Скала моего детства (Зиновий Бекман) / Проза.ру

            «Всё начинается с детства»
            Сергей Михалков

Едва появившись на свет, ребенок широко открытыми глазами, начинает воспринимать реальность,чувствуя себя частицей окружающего мира. Для него все впервые: лицо матери, её глаза, тепло её рук – первое осознание чувства любви. Колыбельная матери и засыпание у её груди - первая в его жизни истома счастья. Первая улыбка – проявление дружбы и благодарности.
Первые шаги и первые слова, первые радости и первые огорчения, первое осознание увиденного, услышанного и удивление, вызывающее интерес ко всему окружающему.И
первые, рождающиеся в голове, вопросы: ЧТО? ГДЕ? ПОЧЕМУ? И настоятельные требования прежде всего от родителей, ответов.
Информация, которую, как губка, впитывает ребенок в раннем возрасте в своё сознание, во много раз больше и несоизмерима с той, которую он потом получает на протяжение остальной своей жизни.
ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ С ДЕТСТВА. От него во многом зависит, каким станет человек, каким будет его характер, кто станет для него примером, как он будет относиться к матери, к женщине, к своему труду и уважать труд других, ценить дружбу и любовь, различать добро и зло, любить природу и воспринимать прекрасное, переносить лишения и радоваться жизни.

            * * *

Я родился и рос в семье, в которой всегда царила атмосфера доброжелательности и любви, несмотря на то, что в нашем деревенском доме, в котором было всего две комнаты и кухня, проживало шесть человек.
Об отце из раннего детства у меня остались обрывочные воспоминания. Его арестовали, когда мне было немногим более трех лет. Но я помню, что он был улыбчивым и добрым человеком. Работая колхозным шофером, из каждой поездки в райцентр и города Крыма всегда привозил мне сладости и игрушки. Войдя в дом, ложился на пол, а я, ползая по нему, опустошал все его карманы. Он боялся щекотки, мы оба хохотали и были счастливы. У него была необычная судьба. Родом из Прибалтики, он юношей попал в Палестину, откуда в составе большой группы единомышленников в 1928 году приехал в Крым и стал одним из основателей еврейской сельхозкоммуны "Войо-Ново"(На эсперанто "Новый быт")
Мама приехала в Крым по комсомольской путевке с Украины. В коммуне она работала дояркой, затем в одноименном колхозе, в бухгалтерии, счетоводом.Была на редкость пунктуальной, аккуратной и чистоплотной. Наш дом всегда отличался чистотой и уютом. Надо было видеть, как она застилала кровати, а о порядке в шкафу и комоде ходили легенды. Там все лежало, что называется, под линейку.
Её рабочий день обычно длился от зари до зари. При этом успевала перед работой рано утром выдоить корову, убрать в квартире и подмести двор. Мною она почти не занималась, но очень любила меня, и я отвечал ей взаимностью.
Дом держался на бабушке Розе. Она вела домашнее хозяйство, всегда очень вкусно готовила еду и выпекала самые лучшие в деревне караваи пышного белого хлеба. А ещё она славилась на всю округу тем, что умела шить стеганные ватные одеяла, придумывая всевозможные орнаменты. В молодости бабушка слыла красавицей, сохранив к старости черты былой красоты, была необычайно умна и мудра, сыграв основную роль в моем воспитании. Её нравоучения, напоминающие афоризмы, ставшие моим кредо, сопровождали меня по жизни.
К тому же она была очень смелым и отважным человеком, что особенно             проявилось во время тяжелых испытаний в период войны. Я любил её беззаветно, и она во мне души не чаяла.
Дедушка Абрам Березовский был удивительным человеком. У него были правильные, привлекательные черты лица, добрые и умные глаза, на редкость немногословный, молчаливый и выдержанный. В его кряжистой осанке и руках всегда чувствовалась сила и уверенность Сколько я себя помню, он носил окладистую бороду.
Не имея никакого, даже начального, образования, дедушка был на редкость начитанным человеком. Все свободное время он читал запоем все подряд: газеты, журналы, книги, перечитав со временем весь книжный фонд сельской и районной библиотек, о чем было написано в районной газете «Знамя». Даже клочок газеты, из которого он крутил для курева самокрутку, всегда перечитывал с двух сторон.
Он был очень трудолюбивым человеком. Работая колхозным конюхом, в 1940 году удостоился чести быть участником Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставки в Москве.
У него была не простая судьба. Во время первой мировой войны попал в австрийский плен, из которого совершил побег. Вернувшись домой, больше года скрывался в подвале дома от повторного призыва на фронт. Был обнаружен и предстал перед судом военно-полевого трибунала, приговорившего его к расстрелу, который заменили двадцатилетней каторгой, от которой его спасла Февральская революция 1917 года.
   Дедушка Абрам был добр и великодушен, несмотря на то, что в своих эмоциях был очень сдержан. Я его очень любил и, когда немного подрос, много времени проводил с ним в конюшне.
Тетя Люба, мамина младшая сестра, была всего на 8 лет старше меня. Когда я родился, она нянчила меня. Со временем мы стали неразлучными друзьями. Как тётю, я её не воспринимал. Она была очень славной девочкой: голубоглазая блондиночка, вся голова в мелких кудряшках и звонкоголосая. Помню, как она любила наряжать меня девочкой: сплетать из полевых цветов веночки и одевать их мне на голову.
Нашу взаимную с детства привязанность и любовь мы сохранили до сих пор.

            * * *

   Осознанно я помню себя с трех лет. И это, наверное, не только свойство моей памяти, но и потому, что в моем раннем детстве не было такого потока информации, которая лавиной обрушивается на детскую голову, перенасыщая детские впечатления. Современному ребенку очень трудно поверить, что можно было жить без телевизора, компьютера и мобильного телефона.
   В селе, в степной части Крыма, в котором прошло мое детство, электрическая лампочка и водопровод были светлой мечтой. Единственный колодец находился на окраине села. В домах не было общепринятых деревянных, или, хотя бы цементных полов, покрытых линолеумом. Полы были земляные, хорошо утрамбованные, которые не реже одного раза в неделю смазывали глиной цвета охры, замешанной для вязкости с конским навозом. И потому вместо выражения: «МЫТЬ ПОЛЫ» говорили: «МАЗАТЬ ПОЛЫ».
В ночное время комнаты освещались керосиновыми лампами со стеклянными колбами, которые равномерно рассеивали свет, а в хозяйственных постройках использовались фонари, называемые «летучими молниями».
   В раннем детстве я никогда не видел и, даже не подозревал о существовании дров и угля.Для приготовления пищи и выпечки хлеба в русских печах использовался курай, стебли, высохших кустарников, которых в полях и балках было в избытке. В зимний период отапливались тем же кураем и заготавливаемыми впрок с лета и осени, высушенными кизяковыми, "лепешками" из коровьего навоза, вперемешку с соломой.
   На нашем подворье было много разной живности. Прежде всего - мои неразлучные друзья, кот Васька и собака Негра. В загоне стояла, постоянно что-то жуя, разгоняя хвостом мух, наша буренка, корова Эмилька. Из свинарника доносилось непрекращающееся днем и ночью хрюканье свиноматки Машки и писк её поросят.
С ранней утренней побудки петухов и до вечернего заката во дворе не прекращался галдёж кур и гусей. Несколько раз в день из курятника на прогулку курица – наседка выводила свой выводок, маленьких пушистых цыплят, которые гурьбой спешили за ней. Другое дело гусыня – мать, переваливаясь с боку на бок, степенно шествовала по двору, а за нею следом гуськом, один за другим, гусята. Помню, как меня это умиляло.
   В детстве мне рассказывали сказки, и мне моя жизнь представлялась сказкой.
Я не отделял себя от жизни наших домашних животных и птиц. Я видел себя одним из них, разговаривал с ними и, мне казалось, что они понимают меня..
Я познавал мир и радовался жизни. Каким-то шестым чувством, несмотря на ранний возраст, я представлял себе, как всё совершенно в природе. Часами, сидя на корточках, мог наблюдать за трудолюбивой, хлопотливой суетой муравьев. Меня восхищало мастерство ласточек, терпеливо, сооружающих гнездо под выступом кровли сарая.
А какой восторг я испытывал, видя, как после зимней спячки и весенних паводков оживала, прилегающая к нашему дому балка, а за нею холм, который мы называли бугром. Сквозь шершавую суглинистую корку земли проклевывались зеленые остроконечные ростки будущей травы, полыни и ковыля. Со временем и балка и бугор покрывались зеленым ковром и разноцветьем полевых цветов. И над всем этим великолепием с рассвета и до заката не смолкали звуки птичьего щебетания, стрекотания кузнечиков и шуршания стрекоз. Я любил, зажмурив глаза, лёжа на спине, вдыхать аромат степи и слушать полифонию этих звуков.
К осени под палящим крымским солнцем все выгорало, выживали только кусты полыни, шелковистые пряди ковыля и незатейливые кусты бессмертников.
Как зачарованный, я мог часами смотреть в ночное бездонное небо, покрытое мириадами звёзд, каждая из которых хранила какую-то тайну. Мне казалось, что они подмигивают мне, и я слышу их дыхание...
   С чисто детской непосредственностью я мог в обычном увидеть необычное. Как-то молодой пастух увел меня довольно далеко от дома на пастбище. Наблюдая за стадом, пасущихся коров, я неожиданно для себя сделал, поразившее меня открытие. Когда вечером я вернулся домой и попал в объятия мамы и бабушки, заплаканных и перепуганных моим долгим отсутствием, я рассмешил их своим восторженным признанием:
   - Как много сегодня я увидел коровьих ножек! - Видимо с высоты моего роста они больше всего оказались в поле моего зрения.

            * * *

   В четыре года я неожиданно пережил сразу несколько потрясений.
Вдруг не стало отца. Он уехал утром на колхозной машине в райцентр и не вернулся – его арестовали. На календаре был 1938 год. Через три месяца после ареста отца, мама родила братика Толика. Я был счастлив, но он прожил недолго. Он плакал днем и ночь,а когда затих и заснул, заплакали мама и бабушка. Потом его куда-то унесли, но от меня скрыли – куда.
У меня был первый в моей жизни закадычный друг Коля Семенов. Мы были ровесниками и жили в соседних домах, большую часть времени проводили вместе.
Излюбленным местом наших игр была скала, выступающая из бугра, за балкой, напротив наших домов. А рядом со скалой - довольно большая и глубокая яма "глинище", в которой все жители села добывали глину для смазки полов и различных строительных работ. Во время ливневых дождей эта яма на некоторое время превращалась в небольшой водоем.
В один из первых летних дней,сразу после дождя, мы с Колей, шлепая босыми ногами по теплым лужам, приблизились к нашей любимой скале и увидели яму, заполненную водой. Вначале мы начали бросать в неё стебельки каких-то кустов и наблюдать, как они, кружась, отплывали от берега. Затем начали бросать камни, которые с плеском погружались в воду. Потом начали соревноваться: кто дальше забросит камень. По очереди подбегали к краю ямы и, замахнувшись рукой, бросали их. Мы разгорячились, нами двигал соревновательный азарт. И вдруг, случилось непредвиденное. Когда Коля в очередной раз подбежал к краю ямы, отвалился, как оползень, большой кусок земли, и Коля вместе с ним начал медленно сползать в яму. Он пытался хотя бы за что-нибудь ухватиться руками, до моей протянутой руки он не дотянулся, а кусты, за которые он цеплялся, вырывались с корнями. Под ногами у него был скользкий глиняный скос и, буквально в мгновенье, он погрузился с головой в воду. Я начал звать его и, видя, что он не появляется на поверхности воды, испугавшись, побежал домой, где, превозмогая рыдание, рассказал о случившемся бабушке. Она, всплеснув руками, выбежала на улицу и начала неистово кричать, взывая о помощи. Проходившие мимо какие-то мужчины, узнав в чем дело, прихватив меня, быстро побежали к этой яме. Я показал место. Не, раздумывая, они бросились в воду. Глубина воды доходила примерно до подбородков.
Один из них нырнул и в нескольких метрах от берега обнаружил Колю… Его пытались откачать, делали искусственное дыхание, но Коля был мертв.
Кажется, именно тогда, я впервые осознал смысл этого слова, особенно на второй день, когда Колю оплакивало всё село, а его мама рвала на себе волосы. В этот день я впервые понял, что Коли больше никогда не будет и в моей детской голове родился первый в моей жизни философский вопрос( Я отчетливо помню!): «Как же так? Коли больше нет, он умер, а вокруг ничего не изменилось: так же светит солнце, и поют птицы. И мне стало горько и обидно за Колю. Прильнув к бабушкиной груди, я плакал вместе со всеми.
В этот год я внутренне заметно повзрослел, и своим детским умом понял, что жизнь не всегда может быть похожей на сказку, радостной и безмятежной.

            * * *

   Но время лечит и, жизнь продолжалась. В моей цепкой памяти отпечатались наиболее яркие и значимые события тех лет.
В домах появились электрические лампочки и тарелки радиорепродукторов. Вместе с песнями Дунаевского и Покрасса в мою жизнь впервые вошла музыка. Один раз в месяц начала приезжать кинопередвижка. Белое полотно экрана олицетворялось с чудом и волшебством. Первый фильм, который я увидел и запомнил был фильм «Цирк». Особенно меня волновала в фильме судьба маленького негритенка.
Пройдет много лет и во время службы в армии в Севастополе в 1956 году мне доведется увидеть курсанта Высшего Военно-Морского училища им.Нахимова и начинающего поэта негра Джимми Паттерсона, сыгравшего в двухлетнем возрасте роль этого негритенка.
Мне было шесть лет, когда я впервые понял, что неравнодушен к одной девочке.
Несмотря на то, что она была старше меня почти вдвое, я интуитивно чувствовал, что моё отношение к ней более глубокое, чем детская симпатия. Она была розовощекая, с живыми лучистыми глазами, блондинка с завитушками светлых волос над ушами. К своим двенадцати годам она не выглядела угловатым подростком. В её ещё детском облике уже угадывались черты женской привлекательности, Мы жили по - соседству, и каждый раз, когда я переступал порог её дома, сердце моё замирало. Звали её Диной. Её жизнь оборвалась трагически. Оставшись в Крыму в период фашистской оккупации, она вместе с семьей погибла от рук карателей, которые сбросили их живыми в заброшенный колодец и забросали гранатами.
Пройдут годы, и я назову в её честь свою дочь Диной.

            * */ *

С момента ареста отца прошло два года. Все это время он находился в следственном изоляторе Симферопольской тюрьмы, где следователи НКВД пытались получить от него признания в несовершенных преступлениях. Всё это время маме не разрешили ни одного свидания с отцом. Когда состоялся суд Военного трибунала, который вынес отцу приговор с отбыванием наказания в лагерях ГУЛАГА, маме, наконец, разрешили свидание с ним, перед его отправкой в район Крайнего Севера. Мама взяла меня с собой. У меня перед глазами длинный коридор внутреннего помещения тюрьмы. По обе стороны коридора железные двери камер. Одна дверь открыта, перед нею высокая деревянная стойка, за которой стоит папа, весь в слезах и протягивает к нам руки. Но надзиратели не разрешают приближаться к стойке. Мама с папой не могут не только обняться, но поздороваться рукопожатием. Вдруг надзиратель наклоняется ко мне и спрашивает: «Не хочу ли я к папе?». Мне страшно оказаться по ту сторону стойки, и я начинаю убегать по коридору, а он за мной. На всю жизнь я запомнил гулкий топот его сапог. Подхватив меня на руки, он передал меня в объятья плачущего отца… Когда мы прощались, папа подарил нам с мамой свои подарки: вылепленные из хлебной мякоти, засушенные шахматные фигурки и, несколько вышитых вязью на материале, крошечных пейзажей.
Чтобы не сойти с ума и не надломится,отец старался чем-либо себя занять.
Со временем шахматные фигурки рассыпались, а пейзажи до сих пор хранятся в моем доме, как памятная реликвия об отце.
Следующая наша встреча состоялась лишь, спустя…восемнадцать лет...

            * * *

   Я с нетерпением ожидал наступления сентября 1941 года, мечтая о том, что мне купят букварь и портфель, но жизнь распорядилась по другому.

   Началась ВОЙНА, а с нею годы ЭВАКУАЦИИ, полной тяжелых лишений,
суровых испытаний и невзгод, а после НЕЁ несколько голодных и холодных ПОСЛЕВОЕННЫХ ЛЕТ, и потому можно с уверенностью сказать, что с ДЕТСТВОМ мне пришлось проститься намного раньше.

На фото: Я на скале своего детства(спустя 74 года) Крым. июнь 2008 год