- Леонид Аркадьевич, а к вам посетитель! – вошедшая девушка широко улыбнулась. Сидящий на застеленной кровати старик подслеповато сощурился, зашарил ладонью по рядом стоящей тумбочке. Наконец нашел очки в старой роговой оправе, какие уже лет двадцать не носят. Суетливо нацепил очки на переносицу чуть дрожащими руками. Его сосед на точно такой же кровати напротив тоже внимательно вглядывался за тонкую спину девушки в крупного мужчину лет сорока – сорока пяти. «Кто бы это мог быть? - думал сосед, - На сына вроде не похож, видал его фотографию. Для внука, конечно, стар, а про других родственников Леонида не слышал».
«Посетитель» - это слово не так часто звучало в этом учреждении. К сожалению. Оно было самое желанное, самое дорогое здесь. Можно сказать, единственно желанное и дорогое в этом доме престарелых. Или как он красиво назывался официально: «Пансион заслуженного отдыха «Надежда». Вот только надежд здесь почти не осталось. Разве что на короткие и очень редкие встречи с посетителями – родными, бывшими соседями или коллегами, друзьями-приятелями. Но родные заглядывали сюда слишком редко, что и понятно: раз уж сумели сбыть своих старых и беспомощных родственников сюда, то не стоит рассчитывать на их внимание и заботу. Да и подсознательно они, конечно, чувствовали свою вину и укоры совести, а кому хочется бередить это чувство и укоры, уж лучше с глаз долой из сердца вон. А соседи, коллеги, приятели уже и сами были в соответствующем возрасте, не по силам им мотаться по пансионам, да и не ловко перед обитателями пансиона, что вот им повезло больше в жизни.
Иногда в пансион прибывали разные комиссии, представители каких-то учреждений по соцзащите пенсионеров и еще кто-то. Но на них пенсионеры-пансионеры внимания обращали мало, не надеялись на них. Какая уж там соцзащита, если родным не нужны стали. Да и не представляли этих представителей так торжественно: «К вам посетитель!». Так представляли только личных гостей.
Леонид Аркадьевич внимательно всматривался в лицо посетителя. Мужчина тем временем вышел из-за спины медсестры, подошел к привставшему с кровати старику, взял в свои крепкие широкие ладони его сухонькую, как птичья лапка, ладошку. «Очень рад, Леонид Аркадьевич! Очень рад! – он радостно улыбался в лицо старику, осторожно потряхивая ладошку, - Очень! Честно говоря, уже и не чаял, что свидимся!»
Старик в ответ вежливо улыбался, кивал головой. Он явно не узнавал.
- Я – Зверев Валерий. Валерий Анатольевич. Зверев Валерий Анатольевич. - Терпеливо объяснял мужчина старику. Тот все вежливо улыбался, не узнавая. – Валера я, Зверев. Зверь.
При последнем слове старик замер. Стариковский взгляд мгновенно прояснился. Стал цепким. Старик вдруг выпрямился. Рука его стала твердой.
- Валера Зверь, - он узнал посетителя.
Медсестра выскользнула из комнаты. Она была деликатной девушкой. Вышел следом и сосед. Он прошел в конец коридора, вышел на балкон, достал из нагрудного кармана пачку сигарет, зажигалку, закурил: в пансионе были довольно демократические порядки. Хочешь курить – кури, но, разумеется, не в помещении. Он курил, смотрел с высоты третьего этажа на высоченную березу, растущую напротив балкона. Листья еще все зеленые, но это ничего не значит. Уже сентябрь и, следовательно, осень, а за нею и зима не за горами. Самое тоскливое время. Интересно, а кем соседу приходится этот Зверь? Слово-то какое... Жутковатое. А глаза добрые. И лицо хорошее – открытое, русское такое. Ладно, он не будет мешать им разговаривать. Потом Леонид все равно все сам расскажет. Какие уж в их положении тайны могут быть друг от друга. Можно сказать, они теперь самые близкие люди. Так что он сейчас докурит, полюбуется еще немного на березу, подышит воздухом и пойдет пока к Иванычу на второй этаж, в шахматишки партию-другую сыграть.
А старик и Валера Зверь вели в это время задушевную беседу. На тумбочке лежал пакет с фруктами, две плитки шоколада, стояла бутылка хорошего вина.
- ...Вот так вот и живу. А что остается старику еще? Хорошо хоть сюда попал, а не в какой-нибудь задрипанный интернат для престарелых. Здесь персонал внимательный, заботливый. Медицинский уход на должном уровне. Соседи приличные. Питание, опять-таки... Все нормально.
- Да это понятно. Но, все равно, как-то... Не так. Не правильно это, чтобы вы и здесь.
- А чем я лучше остальных, - усмехался старик, - Тут все люди заслуженные. Вот моего соседа видел? Он в прошлом был профессором, преподавал в университете философию. Да и сейчас философ тот еще, как начнет закручивать – держись только. В соседней палате генерал в отставке, с ним бывший артист. Между прочим, звание народного имеет. Ты его, может быть, даже узнал бы, он в свое время много в кино снимался. Ну и так далее.
- М-да. А что же сын? Где он?
- Сын? – старик дернулся лицом, - Сын в порядке. В Америке уже лет двадцать живет и работает. Врач известный, своя клиника, уважаемый человек. Некогда ему сюда приезжать. Внук, правда, вернулся в Россию уже два года как. – Произнеся последнюю фразу, старик оживился, глаза блеснули. – Вот только не заходил сюда пока. Тоже, видно, некогда, - глаза опять потухли.
- Ну а государство что же? – не удержался посетитель, - Вы, такой заслуженный человек и здесь?
- А что государство... Вот, обеспечило меня местом в этом пансионе.
Посетитель возбужденно вскочил, замаршировал по крошечной комнате – четыре шага к окну, четыре обратно. Остановился перед стариком, опять осторожно взял его ладонь в свои руки.
- Леонид Аркадьевич! Дорогой вы мой! Драгоценный! Если бы вы знали, как я вам обязан. Не было и дня, чтобы я вас не вспомнил за эти годы. Верите? Вы для меня как крестный отец. Просто как отец. Я вам так благодарен. За все, что вы сделали тогда для меня. Если бы не вы... Не знаю, что бы со мною сейчас было, и был ли бы я вообще. Вы один тогда ко мне по-человечески. Один поняли. А ваши последние слова для меня жизненным девизом стали.
- Какие слова?
- Ну как же. Вы тогда сказали буквально следующее: «Помни, парень, жизнь у человека одна, и только мы сами решаем как ее прожить. Мы – рулевые машины под названием «жизнь». Как повернем, так и жить будем».
- А... Это... Эти слова я всем своим подопечным говорил на прощанье. А ты, стало быть, запомнил?
- На всю жизнь запомнил! И всегда старался с той поры рулить только прямо. И все, чего я достиг потом, только благодаря этому напутствию.
- Что ж, я рад. А чем сейчас занимаешься?
- Владею сетью магазинов и небольшим ресторанчиком. Приличное заведение. Хлопотно, конечно, кручусь. Но мне нравится.
- Ишь ты, молодец. Кто бы мог тогда подумать, что так обернется. Валера Зверь – бизнесмен. И семья имеется?
- А то. Жена – моя помощница в делах, женщина с понятием, своя. Два сына подрастают. Дом большой построил в пригороде. Леонид Аркадьевич, я чего подумал: а давай-ка я тебя тоже к делу приставлю, а? Чего ты тут пропадаешь? Хочешь, в магазине охранником будешь? Или в ресторане гардеробщиком? Не для тебя такая бессмысленная жизнь, ей богу! Да что там охранником, я тебя своим помощником и советником сделаю! Ты же дядька -ума палата. Будешь мне советовать что, да как. А жить у нас в доме. У нас места – как на футбольном поле. Домина в три этажа, пятнадцать комнат. Жена одобрит.
Старик качал в сомнении головой. Чего греха таить: давно осточертело ему это растительное существование в пансионе, но он боялся поверить, обнадежиться и обмануться. А Валера Зверь все говорил, все уговаривал. Он понял боль старика, почувствовал ее, он уже твердо решил: все сделает, что в его силах для этого сухонького такого беззащитного сейчас человека, так сильно повлиявшего на его жизнь.
На кровати сидели рядом два давно знакомых человека – бывший зек Валера Зверев по кличке «Зверь» и бывший следователь по особо важным делам Леонид Аркадьевич Софронов.
Опубликовано в журнале "Новая литература" (NewLit) в ноябре 2012г.