонней помощи невозможно. А сколько здесь озёр? А сколько народу пропало в тайге, пытаясь по-первости убежать из ссылки? Сколько в тайге неизвестных могил и просто разбросанных зверьём косточек этих беглецов? А медведи, о-о-о, с хозяином тайги шутки плохи. А река, Печора с норовом, особенно в половодье, в ледоход.
По прошествию нескольких лет ссыльные сблизились с тайгой, приняв её законы и пользовались её дарами. Кора пихты заменяла муку, ягоды, грибы, травы, печорская рыба кормили, лечили, пойменное сено шло на корм животным. На небольших колхозных полях выращивалось зерно, овощи, словом спецпереселенцы в тайге освоились, подросшие дети уже считали тайгу, речьку Сой-ю, Печору своей родиной.
Четыре класса Лида окончила в своём посёлке в малокомплектной школе, а семилетку она закончила в посёлке Ичет-ди, располагавшейся ниже за рекой Печора. Жили они там в интернате, и только на воскресенье кто-нибудь из родителей приезжал за учениками на лодке. Зимой было проще, час пешим ходом по льду и ты дома.
ФОТО
Печора зимой.
На всю жизнь запомнилось злое лицо воспитательницы интерната. Работать в интернат она пришла из надзирателей женского лагеря для политических ссыльных, но его закрыли, а она стала теперь воспитателем в школьном интернате. Жили в то время голодно, шла война, отца снова забрали на угольные шахты Воркуты. Лида училась в шестом классе, на неделю мама давала ей восемнадцать средних картофелин и маленький пузырёчек из-под лекарства рыбьего жира. Всё. Всё это на шесть дней. В интернатской печке – голландке ученикам запрещалось что-либо готовить. Но ребята приспособились в малюсенькой сковородочке по вечерам на углях в голландке жарить картошку. За этим делом воспитатель и застукала Лиду. Какая же гримаса злости появилась на её лице. Эта гримаса кошмара почти всю жизнь по ночам преследовала Лиду.
Воспитательница вывернула содержимое сковородки на угли, затем тщательно всё перемешала кочерёжкой, выкинула на помойку сковородочку и принялась за Лиду. Схватила за Лидины короткие волосы и била её головой о пол, об печку, о железную солдатскую кровать до тех пор, пока тело девочки не стало совсем безвольным. Только тогда она бросила её на пол.
- Так будет со всеми нарушителями дисциплины, - в назидание остальным сказала она и ушла.
В беспамятстве Лида пролежала до утра. Утром она встала и поплелась домой, а через три дня начинались зимние каникулы.
- Лидочка, доченька, видно грехи наших семей тяжкие. Судьба наша такая – отвечать за них перед Господом, - смазывая ссадины и прикладывая компрессы, говорила мама-Ксения, - надо терпеть, бесправные мы здесь, а воспитательницу?... Ты прости её, Лидочка, она не ведает что творит, а школу заканчивать надо, доча, школу нельзя бросать, это наш единственный путь стать свободными людьми.
Головные боли у Лиды появились намного позже, уже в пенсионном возрасте. Опухоль мозга по причине давних ушибов, так объяснили причины её возникновения московские врачи. Показательное интернатское наказание в том далёком военном времени сократили жизнь Лиды лет на двадцать, не менее. Умерла Лидия Павловна 2 марта 2001 года в Москве
* * *
ЛИДИНЫ БРАТЬЯ И СЁСТРЫ
Миша, как помнится Лиде, всегда был рассудительным, серьёзным мальчиком, часто защищал её от пацанов, которых она иногда, чего греха таить, и без дела задирала. Миша иногда успокаивал даже маму, которая от безысходности частенько плакала, уткнувшись в подушку. Он был хорошим помощником маме в семье, Ксения была спокойна, когда дети были с ним, почти все хозяйственные работы были на Михаиле. В десять лет мальчишка на селе, а тем более на Севере считался уже мужчиной. Вода, дрова, огород, заготовка ягод, заготовка сена корове на зиму – все это на плечах этого малолетнего мужчины, а если в семье нет мужчины, то приходилось и девочкам справляться с этими делами, и, поверьте, справлялись совсем не хуже мальчишек.
Жизнь в Сой-Ю налаживалась, Миша, закончил семь классов, работал в колхозе конюхом, планировал ехать учиться в техникум в Печору. Младший Шурка – сорви голова, перешёл уже в седьмой класс в семилетней школе Ичет-Ди, младшей сестрёнке Лёле было уже три года. Поговаривали, что скоро за ударный труд будут отпускать семьи с поселения.
Но наступил 1941 год. Война.
Бабье царство – так называли на Печоре колхозы в спецпоселениях и до войны, а во время войны на трудовой фронт забрали абсолютно всё старшее поколение мужчин, а молодых забрали на войну. Кроме коменданта и охранника мужчин в посёлках не было, если, конечно, не считать пацанов. Да и охранник был уже глубоко в возрасте, с трудом таскал за собою винтовку.
Уже через месяц всех старших мужчин, работавших ранее на угольных шахтах Воркуты мобилизовывают на трудовой фронт. Отца снова увозят на шахты, хотя его здоровье постоянно давало о себе знать. А ещё через два месяца из Сой-Ю уходили на фронт молодые парни и Миша Скупов в том числе. От него стали приходить с фронта письма - треугольнички или открыточки. С Воркутинских шахт приходили письма от отца, по старости он в забое уже не работал, а работал на поверхности, чем и успокаивал своих родных.
ФОТО
Это одно из последних писем старшего брата Миши.
Лето 1942 года - жаркое, солнце печет немилосердно. Война идёт уже второй год, а новости с фронта плохие, немец уже на Кавказе, рвётся к Сталинграду. В конторе у коменданта Игната Петровича висит школьная карта европейской части СССР, на ней иголками с приклеенными флажками показано положение фронтов. Здесь же стоит единственный радиоприёмник, который включают только прослушать сводки Информбюро, берегут батареи.
Взрослые целые дни на работе, рабочий день считается по 10-12 часов, а чаще от зари до зари. Лёлька с соседской ребятнёй купается на чистом светлом пляже у речки Сой-Ю. Младшие школьники с учителями на Маленьком острове заготавливают красноталовые веники овцам на зиму, старшие школьники и подростки, уже закончившие семь классов, а с ними Лида и Шурик работают в колхозе на сенокосе. К августу поспеет голубика, черника, начнётся их сбор. Вначале ягоды выберут поблизости от посёлка, затем придётся продвигаться дальше в тайгу. Надо запасать на зиму ягоды, грибы из леса, овощи с огорода, рыбу из реки, зима на Севере, как и вообще в России строго «спрашивает». Сталинград будет на устах несколько месяцев, затем пойдут радостные вести. «Сталинградский котёл», огромное количество пленных. Немец отброшен за Дон и его гонят дальше! Наконец-то!!!
* * *
ГУЦУЛЬСКАЯ НАКИДКА
Зима 1943 года выдалась снежной и морозной. В конце зимы по замёршей Печоре дальше на север почти каждый день гнали пленных немцев, австрийцев, румын. По количеству этих колонн можно было судить о грандиозности Сталинградской битвы. Было радостно на душе от этой победы, а в то же время и жаль тех людей, что сейчас шли, нет, не шли, а ползли из последних сил по глубокому снегу, на крепком северном морозе в своих лёгеньких шинельках. В первый раз выбежали смотреть пленных всё население Сой-Ю. Пленные шли уставшие, изнурённые дальней дорогой, постоянными морозами и вьюгами, их темные неизвестного уже цвета шинельки были без ремней и почему-то все с оторванными хлястиками. Смотрели они виновато исподлобья, видно понимая, что думают о них эти простые русские люди, у которых они отняли мирную и спокойную жизнь. Нет, это уже были не враги, это были просто несчастные люди. Женщины вспомнили свой этап на Печору, вспомнили, что и наши солдаты в плену так же шли, а возможно и сейчас идут этапом где-то по неметчине и жалость к несчастным людям проснулась в сердцах русских женщин, пересилив в душе обиду и возмущение. Захотелось чем-то помочь им, хотя у самих-то не всегда было чем накормить своих детей.
Когда ночь колонну заставала у Сой-Ю, их помещали в колхозный пустовавший клуб. Печи в клубе зимой топили только по мероприятиям, 7 ноября, Новый год, 8 марта, свадьба, которых в посёлке давно уже не было по причине отсутствии мужчин, колхозного собрания, редкого приезда из района лектора-политинформатора.
ФОТО
Клуб спецпоселения.
Для пленных затапливать печи охрана не разрешала. Тогда женщины Сой-Ю шли к охране и просила отпустить одного - двух пленных к ним домой на ночь переночевать в тепле. Отпускали, а куда бежать, вокруг сотни километров занесенной снегом непроходимой тайги. И тогда в бараках почти в каждой комнате до поздней ночи работали банно-прачечные комбинаты. Стирали одежду, купали самих пленных солдат. Для них они не были солдатами, не были врагами, они были просто людьми, попавших в беду. Утром посвежевшие пленные вновь сходились к колхозному клубу и продолжали свой путь по этапу, по заснеженной Печоре куда-то дальше на север, унося в своей душе благодарность к русским женщинам.
Ксении в глаза бросились из колонны пленных четверо молодых людей. Два, что постарше поддерживая, а по сути, несли третьего, совсем молодого раненого паренька. Рядом с ними шла красивая чернявая девушка так же в военной форме и всё пыталась помочь нести раненого. Намётанным глазом Ксения определила, что жить пареньку на этапе осталось совсем недолго.
Она пошла к коменданту.
- Игнат Петрович, в магазине совсем нет дров, попросите охрану оставить в Сой-Ю на недельку двух-трех пленных напилить и наколоть дров для магазина.
- Скупова, мудрышь ты шось-то. Дрова же недавно пилили тебе в магазин.
- Игнат Петрович, кончились уже те дрова.
- Скупова, знаю, знаю зачем хочешь оставить, но они же фашисты, они убивают наших солдат, от прямо сейчас где-то стреляют в наших сыновей, а ты их жалеешь.
- Игнат Петрович, какие они фашисты, забрали под ружьё из деревни пацанов и погнали на фронт. Пацанёнку ещё и восемнадцати нет, а он раненый по этапу идёт. «Русские плохие, а немцы хорошие» – вот и весь их «фашизм», дали винтовку и приказали - убивай, или тебя убьют.
- Ну, что с тобою робыть. Оставлють, укажи охране тилько кого.
- Там троих пареньков и одну дивчину.
- Ну, гарно. Я договорюсь с охраной. Через полчаса приходь и забирай своих каторжан - фашистов. На неделю, не больше, Скупова. Развели, понимаешь, дом отдыха для пленных в колхозе, а меня по головке начальство не погладит за такие дела.
- Бог зачтёт, Игнат Петрович.
- Скупова, опять начинаешь, и так на многое я закрываю глаза, думаешь, я ничего не замечаю? Иди, не зли меня, а то передумаю.
Ксения с Лёлей поселились на неделю в комнате к Рубцовым, к Лёлиной подружке. Сама Ксения сходила в лагерную больницу к врачу посоветоваться о лечении раненого и попросить лекарства.
За неделю Георгий, так звали раненого паренька, немного поправился, уже стал наступать на раненую ногу, но идти на этап ему определённо было ещё рано. Колотыми дровами Андрей и Антон уже забили дровяник магазина, надо было придумать ещё причину оставить пленных на неделю, как минимум. А тут, как на грех, а вернее на радость Ксении в магазине задымела печка, а потом и вовсе завалилась одна сторона.
- Игнат Петрович, в магазине с печкой не порядок, дымит и кирпичи из одной стенки вывалились. Давайте пленных ещё на недельку оставим, они нам за это время печку и отремонтиуют.
- Скупова, меня всё начальство ругает, что ни одного колхозника не отправил, куда следует за вредительство, оцэ я тебя за вредительство - поломку магазинной печки и отправлю на лесоповал года на два. На делянках поработаешь – подумаешь, тилько хто же твоих девчат кормить тут будет? Твои пленные? Им самим ещё выжить надо.
- Игнат Петрович, побойся Бога…
- Шо, опять за свое, Скупова. Иди, иди, чтобы глаза мои тебя не видели. Пусть перекладывают печку, а я посмотрю, как они её сложат, может, и ещё где-нибудь подремонтируют в бараках печи. С тех пор, как не стало нашего Самсона Абрамовича и ремонтировать печи стало некому. Ох, жизнь пошла. Ты ещё здесь, Скупова? Иди, долечивай своего пленного. – Смилостивился Игнат Петрович.
Через неделю Ксения провожала на этап своих новых друзей. Нога у Георгия немного поджила, он уже самостоятельно мог ходить, конечно, на этапе ему будет ещё тяжело, но братья и сестра помогут ему. Ксения отдала им оставшиеся от сыновей теплые вещи, без которых здесь на севере не выжить. На прощанье Дана срезала со своей блузки весь бисер и сделала для Лёли бусы, а Ксении отдала свою гуцульскую накидку, сотканную своими руками.
Прошли годы. Однажды Ксения Степановна плыла на пароходе из Саратова к себе в Нижнюю Добринку. Вечером на верхней палубе стало прохладно, она на плечи накинула гуцульскую накидку - подарок пленной девушки румынки с коротким именем Дана, что значит подарок Бога. Вдруг к ней подходит уже немолодая женщина и спрашивает:
- Вы тётя Ксения?
- Да-а.
- А я вас угадала вот по этой накидке. Свою работу всегда определишь. Я Дана Григореску, помните Сой-Ю, пленные румыны, три брата и сестра?
- Дана, это вы? Живы, а как Андрей, Антон, Георгий?
- Все живы, и Андрей, и Антон, и Георгий. Нам помогло то, что я ведь на войне была переводчицей, знала немецкий, английский, румынский языки. В лагере я тоже стала переводчицей, получала доппаёк, поддерживала своих братьев, быстро выучила русский язык, нам вчетвером было намного легче продержаться до окончания войны. Нас освободили в 1946 году, так хотелось заехать к вам в Сой-ю, но не разрешили. Георгий и сейчас вспоминает тётю Ксению, как своего ангела-хранителя. Приеду домой расскажу ему о нашей встрече – вот обрадуется. Обязательно напишет вам письмо. Тётя Ксения, а я сейчас здесь в России переводчиком в Румынской делегации. Сейчас едем в Волгоград, если удастся, обязательно поищу место, где для нас, Григореских, кончилась война. А мы ведь ничуть не жалеем, что побывали в плену. Конечно, могли и умереть с голоду, от холода, но и в окопах смерть всегда стоит рядом, а там мы увидели, каким бывает Север Крайний, узнали, какими могут быть русские снега, русские морозы, а русская тайга, а река Печора - красоты неописуемые. Так что те годы не пропали даром для меня. Я часто рассказываю своим детям о русском Севере, о морозах, о тайге, о Печоре – не верят. Говорят, что рассказываю сказки. Да мне и самой уже иногда кажется, что всё то, такое далёкое было не со мною.
- Даночка, а мы первые годы, как приехали с Печоры очень часто жалели, что уехали с Севера. Правда, правда. Там климат суровый, но климат человеческих отношений был намного теплее, чем здесь. Сейчас уже привыкли и здесь, а так иногда сердце защемит, хочется съездить на маленькую речку Сой-Ю, хоть бы одним глазком посмотреть, как там сейчас. Нет, без Павла Ивановича уже никогда не решусь на эту авантюру.
* * *
ВСТРЕЧА НОВОГО 1944 ГОДА
Не было в то далёкое время ни ралиол, ни телевизоров, на весь посёлок был один патефон и де было в то далёкое время ни ралиол, ни телевизоров, на весь посёлок был один патефон и два десятка в конец «заезженных» пластинок. Но жители Сой-Ю по празникам собирались все вместе, готовили выступления и взрослые, и дети. Школьники подготовли к новому году большой концерт,не отставали от них и взрослые. Декламировали стихи, пели любимые песни, взрослые показали постановку «Фриц и Русская зима». В отсутствии в посёлке мужчин фрица играла наша мама, ей навели сажей усики, одели в лохмотья, ну, точно, как пленные немцы, которые шли на север мимо Сой-Ю.
Смешно было, потом наши мамы пели лирическиие песни, читали стихи. Мама читала отрывок из поэмы Н.А.Некрасова «Русские женщины»
«…Помедлим немного. Хочу я сказать
Спасибо вам, русские люди!
В дороге, в изгнанье, где я ни была,
Всё трудное каторги время,
Народ! я бодрее с тобою несла
Мое непосильное бремя.
Пусть много скорбей тебе пало на часть,
Ты делишь чужие печали,
И где мои слезы готовы упасть,
Твои уж давно там упали!..
Ты любишь несчастного, русский народ!
Страдания нас породнили...?
Вас в каторге самый закон не спасет!? -
На родине мне говорили;
Но добрых людей я встречала и там,
На крайней ступени паденья,
Умели по-своему выразить нам
Преступники дань уваженья;
Меня с неразлучною Катей моей
Довольной улыбкой встречали:
Вы - ангелы наши!? За наших мужей
Уроки они исполняли.
Не раз мне украдкой давал из полы
Картофель колодник клейменый:
Покушай! горячий, сейчас из золы!?
Хорош был картофель печеный,
Но грудь и теперь занывает с тоски,
Когда я о нем вспоминаю...
Примите мой низкий поклон, бедняки!
Спасибо вам всем посылаю!
Спасибо!.. Считали свой труд ни во что
Для нас эти люди простые,
Но горечи в чашу не подлил никто,
Никто - из народа, родные!...»
Мама закончила читать стихи и в клубе повисла тишина, только слышны были редкие всхлипы да многие вытирали уголками своих платков слёзы на своих глазах, у мамы на глазах тоже были слезы. Шла она со сцены уже под бурные аплодисменты. Всем казалось,что эти стихи быди написаны именно о них, о их судьбе. После нашу маму часто просили рассказать эти стихи и каждый раз женщины плакали.
Вообще, мама очень любила стихи Н.А.Некрасова, пела романс на его стихи «Огородник», любила петь романсы других русских поэтов.
* * *
Продолжение в повести 11.