Чёрный ГРАаль написано для д. из Сопротивления.. М

Алекс Ким 3
                Алекс "Азият" Ким

                «Чёрный  Г р а а л ь»,
                эссе на странную тему. 
               

                «Не мир пришёл Я принести, 
                но МЕЧ».

                Евангелие от Матфея.

                «Существует НЕКАЯ вещь,
                которая зовётся – Грааль».

                Вольфрам фон Эшенбах –
                последний рыцарь, написавший нам
                «мечом» свою книгу «Парцифаль».

               

              Введение в «чёрный Грааль», или разговор на очень странно заданную тему. 

              Когда не знаешь, как подступиться к решению какой-либо сложной задачи, самый верный способ – это найти того, кто уже решил подобную задачу и адаптировать его опыт к решению своих собственных проблем. Этот метод на стопроцентно «рабочий» для  решения житейских вопросов, почему-то всегда даёт сбой при решении задач, так называемого «духовного плана». Особенно это касается широкого спектра тем, обобщённо именуемых – «поиском Святого Грааля». Однажды начав этот «поиск», поверьте мне, вы будете постоянно ощущать себя в положении Алисы в «стране чудес», только и слыша про этот «поиск», что он идёт в «очень странном месте», а резонно спрашивая, почему же в странном, снова услышите лишь густое эхо ответов – «потому что другие места не странные, поэтому ведь должно же быть, хотя бы одно странное место». Вот в теме «Грааля» - таких странных, «тёмных мест» - больше чем отбавляй. Начать хотя бы с того факта, что сам ответ на вопрос, что же есть Грааль, впервые возникнув почти восемь столетий назад, так и остался фактически вопросом без ответа. Остался по одной простой, вполне вобщем тривиальной причине – автор впервые рассказавший нам о «Граале», так и не довёл свой рассказ до конца. Звали этого загадочного автора Кретьен де Труа и жил он во Франции конца 12 века. Кретьен был тем, кого сейчас бы мы назвали «вольным художником»,              его хлебом было сочинение любовных и рыцарских романов для царственных дворов средневековой Франции, а в частности, для двора Марии Шампанской, куртуазной графини собравшей «под своим крылом» многих художников и поэтов той эпохи,                в числе которых был и  Кретьен. Так бы он и остался наверное «придворным трубадуром», если бы не одно сочинение вышедшее из-под его пера. Называлось оно – «Повесть о Граале».                И эта повесть резко отличалась по духу от всей любовной поэтике, созданной Кретьеном при французком дворе. В ней нет строго выдержанных любовных линий, нет описания рыцарских турниров, как в других его романах, например, как в романах, «Ланселот»   или «Ивейн, или Рыцарь со Львом», да и вообще герой повести по имени Персеваль очень далёк от традиционного образа рыцаря «при дворе короля Артура». Он бросил свою мать, он обманывает женщин встречающихся на его пути, убивает странствующего рыцаря, из-за желания обладания его доспехами, а побывав при дворе «короля Артура», он вскоре покидает его, так как за короткий срок успел перессориться со всем двором, достигнув же столь желаемого им «посвящения в рыцари» от старого рыцаря по имени Горнеман, он на следующий же день покидает старика, чем конечно же сильно растаивает его, но Персевелю не до сантиментов, так как его путь лежит к новым «приключениям», как вы уже понимаете, закрученных вполнее в его мятежном духе. Одно из этих «приключений» заканчивается встречой Персевеля с загадочным Королём-Рыбаком, при дворе которого наш герой и впервые встречает «Грааль». Вот только расспросить о нём не успевает, так как на этом вся история и обрывается – ввиду того, что автор рассказавший нам её умирает. Такова фабула неоконченной «Повести о Граале». Мы видим образ рыцаря очень далёкого от идеалов рыцарства той эпохи и этот образ говорит нам об очень серьёзных переменах произошедших во взглядах самого  «придворного поэта», а это не может не бросаться в глаза, мы не видим «героического» сюжета и мы почти не видим сам таинственный «Грааль». Это была очень сомнительная история, даже на наш современный взгляд, но вот что действительно удивительно – она имела просто оглушительный успех. Неоконченная история о «Граале» стала настоящим вызовом авторам той эпохи,  вслед за Кретьеном де Труа более полудюжины авторов поспешили дать своё видение того, что же есть «Святой Грааль», в том числе знаменитый Вольфрам фон Эшенбах, работа которого вдохновила, уже в веке девятнадцатом, не менее знаменитого Рихарада Вагнера на создание оперы «Парцифаль». Так в чём же был секрет такого успеха создания Кретьена де Труа ? Успех именно среди современников поэта, подчёркиваю это, потому что это очень важный момент, тот момент, который упускают из виду многие исследователи темы «Грааля». Для них секрет «вечной популярности» темы «Грааля» - лежит в тайнах самого «Грааля». Взять хотя бы нашумевший «Код да Винчи» американца Дэна Брауна. Сюжет романа до гениальности прост. Якобы в полотнах знаменитого итальянского художника Леонардо да Винчи скрыт тайный смысл о весьма близких отношениях Иисуса Христа и Марии Магдалины. Главной завязкой же темы является наш бедный «Святой Грааль», который автором подаётся, как святая кровь прямых потомков Иисуса Христа и его жены – Марии Магдалины. Такой вот скандальный сюжетец имел большие последствия. «Пятилетка» да Винчи порадила целую орбиту планет спутников болтающихся на орбите – солнца да Винчи. Секреты «Грааля» манят всё новых исследователей. Сейчас мы имеем целый набор таких тайн – от тайного Грааля друидов до Грааля рыцарей храмовников, от сокровенного Грааля катаров до некоего секретного «Змеиного» Грааля древних шаманов и огнепоклонников. И всё это подаётся авторами, как «большая историческая правда». А скромные возражения серьёзных исследователей темы «Грааля», как например, Ричарда Барбера, известного исследователя средневековой истории и литературы,     о том что слово «Святая Кровь – Святой Грааль» - средневековая фальшивка, принадлежавшая Томасу Мэлори, автору ряда книг о мифическом короле Артуре, который заявил, что Sangkreal – это благославенная кровь потомков Христа, но слово это является результатом намеренного превращения слов – San Greal (святая чаша) в Sang Real (королевская кровь) – такие возражения «солнечная система» Кода да Винчи просто игнорирует, продолжая «на гора» раскручивать свой брэнд. Такая ситуация по словам того же Ричарда Барбера это уже, к сожалению сложившийся жанр : «Этот жанр можно охарактеризовать как «выборочная история».     В ней тщательно отбираются исторические факты, говорящие в пользу гипотезы, а свидетельства, противоречащие ей, попросту игнорируются». Что ж – правда у каждого своя, вот только «большая историческая» она или всё же – нет ? Ответ здесь на самом деле прост, даже до обидного прост, создатель самого слова «Грааль» Кретьен де Труа – писал его … с «прописной буквы»,     а такой этимологии словосочетания, как «Святой Грааль» для него просто напросто не существовало, святым он стал лишь в произведениях многочисленных последователей Кретьена де Труа.   Поэтому, оставив за бортом своего исследования всякие тайные «Коды», давайте попробуем выяснить, наконец, что же хотел сказать своим «историческим современникам», а вовсе не нам     с вами – «вольный художник» Кретьен де Труа, человек своей эпохи до мозга костей, а вовсе не пришелец из будущего.                И ключевым здесь является момент самого написания «Повести о граале», все настоящие секреты этой повести лежат во ВРЕМЕНИ, да-да, историческом времени её создания. Период создания которой, по мнению современных исследователей темы «грааля» относиться к 1185 – 1190 годам. Что же это было за время ? Выяснить это не составляет особого труда, стоит только открыть учебник по истории средних веков. В 1187 году – пал Иерусалим. Великий Салах-ад-дин разбил у Тивериадского озера христианское войско – «хранителей Гроба Господня». Король иерусалимский      и великие магистры рыцарских орденов иоаннитов и тамплиеров попали в плен к Салах-ад-дину. Вскоре к его ногам пал Иерусалим и все города королевства Иерусалимского, кроме «крепкого орешка» - портового города Тир, оказавшегося не по зубам даже Великому Салах-ад-дину. Тир и станет потом центром и оплотом рыцарского сопротивления, крестового похода английского короля, знаменитого Ричарда Львиное Сердце. Однако, это будет потом, а сейчас Европа испытав настоящий шок - пребывает в трауре.   Узнав о падении Иерусалима умирает римский папа Урбан 3, кстати тёзка легендарного Урбана 2 начавшего в 1095 году «крестовый поход» на Восток. Все принесённые Европой огромные жертвы, все её титанические усилия по завоеваеию и удержанию Иерусалима – «Царства Небесного» - не привели ровным счётом ни к чему, Иерусалим снова оказался в руках неверных. Только попробуем поставить себя на место европейцев. Ведь им казалось, что Латинская империя выстроенная ими на века – будет вечной.    И вдруг, как гроза среди ясного неба – её падение, равного которому, без каких-либо преувеличений Европа не испытывала ещё ни разу. Мне вспоминается, в этой связи, уже современные нам, россиянам, события, конечно совсем не чета тому страшному шоку испытанному Европой, но тем не менее стоящие в ряду вот таких вот «странных» и необьяснимых падений. В 2008 году наши футболисты взяли кубок «УЕФА» и вышли в чемпионат Европы полные самых решительных ожиданий на успех. И правда игра нашей сборной действительно внушала самые радужные ожидания. Грамотная игра, организованная тренерским штабом, хорошая поддержка в СМИ, а главное поддержка самих россиян                и решительность наших футболистов – и греки, и шведы,                и голландцы, как кегли упали к ногам нашей сборной. Казалось ещё шаг и мы чемпионы. Однако, «испанский бык» поднял нас на рога. И это был шок, настоящий шок, который забывается не сразу. Помню в ту ночь, после этого ужасного провала нашей сборной - мы с моим старшим братом, сидя перед телевизором, взглянули друг на друга в каком-то жутком оцепенении и не сговариваясь, просто договорились не вспоминать об этом. И как не странно, но так же поступила и вся Россия. Да мы проиграли, но мы ещё победим, обязательно победим. Вот на такие же «чёртовы рога», только с гораздо более серьёзными последствиями напоролись и крестоносцы. К слову сказать, место у которого было разбито крестоноское войско называлось холмы Хатина, что в переводе с арабского означает – «рога Дьявола». И реакция на Падение у европейцев, как это ни странно, была такой же как и у современных россиян – Европа постаралась о своём Падении – просто забыть. Иерусалим пал, но ведь остался портовый Тир, а это значит есть место для шага вперёд. Европа собирает блестящий по своему составу – третий крестовый поход, впервые в ней представлены все европейские державы, в лице своих лидеров – Фридриха 1 Барбароссы, Филиппа 2 Августа и Ричарда 1 Львиное Сердце. Крестоносцы вновь начинают свою борьбу, как умеют, как их учили – с мечём в руках. Именно этот отрезок европейской истории, наполненный болью утраты и напоённый жаждой возвращения – «Царства Небесного» - и дал всему миру - «Святой Грааль». Вот с этого момента рождаются и все его тайны, все «тёмные стороны» Грааля, перед реальностью которых просто блекнут любые пресловутые «Коды», а последствия одного только их приоткрытия несут в себе много серьёзных перемен для понимания смысла и назначения мифов, подобных «Святому Граалю» в понимании «скрытых» аспектов «Мировой истории».               



Часть - 1.

Грааль «символический»,
или истоки «священной войны» с нашим "Евра-Азиятским" Востоком. 



                Как мы уже это выяснили во введении и совсем без особых затей – «историческим временем» создания первой повести о «граале» было трагическое событие Средневековья, а именно, потеря Европой Иерусалима. Однако, когда я только начинал своё исследование «граальной темы» моё внимание привлекло ещё одно важное обстоятельство, а именно – почему сам образ «грааля» возник в сознании европейцев, а не был рождён гораздо более древним и богатым на священные образы Православным Востоком. Поиск ответа на этот вопрос собственно и заставил меня взглянуть на всю «граальную тему» широко открытыми глазами. Начали проступать, как сквозь ночные сумерки многочисленные несоответствия и недомолвки в работах «западных» исследователей «граальной тематики». Почему исследователи просто закрывают глаза на тот факт, что образ «грааля» родился уже после падения Иерусалима, а не вовремя организации Европой первых крестовых походов на восток, почему «грааль» появился во Франции, а не к примеру в Германии или в Италии, почему «граалем» владеет очень странный Король-Рыбак, почему рядом с образом «грааля» появляется легендарное «Копьё Судьбы», которым был пронзён на кресте наш Спаситель и почему им же был ранен и Король-Рыбак, почему, наконец, именно рыцарь должен принести этому Королю долгожданное им избавление. Таких «почему» у меня набралось довольно много и именно внутренняя необходимость получить на них вразумительные, а совсем не «мистические» ответы и заставила меня написать эту книгу. Давайте вместе попробуем ответить на все эти вопросы, а не смотреть на «грааль», как это многие делали до сих пор с широко «закрытыми» глазами. И ключевой момент в ответе на главный вопрос - почему же именно в Западной Европе родился – «Святой Грааль» - это древнее, как сам наш мир, противостояние Запада и Востока. Корневые различия между Востоком и Западом породила сама история. В 410 году нашей эры под натиском варварских племён пал Рим, а в 476 году  пала и сама Западная Римская империя. Эти факты известны конечно каждому, но не все знают, что это падение Западной империи не более чем «исторический штамп». Потому что в V веке собственно не было никакой особой Западной империи, а была лишь единая Римская империя, но которой правили два государя, один в восточной, а другой в западной её части. Когда германец Одоакр низложил последнего западного императора Ромула Августа, то в империи опять стал один император – глава её восточной части – Зенон. А германцы получили западную часть империи лишь в управление. Такой вот древний «менеджмент» получается. Со временем на эту должность «управляющего» Зенон стал назначать своих людей, первым из которых стал Теодорих, вождь осготов, убивший лично Одоакра и сделавший своей «ставкой» итальянский город Равенну. Так возник Равеннский экзархат, т. е. институт наместничества. Экзарх – наместник императора на западе империи совмещал в своих руках как гражданскую, так и военную функции управления. Несложно представить, что так далеко удалённая от Византии, от её ресурсов и возможностей, огромная западная автономия вряд ли могла успешно процветать. Так оно собственно и было. Большая часть населения жила на так называемую «папскую милостыню», которую святые отцы с трудом выбивали у Равеннского экзархата. Знаменитого римского папу Григория Великого такая ситуация привела даже к столкновениям с Византийским императором, так как Григорий Великий проведя церковную реформу и упорядочив управление ресурсами сделал Рим более самостоятельным и независимым от византийского экзарха. Надо отдать должное папе Григорию – почти все имеющиеся в руках церкви денежные средства шли на нужды населения, а не на нужды Церкви, что стало практикой уже после него. Однако, даже помощь Рима не делала жизнь простого европейца безмятежной. Европу сотрясали постоянные эпидемии, вследствии плохого питания и полного отсутствия какой бы то ни было медицинской помощи. К тому же Европу раздирали постоянные войны – нападения скандинавских и восточно-германских племён. Настоящим бичом европейцев стали лангобарды, германские варвары вторгшиеся в Италию в 568 году. Они заполонили всю Италию, окружив Рим со всех сторон, тем самым почти прервав и без того сложные отношения этого древнего города с византийской Равенной. Одним словом, Запад переживал свои Тёмные Века. А Византия в это время переживала свой расцвет. Столица Византии – Константинополь был самым богатым и красивым городом не только империи, но и всего мира. Он собрал в себе сокровища со всего Востока и не только главные христианские реликвии, такие как Крест Господень и Терновый венец, но и всё достояние Древнего Востока и переплавил их  в себе как в тигле. Интеллектуальные достижения древних философов, таких как Платон, Аристотель, Прокл, уживались в нём с азиатскими веяниями из Египта (учёным известно, что часть произведений из Александрийской библиотеки хранилась в Константинополе) и из Малой Азии (влияние гностиков на теологическое развитие византийской церкви – факт бесспорный). Александрийские знания позволили Византии поднять на высокий уровень и искусство, и медицину и науку. До сих пор современные учёные так и не смогли разгадать загадку – «греческого огня»,         с помощью которого византийцы эффективно противостояли персидской державе Сасанидов, а затем и агрессивному мусульманскому вторжению, отбив его трижды – в 678, в 717 и       в 960 годах. Греки не без оснований считали себя передовым народом того времени и в первую очередь благодаря своей вере. Начиная с того времени, когда император Константин Великий сделал христианство государственной религией, оно из всеми гонимой секты превратилось в реальную политическую силу. Взяв за основу римскую систему управления – христианство стало настоящим властным институтом. Подобно самой Римской империи Церковь была открыта для всех, она была соборной, а управляли ей опытные чиновники – епископы и патриахи. Однако, открытая для верующих Церковь, как и само государство, защищала свой Закон от любых преступных поползновений. Делала она это при помощи – Вселенских Соборов. На Никейском соборе 325 года был принят Символ Веры – Закон для всех верующих, который официально закрепил христианский догмат Троицы, гласящий, что Сын Божий равен (единосущен) Отцу, но исходит предвечно от Отца, так же как и Дух Святой. Символ Веры позволил молодой Церкви более эффективно противостоять набиравшим силу, в благоприятных условиях экуменической открытости, еретическим учениям, в частности арианству, отрицавшему божественную природу Христа. Последующие Вселенские Соборы 381, 431 и 451 годов вновь подтверждали Символ Веры и осуждали новые ереси, например, несторианскую, совершившую самый настоящий «финт хвостом», Несторий в отличии от Ария – отрицал уже человеческую природу Христа. Оба этих еретических учения нашли себе убежище на Западе (но об этом чуть ниже). Пятый Собор подтвердил решения четырёх предшествующих и запретил вносить изменения в Символ Веры. Таким образом, Церковь сумела защитить себя от произвола, а государство всячески её в этом содействовало, т. е. сложилась теократическая модель взаимодействия Церкви и государства. Церковь не участвует в государственных делах, а император не вмешивается в дела церковные, но оказывает ей всяческую государственную поддержку. Император Юстиан, например,  построил для Церкви знаменитый храм Святой Софии, равному которому по величине и размаху, а также богатству убранства не было на всём Востоке. Восточная Церковь вообще отличалась от своей Западной сестры – и роскошью храмов, и дорогой церковной утварью, одеяниями, ритуальными украшениями, а главное, отношением к браку, греческие священники могли жениться, а западный клир соблюдал целибат, т. е. обет безбрачия. Однако, даже если и существовала какая-либо зависть Западной Церкви       к Восточной, то внешне она никак не проявлялась, наоборот, Римская Церковь поддерживала Восточную в её начинаниях, решения всех Вселенских Соборов Рим неизменно поддерживал, даже более того, когда именно в Константинополе возникло иконоборческое движение, то как раз Рим решительно высказался против преследования икон. Византия прислушалась к мнению Рима и на седьмом Вселенском Соборе почитание икон было восстановлено. Однако, такое единодушие Церквей со временем было забыто – на западном горизонте всходила яркая и опасная звезда Карла Великого, короля, который будет иметь самое непосредственное отношение ко всей сложной и запутанной истории «Святого Грааля», но давайте, как говориться, обо всём     и  по порядку.   

                Существует старая легенда о том, что Иисус Христос во время распятия своего – пристально смотрел на Запад. Что видел Спаситель там – грядущий рассвет или будущий пожар всеобщего конца. Об этом конечно известно только Ему. Однако, вот что по-настоящему странно – на Запад всегда уходили все кому ноги жёг Восток. Как диссиденты времён Советского Союза, так и великие ересиархи прошлого всегда находили на Западе свой приют. Именно так было и во времена, когда в Константинополе была запрещено учения – бывшего священника – Ария. Открытая для любых контактов Восточная Церковь не сразу заметила в своих рядах «волка в овечьей шкуре». Спор порождённый Ариям о при- роде Христа унёс у византийских теологов много сил, но в споре, как известно, рождается истина. И эта трудная схватка с умным противником заставила византийцев принять, наконец, единый для всех верующих Символ Веры. Показательно, что в споре с Арием победил – чернокожий, египтянин по происхождению, Святой Афанасий. Восточная Церковь в очередной раз доказала всему миру свою межрасовость, международность и соборность. Однако, противники Афанасия не сдавались, у Ария было много верных учеников. Многих из которых он и отправил с проповедью на Запад. Одним из таких учеников был – Вульфила, вестгот по происхождению, чьё имя в переводе с готского значило – «волчонок». Что он делал в Константинополе, это одному Богу известно, но времени он там даром не терял. Патриархом Евсевием, одним из видных сторонников арианства, энергичный Вульфила был рукоположен в епископы. С этим новым титулом он и вернулся к себе на родину в Дакию. Среди готов Вульфила и начал проповедь христианства – арианского образца. Именно в Дакии Вульфила осуществил работу, сделавшей его знаменитым. Он перевёл Библию на готский язык, а так как готского алфавита просто не существовала, он создал его из смеси греческого и латинского, получилось 25 букв, а связал их двумя буквами, которые заимствовал из готских рун. Так получился «готский алфавит», созданный Вульфилой для написания арианской «благой вести». Нельзя не отдать должное Вульфиле – проповедник он был пламенный, только при его жизни многие готские вожди и их племена обратились в арианство. В 410 вождь весготов Аларих, современник Атиллы, захватил Рим, а затем Одоакр низложил последнего западного императора Ромула Августа. Как я уже писал выше греческому императору Зенону с трудом, но удалось взять ситуацию в Италии под свой контроль, установив управление через Равеннский экзархат. Готы растворились среди населения Италии, часть вестготских племён осела в Южной Галлии, а затем дошла до  Испании, основав там своё государство со столицей в г. Толедо. Какое-то время Европа жила относительно спокойно, под шатким балансом между Раввенским экзархом и Римским папой. Однако, хрупкий мир в Европе просуществовал недолго, так как проповедь Вульфила принесла ещё не все свои плоды. В 568 году в Италию хлынули «новые готы» - лангобарды. Они шли с Дуная, соединялись по пути с другими варварскими племенами, они шли с жёнами и детьми, они не шли в набег на Италию – они шли туда, чтобы там жить. И они были – арианами ! Лангобарды грабили и убивали местное население, захватывали итальянские города, взяли в кольцо Равенну и Рим – и осели, наконец, в крупном городе Беневент. Расчитовать Италии на военную помощь Византии не приходилось, у Константинополя своих проблем хватало, шло его затянувшееся противостояние с персидской империей Сасанидов. Своей собственной военной силы хватало только на защиту двух крупных городов – Равенны и Рима. Оставалось только надеяться «перевоспитать» этих варваров, но вот в чём проблема – эти самые варвары не были язычниками, они были христианами. Римской церкви впору было рвать волосы в ожидании неминуемого конца. Именно в это сложное время и проявился во всей силе талант римского монаха по имени Григорий, который войдёт в историю, как папа Григорий 1 Великий. Он был когда-то вполне светским человеком, происходил из знатной сенаторской семьи, а одно даже занимал должность префекта (управляющего) Рима, но пережив весь ужас лангобардского вторжения – Григорий оставил свой пост и постригся в монахи. Он много странствовал, был на острове Сицилия, в Палестине, в Константинополе. На Востоке он очень серьёзно изучал труды Отцов церкви, создавших её догматы – Афанасия Александрийского, Григория Богослова, Климента Александрийского и Ориегена. А вернувшись на родину – глубоко изучил работы – Иеронима и Августина. Огромный ум Григория очень высоко ценили, сам папа Римский Пелагий 2 назначает Григория церковным управляющим городом. Григорий выполняет возложенную на него работу со всей ответственностью, но ум его занят другим, ум его ищет аргументы для победы над арианской ересью лангобардов. И Григорий находит этот заветный аргумент, дело остаётся за малым сделать его – свершившимся фактом. Григорий убеждает папу Пелагия 2 собрать церковный собор. Местом его проведения выберают город Толедо, столицу Испании. Выбор на этот город пал не случайно. Толедо – «победитель народов», как его называют средневековые хронисты, город-форт, весь обнесенный крепостными стенами, стоящий на высоком правом берегу реки Тахо, самый западный город империи, город оружейников и воинов – был «большой белой надеждой» всего католического мира. Незадолго до проведения Собора король Испании Рекаред обьявил католичество государственной религией, но работа по христианизации «западных» готов ещё только предстояла. Григорий решает именно на «толедском плацдарме» обкатать свою новую идею. Из оккупированной Италии в Испанию отправляются римские епископы. И там в Толедо, летом 589 года, они единогласно принимают на Церковном Соборе – «Новый Символ Веры». Великим потомки назвали Григория совсем не случайно и правда, он сумел сделать то, что не снилось даже Великим Отцам Церкви – он создал новый Символ Веры, не изменив при этом ни на йоту старый. Греческие теологи утвердив Символ Веры, согласно которому «всё от Отца, через Сына и в Духе Святом», категорически запретили на 3 и 4 Вселенских Соборах (431 и 451 гг.) вносить какие-либо изменения в Symbolum Necaeanum-Constantinopolitanum, во избежание возникновения каких-либо новых еретических течений. Однако, хорошо знакомый с Восточной теологией Григорий и не собирался входить с ней        в конфликт, изменяя хоть что-то в Символе Веры, он взял его и просто дополнил. А добавление его заключалось в утверждении, что Святой Дух исходит и от Бога-Отца, и от Бога-Сына (т.е. от Иисуса Христа). Причём ссылался он и на Святого Афанасия, и на своего тёзку Григория Богослова, утверждавшего единство Троицы, но при этом писавшего, что «Дух Святой, от Бога имеет бытиё, но через Сына явился людям, он Образ Сына, Совершенный Совер-шенного, Жизнь, Источник Святый, в нём же является Бог-Отец, сущий над всем и во всём, и Бог Сын, который через всё», а также на само Евангелие, где устами самого Христа сказано, что «Он Святой Дух от Меня возьмёт» (Ин. 16:14). Таким образом, не нарушив христианских традиций Григорий вчистую переиграл греческих легистов и дополненная им часть Символа Веры стала звучать так – «И (верую) в Духа Святого, Господа Животворящего, От Отца и от Сына (по лат. Filioque) исходящего, вместе с Отцом и Сыном поклоняемого и славимого, говорящего через пророков». Дополненный формулой Filioque Символ Веры – Credo – стал самой настоящей «визитной карточкой» Католицизма. На латинском языке – Credo – звучит как песня, даже ритм соблюдён – От Отца и от Сына … Вместе с Отцом и Сыном … но главное этот Символ наотмашь бил по арианству, согласно которому Христос, как человек может быть лишь приёмным сыном Бога-Отца, именно формула «филиокве» имела решающее значение как основное доказательство безграничной божественности Христа в Святой Троице. Что и требовалось доказать готским «волчатам» и умный Григорий это и сделал. На следующий год после Толедского Собора умер папа Пелагий 2 и Григорий был единогласно избран новым римским папой – Григорием 1. Восточные патриархи узнав о римском нововведении что-либо возразить не смогли, ведь то, что проделал с Символом Веры Григорий под определение ереси не подподало. Восточные патриархи сказали на это только одно, что Западная церковь сделала идею Троицы и саму концепцию трёх ипостасей Бога слишком понятной, надёжно прикрепив к западной идеи ярлык «тринитаризма», т.е. преднамеренное использование главного церковного Догмата  в чисто унитаристских целях (и как показала история, восточные Отцы были абсолютно правы). Впрочем, само мнение Восточной церкви папу Римского Григория «Двоеслова» (так прозвали его на Востоке) и не волновало, он знал что он прав, а помощи от Востока всё равно не дождаться, лишь бы не мешали, такова была его позиция. И он доказал её всей своей жизнью – помогая европейской бедноте, неутомимо просвещая варваров-еретиков, бесстрашно вступая в спор с вождями лангобардов, с равеннскими экзархами и даже с самим всемогущим византийским императором. Именно во время его правления англосаксонский король Кент Этельберт принял христианство, таким образом не только Испания, но теперь и Англия стала католической. Он жил называя себя лишь «рабом рабов Божьих» (Servus servorum Dei), а после своей смерти стал – Великим. После папы Григория 1 на Святом престоле промелькала череда довольно серых, типично «темновековых» пап, так до конца и не осознавших какой бесценный дар оставил им Григорий Великий, но впрочем, видимо не им было суждено продолжить начатое им дело, ровно через 205 лет после смерти монаха Григория абсолютно светские люди завершат его грандиозное начинание и войдут в историю    как яркие кометы летящие по ночному небу «тёмных веков» -      это будут, конечно же – Великие Каролинги.               

                Трудности Рима в решении «лангобардского вопроса» в какой-то мере разрешило вторжение из Галлии и Северную Италию племён воинственных франков. Лангобардам пришлось сдерживать попытки их проникновения в Италию – обстановка оккупации понемногу разрежалась. Со временем Римские папы научились очень искусно лавировать между двух «диких» сил и извлекать выгоды для себя от их противостояния. Франками правили Меровинги, потомки легендарного Меровеха, сына земной женщины и «змея морского». Меровинги, как и их мифический предок носили длинные, нестриженные волосы в которых они видели свою особую силу. Короли франков были влиятельны и богаты и у их двора кормились многие люди как из германских, так и из романских народов. Лучшие из таких людей становились со временем – мажордомами, так называемыми «управляющими королевским двором». Меровинги особенно не блистали ни умом, ни жизненной хваткой, так что даже простые франки называли их не иначе как - «ленивыми королями». Мажордома представляли     в своём лице не столько светскую власть, со своим двором короли Меровингов и сами справлялись, они осуществляли главным образом военные функции. Королевство франков находилось в состоянии постоянной войны и с лангобардами, и с испанскими вестготами, и с дикими племенами северных саксов. Война диктовала свои законы – нужны были сильные военные лидеры, среди мажордомов особенно выделялся человек по имени Карл, а по прозванию Мартелл, что значило с франкского – «Молот». Карл не зря был назван своими современниками «Молотом», так как воевать он умел как никто другой из франков до него. Вытесняя саксов Карл присоединил к франкскому королевству Фрисландию, а противостоя лангобардам – присоединил «пограничную зону» с Италией – Эльзас. Однако, в полной мере воинский талант Карла проявился во время трагического для всей Европы события. Начало VIII века принесло Европе тяжёлое испытание – из Северной Африки вторглись на Испанский полуостров арабы, которые под предводительством своего полководца Тарика в 711 году разбили армию вестготов в битве около Херес де ла Фронтера, на юге Испании. Вскоре, в результате предательства вестготских вождей Сизиберта и Опаса своего собственного народа – пала и столица Испании – город-крепость, неприступный дотоле – Толедо. После этого сокрушительного падения остальная часть Испании, за исключением её северной части, перешла в руки мусульман. Так установилась в Испании  власть арабского калифата. Воинственные «воины Аллаха» конечно на достигнутых успехах не могли остановиться. Они начинают вторжение через Пиренеи в северные земли франков. В октябре 732 года войска мусульман впервые сталкиваются с закованными в железо (и в прямом и в переносном смысле этого слова) франками и их вождём Карлом Мартеллом. Ислам первый раз за всю свою историю терпит сокрушительное поражение, попав в местечке между Туром и Пуатье, как между молотом и наковальней – в совершенно дикую мясорубку. Эта победа Карла Мартелла навсегда покончила с экспансией мавров  на Север Европы, став исключительной заслугой Мартелла. Род Мартелла – Каролинги – благодаря заслугам Карла начинает обретать своё историческое величие, а вот былая слава Меровингов начинает меркнуть. На славный род Каролингов обращает свой пристальный взор – папский Рим. Когда, сын Карла Мартелла Пипин сверг последнего представителя Меровингов с трона и прилюдно остриг «длинноволосого» короля – Рим поддержал его в этом и в 752 году на сейме в Суассоне Пипин был провозглашён королём франков и помазан на царство папским посланником архиепископом Бонифацием. А в 754 году в королевской храме в Сен-Дени под Парижем второй раз папа, уже самолично, совершил помазание Пипина на царство, а вместе с ним его жены и двух сыновей. Одним из этих сыновей был будущий император – Карл Великий. Ещё будучи ребёнком Карл рос в окружении «народных» легенд о его великом деде Карле Мартелле. Его дед, а затем и его отец начали процесс обьединения всех германских племён в единую и сильную державу – особую христианскую цивилизацию Запада – Civitas Christiana. Римские папы видели в Каролингах не только свою опору, они видели в них защитников и всего христианского мира. Вот таким «защитником» видел себя и Карл. Говорят, что хочешь узнать человека – узнай поближе его друзей. Начиная с самого детства Карл окружал себя верными и сильными соратниками, которые со временем стали цветом европейского рыцарства, бесстрашные Геральд, Теодорий, Рудольф и конечно же знаменитый Роланд. Они сопровождали Карла Великого во всех его многочисленных битвах и походах, а в случае опасности готовы были отдать за него и свою жизнь. Что и сделал Роланд во время испанского похода, погиб защищая своего короля … и друга. Учёные уже давно заметили сходство между двором мифического короля Артура и реальным королевским двором Карла Великого. Карла действительно окружали настоящие друзья и сближала их всех не только общность интересов, но и их христианская вера. Настольной книгой Карла был трактат Блаженного Августина      «О граде Божием», в которой Августин писал, что все государства земные, всё что сложено руками людей, всё это держится на жадности и властолюбии, на дурных страстях исходящих от дьявола, а следовательно, все эти государства подвержены тлению и разрушению и более того они – должны рушиться. Однако, в то же время одна община, одно государство будет расти и всегда множиться – государство Божие. Это государство – церковь, его образуют святые люди на небе и верующие на земле. А его глава – сам Христос. И это царство не пройдёт вовек. Карл это очень рано понял, возможно ещё в самом детстве при помазании его семьи на царство, но самое главное, что он очень глубоко связал эту идею со своей собственной судьбой. Здорового честолюбия Карл никогда лишён не был, помня заслуги своего деда и отца, он верил в то, что и сам оставит свой след в истории. Когда, после смерти своего брата в 771 году, Карл стал единым королём всех франков именно эта самая идея - «государства от Бога» и заставила его начать свои завоевательные походы, а в них он опирался на своих друзей, свою общину, на своих «рыцарей круглого стола». Свита делает короля - так оно в действительности и было. На западе всегда мечтали, что когда нибудь появится король, который вернёт западу его былое величие и в Карле увидели этого короля. Однако, право быть ИМ надо было ещё доказать, что Карл сразу и начал делать, сразу,         как только он сел на франкский трон.

                Впрочем, сел на трон – это не те слова, которые могут охарактеризовать Карла, он был королём, который по словам его современников – «правил не слезая с коня». Историки взяли как-то и подсчитали, что Карл Великий на протяжении всей своей жизни предпринял более 47 военных походов и все они были удачными, это больше чем провели сражений Александр Македонский,    Юлий Цезарь и Август вместе взятые. Постоянная война была смыслом жизни Карла, но войну он понимал для себя в совершенно особом, христианском смысле слова, для Карла его походы были необходимой, насущной и священной мерой. Сам термин – Sacro – священная война, будет сформулирован на Западе уже после правления Карла Великого, но вот фундамент под его основание заложил именно Карл. Наш герой совсем не был «типичным» представителем своего времени, кстати, эта «нетипичность» Карла в длинном ряду франкских королей стала для меня, своего рода, мастер-ключом всего моего исследования. Вожди франков воевали и до Карла Великого, каждый год они собирались на знаменитом «мартовском поле» и на общем совете выбирали себе новогоднюю цель для завоевания. Религия в их ежегодных циклах войны не имела для них какого-либо значения. Да вожди франков приняли христианское вероисповедование и крестили свои племена, но на деле они оставались типичными варварами … и каждый год они собирались на всё том же «мартовском поле». Морального выбора воевать им или не воевать перед ними не стояло – война была их жизненной необходимостью. Карл был полностью ИХ, наследник по крови, но в душе своей он задушил ИХ варварское наследство     ещё в колыбели. Эту двойственность в натуре Карла (о которой ниже не раз будет сказано) подметили почти все его прижизненные хронисты. Как писал Эйкхард его друг и личный биограф, что Карл был человеком высокого роста и могучего сложения, от природы созданный для рыцарских пиров, но и вот, что странно Карл был умерен в еде и совершенно не употреблял вина, хотя на свой двор свои «привычки» не переносил. Контраст между королём и его двором ещё более разителен был и тем, что светским забавам, таким как охота и рыцарские турниры – Карл предпочитал уютные стены своей личной библиотеки. Карл с детства был воспитан в религиозной атмосфере, можно сказать, впитал христианскую веру с молоком матери и естественно кое-что запомнил из его истин. Конечно, вряд ли это были слова Христа о спасении, о прощении, о том что «нужно подставить другую щёку» врагам своим. Мальчику с детства воспитанного для войны, обученного итальянскими мастерами фехтования владению мечом и копьём, прекрасно умеющего сражаться верхом на лошади, впитавшего в себя «воинскую науку» своего отца и деда, этому мальчишке вряд ли были близки слова Христа о всепрощении, думается ему были ближе другие слова Спасителя о том, что «не мир я принёс, а меч   и разделение». Однако, смысл и само назначение войны не могло его не волновать, он знал, что война – это грязь, это кровь и это слёзы случайных жертв жестоких противостояний за территории и власть. Эта его «чуткость» к войне нашла отражение в принципах – «magnanimitas» и «animositas» - «твёрдости» и «великодушия», которые Карл применял во всех своих военных походах. В теории современной «справедливой» войны эти максимы Карла Великого превратились в принципы «пропорциональности», т.е. сила должна применяться твёрдо и решительно («точечно» как говорят сегодня), но сила должна быть пропорцианальна искомому результату ; принцип же «разграничения» гласит, что гражданское население не должно подвергаться преднамеренному преследованию. Прекрасно понимал эти принципы и Карл, потому то, он и их и исповедовал. Однако, понимал он и другое, что война никогда не исчезнет и вести «справедливую» войну дело похвальное. Да и нравственный авторитет Блаженного Августина был для Карла очень силён, а Августин в своих работах писал, что война является прямым следствием существования Первородного греха и пока существует в мире грех – будет существовать и война. Об этом говорил и сам Иисус Христос своим ученикам : «Также будете слышать о войнах и военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь : ибо надлежит всему тому быть. Но это ещё не конец : ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землятрясения по местам» (Мф. 24:6,7). Нет, вряд ли Карла волновала нравственность войны и её следствия – гибель христианских душ, находящихся под его властным проректоратом. Карл искал и в этом бросающаяся в глаза его «нетипичность» в ряду современников, Карл искал, но никак не мог найти нравственного оправдания лично для себя, он хотел видеть себя абсолютно легитимным в своих действиях не перед своим «варварским» народом, а в первую и главную очередь перед предстоящем его внутреннему взору – Царству Божьему и Царю его Иисусу Христу. Думается, что библейские слова, что нужно жить «в страхе Господа и при утешении от Святого Духа» не были для Карла пустым звуком. Интересно в этой связи отметить, что Дух Святой, а по гречески – Параклет, означал не только Утешитель, но ещё и Защитник. Карл всей силой своей души хотел быть таким вот Защитником всего христианского мира, но как ему было совместить в себе «ветхий закон», грозный древний обычай «мартовского поля» своих предков с «новым заветом» самого Иисуса Христа. Именно в этом и состояла двойственность натуры Карла, несомненно мучившая его. Он видел вокруг себя «вар- варское» христианство, культ силы, обнажённые торсы и полные движения тела воинов, пышность и богатство франкской знати, торжественно разодетое и далёкое от народа духовенство, всё это не могло не коробить от природы скромного и сдерженного, склонного к справедливости Карла. Он прекрасно понимал, что природа человеческая неизменна, людей не переделаешь из «ветхого» состояние в «новое» лишь одной царской волей, поэтому Карл решил начать с себя, чтобы со временем все взоры народа,  все их линии пересеклись в одной точке – Карле, сидящем на «королевском троне», который должен будет встать на крепкий фундамент его «новой» веры, которую он упорно для себя искал. Карл собирает в своей столице, в городе Аахене, умнейших людей той эпохи - Эйнхарда, Альбина, Климента, Алкуина и многих других писателей, поэтов и учёных, учреждает специально для них «Академию» и ставит перед ними главную задачу – просветить его, франкского короля во всех вопросах христианской веры (сегодня, это бы назвали «мозговым штурмом» - Карл Великий как всегда был впереди Европы всей, по генерации «новых» идей). Вместе со своими «аахенскими мудрецами» Карл искал нужный ему идеал поведения пригодный для мрачной атмосфере «тёмных веков». Его мудрецы, все вместе, на равных с королём (опять, вспоминается «круглый стол» Короля Артура) вели многочисленные диалоги, спорили и ругались, искали, и пока не нашли таки свой идеал          в примерах для подражания, в людях наиболее высоким и самым достойным образом высказавшим себя в деяниях и сочинениях древних латинян. Карл искал идею способную излечить как его самого, так и сам дух его «тёмной» эпохи. Он хотел залечить эту рану своей личной расколотости, разорванности, расчленнёности, отнимающей все силы – двойственности своего бытия. Карл искал ту веру, которая будет способна связать его «ветхий» мир с «новым» миром, пока ещё дремлющей в нём мечты о единстве всей Европы. И основу для этой «новой» веры дал Карлу один из его «аахенских мудрецов», его лучший друг, но в тоже время и строгий учитель – английский монах Алкуин, который примерно с 770-х годов прочно обжился при дворе франкского короля.  Вот он то и! познакомил короля Карла с сложными теологическими тонкостями латинского вероисповедования, написав для Карла проповедь «О Филиокве». Карл привыкший в своей жизни держать только меч, так и не смог научиться писать, но вот зато читателем он был превосходным, латинским языком владел в совершенстве. Среди современных библиофилов книги из знаменитой «карловской библиотеки» ценяться на вес золота. Взять хотя бы знаменитый «Энхэрэдион», книгу молитв и магических заклинаний против сил зла, написанную для Карла папой Львом 3. Цену которую за эту книгу могут выложить библиофилы можно сравнить только с той силой воздействия, которая она оказала на все последующие поколения магов и экзорцистов. Согласно легенде в одной из букв «Э» в этой книге сокрыто само имя Бога – Элохим (прим. в латинском языке буква «е» читается как «э» и традиционно считается, что латинское Сredo обладает удивительной силой влияния на всех верующих       в него и способно защитить от зла). Карл великолепно знакомый       c работами Иеронима и Блаженного Августина по достоинству оценил дар Алкуина. Идея «филиокве» рождённая когда-то папой Григорием 1 Великим всецело захватила воображение Карла. Философскую модель Алкуина воспринятую Карлом со всей страстью, саму логику его мышления понять довольно трудно, но тем не менее возможно. Ещё Блаженный Августин говорил, что Иисус Христос занимает совершенно особенное место в Святой Троице, ссылаясь при этом на слова самого Христа, что «никто не приходит к Отцу, как через меня». А Дух Святой есть лишь сила их любви исходящая как от Отца так и от Сына по направлению друг к другу. Формула  «филиокве», так сказать, официально узаконила «августейшую» иерархию лиц в Святой Троице. Таким образом, Дух Святой стал иметь в основании своём два источника, один –   от «ветхого днми» Отца, а другой от того кто принёс «новое откровение» миру, от Сына – Иисуса Христа. Налицо, впервые возникникшая доктрина метафизического «двоевластия», оба Великих источника вечны и безначальны, но источник Отца от мира скрыт, он есть истинный корень древа мира, а вот источник Сына был миру явлен, открыт, когда Сын на древе мира, которое стало для него Крестом Распятия и страдания, принял смерть за грехи человеческие, а затем воскрес, смертью смерть поправ, но воскрес уже не бедным страдальцем, а истинным Царём мира. Поэтому, Дух Святой исходящий как от Отца так и от Сына и преображённый ими в «поле любви» - выход свой в мир земной имеет именно через Сына, заключившего с миром от имени Отца своего – «Новый Завет». Священная роль Христа в Святой Троице осуществлена была в миру через апостолов, на которых снизошёл Дух Святой и которые силой его начали проповедь Евангельской вести по всему миру. Князем же апостолов был по преданию Пётр, которому сам Спаситель передал силу свою со словами : «Ты Пётр (Камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её ; и дам тебе ключи Царства Небесного ; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах ; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф. 16 : 18-19). Таким образом, основание Церкви – древний авторитет апостола Петра, а следовательно и его приёмников – римских пап. Ключи Царства Небесного, вручённые Петру самим Христом стали трактоваться папами как символ их власти и права решать, как небесные, так и вполне земные дела. Алкуин сумел убедить Карла в том, что если он будет официально признан Римом, как владыка всех западных земель, то он станет таким же орудием воли Божьей, как и сами святые понтифики. Думается что слова монаха Алкуина звучали для Карла как прекрасная музыка, мудрый монах сумел таки залечить «родовую рану» франкского короля. Возможно впервые   в жизни у Карла появилась ясная, а самое главное святая цель, чёткая линия – Сам Иисус Христос – римский папа – Король, стала ярким смысловым рядом всей «новой» жизненной философии Карла. Он понимал, прекрасно понимал, что если король находится в этой священной «триаде», то он является уже не просто «варварским» вождём, он приобщается к самому Духу Святому от Сына исходящего, через римского папу проходящего и на самом Короле - в своём исходе - почивающем. Король-Параклет, который будет движим благодатью Духа Святого – это уже не просто вождь, это тот самый МЕЧ принесённый самим Спасителем в этот грешный мир. Алкуин непристанно поддерживал короля в этой идеи, неустанно ему повторял что : «Народом нужно управлять по Воле Божией, но не должно следовать народу, не должно слушать тех, кто утверждает, что глас народа есть глас Божий, потому что народ – это толпа, а она всегда склоняется к решениям безумным». Но Карл и сам это очень прекрасно понимал, что он король, что он «избранный», а народ должен либо принять его волю и устремить на него все свои взоры, либо потупить в землю глаза и не мешать. Воля короля – это Воля Божия и в то время это не был пустой звук. «Филиокве» стала для Карла, вне всякого сомнения, его главной жизненной удачей, можно сказать его «королевской идеей». Карл очень хорошо знал историю франков, историю своего народа и не мог не помнить историю о знаменитой «Суасонской чаше». Когда, Хлодвиг – король франков делил в Суасоне воинскую добычу, захваченную после очередного «мартовского похода», его взор в огромной куче богатой добычи привлекла большая серебряная чаша удивительной работы. Хлодвиг обратился к своим воинам : «Храбрые воины, я прошу отдать мне, кроме моей доли, ещё и этот дивный сосуд». В ответ на эти слова короля франки сказали : «Славный король, всё, что мы здесь видим твоё, и сами мы в твоей воле. Бери всё, что тебе угодно». Однако, один из воинов королю воспротивился и сказал : «Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию» - и с этими словами опустил на чашу свою секиру, разрубив её пополам. Все воины были поражены поступком этого воина, но Хлодвиг сдержался и даже улыбнулся, продолжив раздел добычи. Минул ровно год. Хлодвиг проводил осмотр своих войск на «мартовском поле». Обходя воинские ряды, он вдруг остановился у того самого воина, который в прошлом году посмел вступить с королём в перепалку, Хлодвиг внимательно посмотрел на него и начал обличительно говорить : «Посмотрите, - обращался он ко всем воинам, - никто не содержит оружие в таком плохом состоянии как он, - Хлодвиг сверлил воина глазами, - ни копьё твоё, ни меч твой, да и секира тоже – никуда не годны». И вырвав у него из рук ржавую секиру, бросил её на землю. Когда, воин нагнулся, чтобы поднять её, Хлодвиг резко выхватил свой меч и разрубил им голову незадачлевого воина, со следующими словами : «Вот так и ты поступил с той чашей в Суасоне». Все воины при- сутствующие на поле должны были понять, что воля короля – это закон, а то что привлекает внимание короля, то без каких-либо возражений будет его личной собственностью. Вот точно такой же «Суасонской чашей» и стала для Карла Великого идея «филиокве», она стала личным королевским символом Карла, даже, более того, его кредом, когда после Седьмого Вселенского Собора 787 года     в Никее, «Старый» Никевско-Константинопольский Символ веры – «Я верую во Святого Духа, Господа и Подателя жизни, исходящего   от Отца. Вместе с Отцом и Сыном почитаю и поклоняюсь Духу Святому, изречённому устами пророков» - был вновь подтверждён, то Римская Католическая церковь, под давлением византийского экзархата и исходя из политической целесообразности – изьяла формулу «филиокве» из читаемого в латинских церквах Символа Веры, как показало время шаг этот был вынужденным (в 1014 году на Римском соборе папа Бенедикт VIII восстановит формулу «филиокве» в латинском символе – Credo). Однако, это будет уже потом, а в VIII веке Рим на противостояние с всесильной Церковью Византийской империи решится не мог. Выйти на противоборство решился только Карл, которому было не привыкать к кровавому «мартовскому полю» и обретённая им, наконец, «новая» вера не могла терпеть никаких религиозно-политических компромиссов. «Филиокве» стала для него путеводной звездой, той священной идеей, которая вдохновляла его, в которую он всем сердцем верил  и в любом споре, будь то с философом или клириком, всегда был готов доказать её истинность (это хорошо отмечено у его биографа Эйнхарда), а самое главное, что «филиокве» мобилизовала все силы молодого короля для борьбы с непокорными племенами своей собственной страны, бывших по большей своей части – самыми настоящими язычниками. Карл понял, что для того чтобы доказать надменному Риму свою «веру» и своё право «править от Бога», он должен стать первым со времён Юлия Цезаря и Августа, сильным  и бескомпромиссным собирателем западных земель.               

                Король-Параклет был готов встать на тропу войны, но для этого ему нужно было накопить силу, военную силу и Карл начинает собирать её в свой единый кулак. До Карла Великого армия франков представляла собой пёстрое образование, союз отдельных воинских дружин, а попросту разбойничьи шайки, кучковавшиеся вокруг избранных советом «мартовского поля» вождей для совершения одного единственного набега, после завершения которого они распадались, так как просто отпадала необходимость, вызвавшая их образование. Карл изменил ВСЁ. При нём воинская дружина стала постоянным образованием, содержавшимся за счёт франкского государства, а также за счёт выделения каждому воину доли из военной добычи. Вокруг опытных и закалённых в боях воинах всегда сосредотачивались молодые люди, стремящиеся постичь воинское искусство – владения мечом, копьём, боевым топором, луком и т.д. – у более искушённых в этом деле людей. Это было традицией, при Карле – это стало практикой. Соответственно с этим изменяется и сама цель существования дружины, прежде её целью был военный поход, а теперь же он как бы отодвинулся на дальний план, главное же место занимает совместная жизнь дружинников, укрепление между ними «братских» отношений и совместное их обучение военному делу. Вступление в дружину связано с древним ритуалом – пере-дачи оружия от отца сыну, роль отца всё чаще начинает выполнять военноначальник, под руководство которого, как сугубо властное, физическое и материальное, так и нравственное, поступал молодой дружинник, который сражаясь за него увеличивал не только богатства вождя, но и способствовал росту его славы. Карл осуществлял руководство своей армией посредством особо доверенных лиц, связанных с ним так называемой ленной, т. е. вассальной присягой. Эти люди, как правило опытные рыцари – Herzogi – (по фр. – вожаки) воевали не столько за свою долю или денежное вознаграждение, сколько за право обладания частью завоёванных во время военных походов земель. Так начинают своё формирование многочисленные герцогства, которые со временем сыграют весьма значительную роль в эпоху Феодализма. Карл умеет управлять армией, умеет вдохновлять своих людей, он вдохновляет жизнь в забытую практику вынесения перед строем своих воинов – знамён, бывших римских стягов, правда на них вместо грозных орлов теперь латинские кресты. Карл вообще придаёт колоссальное значение военной символике. Эмблемой его предшественников Меровингов было древнее «родовое копьё», которое символизировало духовную власть языческих божеств и даровавшее его обладателю силу, чтобы вершить судьбы франков. Карл кардинально пересмотрел этот древней символ, пересмотрел через призму своей «новой веры». Карл отдаёт приказ своим оружейникам выковать для себя точную копию знаменитого копья Лонгина, копья которым Иисус Христос был пронзён на кресте римским воином по имени Лонгин, копья которым был нанесён «удар милосердия» избавивший Спасителя от нечеловеческих страданий (есть мнение современных исследователей этого копья, сегодня оно храниться в Венском историческом музее, что при создании копья в его сплав были включены остатки реального «копья Лонгина», возраст которого был по крайней мере тысячелетней давности). Для Карла Великого это копьё было символом Крови Христовой, наделяющей его владельца правом считать себя как бы помазанником Божьим. Такая виртуозная трансформация древнего языческого копья в «Копьё Судьбы» лишний раз говорит нам об удивительной гибкости мышления Карла и подчёркивает размах его по-истине царских амбиций. Биограф Карла Эйнхард пишет об этом в «Хрониках франков» так : «Карл построил свою империю силой Священного Копья, которое одарило его способностью управлять судьбой. На протяжении всей своей жизни император и жил, и спал рядом со своим драгоценным талисманом». Правда это или нет – известно наверняка только самому Карлу, но авторитет Эйнхарда и его хоть и приукрашенное, но очень точное жизнеописание правления Карла Великого, признано достоверным всеми современными историками по эпохе Каролингов. Эйнхард писал биографию Карла, сразу после его смерти, когда были живы современники как самого Карла, так и Эйнхарда, поэтому «врать» ему им было правда совсем не с руки. Однако, как бы там ни было, но «Копьё Судьбы» стало для Карла, своего рода, эмблемой того, что держа его в своих руках, он проводит не просто карательные военные акции, а ведёт «священные походы», он приобщает «непокорные» народы к Царству Божию, как учил его Блаженный Августин и Алкуин – ведёт их к вещей славе самого Иисуса Христа. И как истинный король христиан Карл первую свою военную компанию начинает против диких, по большей своей части ещё языческих, сильных и «непокорных» саксонкских племён и их вождей. 

                И вот сразу ещё один «исторический штамп», кочующий из одного «западного» учебника по истории в другой, о том, что самый первый завоевательный поход Карла Великого был – испанский. Тот поход во время которого погиб его друг – Роланд, смерть которого стала основой знаменитой «Песни о Роланде». Очень уж хочется на Западе видеть своего первого короля – этакой «грозой всего Исламского мира». И как будто не известен им тот факт, что отец Карла Пипин заключил мир с испанским калифом – Абдалазизой, чтобы христианские паломники имели свободный доступ к христианским святыням Испании, в частности к Толедо и его знаменитой Церкви святой Леокадии, очень почитаемой в Европе святой. А сын Пипина Карл Великий продолжил мирную политику своего отца в отношении мусульман. Именно он решил облегчить жизнь всем христианским паломникам направляющимся в далёкий и священный Иерусалим, а для этого заключил мирный союз с всесильным калифом из династии Абасидов – Гарун аль-Рашидом. Карл Великий на свои деньги начал строительство в Иерусалиме, так называемых, «странноприемных домов», из которых вырос со временем целый городской квартал. В нём было больше дюжины уютных гостиниц для паломников, во владении жителей квартала были и пшеничные поля, и виноградники и сады, расположенные в долине Иосафатовой. Христианские купцы вели свободную торговлю на площади Церкви св. Марии со своими иудейскими и мусульманскими собратьями по торговому ремеслу.  В квартале была даже «библиотека Карла Каролинга». Вот такой «грозой мусульман» был Карл Великий. Западные историки уже давно привыкли смотреть на свою историю сквозь «розовые очки» теории вечного противостояния христианского и мусульманского миров, оно конечно же было, но вот к их глубокому сожалению было уже через двести лет после правления Карла, когда в Европе началась «крестоносная лихорадка» (более подробно о её истоках будет рассказано во второй части книги). А при Карле Великом обстоятельства были совершенно другими, в мусульманском, теперь, Толедо, как равные, свободно общались друг с другом, как христиане, так иудеи и мусульмане, а потому, в обстановке обмена знаниями - процветали науки и ремёсла, именно в этом городе появилась на свет – знаменитая «Каббала». А военный поход Карла Великого в Испанию, затеянный по инициативе, кстати, самих испанских арабов во главе с Ибн-аль-Араби, которые в то время серьёзно конфликтовали с Африканскими калифами, поход этот как пишут западные историки – «по стопам его великого предка Карла Мартелла» - носил характер чисто территориальный, а совсем не религиозный характер. В Северной Испании Карл основал ряд «Марок», можно сказать, буферных зон, одной из главных задач которых было осуществление контроля за торговыми сношениями между мусульманской Испанией и Европой. Уважаемые, «господа-западники», историки и религоведы, просто закрывают глаза на тот факт, что походы Карла носили не просто «завоевательный» характер, а характер, если можно так сказать – «завоевательно-просветительский», а что проку просвещать мусульман, если они и так верят в Единого Бога – Творца, т. е. являются такими же моно-теистами как и сами христиане. Нет, как истинный христианин, да к тому же глубокий и обстоятельный в вопросах веры (сумел же он понять сложную концепцию «филиокве» - и более того, принять её как свою «новую веру»), нет, снимим «розовые очки», Карл затеял свой первый военный поход именно против врагов христианства – многочисленных и ещё «языческих» саксонских племён. И в этой своей, можно сказать, «священной войне» - он был по-истине безжалостен и неумолим. Мой старший брат любит мыслить образно и берёт для сравнение характеров людей и определения «сути» различных событий – сюжеты и названия художественных фильмов, и он отхарактеризовал войны Карла не фильмом – «Айвенго», а серьёзным, что большая редкость для американского кино, мрачным и трагичным «Тринадцатым воином», с актёром Антонио Бандересом в главной роли. И попал своим «видением» - прямо в яблочко. Война Карла – это была война, с самим собой, война со своим «тёмным прошлым», с настоящим (а совсем не иллюзорным) «языческим наследством», с по-истине варварскими ристалищами «мартовских полей», где имела полную власть над мужчинами языческая богиня «весенних полей» Дану (известная, кстати всему древнему миру, например, индийцам, как Великая Мать – «Дана», а шумерам как «Дуат Тиамат») и её распутные жрицы, Карл боролся с самим образом своего «ветхозаветного» отца, дикое, раскрашенное смоленными красками лицо которого  он увидел в смеющихся лицах «саксонских вождей». Карл не мог больше делить с ними свою «Святую Франкию» и делиться он не стал. Нужно сказать несколько слов об этих самых «злосчастных» саксонцах. Саксонские племена, обитавшие тогда между Рэйном и Эльбой, были своеобразным – «аппендиксом» - оставшимся от ушедших в Англию и на Великий остров Ирландию – германских племенах англов, саксов, ютов и фризов. Саксы, которые остались на континенте имели сильные и крепкие «галльские» корни, это видимо и удерживало их от всеобщего «англосаксонского» переселения на острова. Родные леса не отпускали. Все саксы, изначально считали себя – «детьми богини Дану», что можно видеть в названии, например, реки Дунай и в названии государства Дания, но континентальные саксы в отличии от своих «островных» собратьев поклонялись не столько Дане, сколько её мужу – Дагду, владельцу самого «источника вечной жизни», на континенте ему поклонялись как Ирмиру. Это был, такой же как и у Меровингов – Меровех, абсолютно мифический образ, мрачноватого праотца расы людей-великанов – «хримтуруссов», о которых в более поздних по времени – «скандинавских сагах» написано, как о «жестоком и сильном, как лёд и пламя, племени». Вполне сравнимо с знаменитым библейским образом : «это были сильные, издревле славные люди» (Книга Бытия, 6, 1-4). От этого племени «хримту- руссов» возводили свой род многие германцы, в том числе, и род саксонский. Они поклонялись своему мифическому прародителю, как древнему идолу-древу – «Ирминсул» (по сканд. «Иггдрасиль») и подобно древним галлам саксы четыре раза в год – 1 февраля,      1 мая, 1 августа и 1 ноября – в дни зимних и летних равноденствий и солнцестояний, саксонские жрицы и жрецы подносили этому древу Ирминсул свои благодарственные подношения. Человеческие это были жертвоприношения (как утверждали то франки) или это были подношения в виде «животных даров» - история умолчивает, да и не важно впрочем это, так как для франков и лично для их короля – Карла Великого – саксы были самыми настоящими «идопоклонниками». Саксы-язычники поклонялись также духам стихий, верили в родство людей различным животным (знаменитое у всех скандинавов – «берсеркерство») и приносили жертвы этим животным «божествам», каждое саксонское племя поклонялось своим «богам», но поклонение древу Ирминсул – было всеобщим. Оно представляло собой, по словам франков, действительно – дерево, а не просто деревянный идол, по крайней мере полу-тысячелетний, огромный и могучий – Дуб. Остатки веры древних галлов-друидов и их большая значимость для саксонских племён – сомнений не вызывают. Саксы жили небольшими поселениями, недалеко друг от друга. Перед посёлками обычно расстилались широкие равнины, засеевыемые саксами зерном, а позади их посёлков густой стеной поднимались леса, деревья подступали к самым домам, а дома, с их массивными деревянными каркасами и соломенными крышами, затянутые зелёным мхом, были сами словно частью леса. Саксы – бывшие настоящими «лесными жителями», со своей своеобразной верой, трудно поддавались христианизации их франками. Партизанская, «лесная», война была для саксов их единственной альтернативой, а воинами они были отчаянными, что франки испытали на себе не раз. Однако, тем не менее «большую войну» с франками саксы начали сами. Читаем про это у Эйнхарда : «Никакую другую войну (с саксами) франки не вели с такой настойчивостью, ожесточением и усердием». На-чиная с IV-V веков саксы как народ-завоеватель продвигались от низовий Эльбы всё дальше на запад, а затем форсировав её, они устремились и на юг, т.е. хлынули на исконно франкские земли. Суть конфликта Эйнхард видел преимущественно в особенности характеров саксов, он пишет : «их дикость есть следствие их саксов наследственности. Они не замечают, - продолжает историк, - своего бесчестия в нарушении и несоблюдении всех божественных и человеческих». Эта их измена, по-франски – Perfidie – прямо следует из их поведения, так как саксы, обьединённые в швармы (дружины) при любом подходящем случае готовы отказаться от любых взятых на себя обязательств, а если надо то и дать отпор своим «мнимым обидчикам», что естественно приводило к стычкам между саксами и франками. Эйнхард продолжает так : «Саксы обозлили франков настолько, что те сочли нужным не только отвечать ударом на удар (не находите сходства с реалиями нашей «антитеррористической операции» в Чечне), но и решили вступить с саксами в открытую войну». Как бы там ни было, но эти беско-нечные стычки на границе с швармами зарвавшихся саксов, просто вынудили молодого Карла начать полномасштабную войну. Война затянется на тридцать лет. С обеих сторон в войне прибегали к жестокостям, пленных не брали. Несколько раз саксы шли на перемирие, но потом первые же их и нарушали, совершая новое опустошительное нашествие в глубь Фракии. Пока терпение Карла окончательно не лопнет, он собирёт все свои силы в единый кулак и ударит им вглубь, такой негостеприимной, «лесной» страны. Карл хорошо понимал, что для того, чтобы раз и навсегда покончить с саксами – надо вырубить под корень их веру. И в «священном лесу» саксов их главный идол – древо Ирминсул – будет сожжён по личному указанию Карла. А рядом с этим пепелищем будет казнено 4 500 тысячи саксов (это была одна из самых больших – «единовременных» казней в эпоху раннего Средневековья). Саксы вынуждены были покориться, а их вождь – Видукинд принять крещение по франкскому образцу. Присоединив к Франкии земли саксов Карл столкнулся с жившими на Дунае аварами, народом тюркского происхождения. Карл начал войну и с ними. В этой борьбе авары не просто проиграли как саксы, но и были почти полностью истреблены. Само имя аваров исчезнет из анналов Истории. «Погибши яко авры» говорили древние славяне, которые были следующими на очереди в «священной войне», которую Карл вёл «железной рукой». Однако, Карл не просто завоёвывал своих соседей, он повсеместно организовывал из них, своего рода, «христианское гетто», тем самым намертво привязывая покорённые им народы к своему «христианскому» государству. Исполняя по-своему завет Блаженного Августина. Рим не мог не замечать такого усиления Карла, поэтому Папа Адриан I решает с его помощью приступить к «окончательному решению» лангобардского вопроса. По сути это был самый настоящий крик о помощи. В апреле 773 года, под прямым давлением короля ланго-бардов Дезитария, папа Адриан I решает обратиться к старой своей «защитной» власти, к всемогущему королю Каролингов. Папскому легату пришлось вести настоятельную просьбу понтифика трудным морским путём, через Марсельский порт, поскольку Альпийские перевалы были надёжно перекрыты лангобардами. Рим был на осадном положении (и снова перед глазами всплывает сюжет «13-го воина», вот только в жизни всё было проще, а потому и гораздо страшнее). Как истинный «христианский Параклет» - Карл конечно откликнулся на призыв Адриана I, которого не раз в их личной переписке прямо называл «своим Отцом» и к которому видимо действительно испытывал добрые чувства. Карл мобилизует все свои воинские резервы и выступает в поход на Италию. Он пре-одолел Альпы, а чтобы ввести лангобардов в заблуждение, его армия разделилась и двинулась вглубь Италии – двумя большими колоннами. Сам Карл шёл с одной колонной, а его ближайший друг и военноначальник Бернгард с другой. У перевала Большой Сэн-Бернар франки взяли войско лангобардов в кольцо. Карл посылает к Дезитарию парламентёров, но тот отказывается от каких-либо переговоров. Руки у Карла оказываются развязаны и он обьявляет о наступлении. Войска Дезитерия понеся значительные потери – просто бегут (они действительно бежали и в «Книге Папств» это их бегство описано, как страх перед Гневом Божьим). Отныне, этот затянувшийся «лангобардский вопрос» был действительно закрыт навсегда. Рим как всегда – «был прав» и он торжествовал. Так прозвенел первый тревожный для Византии звоночек – греки начали фактически терять над Италией свой контроль, так как город Равенну, вотчину византийского экзарха, Карл уже взял просто, как говорят – «походя». Папство же, при самой деятельной поддержке Карла Великого, начинает обретать черты своего «будущего» могущества, о котором мог только мечтать – Григорий Великий. Думается, что папа Адриан I именно после успешного «итальянского похода» Карла пообещал ему, что сделает его Императором Рима, если конечно он сумеет закончить «силовое» обьединение всех западных земель в единое государство Civitas Christiana - особую христианскую цивилизацию Запада. Карл            в свою очередь передал Адриану I, как «вечный дар», те области, которые были им отвоёваны у лангобардов : Раввенский экзархат, сам город Равенну и Пентаполис, т.е. пять городов – Риммини, Пезаро, Фано, Синигалию и Анкону. Так по сути образовалось Церковное государство – с Равенной, Пентаполисом и Римом в центре. У Византии в Италии осталась только узкая полоска – «Южной Италии» из-за которой спор между Византией и Римом будет очень долгим и очень кровопролитным (подробнее об этом,  поговорим во второй части). Спор был и о законности передачи Риму – Равенны (передача во власть «васселиту» самого «вассала», это был конечно «нонсенс») и с целью доказать свою «правоту»     (а Рим «всегда прав») Адриан I и его клирики составляют некий документ – «Константинов дар», подложность которого сомнений, ни тогда в Средние Века, ни сейчас у историков «религоведов» не вызывала. Согласно сему документу император Константин якобы пожаловал Италию и весь запад – папе Сильвестру I, «ибо не подобает земному царю властвовать там, где было учреждено первенство священства и главенство религии христианской». А по-этому столица Империи была перенесена из Рима в Константино-поль, а Константин «даровал Сильвестру (314 г. от Р.Х.) власть и почести имперские», из которых «скромняга» Сильвестр согласен был принять, только белый плащ как символ Воскресения Христа и «моральное» главенство над всеми церквами на земле. Всем было понятно, что под маской Константина скрывался – Карл Великий,   а из под маски Сильвестра выглядывал сам Адриан I. В этом свете, особый исторический смысл приобрело и торжественная клятва о папско-франских дружеских отношениях, произнесённая Карлом и Адрианом I у могилы апостола Петра, как высшего свидетеля их дружбы. Тем самым Карл принял на себя обязательство перед князем апостолов и его приемником, что будет отныне их верным «защитником» (он им и будет, на соборе 792 года во Франкфурте Карл уже «вторично» признает первенство папы во всём Франкском королевстве и во всех западных землях). А тогда в году 773 от Р.Х. Карл взял под свой контроль всю «Северную Италию» и прибавил к своему титулу звание «Patrizius Romanorum» - Карл – милостью Божией Король франков и лангобардов, а также «почётный патриций» Рима. «Лангобардский вопрос» был ясно и недвусмысленно закрыт. На повестки дня стоял другой вопрос, а именно, доказать Адриану I, что он Карл достоин стать и самим Императором Рима. К чему воинственный Карл незамедлительно и приступил. Вслед за лагобардами пришла очередь и испанских арабов, и островных бриттов, и баваров, и датчан, и славян … и не-навистных греков. Завоёванные народы «как кегли в боулинге», падали к ногам Карла Великого, образуя собой костяк гигантского зверя, имя которому будет «Европа». Как писал наш замечательный историк Анатолий Алексеевич Спасский, православный и истинно «русский» человек, «священная война» Карла Великого была глубоко «урбанистической» по своей сути : «Все военные пред-приятия Карла, - пишет Спасский, - отличались, прежде всего, сис- тематичностью. Это не были раздоры между отдельными германс-кими племенами, походы с целью водвориться где-нибудь или на-грабить добычи. Они внушены были государственной необходи-мостью, вызваны были политическими соображениями. Война велась Карлом исключительно для того, чтобы соединить разные племена Галлии и Германии в одно политическое целое («тело» как говорили средневековые хронисты), дать государству прочные границы и защитить остатки унаследованной от Рима культуры». Спасский абсолютно прав в своей оценке характера войн Карла Великого. Причины ненависти Карла к саксонцам и славянам, во- обще к «лесным народам», следует искать именно в глубоко гипер- трофированной в Карле идеи «римской государственности». Карла смело можно назвать – первым «урбанистом» Европы. Свою столицу – Аахен, он возводил по примеру Рима и вводил в городе весь арсенал «римских достижений» - замок Карла как дворец «римских императоров», здание городского Совета как Сенат, школы, больница, хозяйственные сооружения, всё по «римскому образцу». Он видел в своём Аахене – «второй Рим», Константино-поль, с его «гражданскими свободами», он откровенно презирал. Карл видел своё государство как идеальную, «урбанистическую», строго идеологическую модель общества, которую он взял на своё вооружение у Блаженного Августина. Он считал своё государство естественным продолжением «церковного» и для себя их никак не разделял. Власть Рима – это власть принятая «от» Бога, а Карл видел себя орудием «римской Церкви». Для него «теократия» была не пустым звуком, «государство Божье» должно контролировать все сферы жизни, более того, оно должно эту жизнь и организовы-вать, строить по «своему образу и подобию». А тут свободные, «лесные», неподконтрольные саксы, авары, славяны – о чём ему – Карлу Великому можно говорить с «дикарями», «к ногтю» их, грубо говоря, загнать их в города, в карловские «Марки», и пусть живут как все «нормальные» (по меркам Карла), государственные, подконтрольные люди. Если надо будет Карл не только священное древо – Ирминсул сожжёт, он спалит все их леса, вырвет с корнями их дикую свободу, потому что другой альтернативы «Царству Божьему» для него просто нет. А Карл своего добиваться умел. Читаем у Спасского : «Следствием многочисленных походов Карла явилась обширная монархия, заключавшая в своих пределах всю Среднюю Европу с Верхней Италией. Все германские племена, разрушившие когда-то Римскую империю, теперь соединились в один политический организм, составили одно государство. Карл достигнув такой власти над германцами, какой не достигал ещё ни один из варварских царей, задумал восстановить там порядок вещей, который некогда, три века назад, существовал на Западе. Он задумал ни более ни менее как восстановление Западной Римской империи – той империи, которая была разрушена варварскими за-воеваниями». Однако, для этого было одно, но очень важное пре-пятствие : по прежней традиции империя была одна и император тоже – один – восточный, византийский. И обстоятельство это как-то обойти было невозможно. Но вдруг случилось настоящее чудо, византийцы вдруг потеряли всякое уважение у Запада. Почему ?      И снова читаем у Спасского : «Восточный император потерял для Западной Европы всякое значение, так как в то время его и не было, управление Византийской империей находилось в руках женщины – Ирины. Мысль об империи никогда не умирала на Западе, и никто не хотел признавать, что её и не существовало (вспомните, про «исторический штамп» о Западной и Восточной империях). Германские короли, захватившие области Римской империи, считали себя консулами и патрициями Рима ; падения Империи они и не заметили ; они продолжали думать, что Империя только раздробилась на части, и теперь, когда все её части соединились под властью одного лица, присвоение ему титула «римского императора» явилась неизбежным концом всей истории «переходного периода»». Спасский много лет изучавший историю Западной Европы бьёт своими выводами этой самой Европе не         в бровь, а в глаз. Извините за вульгаризм, но лучше не скажешь. Карл Великий закончил свою «перестройку» Европы по плану Блаженного Августина. Теперь ему оставалось только получить «добро» от Рима. А тот как известно сильно зависил от Византии. Как вдруг, как «манна» с небес, такое «чудо» - в Византии про-изошёл государственный переворот, после которого власть оказа-лась в руках женщины – императрицы Ирины. Женщина – импе-ратор, да с точки зрения Запада, такого просто быть не могло. Цезарем мог быть только мужчина, поэтому императорский трон можно было считать свободным. «Женщина, нет разницы, жена она или мать, - это всё та же Ева-искусительница, которой как огня следует остерегаться в любой женщине» - так вещал Блаженный Августин, а его авторитет для Карла был непререкаемым. Поэтому «моральное» право занять «пустой трон» Империи Карл Великий оставил за собой, мнение «византийской юбки» на этот счёт его не интересовало. «Эпоха Зенона» - первого из императоров, когда-то единой Римской империи подошла к своему концу. И в первый день Рождества Христова – 25 декабря 800 года во время торжественной мессы в соборе св. Петра римский папа Лев III возложил на Карла Великого императорскую корону. Карл Великий стал императором Священной Римской империи. О самом значении слова «Sacrum» - священный и о его значении во всей «тёмной» истории «Святого Грааля» поговорим чуть ниже, а сейчас, главное сделать правильные выводы, которые «западные» историки просто не хотят, да и не могут сделать. «Миф» о Западной и Восточной империях всегда был красивой исторической легендой, не более.   И вдруг эта «легенда» обрела реальное содержание. На всю Европу коронация Карла произвела просто коллосальное воздействие. Силу его мы сейчас даже просто не в состоянии понять. Германцы, наконец, выбрались из своего «варварства» на свет Божий, больше никто не имел права указывать им на их дикость. Что-то похожее сделал уже в нашей, российской истории, Пётр I, только он «про-рубил окно в Европу», а Карл Великий пинком ноги – «закрыл дверь на Восток». Больше этот - «византийский» Восток не мог указывать Европе как ей жить. И более того, отныне Восток сам будет жить с постоянной опасной оглядкой на Запад. А Запад будет активно искать на Востоке свой «геополитический» интерес. Шёл 800-ый год от Р.Х., начиная с этого года весь западный мир был обьединён не только Католическим христианством, но и властью – Императора Карла Великого. Начался постепенный и неумолимый процесс обособления от Византии – впереди будут и взаимные отлучения от когда-то «единой» христианской Церкви римских пап и константинопольских патриархов, в 863 году папа отлучит от Церкви патриарха, а в 867 году патриарх отлучит от церкви папу, пока в 1054 году они не предадут друг друга окончательной «анафеме», тем самым расколов Церковь на Западную и Восточную ветви, впереди будут и печально знаменитые священные «крестовые походы» на Восток, после «четвёртого» похода 1204 года – крестоносцы возьмут приступом и столицу самой Византии Константинополь, устроив в этом городе «кровавую» резню и подвергнув его по-истине «варварскому» разграблению, но всё это будет действительно впереди. А тогда – в 800-м году – Карл взял да и показал всей обьединённой им же Европе, что с Востоком можно и нужно разговаривать лишь с одной позиции, с позиции – силы. Так и не начавшийся «диалог» Запада с Востоком был похоронен его «всемогущей» рукой, а впрочем вернее всё же – «правой» ногой. Как известно – «Рим всегда был прав», но именно с «эпохи Карла Великого» начнётся безудержный процесс поиска, а главное, силового подтверждения Западом своей «выстраданной», а потому, «священной правоты» перед лицом всего Древнего Востока.               
               
                Итак, дорогие мои читатели, мы наконец с вами увидели как сформировались в глубине веков – истинные корни Великого, без какого-либо преувеличения, противостояния Запада и Востока, но, подчёркиваю, но на самом деле на наших с вами глазах произошёл не только Великий Раскол, мы стали тайными свидетелями … ЧУДА, да-да, настоящего чуда, мы увидели как родились на свет все идеи связанные с поиском того, что на Западе называют «Святым Граалем». И в центре всех увиденных нами событий стоит фигура одного единственного человека, вошедшего во всемирную историю под именем – Карла Великого. Попробую обьяснить всё по порядку и начну пожалуй с не для всех очевидного факта - сам Карл себя Великим не считал. Это был вполне обычный человек, проживший долгую и трудную жизнь,     в которой были и ранняя смерть отца и матери, после которой последовало сначала трудное противоборство с младшим братом Карломаном, для которого Карл был вместо отца, а потом                и неожиданная потеря его, ставшая для Карла тяжёлым ударом,      а чуть позже смерть любимой жены Гимильтруды и его главного наследника, его надежды - Карла, предательство и смерть его первенца – Пипина Горбуна. Нет, счастливой жизнь Карла не назовёшь и тем не менее – она была воистину – счастливой … счастливой для всех его подданных получивших как дар откуда-то свыше – первого настоящего западного короля. И до Карла на Западе были достойные правители – греческие аристократы и их Стратиги, римские патриции и их Цезари, многочисленные вожди германских племён – все эти люди правили своими народами по мере данных им от природы и от народа сил и способностей, но ни один из них будь то – Перикл, Юлий Цезарь, Август или Аларих не сделали для западных народов того, что сделал для них Карл. Он не просто обьединил бесчисленные западные племена в единое государство – Европу, он дал всем этим народам веру в себя, веру в особую западную цивилизацию, веру в особую роль всей западной культуры, а всё потому что … он верил в неё сам. До сих пор западные историки обходят фигуру Карла стороной, он окружён какой-то стеной молчания и это действительно реальный факт. Да историки признают его заслуги по обьединению Европы, но при этом оставляют фигуру Карла как бы в тени, он ими совершенно не прорисован, его силуэт размыт на историческом фоне в отличии, например, от таких фигур, как Фридрих 1 Барбаросса, Фридрих 2 Гогенштауфен, Ричард 1 Львиное Сердце и многие-многие другие. Я давно занимаюсь историей Западной Европы и этот факт, не хочу сказать, что это заговор историков, потому что ни в какие «теории заговоров» не верю – просто факт какого-то «затемнения» фигуры Карла всегда вызывал во мне настоящее удивление. И только со временем я понял почему историки «темнят», а всё потому что в образе Карла был явлен сам архетип, в полном и самом буквальном смысле этого слова, прототип «западного человека». А отношение  к архетипу всегда «двойственное» по своей природе, с него как       с кальки, как с образа старшего брата, друга, учителя рисуется всё великое множество – его последующих «копий». У архетипов учатся жить, искать, творить, чтобы затем их просто перерасти, но страх перед их изначальной силой и знанием подспудно остаётся    у всех его «бледных копий». Знаменитый этнолог Мирча Элиаде говорил по этому поводу, что существуют два типа изначальности : 1) доисторический тип, предшествующий формированию какой-либо историко-символической модели, и 2) «исторический» тип, который формируется уже на базе «доисторического» и постоянно обновляется им, его силой, как бы вливанием его «исходной», «донорской» крови в кровь его «исторических» наследников. Умри, Денис, а лучше не скажешь. Если направить на «архетип» лупу пристального и самого всестороннего историко-символического луча исследования, то как бумажные оболочки сгорят на солнце все его «исторические» обёртки и на ярком солнечном свете останется лишь исходная «глиняная табличка», не подвластная солнечному огню – сама «архетипическая идея». В нашем случае это будет рождённая Карлом в борьбе между умом и совестью – идея «исключительности» перед Богом одного единственного человека – самого Карла. И эта избранность не есть величие, вот почему Карл Великим себя не считал, эта избранность есть вопрос веры, той веры, которую Карл однажды для себя приняв не предал в своей жизни ни разу и которую как свой дар передал по наследству всем своим «историческим» восприемникам, заложив этой верой особый западный путь развития, исключительными чертами которого станут : активность, яростный напор, ощущение себя избранными перед лицом Бога, «сакраментность» всех своих исторических деяний, будь то «крестовые походы» или две мировые войны XX века – всё это исходной точкой своей (и именно поэтому «темнят» западные историки) и стартовой чертой имеют образ самого Карла Великого – истинного короля того, что западная традиция знает под именем «Святого Грааля». Итак, дорогие мои читатели, наберите    в легкие побольше воздуха и задержите дыхание – потому что мы сейчас мы переступим с вами ту «запретную черту», которую так бояться переступить на Западе (потому что действительно и это совсем без шуток - им есть что терять), мы переступим с вами ту черту за которой кончается прекрасный Миф и начинается то, что можно подобно Морфиусу из фильма «Матрица» смело и ясно назвать – «пустыней реальности». Итак, начнём. Нам очень хорошо известно из «Повести о граале» Кретьена де Труа и из сочинений его многочисленных последователей, что единственным законным владельцем «грааля» является весьма загадочный человек, известный как – Король-Рыбак. Сколько копий сломано об этот образ исследователями «граальной тематики», даны десятки очень интересных его интерпретаций, например, как в фильме Терри Гиллиама «Король-Рыбак» (1991 г.). Каждый раз я смотрю этот удивительный фильм буквально со слезами на глазах, такому проникновению в образ Короля-Рыбака можно только от всей души позавидовать. Журналист Джек, современный западный Парцифаль со всеми его достоинствами и недостатками, крадёт для своего сумасшедшего друга Перри – Короля-Рыбака, крадёт (и в этом  ключ сюжета) сам «Святой Грааль», на деле являющийся обычным спортивным кубком и этим своим поступком спасает друга от  «идеи фикс», от его сумасшествия … и вместе они обретают покой, лежа обнажёнными под единым для них обоих звёздным небом над Нью-Йорком. Впрочем, всех интерпретаций образа Короля-Рыбака просто не перечислить, но мне, а я изучаю «граальную тему» уже более пяти лет, мне не известно ни одной работы в которой бы был поставлен чёткий вопрос – почему именно Король-Рыбак ? Почему допустим не Король-Охотник или к примеру не Король-Птицелов ? Ответ на этот вопрос лежит в тайнах «латинского» языка, на который в своё время Святой Иероним перевёл Библию для западного мира, языка, который с тех самых пор стал языком «священным» для всех верующих, как мирян, так и для мистиков. Итак, на латыни рыба звучит как «Ichthus» и имеет важное значение именно для латинских клириков, а не для восточного православного духовенства, имеет по-истине «священное» значение. Так как слово «рыба» является анаграммой самого имени Иисуса Христа. Iesous Christos Theou Huios Soter – Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. Образ «рыбы» являлся тайным символом первых римских христиан гонимых язычником Нероном. На надгробных плитах в римских катакомбах археологами найдены десятки изображений рыб с переплетёнными хвостами, держащиеся за якорь, что означало для римских христиан незыблемость их веры в Христа. Из Евангелией нам известно, что первых кого Иисус Христос призвал в служение «благой вести» были простые рыбаки. В Евангелие от Луки мы читаем, что Спаситель наполнил рыбой сети бедных рыбаков и вот реакция рыбака по имени Пётр на это : «Ужас обьял его (Петра) и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных ; также и Иакова, и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Петру (Симону). И сказал Симону Иисус : не бойся ; ибо отныне будешь ловить человеков» (Лк. 5:9). Таким образом, образ и «рыбы» и «рыбака» с самого начала евангельской проповеди стал символом углублённой внутренней жизни, символом священного служения Христу – с приходом которого наступила к тому же и новая астрологическая эпоха – Эра Рыб. Итак, с значением слова «рыба» и связанного с ним этимологически – «рыбак», вроде бы всё ясно. Однако, впрочем не совсем, почему всё же – Король-Рыбак, а не более естественный     и логичный – Монах-Рыбак ? Как и почему этот образ Короля, символ вполне светского человека, как он стал связан с самим Иисусом Христом ? А связан он с самим Спасителем, согласно сложившейся традиции, посредством - «некоей» - вещи, которая именуется «грааль». Из повести Кретьена де Труа мы узнаём, что : «Король-Рыбак, которого ты (Парцифаль) удостоился видеть, - это сын короля (отшельник рассказывающий Парцифалю о тайне «грааля» как бы специально подчёркивает ему, что звание король является не «прозванием», а именно приемственным светским рангом), того который тоже вкушал из грааля. Но не подумай, что он вкушал из него щуку, баранину или лососину : он вкушал одну лишь гостию (лат. Тело Христово, которое как причастие получают прихожане во время Мессы), которую ему приносили в граале. Она питала его и поддерживала его жизнь. Таков уж грааль, такова уж эта святыня. И он (король), достигший столь высокой духовности, что ему для поддержания жизни не надобно ничего, кроме того, что приносят ему в граале». Как видим мы из этого отрывка грааль представляет собой, вполне обычную для ритуала причастия - евхаристическую чашу. Однако, называется грааль – святыней – tante sainte chose, что является производным от старого франкского понятия «священной по праву владения», т.е. грааль является не просто обычной чашей, а собственностью Короля. Любому кто изучал франкское право (Lex Salica) хорошо известно как строго относились франки к праву частной собственности, как жестко карали людей за воровство, что доказать свою невиновность можно было только через суровое «испытание огнём», либо выкупом «руки от котелка», стоимость которого было по карману только самым богатейшим из числа франкской знати. Вот и интересно,   что же эта за «таинственная» собственность была такая, которой обладал Король-Рыбак, которая находилась в его Королевском замке, под охраной свиты Короля, и которая чудесным образом была способна поддерживать его силы да и саму его жизнь. Не у самого Кретьена де Труа, не у его многочисленных последователей, мы не найдём каких-либо важных уточнений об описании вида       и места самого происхождения загадочного грааля. Одни лишь вымышленные персонажи и придуманные географические места.    И только у знаменитого среди своих современников рыцаря            и трубадура Вольфрама фон Эшенбаха (сказывается, видимо, знаменитая немецкая пунктуальность, которой французкие авторы «Повестей о граале» начисто лишены), только в его «Парцифале» тайна происхождения «грааля» немного приоткрывается. Позволю себе полностью привести здесь важный для всего исследования отрывок из текста Эшенбаха. «Те кто спрашивал меня (то есть Вольфрама фон Эшенбаха) о Святом Граале и сетовал, что я ничего толком не рассказываю, были неправы. Киот (учитель Эшенбаха) просил меня не открывать этого, потому что само Приключение (то есть поиск Грааля) настаивало, чтобы я этого не делал, пока само Приключение этого не предложит, и тогда нужные слова будут сказаны. Киот, прославленный наставник, обнаружил ядро (!) сей истории (о Граале) в Толедо, в некоей языческой рукописи, пре-бывавшей дотоле в забвении. Ему пришлось изучить азы того загадочного письма, не прибегая к искусству некромантии. А делу сему немало помогло, что крещение сохранило Киота, ибо иначе доселе никто бы не слыхивал о той истории. Никакие языческие уловки не помогут нам познать истинную природу Грааля и узнать, как были открыты его тайны». Довольно странный текст. Учёные изучающие «грааль» сломали об этого Киота не меньше копий, чем об загадочного Короля-Рыбака. Пока один из них – Ричард Барбер, известный исследователь средневековой литературы, не сделал предположение, что имя Киот – это просто обычная анаграмма, столь любимая средневековыми хронистами. Так из под маски Киота выглянул на свет божий очень интересный человек. Киотом оказался Герберт фон Ауриллак, имя наоборот – Киот, более известный всему миру как Папа Римский – Сильвестр II, первый   из всех пап француз по происхождению (из Оверне), но большую часть жизни проживший монахом в Испании, где-то в окрестностях    именно г. Толедо. Это был один из самых умнейших людей своего времени, именно он провел печально знаменитую мессу в полночь 31 декабря 999  года, когда всё население Европы ожидало Конца Света. Огромная толпа паломников, заполнила всю Базилику          и площадь святого Петра в Риме, дрожа от страха и ужаса, глядя     с трепетом в тёмные небеса, а Римский папа Сильвестр II совершенно невозмутимо провёл это уникальное богослужение. Однако, интересен он был не своей смелостью и знаниями (современники считали его «чернокнижником», это нашло своё отражение даже у нашего златоуста – Михаила Булгакова, в его знаменитой книге «Мастер и Маргарита», где Воланд приезжает     в Москву специально, чтобы изучить «рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века»), нет, знаменит он был тем, что был учителем молодого Оттона III, который был Императором Священной Римской империи германской нации, наследницы Священной империи Карла Великого (не зря немец Эшенбах по-видимому считал Герберта фон Ауриллака и своим учителем, сказывается опять немецкая солидарность). Кумиром Оттона был Карл Великий и папа Сильвестр II посвятил молодого императора Оттона во все тайны Карла Великого, по сути готовя этого молодого человека к воссозданию Великой Римской империи, правда конечно он исходил в этом из своих интересов. Империя должна была восстановиться уже под прямым проректоратом Рима. А для этого Сильвестр II пытался своим авторитетом убедить римс-кую курию к восстановлению, забытого тогда всеми, «толедского Символа Веры», знаменитой «филиокве», но честолюбивым планам Сильвестра II не суждено было сбыться, так как Оттон, которого современники называли – Miraculi Mundi – Чудо Света – неожиданно скончался в возрасте всего двадцати одного года (историки предполагают, что он был просто отравлен), а через год не выдержав потери любимого ученика умер и сам Сильвестр II. Однако, усилия Герберта фон Ауриллака не пропали в туне, со временем римская курия набралась таки смелости и в 1014 году,  его «испанский Символ Веры», за полное торжество которого «героический толедец» бился всю свою жизнь – был всё же утверждён как официальное Credo на Всеобщем Римском Соборе папой Бенедиктом VIII и подтверждён Императором Священной Римской империи германской нации Генрихом II, заметим – единственным из всех императоров причисленных Католической Церковью к лику святых, Генрих II Угодник Божий довёл до конца то дело, которое начал за двести лет до его правления – сам Карл Великий. В свете всего выше сказанного, сам собой напрашивается вывод, что ядро таинственного свитка Герберта фон Ауриллака или «гримуара» (тайного сборника молитв, неких «могущественных   имён Бога» о которых говориться в «Парцифале» Кретьена де Труа, молитв, которые будучи молодым монахом Герберт собирал по всей Испании, и «список» которых, уважаемый Воланд искал                в Москве, но найти бы никак не смог, потому что по легенде сам Герберт рукопись просто сжёг), что «Некая Вещь» - «Lapsit Exillis - изумрудный камень» Вольфрама фон Эшенбаха, что «Священный Грааль» Кретьена де Труа, Роббера де Борона, Роббера де Клари                и других авторов «Повестей о граале» - все эти символы являются отражением одного единственного символа – Символа западной Веры – «Филиокве», бывшем до торжественного утверждения его  в 1014 году Католической Церковью - «личной собственностью по праву обладания» Императора Священной Римской империи Карла Великого – того самого Короля-Рыбака. Это серьёзное заявление, я это прекрасно понимаю, для всех тех, кто занимается изучением «Святого Грааля» не потехи ради, а потому требуется его пояснить, что я с удовольствием и сделаю. Итак, когда в самый канун рождества 800 года Карл стал, наконец, Императором – он достиг пика своего могущества, не было земель которых он не мог бы завоевать, под его ногами была Единая Европа и единственное, что он ещё по-настоящему желал, так это отдать дань уважения «своей вере», благодаря которой он и стал Карлом Великим, утвердить свою «Суасонскую чашу» - свой символ «филиокве» на Священном Римском престоле. Однако, делом это было совсем не простым. В ноябре 809 года Карл собирает в Аахене – Собор, а точнее «большое церковное собрание», ведь назначение Собора – это всё же было прераготивой Римского папы. Карл приглашает на Собор папу Льва 3 и епископов со всех подвластных ему земель. Цель Собора – официальное утверждение формулы «филиокве»       в латинском Символе Веры. Напомню, что под давлением Византии и после подтверждения Римом решений 7-го Вселенского Собора, «филиокве» было изьято Папой из Символа Веры. Карла же данное обстоятельство сильно раздражало. На Соборе он решил своей властной рукой поставить точку в затянувшемся споре. Однако, не тут-то было, известный своей осторожностью Лев 3 ехать на Собор, да ещё по столь щекотливому вопросу – отказался. Мотивировав это тем, что как решите мол, пусть так и будет, вернёте символ «филиокве» в Credo – воля ваша, а изымете его из службы, то вслед за вами и все его отменят. Вобщем, переложил всю ответственность за церковную реформу на плечи Карла Великого, вот такая вот «двуличность» святого понтифика. Однако, он своей полной отстранённостью в этом вопросе, впрочем, не ограничился, ведь нужно было показать и лояльность по отношении к авторитету        и силе Византии. В доказательство этого Лев 3 велел отчеканить текст Символа Веры, само собой, разумеется, без добавления опасной формулы филиокве, на двух посеребрённых пластинах, закреплённых на деревянных досках, которые были установлены по обе стороны склепа апостола Петра в Соборе же Святого Петра, тексты были написаны и на латинском и на греческом, а вдруг византийская проверка будет. «Мужественный» Лев 3 просчитал всё и на этом свою задачу счёл выполненной … Карл был просто    в бешенстве от такого циничного подхода к тому, что он считал «своей верой». Однако, когда немного остыл, то решил продолжить Собор и без «святейшего» участия наместника Петра. Его историки подчёркивают, что он просто не мог не довести это дело до конца. Чтобы ответить на вопрос почему, для чего Карлу это нужно было, нужно мысленно обратиться назад и вспомнить его нравственную характеристику. Кумиром Карла с самого детства и до глубокой старости был Блаженный Августин. Вне всякого сомнения Карл читал его знаменитую «Исповедь» и наверняка, как человек весьма амбициозный не мог не сравнивать свою жизнь с жизнью своего кумира. Отец Августина - Патрисий был воином и язычником, как и отец Карла - Пипин, оба отца были сурового нрава, известно, что Августина отец заставил работать в 10 лет, а отец Карла уже в 9 лет посылал его с поручениями в военные дружины. Матери и у Августина и у Карла были благочестивыми христианками и молча сносили жестокие нравы своих мужей. Как Карл, так и Августин были совершенно безразличны к спиртному, а светским пирам предпочитали чтение книг. Одна была между ними разница – Карл был воинским вождём и ежегодно поливал «мартовские поля» новой порцией крови, а Августин был монахом и как говорят – «мухи в своей жизни не обидел». И тем не менее они были схожи, как две стороны одной монеты, только на одной стороне был изображён Цезарь, а на другой Христос. И мне думается, а со мной согласятся многие историки, что Карл был совсем не в восторге, что его стороной был Цезарь, а не Христос. В этом была его боль, его «двойственность», «рана незаживающая», он не хотел быть отпрыском Князя мира сего. И он боролся с ним «внутри» себя        и в этом его истинная сила. А сумел залечить ему его «рану» его старший брат, его друг и учитель – Блаженный Августин. Он исцелил его, когда через время сказал ему : «Друг мой, Новый Завет сокрыт в Ветхом, а Ветхий Завет проясняется через Новый. Уясни это для себя и тогда ты будешь исцелен». Августин писал, что исцелённая Богом душа обладает тремя свойствами : памятью, пониманием и волей. Как и сама Троица эти качества души едины – «Если помню, что у меня есть память и понимание, понимаю, что понимаю, и помню, а тогда и волю проявляю ; волей вызываю своё волеизьявление, и память, и понимание». Воля вообще занимала у Блаженного Августина особое место. Как известно он глубоко изучал в молодости труды Аристотеля и именно у него он взял своё понимание троичности, свой «тринитаризм». В логической схеме Аристотеля тройная связь осуществляется движением от начала,      к движению от конца, а середина их контакта – от A (начала), B (середины), C (конца) - точка B есть взаимодействие их, «мера всех вещей». Аристотель говорит, что «третий» элемент в любой и это подчёркивается им, в любой системе – всегда будет «связующим» (своего рода – «мидпойнт», или средняя точка), но при этом, одновременно как бы и «лишним» для точек А и С. Про «третьего», который лишний наверное все слышали. Эту философскую схему Августин и перенёс на своё пониманое Христианской Троицы. Только для Августина – «третий» был не лишним, «третий» стал – запасным. Дух Святой стал для Августина «связующим» звеном между такими непохожими «пунктами А и С», Отцом и Сыном,       а они ведь действительно были весьма «несхожи». Для Августина Бог-Отец, Бог Ветхого Завета есть Dissimilis, совершенно несхожий ни с чем, он есть «Память» мира и именно как хранитель всех тайн он Ужасен, он вызывает у человека Страх и Трепет. «Как страшно место сие! Это не что иное как Дом Божий, это врата небесные» - говорит Иаков в Ветхом Завете (Быт. 28 :17). Более того, он неподвижен (как Перводвигатель Аристотеля) и вечен, он есть «неизменный свет» - Lux incommutabbilis. Бог по ту сторону пространства и времени – «абсолютно чужой», но есть и другой. Кто был миру явлен, кто был миру открыт. Он есть Similis, подобие Бога нам, рациональная сторона иррационального Бога, его, так сказать – «Понимание». Inhorresco in quantum Dissimilis ei sum. Ihardesco in quantum Similis ei sum. Один Бог – скрыт, другой Бог – открыт. А «связаны» эти два таких разных Бога Единой для них Волей  к любви, что Августин называет – Unio Sponsalis. И эта Воля к Любви приходит в наш мир – через Иисуса Христа – summum bonum – посредством того, что Бог-Отец полностью отдаёт Христу Волю Свою, полностью изливается в нём как в Логосе – Творце. Поэтому, «третий Бог», если конечно, можно так сказать – Spiritus Sanctus – Дух Святой «связывая» Отца и Сына, свой выход в мир имеет именно через Иисуса Христа. Как Бога – simper agens -  всегда действующего, как Бога являющегося высшей жизнью - summe vivere и как Бога главная суть которого – Откровение миру – Deus revelatus. Подытоживая «сумму Августина» можно сказать, что Бог-Отец из своего «твёрдого», закрытого бытия, открывается  в Боге-Сыне Иисусе Христе, который есть всё действующие, живое и безусловно вечное, что есть в мире. А Святой Дух есть «Воля»     к этой «твёрдой» и «корневой», но одновременно и открытой, живой и вечной жизни в Господе Иисусе Христе. Так «Память» неумолимо преобразуется в «Понимание», которое ярко и живо  выражает себя в «Воле». Таково «жизненное кредо» Блаженного Августина, которое Карл сделал и кредом своим. А до Карла его сделал своим и Григорий Великий – сформулировав это «кредо» как «филиокве» и утвердив эту «августейшую» концепцию Святой Троице на Толледском Соборе. «Филиокве» красива, как народная песня и в тоже время - строга как «горний хорал». В ней нет ни ереси, ни ошибок, нет скверны, нет зла. Однако, на Православном Востоке её не приняли и всего по одной единственной причине – потому что на Востоке считают, что все Три Божественные ипостаси «до последних времён» СКРЫТЫ, а поэтому совершенно непостижимы для человека. В этом вся суть православной веры – ждать, ждать и ещё раз ждать. И жить обычной жизнью земного человека, исполняя «божьи заповеди» и «отеческий долг», веря        в то, что «Откровение» будет исполнено, но исполнено тогда, когда прийдёт «Его Время». Вот и весь катехизис Православной веры.   На Западе же ждать не умели и в этом была и их сила, и их беда. Там всегда стремились найти тайный, «эзотерический» проход         к вере, открыть секретную дверь в Вечное Лето. А первым разучился ждать Блаженный Августин, который молился так : «Per hominem Christum tendis ad Deum Christum» - «Через человеческое Христа ты стремишься к Божественному Христа». Дальше его пошёл Римский папа Григорий I, который говорил, что «святые совершали прорыв через море человеческое, не только молитвой, но и силой» и первым из всех пап назвал себя Понтификом,         т.е. по латински – «строителем моста». Ну, а Карл лишь завершил их путь, он перешёл через «филиокве» как через мост, который теперь после отречения от него Льва III-го, стал по праву его,     стал «Карловым мостом». Карл абсолютно чётко верил в то, что его сила дана ему самим Иисусом Христом через Духа Святого, явившегося ему прямо в откровении – «филиокве». Он верил что он истинный последователь Христа, «действующий силой Духа Его, под водительством Духа Его и во славу Духа Его». И что он сам  «живёт в Святом Духе», как говорил апостол Павел (Рим. 12 : 11), думается это были не пустые для него слова. Поэтому, осенью 809 года, ровно через 205 лет после смерти Григория 1 Великого – Карл жёстко, властно и бескомпромиссно потребовал от епископов присутствующих на Соборе включить в «Кредо» слова «от Сына». Естественно никто из присутствующих возражать и не стал, Король умел настоять на своём, так на Западе был принят Символ Веры      с его добавлением. Это был настоящий прецендент – абсолютно светский лидер, а утвердил своей личной Властью «сам» главный христианский догмат – Символ Веры и его современники, даже возгласа протеста не подали. Тёмные времена – тёмные нравы,    так кажется говорят. Однако, как бы то ни было, но светский Карл скрепил «Новый Символ Веры» своей личной печатью, на которой была – одна единственная надпись – «Обновление Римской империи». С тех пор и до 1014 года – «филиокве» - стала его личной собственностью, святой идеей – «священной по праву владения». Повторяю, нет, Карл себя Великим не считал, он считал себя Святым. И это своё ощущение необходимости «очищения», «самоукрощения», «приобщения к Духу Святому» - simplificatatio – он как своё Завещание передал по наследству всему Западному миру, передал как поиск того, что уже после него стало известно как «Святой Грааль». Кстати, пока далеко не уехали, знаете как        в этом «граале» появляется та знаменитая «облатка», которая даёт силы и само бессмертие Королю-Рыбаку. Её приносит с небес «голубь, который исходит в лучах славы от Христа». Если «филиокве» взять да изобразить в виде картины, то получится как раз такая схема – Спаситель – Дух Святой (в католицизме его изображают в форме голубя, что сторого запрещено в Православии Московским Собором 1666 г.) – и сам Король-Рыбак, который вкушает из Грааля Святое Тело и Кровь Христову, а сам этот кубок-святыня – tante sainte chose, или «грааль», является просто обычной чашей и как королевский трон, его скипетр, его меч, его «девиз» на печати и щите, эта чаша-грааль собственность Короля, полученная им (если моя логика меня не обманывает) в качестве дара «от Сына», возможно на её ножке даже надпись «филиокве» - «от Сына» имеется (и если поверить немцу Эшенбаху, то что-то там  на этой чаше написано было, да вот только он не сумел прочитать, да впрочем и ничего, немцу простительно латыни не знать), поэтому вывод здесь один – «грааль» является «святым» именно по «священному праву владения» им – Королём-Рыбаком, более известным всему миру как – Карл Великий. Так к слову, пока мы действительно совсем далеко не уплыли, несколько нужных слов «по морской тематике». Карл был первым из всех европейских правителей,  который стал строить морской и речной флот, до него этого никто не делал, он провел ремонт маяка в устье Роны и Гаронны, маяка, который был построен ещё в римскую эпоху, обновил и его мол, и по старой легенде – часами любил на нём … рыбачить и вроде бы даже поймал огромную рыбу, на чашуе которой было только пять букв - I C T H S ... и тайну этих букв так   до сих пор раскрыть не удалось ! Извините, за шутку, товарищи,     как говорил, кстати, тоже «рыболов-любитель» - наш Марк Бернес.   
                А вот теперь продолжим всерьёз. Латинский язык, тот язык, которым католический клир отделил себя от «греческого» - официального языка «Нового Завета», стал для клириков, своего рода, крепким щитом от проникновения в их «Догму» каких-либо «восточных» веяний. Язык Римских Цезарей стал официальным языком Священного Престола приемников Петра. И для них не имело никакого значения, что еврей по происхождению – апостол Пётр вёл свои проповеди на греческом языке (языке двух его «новозаветных» посланий). Для Рима Пётр стал истинным ( честное слово, чуть не написал «арийцем») римляном, хоть не по крови,  так по сути своей. В латинском языке есть одна удивительная особенность – там есть слова, значение которых на другие языки передать весьма проблематично. Одно слово может иметь два, а то три и более значений. Итак, к чему же я веду, а веду я к понятию, ключевому для моего исследования, которое всё больше становится похожим на «расследование», веду к понятию слова «Святой», как его понимали сами латиняне. Итак, латинское слово «Sacrum», святой, священный, имеет этимологическое и даже более того, корневое, сходство с другим словом – «Sacer», проклятый, греховный. Такая близость столь разных понятий, через их общий корень «Sac» - просто самый настоящий «нонсенс» для других языков. При произношении этих слов иногда не понятно о чём идёт речь, то ли о Святости, то ли о Грехе. «Двойственность» какая-то, да и только. Однако, именно эта «двойственность» стала для меня настоящим мастер-ключом как к образу Карла Великого, так и к символу – «Святого Грааля». А семантику термина «Святой» в римской вере передаёт глагол «Credo», через этот глагол верующий как бы устанавливает доверительную связь с Богом, «регестрирует» свою клятву – Верую в «святость твою». Однако, эта «регистрация» идёт как бы снизу вверх («из бездны к тебе взываю») и находит своё отражение в близкой этимологии слов – «Sacer» и «Sacrum». Такое глубокое чувство близости «святости» и «греха» является «эксклюзивно» западным понятием (можете не пытаться найти его в Восточном Православии, в Иудаизме или Исламе). На западе понятие «Sacrum» стало почти синонимом другого религиозного понятия – «Simplificatatio» - то есть «очищение», «отбеливание», «отсвящение» от Греха. У Блаженного Августина, отца всех западных догм, читаем : «Изгнанный после греха из Рая, Адам        и род весь свой, заражённый грехом в нём, как в корне, связал наказанием смерти и осуждения за первородный грех, ведущий через заблуждения и различные скорби к тому последнему, бесконечному наказанию вместе с отпавшими ангелами. Дело, следовательно представляется так: осуждённая масса всего рода человеческого лежала во зле и катилась и низвергалась из одного зла в другое – подверглось вполне достойному наказанию за то нечестивое отпадение». Вот такой «добренький» монах Августин оказывается. И такой подход для Запада, когда Первородный Грех приравнивается к падению Сатаны совсем не новость, вспомним, хотя бы Костры Инквизиции и Охоту на Ведьм. «Женщина, нет разницы, жена она или мать, - это всё та же Ева-искусительница, которой как огня следует остерегаться в любой женщине» - опять вещает Блаженный Августин. А всё это исход свой имеет в языке, как в корне (слова Августина) – в корне «Sac», который условно можно перевести как «знаю», а лучше «ощущаю себя» - либо как «сrum», либо как «cerum», либо «грязь», либо «чистота» - и иного просто не дано. Вот она «рана римского зверя», его же языком себе нанесённая, «двойственность» in sanguis, «двойственность               в крови». Поэтому, чтобы оторваться от Греха, надо оторваться от крови, от земли, за Святость необходимо вести Священную войну. Здесь мы снова возвращаемся к Граалю, к так постуларируемой «Святости» его. «Такова уж эта святыня – tante sainte chose, таков уж этот «грааль», говорит седой старец юному Парцифалю,           он священен лишь по праву отвоевания его от Греха, т.е. «грааль» откроется не любому, а лишь тому, кто за него воевал, тому кто из двух «корней-дорожек» (прямо как в русских народных сказках) выбрал не кривую дорожку «cerum», а путь «sacrum». В этом ключ к пониманию всей истории о «Святом Граале», а глубже, ключики   к пониманию самих основ «западного образа мысли». И здесь,      мы c вами подходим к самой опасной черте (и вот это совсем без шуток) всего исследования, к ключевому вопросу о «жертве»           и «жертвенности» в её сакральном - «священном» - понимании для религиозной истории как Запада, так и Востока. Итак, приступим. И начнём с Востока, потому что там в понимании «Святости»         и «Священности жертвы» всегда чётко, но по-своему в разных духовных Традициях (например, христианства и ислама) следовали главному лейтмотиву «греческой», а конкретнее «платоновской» школы философии, о раздельности самого существования «реального и идеального» миров, а потому и жертву «идеальному» миру всегда понимали как жертву «бескровную», приносимую        в строгой логике раздельности существования «платоновских миров». Замечательный русский исследователь «порогов» этого «идеального» или «сакрального» бытия В.Н. Топоров, в своей книге «Святость в русской культуре», характеризует такую жертву словом «простота», а методом её приношения является только        и исключительно - молитва. Жертва ведь это всегда то, что трудно и жалко отдавать, поэтому чем «проще», менее «ритуально              и вычурно», «от чистого сердца» приносится человеком жертва, тем вернее он устанавливает связь с самим сакральным (скрытым) планом бытия. Топоров особо подчёркивает этот момент в русской культуре, где «дух прямоты и непосредственности господствует,    а какие-либо осложняющие его детали, связи, проекции отсутствуют и само наличие этой открытости, исключающее принуждение, понимается как свобода, состояние независимой самостоятельности «простоты»-гармоничности доведённой до совершенства, что ничто различающее, разграничивающее, противоречущее гармонии, здесь даже не воспринимается».   Одним словом, молитва-жертва есть сугубо личное, а потому-то     и свободное, «интимное», «внутреннее» послание к Богу, «индивидуальный» выход на «порог сакрального бытия». Такая «личная жертва» не требует, более того, не приемлит «шумной компании», коллективного подхода к ней. Однако, на Западе эту, действительно, «простую» мысль никогда не понимали и не принимали, а может просто и не способны были принять. Потому что для Западной веры процесс «жертвования» всегда был процессом «коллективным», а как и прямое следствие этого более «внешним», «прописанным», «театрализированным», там до конца так и не отошли от «прелестной веры» Римских Коллизеев. Процесс принесения жертвы должен был быть «видимым», как бы «засвидетельствованным» толпой, для которой «жертва» при-носимая «святыми», была сродни «подвигам» древних «гладиаторов» («идущих на смерть»), а потому и иссекали «новые гладиаторы»-«флаггилянты» кнутами свою плоть излевая на землю кровь, потому что искренне считали, что только так Бог может заметить и принять их жертву, а если кровь не пролить, то она никогда и не станет священной. Именно оно – самонасилие,            и делало жертву «Святой», а молитву более эффективной. Жертва «по-латински» - это всегда «пот и кровь», «внешняя» борьба, подражание «Жертве» самого Иисуса Христа (в духе Франциска Азисского), для усиления «театрального» эффекта которой требовалась ясная, образная и очень чёткая «маркировка» её действующих лиц. И шло это обозначение всегда в «чёрно-белом» режиме, в режиме живой схематичности «религиозных» понятий – свои-враги, добро-зло, грехи и их «искупительно-подражательная» жертва. Суть которой и исходит из «противоречивости во всём»,  по характеристике В.Н. Топорова, в двойственности жизненных парадигм, на что обратил внимание в своём исследовании и я, «двойственность» in sanguis, «двойственность в крови»,               при которой всего один шаг от излития своей крови до пролития крови другого человека. Убийство – это безусловно всегда плохо    и это хорошо понимали и на Востоке и на Западе, но на Востоке признавая его необходимость на войне и для наказания преступников, тем не менее не находили ему оправдания            «как таковому», понимали это и на Западе, но осознавая его «обречённость, как таковую», попытались всё же – искупить его «тяжесть» («тёмность») в процессе его «осветления» через особый акт принесения «освящённого (ради Церкви) жертвоприношения»,            в процессе ведения, так называемой - Sacro - «священной войны». По этой логике, если человек убил «для себя» то он является «обычным убийцей», но если человек убивает во имя «Священной» цели, то тогда «убийство» превращается в «искупительный акт», своего рода, в жертвоприношение в «чёрно-белой» гамме цветов    и вот тогда пролитие «чёрной» крови становится «священным актом». «Удар милосердия» освобождает «чёрную» кровь от её греховности, а поэтому такая жертва приобретает особый смысл, становится «искуплённой»-«очищенной»-«освящённой», а потому, если эту жертву - не убить (!!!), то она «освобожденной от греха» никогда и не станет. Вот так «убийство» и превращается в самый настоящий «акт милосердия», так понимал «Священность» своей войны и Карл Великий. Однако, борясь за свои «Священные идеалы», за свой «Святой Грааль»-«Филиокве», он уйти от собственной «заражённости» грехом, искупить себя от «перво-родного греха» полностью - не мог (отпущение грехов станет     «ноу-хау» уже во время «Крестовых походов»). Поэтому, он и был обречён на свою двойственность, его «болезнь расколотости» могла исцелить только его же смерть! Вспомним, снова, что говорил об этом умнейший Мирча Элиаде – «изначальный доисторический прецендент формирует любые «исторические модели», но сам при этом ими  «вытеснятся»». Он не сам придумал это понятие, психологическое и философское обоснование дал ему его учитель – Зигмунд Фрейд. В своей книге – «Моисей и монотеистическая религия» Фрейд выдвинул гипотезу о «Verdrangung Vater», т.е. о «Вытеснении Отца», суть которой состоит в том, когда-то давно люди убили своего Праотца. Отец первобытной общины – был сильным вождём, окружённый страхом и почитанием. Но однажды его сыновья ополчились на него – и в итоге – убили. Они вместе договорились никогда не вспоминать об этом злодеянии, поделили между собой общину и стали сами вождями. Их «союз» стал со временем «общественным договором», на основе которого в мире до сих пор держится весь порядок. Фрейд пошёл глубже, он заявил, что «вытеснение» коснулось не только социума, но и религии. Он пишет : «Как известно Иудаизм был религией Отца, христианство же стало религией Сына. Старый Бог-Отец уступил место Христу ; Христос, Сын занял его положение – точно так же, как того жаждал в ту знаменитую прадревнюю эпоху каждый сын вождя. Однако, Христос занял место Отца без греха убийства, Сын взял на себя Покаяние, сам стал Богом рядом с Отцом и, собственно, вместо Отца, христианство стало религией Сына, но от рока неизбежного устранения Отца оно не ушло». Так заканчивает свою гипотезу Фрейд. И он абсолютно прав (хотя я лично с опаской отношусь       к психоанализу), но прав он в отношении лишь Западной ветви христианства. На Востоке – исхождение от Отца Сына и Духа Святого является древней и незыблемой традицией, что красной линией подчёркнуто всеми Отцами Православной Церкви. Однако, на Западе эта традиция прервалась и я не знаю каким местом Фрейд сумел уловить «тончайший» дух западного догматизма (наверное, всё же шестым чувством, хотя всю жизнь называл себя атеистом). Утвердив догмат «филиокве» Западное христианство Бога-Отца как бы скрыла за «тёмной ширмой», он вроде бы и есть, но «скрыт» от нас, таинственен и непонятен, а вот Сын, которому он передал всю свою власть и силу, излил её как в некий сосуд, вот Сын то как раз «открыт», от него спасение миру сему и от него вся Сила исходит, заключённая в Духе Святом, который уже не просто «открыт», он «открыто явлен» как сила Духа, заключённая в вполне конкретной человеческой «воле» (вот она «августейшая» доктрина в действии - in actu - а совсем не в теории). В Католицизме и без всяких там  обиняков, «Verdrangung Vater», как говориться налицо, на западе  не помнят «Ветхозаветного Отца» - его заменил им - Отчим -   Папа Римский, авторитетная власть которого очень далека от «отцовской любви к чаду своему». А Иисус Христос в свете «филиокве» представляется Западу как «феодальный» Господин Господарей (и это не моё авторское преувеличение, на этом и строилась вся логика жизни Средневековья). Поэтому, так легко, как лекарство от «болезни расколотости», была принят Карлом Великим – настоящий «феодальный» Символ Веры - «филиокве», приняв его один раз и навсегда, он знал, что теперь ему есть кому служить. А утвердив сей догмат в 809 году на Аахенском Соборе, он как бы завещал «службу свою» и всем своим потомкам. Завещал как «Simplificatatio», «Святое очищение», как «Sacro», «Священную войну». Одного Великий Карл не учёл, что и он сам повторит печальную участь - «вытесненного отца». И забудут его не потому что он был плохим Императором, не потому что на смену            ему придут его наследники (Король умер – да здравствует Король), не потому что Рим во главе с папой Львом III будут стараться очернить память «строптивого Короля» («теория папского заговора» – бред полный) … нет, нет и ещё раз нет, его постараются забыть, потому что он был Первый человек на Западе, который начал жить «по-новому», но успеха для себя в этом не достиг. Это понимали его современники, помнили и его потомки, для них Карл должен был навсегда остаться – иконой : «Первым Императором Священной Римской Империи». Всё и на этом точка. Никто из его современников не хотел помнить, а потомки постарались вообще забыть, что на самом деле … «Король то – голый», в смысле смертельно больной - Карл-Рыбак. Завоевав   все германские народы, став владыкой всей Европы, Карл, как это не странно, оказался в тупике. Умер самый любимый из всех       его сыновей – Карл Красивый, которого его отец видел главным наследником своего «Евросоюза». Ещё при жизни Карла Великого, развал этого самого союза стал для него фактом уже почти свершившимся. Последние годы своей жизни Карл тяжело болел, его мучала подагра – «королевская болезнь», он ходил с трудом волоча ногу. А последний год перед смертью совсем не покидал свой «Аахенский бастион». О чём думал Карл перед смертью,          о своих «великих делах», о смерти сына, о своих «бестолковых» наследниках … или всё же о том, что же он оставил в «наследство» своим жителям – «Новой Европы», о том как больно ранило его, своё же - собственное - «Копьё Судьбы». Из «повестей о граале» мы знаем, что собственностью Короля-Рыбака являлся не только «грааль», но и «копьё», которым он был ранен сразу в обе ноги      (о глубоком значении этого образа – чуть ниже), да так тяжело ранен, что его слуги вынуждены носить его по замку на простыне, вчетвером держа её с обеих сторон. «Копьё Судьбы», кровь Христа на котором смешалась с кровью поверженных Карлом врагов,         с этого же копья капает на пол, каплей за каплей, кровь … и самого Карла-Рыбака. Почему ? Да просто потому что «закон бумеранга» никто не отменял, а он гласит : всё в мире носит характер совсем не случайный, каждое слово, каждое действие имеют свои следствия, а также причину их породившую. Причиной успеха «священной миссии» Карла стала его вера, его «грааль-филиокве», благодаря этой вере и знанию, а это важно потому что Карл не только верил, но и знал, что действует «от Сына», а также, конечно, благодаря его собственной силе – Карл добился всего чего желал. Он искренне считал, что чтобы получать от своей идеи силу, пить из «грааля», вполне достаточно его природных сил и способностей, но он забыл (а православный восток помнил), что человек из плоти и крови не способен преодолеть свою, говоря современным языком, полную ограниченность в простанстве-времени, а говоря языком религии, он не способен преодолеть «первородный грех» лишь верой в свою избранность перед Богом и тем более – не способен, да и не сможет избежать наказания за уже свои - «чисто личные» - грехи. Идея «филиокве», ставшая для Карла, в самом начале его пути, самым настоящим лекарством от комплекса его «раздвоенности» между «ветхим» заветом его языческих отцов и его верой в силу Христа, стала для Карла в конце его жизненного пути – самым настоящим «змеиным ядом». Если бы Карл жил в наши дни, то «солнце психиатрии» профессор К.Г. Юнг сумел бы ему помочь, а так мы можем только констатировать факт того, что его идея – «филиокве» избавившая его от всех комплексов, стала главным его комплексом на всю оставшуюся жизнь. Юнг в своей главной книге «Обзор теории комплексов» писал, что «все люди, без исключений, обладают комплексами, но не так хорошо известно, что комплексы могут обладать нами. Существование комплексов бросает тёмную тень серьёзного сомнения на наивное предположение о единстве сознания и на верховенство воли». Комплексы представляют собой как бы сильные идейно и чувственно «вторые органы» (по терм. Юнга) имеющиеся во все времена практически у каждого человека. По своей сути комплексы являются «скрытой», «второй» частью личности человека, подчас не менее, а то и более активную её часть (пример Доктора Джекила и Мистера Хайда, известен всем), но       в реальности, а не литературе, дело обстоит гораздо сложней. Как писал ученик и Фрейда, и Юнга, уже хорошо нам знакомый Мирча Элиаде : эту «вторую» личность можно определить термином – «васана». И продолжает, что у любого человека в процессе обретения опыта идёт постоянное накопление и актуализация каких-либо идей, мыслей, образов в форме «васан» : они, т.е. «васаны» определяют и чётко обуславливают индивидуальное своеобразие каждого человека; эта обусловленность, также соответствует и всей его наследственности. Однако, главная особенность «васан» (умнейший человек был Мирча), это то, что «васаны» могут передоваться от человека к человеку, от одного поколения к другому, они представляют собой, своего рода – «идейный вирус». И играют уже для «васанского» сообщества     как бы энергезирующую роль, например, внутреннее ощущение единства, святости, чистоты, наполненности «духом» - будь то религиозным, братским или политическим. Прорвавшись в сферу человеческого сознания «васаны» становяться доминантными,         а представьте, что это сознание короля, и тогда роль источника энергии для них, «дрова в печку», станут играть конечно же – социальные институты – армия и церковь (крест и меч, сразу же вспоминается знаменитые стихи Вл. Соловьёва : «… И перед властию Дракона, Ты понял – Крест и Меч – Одно»), вот тогда-то любая идея, теория, концепция, как например, «священной войны» неминуемо превращается в «священную бойню». А всё потому что из «личной собственности» одного человека «васана», а в нашем случае «филиокве», становиться «общественной собственностью», т.е. достоянием толпы. А огранизованная толпа, это ведь не просто «людская масса», это реальная сила, которая будет совсем не розы сажать, а способна совершать самые ужасные преступления, насилие и казни, вплоть, как сажать на кол, таких же как они сами – людей. Это в равной степени было во все эпохи, от первобытных времён до Древнего Рима, но, подчёркиваю, но никогда насилие не носило – «священного характера». Святая ярость, священная жестокость - «Sacrum Acerum» - станет достоянием именно Средневековья, а  причиной её, как это не прискорбно, станут слова самого Спасителя : «не мир Я пришёл принести, но меч», которые    в свете священной истины «филиокве», из мира «внутренней борьбы» о которой то и говорил наш Спас – Иисус Христос, перейдут в «мир внешней» войны. И будут принимать «меч» - «от Сына», от самого Иисуса Христа, уже не только – избранные Короли-Рыбаки, но и вполне обычные «рыбаки-браконьеры», «рыцари-тамплиеры» и другие крестоносцы всех марок и мастей. Святая ярость, как самая их преобладающая из всех эмоций станет сопровождением всей жуткой гаммы жестокостей – от «крестовых походов» до охоты на ведьм, пыток инквизиции и «испанских костров Аутодафе». Вот так испанский – «Толедский Символ Веры» - станет не только «бальзамом» излечившим душу и тело больного Короля, но станет и «граалем тёмным», чашей отпущения всех грехов для алчуших себе «вечной жизни» - «меченосцев». Одним словом, всё тоже знаменитое - цель оправдывает средства. Как писал один из учеников Юнга, знаменитый психолог Эрих Фромм, что самая сердцевина «оправданной жестокости» во всех её проявлениях лежит в жажде власти, ничем неограниченной «воле» над живыми существами, мужчинами, женщинами, детьми и над абсолютно любым «социальным институтом», будь то государство, армия, церковь или твои личные рыцари «круглого стола». Думается, что Карл под конец своей жизни или понял, или просто почувствовал, что «Воля «от Сына»» благодаря которой он столького достиг, вдруг превратилась для него в саму «Неволю». Он стар, он слаб,  он тяжело болен, но самое главное – он одинок. «Филиокве», как его Карла «личная васана» требовала от него своей «идейной передачи», его вере крайне нужны были «верные последователи», которое сохранили бы её в своей «общественной памяти», поэтому он так хотел отдать «филиокве» в чужие, церковные руки (что хорошо отмечено у его хронистов). Однако, «верных последователей» у Карла уже не было, вокруг больного короля уже началась «борьба за власть», а до его «веры» никому просто не было дела. Он сильно рассчитывал на церковную поддержку, но Римский папа Лев III его не поддержал, более того, он его просто фактически предал, поэтому «филиокве» осталась     у Карла на руках, как самые настоящие кандалы. Я не знаю, может быть это только моё предположение, но Рим тогда отказался от «филиокве», по одной, но очень важной причине, был вполне реальный страх перед Византией, ведь в то время «папство» только начинало оформляться как «самодостаточный» институт, поэтому так важно было Риму, чтобы, образно говоря, роль «громоотвода» от молний со стороны Византии сыграл бы всесильный Карл Великий, выступив, своего рода, «хранителем» обновлённого Символа Веры. Логика Рима была проста, если Карл Великий,         а самое главное, если и его приемники выдержат противостояние     с Византией, то тогда и мы, со временем конечно, тоже утвердим «филиокве» в своём «Кредо». И так оно в действительности            и произошло, но об этом обстоятельно поговорим чуть ниже.          А Карлу Великому надо отдать должное – свою роль он сыграл     до конца. Византийцы ни на какой конфликт с всемогущим франкским королём пойти не рискнули, но вот его «идея», его      «филиокве», которую он хотел сделать «идеей для всех» - так          и осталась с ним, осталась «его васаной» (по терм. Мирча Элиаде), как «суасонская чаша» из которой ему нужно пить, чтобы жить, чтобы ещё верить в себя, но чаша оказалась «неиспеваемой». Веры в себя, в то, что он делал больше не было. Если в начале «грааль» сделал из него Короля от Бога («великолепный Доктор Джекилл»), то в конце, не раз и не два смоченное в «граале» «копьё судьбы» вдруг ударило прямо в него, превратив его в Короля-Одиночку,       в Короля-Инвалида («безумный Мистер Хайд»). И теперь «васана»-«филиокве» стала пожирать его изнутри, источником энергии для неё стал сам Карл, «издержки» его «воли к власти» вылились          в целый букет болезней, он сгорал на глазах своего двора, и Воля есть и не волиться, не можется уже, и отказаться от «дара» свыше вне его сил, не может он вернуть то, что получил «ОТ…», так                с «граалем» в руках Карл, в конец обезножил и умер 28 января    814 года … а на свет родился – Король-Рыбак … и дожил он до наших дней, а я думаю он и нас всех переживёт, дожил как «архетип» (браво – герр-профессор К.Г. Юнг), «архетипический образ Короля-Рыбака и двух его реликвий : ««Святого Грааля»         и «Копья Судьбы»», о которых знает любой, мало-мальски, уважающий себя человек «западной цивилизации». Как не знать – ведь это Легенда. А вот про Карла Великого не помнят : «Да, был, по-моему (это не мои слова, а знакомой француженки, имя из корректности называть не стану), в крестовых походах кажется учавствовал ?!» Люди по-граммотней скажут : «Да-а-а, был, это первый Император Священной Римской империи, обьединитель Европы. И всё. Ещё в «его время» сделали из Карла – «икону» Императора Европы, поставили в пыльный угол … да и забыли навсегда. Почему ? Почему так не любят вспоминать про Карла Великого на любимом им Западе ? Ричард Львиное Сердце –         вот это да, настоящий герой (почитали бы про этого героя «средневековые хроники», ужаснулись бы), а Карл Великий, ну,   просто сказочный Король с окладистой седой бородой. Красивый миф и всё. Вспомним ещё раз слова гениального Мирча Элиаде : «изначальный доисторический прецендент формирует любую «историческую модель», но сам он, при этом, ей «вытесняется»».        Не любят вспоминать бедного Карла, потому что он своей судьбой, как с кальки, сам и начертал судьбы всей «западной цивилизации». Король-Рыбак владеет двумя реликвиями «граалем» и «копьём»     и в них - Альфа и Омега всей истории Запада. Карл-Рыбак получив «грааль» «от Самого Христа» с этим символом разьединил Запад     и Восток, начиная с него Запад живёт «от Бога» и горд этой своей исключительностью, за неё он готов вести «священную войну» хоть с Востоком, хоть с Севером и Югом. Запад отделённый от всех, тем не менее всем хочет доказать свою правоту и свою Волю. И так было всегда, западный глобализм это идея совсем не нашего времени, повторю, так было всегда. А начало этому положил Карл, за это его любят (за «Святой Грааль»), а за что тогда – нет ? А за то, что на его примере Запад увидел, что его «Единый и неделимый мир» - оказался колоссом на глиняных ногах. Да, вот и пришло время поговорить об этих - «глиняных ногах». Почему у Короля-Рыбака пробиты насквозь обе ноги, да пробиты к тому же – «Копьём Судьбы», задают себе вопрос «западные грааилисты»       и разводят руками – тайна сия велика. Конечно, если смотреть на неё с широко закрытыми глазами. А если их открыть ! Сухая статистика. Карл Великий умер 28 января 814 года. Похоронили его без всяких почестей, под крыльцом одной из Церквей Аахена, какой до сих пор неизвестно, такова была его воля (действительно, Карл-Святой). Наследники Карла Великого начали дикую грызню за его трон. Два внука Карла Людовик и Карл обьединились против третьего – Лотаря. Началась долгая война, пока, наконец, его не победили («третий лишний», Аристотелеву-Августинову логику никто на Западе не забывал). Убивать Лотаря «христианнейшие» братья не стали, а выделили ему маленькую полоску земли, вдоль границ Северной Италии, которая со временем стала называться «Лотарингия». Единую Европу Карла братья поделили между собой. Людовик получил земли на восток от Рейна, а Карл на запад. Так совершился полный развал монархии Карла на два отдельных государства – Францию и Германию. Вот и вся тайна «Копья Судьбы», копья с которым Карл обьединил все франкские земли     в одну державу, как говорили хронисты, «в единое тело», и вот это тело, символически сам Карл Великий, когда-то крепко стоящий на земле обеими ногами … теперь в эти самые «ноги» и был поражён. Вот что не любят вспоминать на Западе, что они сами, своими собственными руками, взяли и разбили мечту Короля, а за это,      по хитрой логике «вытеснения», всю вину валят как раз на него самого, за это и не любят (за тёмную тайну «Копья Судьбы»). Такой вот «двойственный архетип» получается. За «Святой Грааль» поклон большой, ну, естественно, мифическому Королю-Рыбаку,    а за «Копьё Судьбы» - с оружием ведь надо уметь обращаться, как так можно умудриться пробить себе сразу две ноги, ну, ничего – Король-Рыбак, мы тебя всё равно любим, к тебе уже мчится на всех парах – Парцифаль, он парень не промах – поможет. Забыли на Западе, что у каждой монеты две стороны, а своё «евро» они только орлом вверх держат. Историю свою «выборочно» предпочитают помнить – только победы и никаких поражений. А мне вот за их  по-истине – «Великого» Карла – обидно, поэтому начал я своё исследование с целью докапаться до правды, а не «мистического» награмождения сказок и легенд, а упёрся всё таки в «мистический» притолок – сказочный Король-Рыбак оказался вполне реальным Королём-Карлом, но вот «Святой Грааль» раскрылся как «особый» для Запада Символ Веры – «Филиокве», из которого Король Карл-Рыбак черпал идеи и силы для обьединения Европы, а «Копьё Судьбы» предстало как меч обоюдоострый, с ним Карл (кстати, истории о том, что до Карла этим копьём владел Константин Великий, Атилла и много ещё кто – «исторические байки» чистой воды, идея создания копья целиком и полностью принадлежит, исключительно Карлу Великому – сегодня это доказанный факт) правил «не слезая с коня», подчиня себе все германские племена, объединив их в Единое государство, но как только «Копьё» выпало из его мёртвых рук – оно разделило Европу надвое – на два государства – Францию и Германию, которые отныне не в шутку,    а всерьёз будут драться «до крови» за клочёк земли, Эльзас              и Лотарингию, вплоть до окончания самой кровавой из всех войн – Второй Мировой. Вот такая вот мистика-статистика получается.            А самое главное, и вот за что обидно – верят на Западе в «Святой Грааль», верят и в Короля-Рыбака, но вот признать, что Король-Рыбак и Король-Карл – это один и то же человек не хотят (хотя факты приведённые в этой книге, это лишь малая часть тех «исторических свидетельств», которые говорят, что оба короля –  «и в фас и в профиль» - одно и то же лицо) и вряд ли когда-то на Западе это признают, потому что, помните, что я вам говорил об «особенностях латинского языка» – ты либо грешен, либо свят, либо «sacrum», либо «cerum», и иного не дано, одну сторону монеты они видят - «орла», «решки» для них просто не существует,  а если что не по их, так сразу всем - «Реконкисту» устроят, им не привыкать «крестовые походы» затевать. «И убьём всех (введём «миротворческий» контингент, нанесём привентивные «точечные» удары, признаем их всех «неполиткорректными», список можно продолжать до бесконечности). Бог узнает Своих (резолюция ООН как всегда будет вынесена «задним числом»)» – это слова Епископа Арно де Сито руководителя печально знаменитого «Альбигойского крестового похода», а за скобками просто … «эхо войны».         
 
                Извините за «лирическое отступление», человек я по своей натуре «флегматичный» и считаю, что обьективный во всём, что делаю, но нельзя спокойно смотреть на то, что происходит сейчас в мире. Я сижу за своим компьютером  спокойно анализируя «исторические факты», а по радио звучит выпуск новостей, из которого я узнаю, что грузины убивают своих братьев – осетинов. Год – 2008-ой, а ощущение, что я попал в Средневековье. И всё это происходит потому что – история нас так ни чему и не научила. Америка, которая естественно поддержала Грузию в её по-истине «варварском» ударе по Южной Осетии, привычно ведёт, впрочем как и всегда - «двойную игру». Как всегда её истинные цели, а они состоят в воссоздании «Единого Западного мира», которого так чаял Карл Великий, её цели всегда будут оправдывать и её средства, а благородные слова для прикрытия «варварской аггресси» против стран не входящих в её «золотой миллиард» - всегда найдутся. Это просто надо нам помнить и как говорил Михаил Булгаков : «книги нужны, только для того, чтобы люди помнили». Чтобы помнили, что наш мир это вечная борьба интересов, вечная война Запада и Востока, корни которой лежат, как и положено корням, лежат в земле, в нашем общем прошлом. Только объективное изучение которого позволит погасить «угли тлеющие» прошлых конфликтов и изьять «хворост из костра» тех противоречий, которыми так полон наш современный, как мы считаем «цивилизованный мир». Поэтому, давайте оставаться, «Hоmme honnete» - «честными людьми», а история – она сама нас всех рассудит. Когда я, уже почти пять лет назад, начал своё личное исследование темы «Святого Грааля», сбор литературы, изучение материалов, мной двигал просто интерес, влечение к тайне, образ «Святого Грааля» был для меня, до сих пор не могу понять почему, но был крайне интересен. И я просто не мог ожидать, что этот образ раскроется для меня в столь необычном виде, как «Тёмный Грааль». Однако, будучи человеком обьективным и «честным», пройти мимо, как это делают «западные специалисты», не заметить «тёмных аспектов» этого «Святого Грааля» я просто не сумел. Хотя эти самые аспекты разрушили и мой «собственный» миф о столь огромной привлекательности для всех людей образа «Святого Грааля». Будучи обьективным, даже себе во вред (это качество всех тех, кого сейчас называют «совками») я не сумел не заметить, разбросанных по «повестям о «Святом Граале»», подсказок о том, что он представляет собой «нечто» гораздо большее, чем просто «Святая чаша». И мне удалось выявить его тайную связь с тем, что на Западе считается самим «Символом Веры». А установив эту связь, как-то само собой (честное слово), раскрылся мне и сам образ «Короля-Рыбака» как Короля Карла Великого, владевшего всеми сакральными атрибутами «граального эпоса», т.е. самим «Святым Граалем» и мрачноватым «Копьём Судьбы». Не знаю, по-моему это какой-то «рок», а не «авторская удача», как считают все мои друзья. И могу обьяснить – почему ? Если для кого-то всякого рода – «развенчивание мифов» - это весёлая забава, то для меня «историка по призванию» и юриста по образованию – это очень опасное развлечение. Ведь «право собственности» любого народа, будь то французы, или эфиопы – на своё историческое наследие, на сакральный характер своих «мифов и легенд» - никто не отменял. «Закон суров, но это Закон» и это надо помнить всегда. Однако, если эти мифы становяться – «священной коровой», которую нельзя трогать, а если к тому же эта «корова» чёрного цвета, а её хозяева, которые её, между прочим «доят», т.е. используют в своих интересах, если они кричат о том, что она, их «корова» - ещё и бела как снег, то каждый «честный человек» должен прямо указать им на их «дальтонизм», а если эта «болезнь глаз» ещё и заразная,        то человек это сделать и обязан. Вот на этом я и стою, в этом    вижу своё «моральное» оправдание в том, что разрушаю уже «устоявшийся миф». Однако, не только оправдание, но, что самое главное и «моральное» превосходство над тем, как подходят            к «граальной тематике» на Западе – я в себе ощущаю, так как не стал, подобно им закрывать глаза на бросающуюся в эти глаза – трагическую «двойственность» образа Короля-Рыбака, а потому-то и продолжаю своё «следствие по делу грааля», так как меня всегда учили тому, что каждое дело должно быть закончено, доведено     до своего логического конца.

                Итак, как говорят, продолжим перекрестясь. А прежде чем перейти к дальнейшему рассмотрению «граальной экспозиции» именно в чётких рамках исторической перспективы, а не досужих вымыслов и легенд, необходимо сразу же расставить некоторые точки над «i», а для этого нужно ответить на один очень важный вопрос : «А был ли сам образ «Святого Грааля» изначально самостоятельным и самодостаточным символом, либо он был лишь историческим мифом возникшим в определённой исторической канве ?» В первом случае, если бы «Грааль» являлся действительно символом, то его воздействие на всю нашу христианскую культуру было бы живым и непрерывным с самого возникновения его как актуального образа для нашего восприятия. Так было со многими символами, возникнув один раз именно как актуальный образ они сразу становились элементами «живого» человеческого вос-приятия, причём в равной степени актуальными для любой человеческой группы (этноса). Например, идея «праведного образа жизни» возникла и совершенно независимо в разных регионах земли – в Китае это была идея о «дэ» - добродетели, в Индии образа «дхармы» - праведности, а в Древней Иудеи концепция – «хесед» - милосердия, следования в жизни десяти заповедям Божьим. И не помеха для этих этических образов были ни Гималаи разделявшие Индию и Китай, ни среднеазиатские пустыни отделявшие в свою очередь Иудею от далёких Китая и Индии. Потому что «Символ»   с большой буквы всегда возникает как своего рода – «Откровение», появляется как «живой образ», он нужен, более того, необходим как некая ступень для общечеловеческого развития, а поэтому он легко встраивается в уже существующие этические и этнические системы, будь то даосизм, индуизм или иудаизм. Эта естественная встраивоемость символа в существующие духовные традиции         и  дальнейшая его - «живая» непрерывность - вот его основная качественная характеристика. Так было и с христианской сим-воликой органически вошедшей в русло иудейской традиции          и дополнившей, но не изменившей её. Это по сути одна из главных характеристик религиозного символизма, он призван в наш мир, чтобы преобразить само наше восприятие его, но при этом не выбивая у нас «почву из под ног», не лишая нас уже существующих опор в нём. Символ меняет нас сущностно, по существу, ведь наверное ни один человек не остался равнодушным размышляя       о Страстях Господних, но он – символ, не ломает нас «системно», не призывает нас разрушать тот порядок, который сложился уже     в тварном мире вещей. Вот по этой-то тонкой грани понимания      и проходит «разделительная полоса» между символом и мифом. Символ встроен в живую ткань нашего бытия, миф предназначен для того, чтобы эту ткань раскроить. Вспомним древнегреческую, индийскую или скандинавскую мифологию. Все эти мифы имеют «праисторическую» основу, они появились на свет, как следствие древней войны между миром старых богов и миром новых богов    и героев из числа людей. Зевс сместил с Олимпа – Кроноса, Индра убил Вритру, а Один одолел Имира, а помогали им в этой древней «битве титанов» их смертные миньоны. Вот поэтому-то миф всегда актуален именно как «исторический» архетип. Он призван, чтобы утвердить и обосновать – новый порядок вещей. Миф актуален только на определённом «историческом» этапе, он как бы определяет его суть. Поэтому, как любое историческое явление    он неизменно стареет, он становится чем-то «мифичным», т.е. уже не очень-то актуальным для «новых времён» … и ему на смену спешит уже «новый» миф. Главное отличие мифа от символа как раз и состоит в том, что миф лишён «изначальной» жизненности, крови, энергии, он создан как продукт борьбы, поэтому его «сила» взята взаём, отвоёвана в борьбе и поэтому со временем, когда «огонь» войны угасает, то «угасает» и сам миф. Так это и произошло с древнегреческими, индийскими, скандинавскими или скажем халдейскими мифами, все они неизбежно стали достоянием истории. А вот уже, образно говоря, на их «костях» и выросла вся древнегреческая философия, буддийская, персидская, гностическая   и германская мифологии. Сама историческая логика делает миф явлением переходным, «временным символом» в видимом,              а потому и чисто «историческом процессе», в то время как «истинные символы» являются проявлением вечных, «сакральных» образов, как раз таки в любых временных, исторических, а потому-то и «профанных» процессах. Они придают нашему «смертному» времени его высшую – актуальную на все времена – суть ! В свете вышеизложенного попробуем ответить на вопрос : «Что же есть «Грааль» - символ или всё же миф ?» Итак, в первом случае, если «Грааль» - это символ, то он должен был бы характеризоваться прямой непрерывностью с самого момента своего возникновения, быть таким же общепринятым в христианской традиции образом, каким стали к примеру – терновый венец Господа нашего Иисуса Христа, Крест Господень, три гвоздя с Распятия или Копьё воина, которым был прободен Спаситель наш на кресте. Однако, Чаши      с кровью Иисуса Христа, а тем более прямой её связки с Чашей Тайной вечери в христианской традиции – просто не существовало. Нет о ней упоминания ни в одной работе «отцов церкви», даже       у «мистически настроенного» Оригена, нет её следов и в устной традиции (церковных гимнах), были иудейские сказания о «Чаше пророка Илии», которую оставляли в Пасху на столе, но в домах верующих, считалось, что Илия, как предтеча мессии, может зайти в Пасху в любой дом и сделать из Чаши глоток вина, но они имели совершенно другую направленность, нежели образ «Святого Грааля». Отсюда, кстати происходит и русский обычай, оставлять умершим рюмку с вином. А это означает только одно, что никакой «приемственности» и тем более, а это очень важно - непрерывности в передаче образа «Святого Грааля» нет. Поэтому, для любого «обьективного» исследователя ответ на поставленный выше вопрос абсолютно однозначен - «Святой Грааль» - это не «изначально» христианский символ, который был сохранён в церковной традиции, а «христианский миф»! Этот момент является на самом деле ключевым, как для понимания всей «граальной мифологии», так и для понимания того какая интрига была закручена вокруг этого «мифического образа». Так как «миф» всегда возникает          в чётко определённой, этапной, «исторической канве», то он и не является самостоятельным и самодостаточным, подобно «символу», явлением, а нужен для реализации вполне чётко определённых «исторических задач». Поэтому-то ясная, а не двус-мысленная констатация этих самых «задач» и позволяет раскрыть весь «миф» во всей его полноте. Применительно к мифу о «Святом Граале» таким «мастером задач», своего рода - Сфинксом всего «граального эпоса» является Король-Рыбак, именно у него рыцарь Парцифаль и должен узнать тайну «Святого Грааля», чтобы начать своё служение ему.  И если моя исходная предпосылка являлась правильной и Король-Рыбак был действительно мифическим, литературным «архетипом» абсолютно реального Короля –     Карла Великого, сумевшего силой своей «воли» обьединить Европу   в одно единое целое, особую христианскую цивилизацию Запада – Civitas Christiana, то сразу же возникал весьма сложный вопрос : «Почему, этот Король-Рыбак появился в религиозном сознании европейцев, возник в их религиозной мифологии как образ-«архетип» - так поздно, лишь почти через четыреста лет, после смерти самого Карла Великого ?» Временной ореал был слишком велик и это железный факт. И этот факт сильно беспокоил меня,  так как он подрывал саму логику моего исследования. Когда-то давно, я начал своё знакомство со «Святым Граалем» с чтения книги «Парцифаль» Эриха фром Эшенбаха, в блестящем переводе Льва Гинзбурга (БВЛ, серия первая, том 22. М.: 1974 г.), серию, которую бережно собирали для нас с братом наши родители.             В комментариях к книге исследователи датировали её создание – 1210-1220 годами. А этот временной рубеж, с 1210-х годов и по 1244 год, в истории Средних веков был знаменит только одним крупным событием, а именно, печально известными - «Альбигойскими войнами», которые и оставили в истории уже вышеупомянутую мной фразу  Епископа  Арно  де  Сито.

                Поэтому, мне казалось абсолютно логичной трактовка истории о «Святом Граале» в связи её с известным всем движением катаров в Южной Франции. Катаров французы называли ещё – «альбигойцами», так как одним из центров их деятельности был город Альби на юге Франции. Катары были для Католической церкви одназначными еритиками, так как выступали против церковного догматизма и исповедовали свой собственный культ, носителями которого являлись «совершенные» (лат. «perfectus»),     т.е. люди достигшие в своей жизни просветления и освобождения от материальных уз, а потому и учившие этому «совершенному» пути и других людей, тем самым лишая Католическую церковь её паствы. «Совершенные» считали себя непосредственными прием-никами апостольской традиции, они отрекались от мира, не связывая себя семейными и родственными узами, они давали обеты целомудрия и нищеты, вся их жизнь была лишь бесконечным рядом аскетических подвигов … такие люди действительно могли быть «хранителями» того, что называется «Святым Граалем». И по существующим преданиям – они-то им и владели. 16 марта 1244 года пала катарская крепость Монсегюр (название которой близко этимологически названию замка Монсальват, который в романе «Парцифаль» Эшенбаха является местом хранения «Святого Грааля»). Благочестивые католики устроили в нём жуткую резню, а 205 «совершенных», без всяких там церемоний, сожгли на дворе Монсегюра. Рим мог торжествовать, так как ненавистный ими «Совершенный орден» был полностью уничтожен. Однако, по старинной легенде, в ночь перед штурмом Монсегюра его тайно покинули четыре «совершенных», спустившихся ночью с высоких крепостных стен … и унеся из замка навсегда – «Святой Грааль» (подробно история катаров изложена в «Монсегюре» А. Бреннона   и у русского историка Николая Осокина в его «Истории «Аль-бигойцев» и их времени»»). «Крестовый поход против «Грааля»» именно так и назвал своё главное произведения немецкий археолог Отто Ран, который был по-настоящему очарован преданиями          о падении Монсегюра. Это действительно красивая легенда ещё оказалась и удивительно живучей. Всё говорило лишь в её пользу – и упоминания в «Парцифале» Эшенбаха, и временные состыковки, да и сами катары хорошо подходили на роль «хранителей» для «Святого Грааля». Поэтому, и я долго пребывал в русле того, что смело можно назвать традиционно «западной» трактовкой образа «Святого Грааля». «Альбигойский крестовый поход» надолго приковал всё моё внимание, я занимался его историей и датировкой открывая для себя интересные вещи, как например связь катаров    с нашей славянской «богомильской» традицией. И только один момент не давал мне покоя, но если честно пребывая далеко за переферией моего внимания, вопрос был простой : «А где же собственно в «катарско-граальной» легенде сам Король-Рыбак ?» Ведь его образ, само его «послание» к Парцифалю являлось ключевым для понимания всей «граальной эпопеи», было подобно «краеугольному камню» на котором и стоял замок Монсегюр-Монсельват. Однако, совершенно никакого Короля-Рыбака в этой «совершенной» крепости и не менее «совершенной легенде» просто не было. Знакомство же с первоисточником всей легенды – «Повестью о граале» Кретьена де Труа только добавило мне вопросов, так как все исследователи абсолютно компетентно её датировали – 1185-1190 годами. «Катарско-граальная» легенда начинала сыпаться, как карточный домик, так как Кретьен де Труа и придумавший сам термин «грааль» умер задолго до того, когда     в 1204 году катары обрели Монсегюр как своё последнее и как оказалось не самое «совершенное» убежище. Продолжая внутренне держаться «альбигойской» версии «Святого Грааля» я чувствовал, что что-то важное я из виду упускал, как вдруг прозрел, буквально в прямом смысле слова – «по оказии», начав писать небольшую работу по истории «Альбигойского крестового похода» пришлось, так сказать «поднять» и историю других «Крестовых походов» и я наткнулся на одну дату, от которой собственно и прозрел. Этой датой был – 1187 год, в этом «чёрном» для всей Европы году –    пал Иерусалим. Событие конечно печальное, но вот посмеялся я над самим собой от души. Потому что просто нельзя было смотреть на легенду о Монсегюре сквозь «розовые очки», взглянув на всю «граальную экспозицию», так сказать в перспективе, круг моих «поисков Святого Грааля» лично для меня замкнулся, но при этом легенда о Монсегюре-Монсельвате своей силы совсем не потеряла и даже наоборот окрепла (об этом, более обстоятельно поговорим   в третьей части книги). А сейчас, самым важным моментом является то, что «Король-Рыбак», как предречённый «Утешитель»-«Параклет», предстал перед Европой во всей своей красе, когда она переживала не лучшие свои времена, а как «истинный рыцарь»     он появился в нужное время и в нужном месте. После падения Иерусалима в Европе началось трагическое понимание того, что по всей вероятности всё дело Латинской экспансии на землях Палестины – начало откровенно рушиться. Впрочем, конечно же - ВСЛУХ об этом говорить, тогда никто не рисковал, ведь борьба-то за Святую землю должна была начаться вновь, одним словом, победа будет за нами, так считали европейцы и они начали действовать. Папа римский Климентом 3 начинает свою проповедь «нового» крестового похода на отвоевание Иерусалима из рук «неверных псов». Проповедь имела коллосальный успех. Папу поддержали в его «святом начинании» все три короля главных государств Европы - Германии, Франции и Англии. По всей Европе стартовала мобилизация людских и финансовых средств на организацию похода, крутой на жёсткие меры Ричард, король Англии, ввёл у себя даже, так называемый «иерусалимский налог». Одним словом, Европа постаралась о своём поражении забыть        и готовила своих «орлов»   к «справедливому» возмездию. В 1189 году «жернова» третьего крестового похода закрутились. Европа на три года снова оказалось втянутой в «новую» восточную войну. Однако, все её усилия оказались безуспешны. Кроме, бесконечных осад Акры, второго по величине города-порта после Тира                в Палестине, никаких серьёзных успехов этот крестовый поход не принёс. В довершение ко всем неудачам погиб Фридирих 1 Барборосса, германский государь, он утонул при переправе через одну из рек в Малой Азии в 1190 году. Французкий король Филлип II и английский Ричард I «Львиное сердце» измотав все свои  человеческие и финансовые ресурсы под Акрой, были вынуждены заключить с Салах-ад-дином довольно шаткое перемирие. После этого они отбыли обратно в Европу. Над Европой повисло тягостное молчание. Почти все мыслящие люди той эпохи не могли не понимать того, что успехов «первого крестового похода» - похода без государей, похода пламенной веры и дикой самоотверженности простых крестоносцев, уже вряд ли удастся повторить. Возможно, понимание этого пришло ко многим ещё до падения Иерусалима. Пришло оно ещё во время второго крестового «похода государей», короля французкого Людовика 7 и короля германского Конрада 3, который был организован после потери Иерусалимским королевством – Эдессы, крупного и очень богатого города, захваченного мусульманами в 1144 году. Тот поход был просто провальным и третий поход как с кальки повторил все неудачи второго, за исключением того, что второй поход проходил в обстановке абсолютно уверенной и жёсткой экспансии  латинян   в Палестине, хотя у «государей» и ничего не вышло, а вот само то «Иерусалимское королевство» завладело Акрой – последним крупным городом-портом, а участники третьего похода - только эту «злосчастную» Акру и сумели отбить у мусульман. Сама ИДЕЯ  «крестовых походов», рождённая Европой с таким великим воодушевлением, рисковала просто кануть в лету. Вопросов у европейцев к крестоносцам накопилось очень много и они требовали своего ответа. Вот только и вот что было крайне важным, как их задать, и при этом не нанести урона самой возможности возврата Святой земли, не погася пыл королей            и крупнейших феодалов своего времени на продолжение «святой борьбы». Церковь была в откровенном тупике, она просто не могла бить по той руке, которой она из последних сил вела борьбу за – «Царство Небесное». Монастырская проповедь «священной войны» сильная во времена Бернара Клервоского (1090-1153) знаменитого основателя ордена цистерианцев, после падения Иерусалима заметно ослабела. Церковь надеялась, что третий крестовый поход сотворит чудо, но чуда не произошло. Именно в это смутное для всей Европы время и проявился во всей силе могучий талант - Кретьена де Труа. К сожалению об этом, ставшем знаменитом после своей смерти человеке известно крайне немного, но вот одно известно наверняка, этот замечательный трубадур родился в очень знаменитом городе – Труа. А чем же был знаменит этот маленький французкий городок ? А знаменит он был тем, что именно здесь,     в Труа, первый магистр ордена тамплиеров Гуго де Пэйн получил разрешение на создание нового ордена от церковного собора, созванного в Труа в 1128 году. И сам знаменитый Бернар Клервовский, учавствоваший в этом соборе написал для нового ордена Устав, приветствуя появление новых рыцарей Христовых,   а благодарные тамплиеры стали носить после этого белые плащи цистерцианцев – ордена Бернара, но с красным крестом на груди. Святой Бернар верил, что тамплиеры станут примером для других крестоносцев. Воины-монахи, тогда это был настоящий прорыв, они кроме трёх основных обетов монашества взяли четвёртый,        а именно – защищать пилигримов направляющихся в Святую землю. То было время для удивительного союза Церкви и «воинов Христовых», время больших надежд. И молодой Кретьен «из» Труа, воспевал идеалы рыцарской чести во всех своих поэмах. Однако, время – меняет всё. Иерусалим пал, а главными виновниками его падения оказались именно тамплиеры, в чём же состояла их «вина», об этом поговорим во второй и третьей частях книги. Впрочем, это было лишь полбеды, главное в чём и состояла вся беда, что все рыцари-крестоносцы - и тамплиеры, и госпи-тальеры, и тевтонцы – потеряли в глазах всех европейцев весь свой «первопоходный блеск». Рыцарям-крестоносцам, грубо говоря, нужна была очень «хорошая порка», но кто возьмёт в свои руки этот кнут – Церковь, которая сама создала эти ордена, или быть может «феодалы», которые содержали эти ордена и отправляли      в них служить своих сыновей, нет их уже «выпорол» Салах-ад-дин, а об этом Европе очень не хотелось вспоминать. Здесь был нужен, своего рода, «медовый кнут» (свою идею «кнута и пряника» Маккиавелли именно у католиков и позаимствовал), который и накажет рыцарей за их слабость и гордыню, но в то же время, как «мёдом» смажет их раны и направит на путь «новой священной борьбы». Этот «медовый кнут» и взял в свои руки – Кретьен де Труа. Он был на самом деле кандидатурой, которая устраивала  всех - и саму Католическую церковь, и её «непутёвых» королей-освободителей Иерусалима, потому что Кретьен был вассалом Филиппа, графа Фландрского, который был участником столь провального третьего крестового похода. Человек исключительной храбрости, нрав он имел крутой, был он, кстати, участником            и первых «катарских гонений» (1185 г.), чем заслужил глубочайшее церковное признание. Одним словом, кандидатура для нового – «четвёртого» крестового похода была подходящей, он то и должен был повторить версию «первого» крестового похода, экспансии на Восток без «пастухов-государей». И вот именно для этого человека, для грозного Филиппа Фландрского, как настоящее «руководство    к действию» Кретьен де Труа и написал свою «Повесть о граале».               
   
                О жизни Кретьена де Труа современным исследователям абсолютно ничего не известно, кроме его великой фамилии  Труа, но вот творчество его исследовано досканально. И оно-то и даёт очень много полезной «информации к размышлению». И здесь сразу же в глаза «объективного» исследователя – не может не броситься в глаза тот факт, что сам стиль Кретьена де Труа после трагических событий 1187 года претерпел по-истине, какое-то «головокружительное» и ни чем не обьяснимое, на первый взгляд, серьёзнейшее изменение. Всю свою жизнь Кретьен был автором     в жанре – Chansons de geste – т.е. по французки «Песен о славных деяниях». Его главными героями были, естественно, рыцари, как например, в его «Ланселоте» или знаменитом «Ивейне, или Рыцаре со львом». Как пишет в своих исследованиях «средневековых рыцарских романов» любимейший мной – Мишель Пастуро : «Солнцем всего рыцарства был Гавейн, племянник короля Артура, один из участников Круглого стола, он обладал всеми необходимыми для рыцаря качествами – добротой, искренностью   и благородством сердца ; набожностью и умеренностью ; отвагой   и физической силой ; презрением к усталости, страданию и смерти ; сознанием собственного достоинства ; а также гордостью за свою принадлежность к благородному роду ; искренним служением своему сеньору, соблюдением обещанной верности, и наконец, добродетелями – «широтой души» и «куртуазностью». Значение слова «сourtoisie» восходит к понятию «сourtсs», что означает «двор», а «сourtoisie» означало собой особую форму поведения при феодальном или королевском дворе, которая и приписывалась «придворным», т.е. состоящим у этого «двора» на службе. «Сourtoisie» - куртуазность было понятием общим не только для «дворян», но и для  всего цвета «рыцарского» общества в целом. Это слово – настоящий компедиум для «кодекса чести» Средневековья и означало оно, подчас полярные для нас понятия – это и изысканность и сдерженность, и деликатность к окружающим и одновременно, аристократическая самодостаточность, гибкая  утончённость и при этом физическая сила, т.е. умение владеть всеми видами «рыцаского искусства» - верховая езда, владение копьём и мечом и многое другое. Более того, это слово на самом понятийном уровне отделяло, обладающего «Courtoisie» человека от того кого считали - «Vilainie» - или дурно воспитанного человека         и главное, подчёркиваю, человека не обязательно «низкого» про-исхождения. Для жанра - Chansons de geste – «куртуазный» рыцарь и рыцарь-«виллан» - были как две стороны одной медали, «белый» и «чёрный» рыцарь ведущие между собой противостояние, так пишет «галантный француз» Мишель Пастуро, для которого такая «чёрно-белая» логика Средневековья не лишена своего очарования. Так искренне считал и Кретьен де Труа для которого рыцарь –      это всегда «куртуазный» герой, пример для окружающих, «вечный победитель», если можно так сказать – «вилланизма», т.е. грубости и невежества, присущих нашему грешному миру. И вот «Повесть о граале», начавшему её Кретьену де Труа уже где-то шестьдесят лет, казалось бы его взгляд на жизнь должен быть непоколебим, как гранитная скала, а тут – такая «метаморфоза». Главным героем «повести о граале» становится не традиционный рыцарь «круглого стола» при «дворе» Короля Артура - Говейн, Ивейн, Ланселот или Галахад, а никому не известный тогда – Парцифаль. Он не вполне «куртуазен», так как и это главное, он происходит не из «благородного рода», но он и не «виллан», потому что его мать – жена «настоящего рыцаря», погибшего где-то в «далёких землях», воспитывает его в «хороших», т.е. «куртуазных» манерах. «Сын Вдовы» - Парцифаль весь горит желанием доказать всему миру – свою «куртуазность». Однако, у него это плохо получается. Он молод, а поэтому не застрахован от ошибок. Он бросает свою мать, он обманывает женщин встречающихся на его пути, а побывав при дворе «короля Артура», он вскоре покидает его, так как за короткий срок успел перессориться со всем двором, там так и не признают его «куртуазность». Опечаленный своими неудачами он решает вернуться домой, но на мосту встречает одинокого рыцаря, между ними возникает перепалка, в ходе которой Парцифаль убивает этого странствующего рыцаря удачным выпадом – дротиком        (не рыцарь, а прямо «вождь краснокожих» да и только). В скобках я конечно пошутил, но в каждой шутке есть доля правды, так как доспехи поверженного рыцаря оказываются – «красного цвета».    И они теперь, по «неписанному» праву поединка – принадлежат нашему герою. Так Кретьен де Труа, мастер «цветовых гамм» создаёт на глазах своих современников – образ совершенно нового рыцаря. Парцифаль, сидящий на лошади в красных доспехах и с древним щитом с красным крестом на нём (намёк на рыцарей-тамплиеров – недвусмысленный), представляет собой, образ совершенно нового рыцаря. Он не «белый-куртуазный» рыцарь двора Короля Артура, но он и не «чёрный-вилланский» рыцарь диких племён, которым покровительствует противник Артура – Мордред. Он «некая» - «третья сила» в этой чёрно-белой гамме «традиционной» для всех романов - Chansons de geste. Кретьен де Труа «взрывает» весь этот «старый» жанр, произведя в нём настоящую революцию. Нам, людям XXI века трудно даже представить, что это был за по-истине революционный шаг. Это  всё равно, что сказать китайцам, что их «инь-ян» просто устарел     и его должен сейчас заменить «некий» - «Красный дракон». Причём дракон этот совсем не ручной, наш герой – Парцифаль, непризнанный двором Артура продолжает – буйствовать. Достигнув столь желаемого им и обязательного, таков «рыцарский закон» - «посвящения в рыцари» от старого рыцаря по имени Горнеман, он на следующий же день покидает старика, чем конечно же сильно растаивает его, но «красному» Персевелю не до сантиментов, так как его путь лежит к новым «приключениям», как вы уже понимаете, закрученных вполне в его мятежном духе.          В «далёких» землях, в которых без труда угадываются очертания Палестины, он побеждает многочисленных рыцарей и отправляет «пленных» ко двору Короля Артура. Он всё ещё пытается доказать этим снобам – «рыцарям круглого стола», свою куртуазность. Все свои богатства, которые он добывает в бою – уходят Артуру,           а Парцифалю ничего не нужно, кроме «новой партии врагов». Вот он – «красный цвет» - сила и ярость во плоти. Так виртуозно Кретьен де Труа пытается преодолеть укоренённость Запада            в понятиях «cerum» (чёрного) и «sacrum» (белого) цветов «вечного противоборства» добра и зла (о чём уже говорилось выше), причём равновесного и потому в западном сознании довольно трудно совместимого. У Кретьена чёрный-«вилланистический» рыцарь и белый-«куртуазный», как бы отходят в сторону, затушёвываются, «sacrum» не просто побеждает «cerum», а как бы (честно, лучшего определения не подобрать), а «пленяет» этот «cerum» с помощью «третьей силы» - «sacrum acerum» - священной ярости «красного» рыцаря. Эту идею Кретьен не сам родил, он видел её в действии во время первых «крестовых походов», видел её у своих «со-отечественников» - рыцарях-тамплиерах, «яростных воинах Христа». Однако, он стал и свидетелем краха этой идеи и не стал молчать как его современники, а попытался понять причины краха «священной войны», чтобы суметь возрадить самый её Дух. Вот почему образ его Парцифаля так неодназначен, до него, а если честно то и после него – не было и не будет больше таких рыцарей, неосознанно «греховных» в своих поступках, но тем не менее по-истине свято верующих в избранность свою самой Судьбой. Кретьен де Труа стал для рыцарей, своего рода, «Академиком Сахаровым Средних Веков» - он указал им на их увлечённость чисто «внешним» аспектом «священной войны», но «внутренней» правоты этой борьбы разрушать не стал (поэтому, я перед своими друзьями сравниваю его с Сахаровым, а не с Солженициным, например, потому что первый был «совестью» СССР, в то время как второй – стал «разрушителем» всех ценностей Союза). Кретьен де Труа сделал из своего Парцифаля именно – «измученного угрызениями совести» рыцаря Христа, «красные доспехи» которого конечно символизируют и саму кровь Христа, но смешанной на его «броне» с кровью убитых Парцифалем врагов. Поэтому, хорошо знающий историю Европы Кретьен решает свести своего героя       с другим «страдальцем во имя Христа», делает он это просто совершенно с литературной точки зрения (нашим «Пелевиным» стоит время от времени заглядывать в партитуры «Повести о граале», подчерпнут много интересного для себя). Итак, во время своих странствий – Пацифаль, как-то оказывается застигнутым ночью у «некоего» Замка, хозяин которого даёт ему «временный приют». Чуткий читатель наверное уже догадался, что это Замок – самого «Короля-Рыбака». Парцифаль направился прямо к воротам Замка, далее продолжу по тексту оригинала «Повести о граале» : «Он проехал по мосту и вьехал во двор, четверо слуг вышли ему навстречу. Двое из них помогли ему спешиться и приняли из его рук оружие и доспехи; третий увёл его коня и дал ему сена и вволю насыпал овса. Наконец, четвёртый олачил Парцифаля в чистую и совершенно новую мантию – алого цвета». Налицо, авторский намёк на то, что это цвет Парцифаля, но и здесь Кретьен виртуоз «цветов», ведь ясно же, что алый цвет оттенок красного, но ведь оттенок более «нежный» и благородный. Впереди – встреча             с самим Королём, а это заставляет, как говориться, соответствовать. Читаем дальше. Итак, четверо слуг встретив Парцифаля во дворе Замка, далее сопровождают молодого рыцаря в подготовленные для него покои. Он остаётся какое-то время один, затем за ним приходят двое слуг и ведут его в королевский зал. Квадратный зал просто огромен, посреди зала около огромного камина (Кретьен пишет, что вокруг него может сесть – четыре сотни взрослых мужчин), поближе к огню стоит ложе и на нём полулежит седой     и величественный муж, очень тепло одетый и с собольей шапкой на голове. Этот человек подзывает Парцифаля к себе и предлагает ему сесть рядом, после чего начинает расспрашивать его о том, где рыцарь путешествовал. Парцифаль – немного волнуясь – отвечает на вопросы хозяина Замка, а в этот момент в зал входит слуга, держа в руках – меч. Хозяин приняв из его рук клинок, немного выдвигает меч из ножен, слуга учтиво сообщает хозяину, что этот меч прислала ему племянница, которая надеется, что столь отличный меч попадёт в достойные руки, т.к. меч – последняя работа одного великого мастера, а тот за всю свою жизнь выковал лишь три подобных меча (намёк на «три» крестовых похода просто прозрачен). Почему-то хозяин (вот вопрос, почему ?) решает, что именно Парцифаль достоин носить столь великий меч и вручает ему этот клинок. Заполучив меч и тут же испробовав его – фехтовальным выпадом в воздух и ощутив его силу, Парцифаль передаёт его слуге, которому ранее сдал своё оружие, и вновь садится рядом с хозяином, продолжив уютную, ни к чему не располагающую беседу. Тут он замечает, что в зал входит слуга, который держит в руке странное копьё. Он проходит молча мимо собеседников, точно между ними и огнём очага. С конца наконечника копья капает кровь – капля за каплей, одна из капель, как-будто нарочно, падает на руку Парцифаля. Молодой рыцарь понимает, что что-то здесь не так, всё это похоже на «некий» ритуал, суть которого ему неизвестна. Ему хочется спросить у хозяина, что всё это означает, но ведь он считает себя рыцарем «куртуазным», поэтому нужно быть вежливым и не задавать лишних вопросов, в каждом доме ведь свои обычаи, а он в этом доме всего лишь гость, и он делает вид, что просто ничего не заметил. Слуга уносит копьё. Следом входят двое оруженосцев с золотыми подсвечниками в руках, в каждом горят по десять свечей. За ними плавно идёт молодая двушка с «граалем» в руках. Кретьен ничего конкретного о «граале» не говорит, лишь указывает только, что от «грааля» исходил такой чистый и яркий свет (это учитывая, что горит огонь в очаге, горят свечи), что весь «огненный» свет, как бы «померк», а был этот «грааль» из чистого золота и весь украшен драгоценными камнями. «Грааль» пронесли, как ранее копьё, аккурат мимо собеседников, но Парцифаль опять не задал вопроса, так как продолжает демонстрировать хозяину дома свою истинную «куртуазность». «Ритуал» закончен, нужных вопрсов так и не задано, поэтому хозяин решает, что пришло время «просто» от-ужинать. Слуги вносят полотенца и воду, чтобы приготовить гостя и хозяина к «пиру». Двое юношей устанавливают резной стол, как замечает Парцифаль он сделан из цельного куска дерева. Стол накрывают скатертью, затем подают блюда. Для начала идёт оленья ножка со специями, разного рода вина, поджаренные хлебцы, - «пир горой», как русские говорят, кстати, не в обиду нашему «златоусту» Михаилу Булгакову, но и сам «пир» и Замок хозяина – всё это, прямо как «дежа вю» - напоминает его «ужин у Воланда». Не прост был наш Булгаков, ох, как не прост, а учитывая его информацию о Герберте фон Ауриллаке, так вообще на «допрос» напрашивается. Знал видимо «старый мастер» о чём он писал, только знания свои по-истине «эзоповским» языком излагал. Пусть земля ему будет пухом, а мы вернёмся, как говорят, «к нашим баранам». Итак, они ужинают, беседуют, стол богат, как пишет Кретьен – «что впору графу или королю, а то и самому Императору под стать» (и ничего, Кретьен, как наш Булгаков, не скрывает от своих читателей, не называя «хозяина» дома по имени, он через символы «грааля» и «копья», которым владел Карл Великий, а затем прямо без обиняков – называет его Императором (принцепсом), т.е. первым в Западной Европе получившим власть как «передачу», по латински – translation imperi – от Августа к Августу, остальные после Карла Августа будут лишь наследовать этот титул, да и к слову сказать от имени «Карл» и произведено будет само слово «Король» в германских языках).  Умеющий уши – да слышит, а имеющий глаза – да видит. Во время вечерней трапезы перед хозяином и его гостем снова – дважды – проносят «грааль», но Парцифаль опять молчит, благо, что теперь рот едой занят, только про себя, задаётся вопрсом : «Кто тот достойный, коему «грааль» сам служит?» - прямая речь Кретьена де Труа.        И этот момент очень важен для понимания смысла «граальной композиции». Что же пишут почти все «западные» знатоки «граальной темы», что проходит «красной линией» от Томаса Мэлори до Дэна Брауна ? Что же есть «Святой Грааль»? Не знаю это их ошибка в прочтении Кретьена дэ Труа, либо же заведомо «ложная предпосылка» в постановке вопроса, но она – эта «постановка» - Альфа и Омега всего «граального спора». Кретьен, устами Парцифаля спрашивает – не что есть «грааль», он его особо и не интересует, весь вопрос в том – КТО ? – кто владелец («кому он служит»), кто «хозяин» этого «грааля». Простая такая шарада хитреца Кретьена, ответите на вопрос – КТО ? – ответите и на вопросы – Что, Где и Когда ? Если «хозяин грааля» Карл Великий, то ответ на вопрос – Что ? Конечно же - это Символ Веры. Где        и Когда ? В 589 году в Толедо, в 809 году в Аахене и в 1014 году (ровно через двести лет после смерти Карла!) в Риме, утверждён на Западе их «особый» Символ Веры, ну а дополнительный вопрос – Зачем ? – для отделения Западной Церкви от Восточной в 1054 году и начала «первого» крестового похода в 1096 году. Только так, правильно ставя вопрос (кстати, сам Кретьен в тексте не раз подчёркивает эту «неглупую» мысль), можно получить и верный ответ. Однако, идём дальше. После мясных блюд, слуги приносят разные фрукты и сладости, опять же вино и «золотую «медовуху» из Александрии». Парцифаля начинает уже укачивать и хозяин, видя это – предлагает ему отправиться спать, сам он сетует на то, что у него болят ноги и поэтому слуги отнесут его в опочивальню. Парцифалю он предлагает либо лечь в любых его покоях, либо остаться на кушетке прямо в зале. Четверо слуг входят в зал и уносят хозяина на простыне, как на носилках (что за недуг у их «хозяина» с ногами – мы с вами уже в курсе). Парцифаль остаётся один … и ложится спать. Утром, он пробуждается и обнаруживает, что никого вокруг нет. Парцифаль зовёт слуг, но никто на его зов не откликается. Он хочет пройти к «хозяину» в опочивальню, но её двери – закрыты. Свои «красные» доспехи он находит лежащими на столе перед очагом. Парцифаль выходит во двор, тот тоже пуст, но к стене Замка прислонены его оружие и щит. Подьемный мост опущен. Парцифаль решает, что слуги наверное отправились в лес, чтобы проверить силки на дичь, поэтому он седлает своего коня и покидает двор Замка. Думая про себя, что как только увидит слуг то сразу же расспросит их и о «хозяине» Замка, и о «граале», и о «копье». Однако, что-то заставляет его обернуться и он увидел, что мост … снова поднимается. Конь Парцифаля совершив просто невероятный прыжок – преодолевает пустоту под собой, спасая тем самым и свою и хозяйскую жизнь. Слуг в лесу Парцифаль, тоже естественно, не нашёл и только меч на поясе, подарок «хозяина» Замка – говорил ему, что всё это не было сном. Парцифаль долго, потом, искал ответы на свои «незаданные вопросы», пока одна «старая ведьма», которую он встретил на своём пути не сказала ему, что хозяин того Замка был сам Король-Рыбак, она упрекнула его за то, что он не задал вопрос, который мог положить конец всем страданиям Короля-Рыбака, закончила она пророчеством о том, что из-за Парцифаля : «Дамы потеряют своих мужей, земли и нивы будут лежать в запустении, дети станут беззащитными сиротами, множество рыцарей неизбежно погибнут, и все эти беды произойдут только из-за вас !» Что оставалось делать в этой ситуации Парцифалю – продолжать воевать и «пачками» отправлять побеждённых ко «двору Короля Артура». С тех пор проходит долгих пять лет. Рыцарь путешествовал и воевал, но во всех его странствиях тайна «грааля» следовала за ним как верный пёс. Так бы и продолжалось дальше, если бы однажды Парцифаль не повстречал знакомых ему рыцарей, которые почему-то шли босиком и без оружия, что его очень сильно удивило. Рыцари же удивились Парцифалю ещё больше, чем сам он ими и довольно грубо высказали ему : «Что же ? – вы !!! – Парцифаль ! - в такой-то день и вооружёны». На что сам Парцифаль наивно спросил :            «А какой сегодня день ?» На что рыцари ему весьма доходчиво обьяснили, что сегодня Страстная пятница, тот самый день, когда Спаситель принял крестную смерть за наши грехи. И прочитали ему целую лекцию «по основам» морали истинного рыцаря              и христианина. Парцифаль вынужден был всё выслушать и чтобы как-то перевести разговор в «другое русло», он  спросил их откуда они идут. Оказалось, что идут они с паломничества от святого отшельника, который известен тем, что может общаться с Богом. Парцифаль заинтересовался и решив на время отложить «ратные подвиги» сьездить к этому старику. Доехав до хижины отшельника, он спешился, снял доспехи и оружие и тихо вступил в келью отшельника. На вопрос старика, что ему нужно, Парцифаль ответил, что несёт на себе груз страшного греха. На исповеди он рассказал отшельнику, что заночевал однажды в Замке у Короля-Рыбака, где видел весьма странные вещи : «копьё», которое кровоточило, и чашу «грааля», но не решился спросить чья эта чаша и почему же кровоточит «копьё». «С тех пор, - добавил он,     я не совершал ничего, кроме зла». Отшельник попросил назвать рыцаря своё имя, что Парцифаль и сделал. Старик узнал это имя     и строго сказал Парцифалю, следующее. Что задать нужного во время вопроса он не смог не в силу скромности, а потому что его отьезд из отчего дома принёс великий вред : мать Парцифаля, не выдержав разлуки с сыном, сразу же, как он уехал – упала и умерла возле того моста, где они и простились. Именно из-за этого греха «по неведению» (термин Кретьена) Парцифаль и не смог в нужный момент задать вопросы Королю-Рыбаку. И лишь молитва матери хранила его от смерти, либо плена, во всех его странствиях. Потом, отшельник более спокойно добавил, что на вопросы Парцифаля он знает некоторые ответы, и продолжил так. «Чаша «грааля» принадлежит Королю-Рыбаку, а до этого принадлежала его отцу. Из этой чаши вкушали немногие, среди них и моя сестра, при-ходившаяся тебе матерью (реакцию Парцифаля можно лёгко представить, «Здраствуйте, я ваша тётя … т.е. дядя»), а также, мой родной брат (прямо таки - «святое семейство»). Однако,  заметил отшельник, что из «грааля» вкушают не пищу земную, а гостию (облатку – Тело Христово), именно сила этой гостии и поддерживает жизнь в теле смертельно раненного Короля-Рыбака. Однако, про «копье» отшельник так ничего и не сказал,                а «ополчился» на грехи Парцифаля (дядя, имеет право) – и наложил на него «епитимью» и пояснил как впредь жить «по-христиански». А поскольку Парцифаль молиться не был приучен, то дядя научил его «особой» сильной молитве, в которой «звучали многие из имён Господа Нашего, в том числе и самые величайшие и грозные, которые язык человеческий не должен произносить, за исключением страха смерти !» Кретьен заканчивает свой рассказ     о Парцифале такими словами : «Так Парцифаль познал, что Бог некогда принял смерть и был распят в Страстную Пятницу. А самое главное, в день Пасхи Парцифаль удостоился принять святое причастие (из «грааля» или нет, Кретьен не уточнил). На этом повесть о Парцифале кончается. Вам придётся послушать рассказ    о его друге – о сэре Гавейне, прежде чем я продолжу её».

                Вот так, на полуслове, заканчивается книга Кретьена де Труа … и начинается легенда. Кнут в руках «мастера» Кретьена – действительно оказался – медовым. Кретьен де Труа сумел          по-мастерски сделать то, что до него не удавалось ни церковным проповедникам, ни чисто «феодальным» руководителям «духовно- рыцарских» орденов. Кретьен прямо и недвусмысленно указал рыцарскому сообществу на его главную ошибку. У Кретьена де Труа его Парцифаль, своего рода, «эталонный» образ «грешного рыцаря», который долгие пять лет странствует и сражается в «далёких странах» с многочисленными врагами, но успеха для себя в этой «борьбе» не достигает (более 90 лет рыцари-крестоносцы жили и сражались на землях Палестины, но в итоге – Иерусалим всё равно был ими потерян). Тогда все в Европе задавали себе один и тот же вопрос – в чём был смысл этой «священной борьбы», если её результат имел такие последствия. Где она справедливость       и где он «справедливый Бог» ? Однако, дать на него развёрнутый   и ёмкий ответ сумел только Кретьен де Труа. В своей работе я уже обращал ваше внимание, уважаемые мои читатели, на одну удивительную особенность латинской веры – в которой понятие «святости» и «греха» неразделимо связаны, как два ростка берущие своё начало от одного общего корня. Эту раздвоенность латинского образа мысли на вечное – «Pro et Contra» - где добро и зло настолько тесно соприкасаются друг с другом в своей борьбе, что трудно порой понять, где добро, а где зло, эту особенность «латинян» смело можно назвать – парадигмой «западного» сознания, т.е. однозначно той  концепцией, той идеей, которая из всего великого множества других идей, наиболее отчётливым образом объясняет человеку на Западе – саму суть положения «вещей в мире». Да, конечно мы с вами все живём в мире извечных парадигм – чёрное и белое, небо и земля, верх и низ, мужчина и женщина, огонь и вода, добро и зло, север и юг, Запад и Восток (кстати), список этот можно продолжать до бесконечности, но, подчёркиваю, но, только на Западе, наша всеобщая «дуальность» мышления, оказалась на самом деле, действительно (и это совсем не метафора) предельно «связана в корне своём». И мне лично, совсем не до какого-либо злорадствования по этому поводу потому что, такая критическая «дуализация» (прямо, как на дуэли) исходной парадигмы не несёт в себе ничего хорошего, кроме бесчисленных бед и именно для самого «дуализатора». Думается, что со мной в этом согласился бы и сам «мастер слова» - Кретьен де Труа. Более того, мне кажется, что если бы он жил в нашем - XXI веке, то легко бы мог стать … совсем не успешным писателем или сценаристом, а скорее очень хорошим и толковым – врачом-психотерапевтом. И сам бы Зигмунд Фрейд пожал бы ему руку. Ибо Кретьен, как никто другой до него, хорошо понял, что «западная парадигма» мышления несёт в себе не столько, так сказать «общепознавательный характер», сколько оказывается формой «истины в последней инстанции», либо добро борется со злом (и конечно во внешнем мире, отсюда «крестовые походы», а затем и суды Инквизиции), либо зло побеждает добро и как победитель возводит свою «Синагогу Сатаны». Для Кретьена, свидетеля поражения крестоносцев в Палестине, такая парадигма   в мышлении и в действии – ясно казалась крайне неразумной, а по сути и очень опасной для всего «западного» образа жизни. И он,   со всей силой своего творческого таланта, попытался её преодолеть, более того, трансформировать с помощью созданной им же «некоей» - третьей силы, воплощённой в запоминающимся на все времена образе – Парцифаля. Этот «рыцарь в красном», представляет собой (уже после Кретьена) классический образ чистой силы, силы непонятной даже себе самой, вот почему поступки Парцифаля носят то куртуазный, «белый», добрый по существу, то откровенно вилланистически-чёрный характер, но не являются по сути своей ни добром, ни злом, а являются именно – силой от переизбытка энергии, «цветущей молодостью», даже    где-то в языческом духе. А поэтому, Парцифаль с христианской позиции его автора – нуждается в обуздании, ему нужен учитель,   и здесь Кретьен де Труа вводит в своё «художественное полотно» - образ Короля-Рыбака. Повторюсь, что на Западе сами не понимают до конца – всей глубины этого образа. Для меня Король-Рыбак       и Король-Карл Великий одно и тоже лицо, он является «эталонным архетипом» самого Западного мира, своего рода, как бы «двуликим Янусом» западной парадигмы. С одной стороны, это Король-Победитель, владеющий «Святым Граалем» - tante sainte chose –  как собственностью, полученной им «по праву», а не по следствию какого-либо произвола, «Святой Грааль» получен «от» самого Иисуса Христа, а потому является как Символом Веры, так              и Символом Победы Короля-Рыбака (вот почему «Святой Грааль» у Кретьена де Труа пишется прописью, не так важен сам «грааль»,  а важно то – «от» кого он получен, важно то, что находится в нём,        то, что и делает его собственно – «Святым»). С другой стороны,      в мире «внешней борьбы» Король-Рыбак терпит поражение от своего же оружия – «Копья Судьбы», которое сыграло для него роковую роль, капля за каплей капает с копья кровь, как бы само время (прошу вас, пожайлуста, запомните этот «образ»), секунду за секундой отсчитывает дни его былого могущества. Святость и грех в этом Короле переплетены в единый клубок, «змеиный клубок», который неустанно жалит и терзает бедного Короля. Между прочим, его раненые ноги, представляют собой не только (как я писал выше) его расколотое надвое «Единое королевство», но также и символизируют собой то, что у бедного Короля просто оборвана всякая связь с самой земной опорой, с самой Землёй         с большой буквы. Вот и она его «латинская болезнь» в чистом виде, достигая «святости» и чисто «внешне», физически уничтожая «грех», все «латиняне» теряют «обратную» связь с породившей их землёй. И здесь, всё в католической догме – «целибат»-безбрачие, идея о Чистилище, догматика о непорочном зачатии, а затем, следующим прямо из него – Вознесении Девы Марии, наконец, постулат «о непогрешимости римских Пап» в любом вопросе Веры. Латинский клир отскекая столь категорическим образом себя от «грешной земли», отсекает от её силы (в Православии Богородица понимается как «сама Мать сыра земля», «кормилица»), от её материнской заботы отрывает – и свою многочисленную «паству». Король-Рыбак по сути, хоть он конечно и Король, является таким же членом паствы как и все, и как и все, он становится жертвой «двуликого Януса» западного догматизма. Католическая догматика сформировала истинные корни для самой западной парадигмы, выраженной в «крайней дуализации» шкалы основных ценностных понятий, догма здесь сформировала парадигму, а не наоборот, что характерно именно для Запада, а не Востока, где догматика всегда являлась производной от народных традиций (возьмите к примеру, историю иудеев или арабов, там картинка полная) и этот момент противоречия в исходной предпосылке, где «паровоз» догматики толкает вперёд «вагоны» традиций (рыба говорят гниёт с головы) является ключевым в оценке образа Короля-Рыбака, образа весьма противоречивого. Поэтому и не любят «западные исследователи»  Святого для них «Грааля» - говорить об истинных «корнях» этого образа (вспомните, о словах «sacrum» и «cerum»), обидно им за то, что корни их не так «чисты», как хотелось бы думать им. Впрочем,   да и Бог им судья, для нас же, как  и для Кретьена де Труа – главное, что Король-то – «болен», а это значит, что он нуждается                в помощи. И помочь ему должен – Парцифаль, для которого, «оказание помощи больному» (мысль чисто евангельская) должно стать первым шагом к собственному исцелению и «ученичеству». Лечу – исцелился сам (мысль не нова, а нов сам подход к ней). Вспомним славянского нашего собрата – румынского психолога Мирча Элиаде. Он считал, что если для человека его «жизненная» программа, его ценности и установки, превращаются  в  «идеи фикс», то эти идеи неминуемо становится «васанами», т.е. самодавлеющими, приобретающими руководящий, даже более – строго директивный смысл – «идеологическими программами»,      а человек со временем становится просто жертвой этих «васан», они истребляет его самого ! Поэтому, по Элиаде, жизненно важно для изначального носителя «васаны» осуществить «процесс передачи» её от себя к другому человеку. Тогда «васана» как бы распределяется между ними и тогда – роль источника энергии для неё играет не отдельный человек, а уже группа лиц. Внедрение же «васаны» в роли директивной для личности информации – требует особых условий, или как говорят психологи, требуется вхождение в «изменённое состояние сознания» (ИСС), достигаемое с помощью сна, гипноза, либо с помощью наркотических средств. ИСС - область знаний даже на сегодняшний день малоизученная, но это не значит, что об этих «особых условиях» в которых включается ИСС не знали раньше. Знали и прекрасно знали. Возьмём,                к примеру, Библию – книгу книг, притчу о сне Иакова. Мы видим идеально выбранное место для ИСС, тихий и малолюдный – Вифлеем, а также способ передачи – наведённый ангелом сон,         в итоге, Иаков становится свидетелем «сакрального» (терм. Мирча Элиаде), он видит, т.е. входит в ИСС, как ангелы сходят и восходят на небеса по огромной лестнице («лестница Иакова»). Кретьен же де Труа идёт гораздо глубже, его Парцифаль переживает ИСС как «иниационную драму» (терм. Мирча Элиаде), как «сон на яву», как известную уже нам встречу с Королём-Рыбаком в его Замке (мотив используемый, уже после Кретьена, многими авторами – от Данте Алигьере, который «очутился в сумрачном лесу» и до нашего Михаила Булгакова, который «непостижимым образом» раздвигает предел «нехорошей квартиры» направляя свою Маргариту на её встречу с Воландом). А теперь, давайте снова взглянем на встречу Парцифаля и Короля-Рыбака, только теперь совершенно другими глазами, через призму «иниационной психологии» Элиаде. Итак, Парцифаль очень долго плутая в пути, совершенно неожиданно, оказывается ночью у ворот огромного Замка с тремя башнями над ним. Парцифаль переезжает через подвисной мост и оказывается    в освящённом факелами дворе Замка (очень чётко показан переход от «темной ночи сознания» к «освящённому» светом разуму).         И в самом начале Парцифаль открывает пошире глаза, у него обостряется – Visum, т.е. по латински – зрение. Он видит слуг (которые молчат), но принимают его как очень долгожданного гостя и препровождают в Замок. Где в огромном зале он увидит лежащего на кушетке – Короля-Рыбака. Король приветствует Парцифаля (первым начинает говорить), Парцифаль вежливо ему отвечает. Завязывается беседа, но Парцифаль больше слушает, чем говорит, так как после обострения зрения, или «видения» (терм.   М. Элиаде), у него резко открывается – Auditio, т.е. по латински – слушание. С точки зрения «иниационной психологии» у него           и началась собственно «иниационная работа», после «видения» (включилось правое полушарие мозга) у него резко обострилось      и «слушание» (левое полушарие тоже включилось в работу). Затем, мы видим, как слуга Короля вносит в зал – меч, который Король-Рыбак передаёт Парцифалю. Так начинается процесс «передачи васаны». Между прочим, это «препоясание мечом» является одним из самых древнейших германских обычаев, взяв меч из рук самого Короля – Парцифаль просто автоматически становится его – «вассалом». Можно назвать этот этап «передачи васаны» - проходящим в состоянии «пассивного» сознания, рыцарь просто принимает дар, как данность, без вопросов и каких-либо сомнений. Парцифаль пробует силу меча – рассекает им воздух, т.е. видит остроту клинка (Visum) и слышит звук рассечённого воздуха (Auditio). Оба полушария мозга Парцифаля готовы к «активному этапу» инициационной процедуры. Слуги вносят в зал Символы королевской власти. Сначала вносят копьё - «чёрный» символ Короля, одна из капель крови с копья падает на руку Парцифаля. Таким образом устанавливается связь – Король-Парцифаль, кстати, Элиаде всегда подчёркивал, что «передача васаны» похожа на передачу вируса, кровь с наконечника копья и есть – «королевский вирус». Парцифаля слегка передёрнуло (это «звоночек» к тому,   что началась активная фаза передачи). Далее, в зал вносят «грааль»-«белый» символ Короля, наш рыцарь очень сильно хочет задать вопрос, но молчит и не по причине непонятности для него происходящего ритуала, а вследствии «ложно» им принятым «морально-этическим» установкам рыцарской чести. Король этому обстоятельству очень огорчён, но виду не подаёт, он пытается «подтолкнуть» - «красного рыцаря» к принятию своей «васаны» - для этого он начинает пир и делит трапезу со своим гостем.          Им уютно, тепло и светло, Король как бы устанавливает «более дружескую», а не холодную, ритуальную связь с Парцифалем,        и ещё – дважды, даёт ему шанс «активно» включиться в затеянную им «иниационную игру». Король чётко знает, что для перехода                в «активную фазу» передачи  Парцифаль должен задать ему вопрос, т.е. перейти от своего «невербального» поведения к «вербальному», так как существующая чисто рефлекторная связь между эмоциями (т.е. податливостью к иниациации) и невербальным поведением, характеризуется лишь одной «пассивностью» сознания, тогда как аналогичных связей между эмоциями и речью попросту нет,            т.е. пройдя пассивную фазу передачи инициируемый должен сам  «открыться» для активной фазы. И в этом-то истинный «ключ» процесса «передачи» сакрального знания, человек должен захотеть обладать им сам (ведь «свободу воли» никто не отменял). И символ «познания» - «грааль» проносят мимо Парцифаля два раза, но он молчит, он уже решил, что потом всё разузнает у слуг об этом «граале» (классическое западное поведение, сравнимо с фразой из знаменитых «Унесённых ветром» - «я подумаю об этом - завтра»). Чёрно-белый Король ждёт, когда же Парцифаль преодолеет свою «ложную скромность» и задаст таки ему вопрос, потому что во время «вопрошания» - Appello (лат.), произойдёт остановка часов, тик-так (помните), остановится время болезни Короля-Рыбака, а сознание «красного рыцаря» (мозговые волны его левого и правого полушария сойдутся в нейтральной точке, как у маятника Фуко), его Visum и Auditioum сойдутся в Appelloum, в одном вопросе …     и случится то, что так жаждет Король-Рыбак … произойдёт, наконец, передача его «васаны»-«филиокве»-«копья и грааля»        от Короля-Рыбака, от Короля-Рыб (самого Иисуса Христа)               к выбранному самой Судьбой юному Парцифалю ! И тогда «cerum»   и «sacrum» взаимно погасятся и превратятся в «Sacrum Acerum»      в «Святую Ясность», потому что «Acer» по латински обозначает не только жёсткось, острость, но также и саму эту – Ясность (прим. пройдут годы .. и французкие же алхимики доведут символогию Кретьена де Труа просто до самого совершенства. Поиски «Святого Грааля» станут для них поисками «Философского Камня» воплощенном для них в «Великом Деле» - делании в чёрном («Нигредо»), делании в белом («Альбедо») и предельном делании «в красном огне» («Рубедо») – поэтапно воспроизведя всю тайну «первой брачной ночи» в Замке у Короля-Рыбака – во всех «цветах» и подробностях, но об этой «теме» поговорим подробней в третьей части). А тогда,  много лет тому назад, Королю-Рыбаку так и не удалось установить … «тайную связь» с «красным»,                а по-сути «зелёным», рыцарем без страха и упрёка – Парцифалем, контакт БЫЛ, но вот передачи «тайной васаны», его «болезни королевской» - не произошло. Король искренне расстроился и он приказывает своим слугам внести в залу – Мёд и вино. Парцифаль начинает пить и естественно начинает … пьянеть. Работа его мозга, его Visum и Auditioum, его так и недостигнутая «Ясность» сознания начинает прекращатся. Слуги уносят из зала Короля на простыне, как на носилках, а Парцифаль засыпает чистым, «невинным», младенческим сном. Проснувшись же он видит лишь пустой зал, дверь в королевские покои – закрыта. Он забирает своё оружие, седлает коня … и вот он, прощальный привет «красному» рыцарю «ОТ» чёрно-белого Короля-Рыбака, мост резко поднимается и наш юный герой чуть было не расстаётся со своей жизнью, лишь сила его коня (конечно, образно его молодого тела) проносит его над самой бездной. Приговор Кретьена де Труа однозначен – Парцифаль упустил свой шанс. Поэтому, теперь он как «профан» (терм. М. Элиаде) вынужден бытействовать дальше, но без «сакрального бытия» (оценка «иниационной психологии» для «инициируемого» Парцифаля тоже не утешительна, тестирование на «профпригодность» он не прошёл). От встречи с Королём-Рыбаком у Парцифаля остаётся только – меч, которым по словам самого Парцифаля (во время его «Исповеди») он «ни делал ничего, кроме одного зла». Так - «Sacrum Acerum» - «Святая Ясность» превращается для Парцифаля в «Sacrum Acerum» - «Святую Ярость» (ударение на латинскую букву «А», на первый слог слова Acerum, а не на «U» как в случае ясности). Однако, воздадим должное Кретьену – его приговор, это не столько оценка «поведения» Парцифаля, сколько ПРИГОВОР всему «рыцарскому сообществу» (поэтому, он действительно его Совесть), приговор «сообществу», которому только казалось, что оно обладает Святостью, что оно навсегда обрело – Святой Град – Иерусалим,  на самом деле, кроме обладания земными богатствами, оно ни чем не владело. Ради этого Бога – Мамоны (что в переводе c греческого и означает – «богатство») они проливали кровь «неверных», думая что льют её ради Христа, веря что ведут «святую войну» - на самом деле не делая – «ничего, кроме зла». Тайна «Святого Грааля» -     она только для современных историков – секрет за семью печатями, а для современников Кретьена де Труа – это совсем не было тайной, это было постыдной истиной – «Иерусалимская Чаша» была потеряна за их Грехи. Поэтому,  вопрос который должен был задать Парцифаль Королю-Рыбаку, вопрос который этот рыцарь-тамплиер так и не сумел задать, вопрос этот был триединым и по смыслу примерно следующим : «Почему его Крестовый поход за «Святой Грааль» был проигран ? Почему он как и сам Иерусалим выпал из его рук ? И как теперь вернуть его обратно ?» Вообщем – это был вопрос о самом смысле и назначении «Священной войны», той войны которую и завещал европейскому рыцарству сам Карл Великий, который основные её принципы своей собственной жизнью и охарактеризовал. Этот «легендарный» Король потому-то и владеет «Святым Граалем», что хорошо знает его «некую тайну» -«un graаl» - «некий грааль» именно так полностью именует эту «тайну» Кретьен де Труа, Король является по-сути именно «неким таинником» хранящим «мастер-ключ» к самому «западному» типу бытействования, «западного» Кредо, а потому-то он и стал для   рыцарей настоящим «Священным оракулом» - призванный гением поэта Кретьена де Труа засвидетельствовать этим грешникам      «по неведению» (по терминологии же Кретьена) своё откровение.        А оно состоит в том, что все они – крестоносцы – являются его «наследниками». Они проиграли, только потому что «не ведали» его истинного наследия, а только сейчас вскрыли «его завещание» и поэтому должны приготовиться к тому, чтобы вступить в свои права, как его верные «вассалы» не по телу, но по духу его …          и главное из всех прав, конечно же, это право на поединок,                на справедливую войну за потерянный Иерусалим. Образ раненого Короля, созданный Кретьеном де Труа был призван вспомнить и о Иисусе Христе и о его словах – «Ибо не ведают они, что творят».      А грехи пусть и «неведомые» надо как известно искупать. Поэтому, возвращение «града Христа» должно было стать для рыцарей настоящим «восстановлением справедливости», воскрещающим       в их памяти слова Блаженного Августина :

                «Справедливой называют войну, каковой мстят за все несправедливости, когда народ или государство, с которым предстоит воевать, не стали карать своих за причинённое ими зло или возвращать то, что было похищено посредством таковых вот несправедливостей !»

                Иерусалим предстояло вернуть, чтобы залечить раны Короля-Рыбака, да и свои собственные обиды заодно искупить.      А чтобы понять насколько хорошо это получилось у «рыцарей «Святого Грааля»» во время «Четвёртого крестового похода» надо вернутся во времена до начала «Первого крестового похода», чтобы узнать, а о чём же это тогда их предшественники «рыцари-«крестоносцы» собственно «не ведали» ? Ответ на этот вопрос надо искать у их рыцарей «Крёстного отца», который словами апостола Павла утвердил для них один «закон» :

                «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных     и не себе угождать» (Рим. 15-1).

                «Крёстный отец» рыцарей насчёт силы был прав, а вот по поводу слов «кому угождать» думается «папа» немного лукавил, впрочем, предоставим для ответа слово ему самому.