Как-то вот так повелось и вошло в привычку сочинять сказочки перед новым Годом. Как известно, каждому Новому году присваивают имя животного. А это для того делают, чтобы не ошибиться. К примеру, спрашивают тебя: «А скажи-ка, голубчик, когда ты народился?» И голубчик прямо сразу и ответ дает: «Помню, пахло мандаринами, и мама была в синем платье, а вместо салата «оливье» была рыба».
«Ну, дружок, так ты в год Кролика голубого родился…».
« Может и голубого, и даже Кролика, но все равно пахло мандаринами».
Вот и на этот раз не обошлось без сюрпризов, - взяли и назвали его «Годом в Конце Света», а по-китайски так и вовсе без кошмаров не обошлось - «Годом Змеи». Итак, поразмыслив немного, пару секунд, да и возьми еще, и приписку сделали - приписали к Году Змеи подколодную.
А что, как-то по-русски, современно, а то всё черная да мудрая, а так не бывает, - подколодная – это где колода - «бревно с выдолбленной серединой», в котором давали корм скоту. Все змеи с наступлением холодов засыпали, находя укромное место, и яд у змей в это время дюже опасным был. С коварством подколодной змеи и сравнивают коварство человека, притаившегося до времени, а затем проявляющего себя в неожиданный момент с неприятной стороны. А чего сторону проявлять-то в неожиданный момент? Все известно уже итак давно – Конец Света, Год Змеюки, бревно с выдолбленной серединой. «Как посудину назовешь, так и поплывешь», - говорили древние греки, майя и русские моряки.
Прошлый то год, был Драконом, которого взяли девки нашенские и прибили ненароком, а вот со Змеёй да еще подколодной, да еще и в конце Света - ох, придется повозиться.
Итак, змеи разные бывают: одних Кобр считать, не сосчитать, - Очковая, Ошейниковая, Королевская, Египетская, Мексиканская, одних Китайских будет сто видов, как говорится, сколько Кобр, столько и укушенных. Но так как укушенных никто не считал, то значит, и учета им никто не вел, - и плодятся они эти Кобры, как и укушенные. А тут еще и одну нашли Черная Мудрая, да ни какая- то там метровая, а самая что ни на есть, полноценная - метр шестьдесят пять, с зубом мудрости, глазами с поволокой и вся такая гламурная, - когда ползет на свидание к своему возлюбленному пока еще не укушенному.
Первым на ее нелегком пути был Козерог. Почему первым? Так рог-то один, - вот если бы два или три, тогда уж точно не первый. А так даже и приличный, вроде как. Козерог долго сопротивлялся быть укушенным. Но от судьбы злодейки далеко не уйдешь – поддался чарам подколодного соблазнения, да так и помер на ней. Морозы в тот месяц прямо скажу, не зимние были, - так градусов пять ниже нуля ударят, и водой все поле по - утру и разольется, прямо к порогу.
Второй как-то незаметно сам подкрался. Змея еще не успела слезу утереть концом света, как вот и он Водолей с бочонком кваса хмельного подкатил. Глаза застилает пеленой, воду в бочонке толчет, да речи дюже жалобные разносит. Змеюка, видя всю это бестолковость, пару раз оглянулась, плюнула, да видно мимо глаз, и поползла далее.
Захотелось ей что-нибудь экзотического испробовать, ну чтобы и не мясом было, и не курицей, а тут перед очами сам Сом предстал.
«Рыбой, что ли будешь?» – спросила его Змея. «Откуда в наших краях, рыбы? – ответил как-то непочтительно вопросом на вопрос Рыба. – У нас после химкомбината, не то, что рыб не стало, даже пиявок не отыщешь».
- Да ты мутированный! Да ну тебя! Заразу еще подхватишь! – воскликнула Змея Черная. – Лучше уж Кальмару щупальце прикусить слегка. Плыви дальше от меня….
А тут в скором времени уж пора бы и кредит отдавать банку. Кредит доверия был взят у очень высокопоставленной особы мужского рода. Да и снежок уж перестал искрить в глазах. Чернело кругом, как будто кто-то сверху летал, такой большой и рогатый. Приползла Змея к барану, да так жалобно и говорит: «Деньги нужны. Уже четвертый месяц все локоть укусить не могу».
Овен хоть и был ее шефом, но смекнул сразу, на что намекает эта злыдень, хоть и работящая вроде как. Говорит он ей: « Скоро май придет, так я тебя на хлеба вольные пущу, там и отогреешься». Сказал, как в воду глядел.
Май пришел, зацвел в душе ландыш, и в ушах трели соловьев стали прозванивать нежно так:
« Ах, май, май, май…» А чего с Телка взять-то? Не мычит, не телится, не лает, не кусает, а только всё обещает, что придет вот лето, там и будет все, что душе угодно. Мандаринами уж совсем перестало пахнуть. В воздухе витал все больше воздух отпускников и дачников.
Лежит она на обочине судьбы, голосует, до дачи-то километров сорок будет. Тут машина останавливается, не то Лада, не то Лада Калина. Из окна голова, вернее две головы высовываются и кричат: «Куда надо?»
- В Гадюкино подбрось, двуликий, - прошипела Змея.
- Тыща! Готова? Садись.
- Совсем озверели оборотни в погонах! До такой глухомани целую тыщу! Сам крути педали!
Поползла дальше Змея подколодная. Лес вокруг, вороны горланят, кругом ни души, даже грибники не затерялись в дебрях. Жара! Только бы не пожар! А то в тот год Дракона огнедышащего проползти было негде, одни ежики в тумане дымном бродили.
Вот только ежика вспомни, как он и объявится. Топает ей навстречу, странный какой-то, больше на Рака похож – красный, без колючек своих, ну точь-в-точь, как обгоревший отпускник из Египта.
- Ты чей будешь? – спросила его Змея.
- Я то, ничейный, так с боку припеку, - ответил ей Ёж.
- А иглы куда дел?
- Всё на благо науки. Так старался, так старался, что без порток остался.
- Телепартированный, что ли?
- Ага, прямо вот так взяли и на науку с экономикой и положили.
- Псих что ли? – спросила его Змея.
- Вроде того. Конца дожидаюсь.
«Озабоченный, - подумала Змея, и кусать не стала, а подумала еще, если психа укусить, то кто науку поднимет, ведь колбы тоже надо мыть кому-то…»
Вот и Гадюкино показалась. Домик-то так себе, а уж форсу-то, как будто сама усадьба Толстого Льва перед очами змеиными нарисовалась.
- Чего, Лев, всё пишешь? – спросила Змея Льва акулу пера. - А грязи, грязи-то развел, как на целый роман в пять тысяч страниц.
- Укушенный я уже. С меня брать нечего. Возьми, да и приберись сама, - ответил ей Лев Степанович.
- Я больше по свечкам. А у тебя свечной заводик, кажись имелся? Пропил, небось?
- Всё отдал задаром. Вот теперь мерзну, трясет меня. Может, на Юкатан махнем? – спросил ее Лев.
- Я еще шестое солнце не дописала, как пятое уже и закатилось, - ответила Змея.
«Надо все же подумать и о хозяйстве, - решила Змея, вон уж сентябрь паутину вьет, а у меня – ни варенья, ни огурцов, ни укушенных. А кого кусать-то? Вот если бы год Лошади за мной скакал. Укусила бы, непременно укусила! А с Девы чего взять-то? Сама Дева на выданье».
И поползла Змея дальше по хозяйственной части. А в части такой - розовощекий сидит на стуле и капусту квасит. Вот скоро уж зима катит в глаза, капуста дюже уродилась, не плачь, красавица, садись и принимайся мять ее, то есть за дело.
Тихий ужас охватил знойное тело Змеи. Пиит- квасник - и пишет, и сочиняет, и квасит….
«Бежать, подальше, в глушь, в Октябрь, где седина уже в висок, ребром открывает твой сладостный роток», - доносились ей во след последние строчки из ненаписанного пиитом.
-Вам сколько отвесить, - спросил ее юриспрудент с весами.
- Можно, совсем немного, ну так грамм двести? – сказала Змея.
- Гири имеются?
- Нет, только жалость и сострадание.
- Я Весы, не путайте с Фемидой. С жалостью идите к скорпиону, он мужик добрый, ужалит нежно, даже не заметите. А у меня работа кипит, предвыборная. Вот моду взяли, как октябрь катит в глаза, так к выборам готовятся».
«Боже, Боже…Куда катимся? – подумала Змея. - Некому голову склонить, укусить и то как-то радостно получается».
И тут такой жалостливый мужичонка к ней бочком подкатывает.
- Тепло ли тебе, девица, тепло ль тебе красавица? Шубу хочешь? Почти даром отдам.
- А даром, это сколько, - спрашивает его Змея.
- Тыщи три, как?
- Да это даром, точно! – воскликнула Змея. И уже из заначки принялась слюнявить деревянные.
- Да, ты постой, красавица, очнись! Открой, сомкнуты негой взоры,- деревянные, оловянные и стеклянные не беру. Исключительно зеленые.
Змея быстро перевела дерево на олово, потом сверила со стеклянным окошком банкомата и пустила зеленую слезу, прорыдав эоловою арфой.
-Вот и я про то, деревянный, оловянный и стеклянный – слова исключения из правил, а зеленый всегда без правил рисуется, - подмигнув ей левым глазом мужичок, гремя кончиком хвоста, ретировался.
- Сам ты укушенный! – крикнула ему во след Змея. – Тьфу на тебя и на твою шубу…..
Вот и декабрь. Ах, как хочется тепла!
И прыгает, и резвится перед её очами то ли конь, то ли воин, то ли мужик. С виду вроде, как и настоящий, но больно уж прыткий. А глазищи то горят, не ровен час спалит Змею подколодную.
- Ого-го, прыгай на меня, дева красная, - говорит он ей.
- А не боишься быть укушенным?
- А чего мне уже бояться? В огне не сгорел, воду переплыл, и в медные трубы поиграл, прыгай! – приказывает ей четвероногий.
И ведь, прыгнула, окаянная. Ухватилась за его загривок, да и поскакали они.
А что там впереди будет, только и известно Лошади. А Лошадь, китайцы говорят, будет зеленой, а значит, деревянной. Победить может сильный, а из победы выгоду извлечь мудрый. Мудро ли загадывать, что будет. Врут все сказки про конец света.
Лошадь со Змеёй шла шагом. Солнце перевалило за горизонт. Мысли цеплялись друг за дружку, но о чем бы мы не думали, воспоминания о той прошлой жизни беспокойством жили в нас. И чем дальше бежали мы или ползли, тем отчетливее виднелся новый год. И мы уже по-доброму завидовали народившемуся новому дню в год зверя по китайскому календарю. У него только всё впереди. Несись зверь вперед, подними поводья, круто разверни лошадь и во весь опор мчись навстречу ветру. Чтобы никакой конец света не настиг тебя. Впереди зима длинная, много еще будет вьюг и метелей. Но всегда за ней приходит весна. Зеленое дерево жизни – вот символ вечности. Не может быть, чтобы деревянный было словом исключением, не может…
Начало строф, родившихся вчерне:
Шумел камыш, деревья гнулись...
А ночка темная была.
К тем образам, нахлынувшим извне -
- Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра...