Глава из романа "C'EST LA VIE(се-ля-ви) МАЛЕНЬКИХ ЧЕЛОВЕКОВ"
(Полностью роман размещен здесь же)
- Люди забыли эту истину,- сказал Лис. - Но ты не должен ее забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили.
Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"
…Мы прибыли, втащили в выделенную нам квартиру свои нехитрые пожитки и принялись осматриваться, прикидывая, что где поставим, и как расположимся.
- Не хоромы, но жить можно,- сказала мама удовлетворенно. Особенно ее удовлетворила кухня: плита с духовкой, в углу – столик, на котором керогаз и примус - прежние жильцы оставили. Поскольку жилое пространство ограничивалось только одной комнатой, то мне сам Бог велел спать в кухне. Бывало и хуже.
Жизнь показала, что это был неплохой вариант: зимой там было значительно теплей, чем в комнате. Дом был продувной и быстро выстывал так, что к утру вода в ведре часто покрывалась льдом. Оно и понятно – где там было теплу держаться: стены из досок в два слоя, между которыми натолкали всякого тряпья, которое со временем превратилось в труху, а в освободившемся пространстве шебуршились и попискивали крысы. Но это потом, а сейчас нам просто нужно было обживаться.
Я села на табурет и принялась осматривать кухню, прикидывая, как лучше мне устроиться, вдруг слышу странное сопение - кто-то как бы принюхивается. Сопение доносится от входной двери, которая чуть-чуть приоткрылась – щель, не толще моего пальца: За дверью, насколько я помнила, был длинный темный коридор, в который выходило еще несколько дверей.
Пока я соображала, что к чему, как щель расширилась, и в ней показался собачий нос: принюхивался, поводя по сторонам дырочками, и, раздвигая щель, показалась большая черная голова овчарка. Она настороженно посмотрела на меня, и, решив, что опасаться нечего, собака раскрыла дверь во всю ширину, решительно вошла в кухню. Однако, войдя, она нерешительно остановилась: было видно, что готова развернуться и уйти.
- Это кто к нам пришел?- сказала я, с опаской.
Оглядев меня изучающим взглядом карих глаз, собака негромко рыкнула, то ли поздоровалась, то ли назвалась, и завиляла толстым, как полено, хвостом, показывая, что пришла с миром.
- Филя, здесь какая-то собака…,- истерично взвизгнула, выглянувшая в кухню мама. Это с ней бывает – чуть что – в крик:- Прогони ее… Ребенка укусит или напугает... Вдруг она бешенная...
Мой отчим уже вознамеривался исполнить распоряжение нервной супруги, но в проеме двери возникла девочка, коренастая, круглощекая, веснушчатая, с виду немного старше меня.
- Я Валька - ваша соседка,- назвалась она.- Прусаки мы. Фамилия наша такая. А это - Атос. Он хороший, добрый. Вы его не гоните. Он жил здесь. Когда хозяева съежили, я звала его к себе, но он не пошел. Угощение мое лопал, а жить у меня не захотел. Компания ему, видите ли, не подошла!- выпалила гостья одним духом.
Пес же тем временем подошел ко мне, положил мне на колени свою большую голову и вздохнул, ожидая решения своей участи. Но мне уже было ясно, что он мой. Точнее: мы с ним решили. Он выбрал меня, а я его.
Отчим облегченно вздохнул: для него отпала необходимость выполнять неприятное поручение. Пес ему тоже понравился.
Став моим полноправным жильцом нашей квартиры и моим другом, Атос продолжал вести вольную собачью жизнь: ходил, куда хотел, но ночевать приходил домой. Спал он в кухне, за печкой.
Мама пробовала возмущаться тем, что мы привечаем бродягу, но потом угомонилась. Тем более что ничего, кроме хорошего отношения, ему от нас и не требовалось.
Был он уже в немалых собачьих годах: по спине вдоль хребта густо прошлась седина. Морда тоже была седая и в шрамах. Позднее и мне приходилось залечивать следы его боевых схваток. И, тем не менее, был он очень добрым и даже ласковым. Но в своем дворе он был хозяином, ревностно оберегал свою территорию, не позволяя посторонним собакам на него даже заглядывать, исключая, конечно, его приятельниц. А где-то через полгода жизни с нами, он приполз домой весь в крови. Кто-то в него стрелял.
Мы промыли ему рану марганцовкой, перевязали, как смогли, а утром отчим привел из санчасти фельдшера. Тот осмотрел рану, сказал, что она не опасная, кость не задета, но, пулю вынимать не решился.
- Заживет как на собаке,- сказал он, косясь на клыки.
- Дайте срок, Атос поправится, и я тому стрелку не позавидую. Он этого ему так не оставит. Накажет,- сказал отчим, проводив фельдшера.
Он провел свое негласное расследование и установил, кто мог стрелять в пса. Часовые сделать не могли. Во-первых – стрельбы на постах в тот день зафиксировано не было, во-вторых – часовые были вооружены винтовками, и если бы пуля из такого оружия попал в него с близкого расстояния, а часовой стреляет только в то, что от него недалеко, то рана была бы сквозной и тяжелой. В него стреляли из пистолета. А пистолет в тот день был только у дежурившего по части офицера.
Поскольку для офицеров не было строгого учета патронов, у многих, как правило, дома всегда имелся десяток, другой для личного оружия, то это предположение не было лишено оснований. Пистолетный выстрел звучит не громко, на него могли и не обратить внимания. А у дежурившего в тот день капитана была сука, честь которой, и он, возможно, и защищал с оружием в руках.
Так оно и вышло: когда Атос поправился, то в части случилось ЧП: на офицера, именно того, которого вычислил мой отчим, напал волк. Он его не загрыз, даже не укусил, а только повалил на землю. Но и от такой встряски у бедняги случился сердечный приступ, с которым его на две недели отправили в госпиталь. Знай наших.
Мы же с Атосом жили душа в душу. Ему нравилось, когда я с ними разговаривала или читала ему вслух, неважно что. Поставив топориком уши и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, он внимательно выслушивал мои рассуждения из арифметики или русского. Но больше всего он любил слушать стихи. Даже повизгивал в такт.
Он повсюду ходил со мной: к школе и обратно, гулял по лесу. Независимо от погоды, в конце занятий на выходе из школы он меня всегда встречал. Бывало пурга - свету белого не видно, а он сидит на сугробе, облепленный снегом, глядя из-под накосмаченных снегом бровей карими глазами, ждет меня. Это не означает, что он сидел там все то время, пока я набиралась знаний. Он приходил к концу последнего урока. Но если почему-либо занятия затягивались, и терял терпение, и в окне рядом с моей партой появлялась его морда. Мог и лапой по стеклу поскрести: пора и честь знать. Если знакомые встречали меня одну, то всегда интересовались, где Атос. Возможно и ему задавали подобные вопросы знакомые собаки.
Когда мы собрались уезжать насовсем, то возникла проблема, как быть с Атосом. К тому времени, мама тоже прониклась к нему симпатией. Брать его с собой не имело смысла. Прожив всю жизнь вольно, на природе, он не смог бы не жить в большом городе. И все же я терзалась: бросать его было верхом неблагодарности. Кому нужен старый пес. Мы предлагали, но без результата. С нами он прожил без малого три года.
Пес понял мои переживания и, предвидя скорое расставание, несколько дней не отходил от меня, даже спал у моей кровати. Однако день нашего отъезда пропал, видимо, чтобы избавить его и меня от мук расставания. Благородная душа.
Я сидела в кузове увозившего нас грузовика, махала рукой провожавшим меня подружкам, а сама вглядывалась в придорожные кусты, не мелькнет ли мой любимец. Не мелькнул. Мне было стыдно, я ощущала себя предательницей, предающей верного, бескорыстного друга.