Так уж получилось, что курица, посаженная на гусиные яйца, ушла с гнезда.
Что только не делала бабушка, пытаясь заставить её сидеть до положенного срока! Курицу накрывали ящиком, придавливали к гнезду большим ситом, на которое клали полено – всё было напрасно. Посылая в её адрес проклятия, бабушка положила яйца на маленькую подушечку и поместила в духовку, накрыв сверху куском старой овчины.
Подойдя утром к духовке, она ахнула. Овчина была сдвинута в угол, а поверх яиц лежал Васька, большой, серый кот с разорванным ухом. Он был на редкость ленивым, но добрым котом. Многочисленные шрамы на его мордочке говорили о том, что он был большим забиякой в молодости. С годами Васька поубавил свою прыть и на старости лет любил погреть свои косточки на солнышке или печке. Даже в жаркие дни не прочь был забраться в тёплую духовку. Вот и сейчас с довольным видом растянулся на подушечке. Его совсем не волновали белые твёрдые камни под боком.
Сначала бабушка хотела прогнать Ваську, но, подумав, сказала:
- Чёрт с тобой, лежи, может хоть какой-нибудь толк от твоей лени будет.
Она покормила кота прямо в духовке и, поставив в уголок мисочку с молоком, погладила Ваську по спинке, почесала за ушком, называя его умницей, хозяином. Такой чести ему давно не оказывали, кажется, с тех пор, как он задушил соседскую крысу, воровавшую утят.
Теперь я должна была следить за Васькой: кормить, наливать в мисочку молоко, одним словом, ублажать лентяя, дабы он не покинул яйца. Когда он отлучался по кошачьей нужде, я укрывала их овчиной, которую постоянно грели на чугунке с горячей водой.Но кот редко покидал своё место: такая жизнь его вполне устраивала. Чего ещё надо? Кормят, поят, а главное – не гонят с любимого места. Прошло два дня. Васька постоянно дремал в духовке, но иногда, слегка приподняв голову и навострив уши, прислушивался, подозрительно поглядывая на яйца.Васькина тревога оказалась не напрасной. На третий день под ним что-то запищало, завозилось, и, к удивлению кота, на подушке он оказался не один. Под его боком копошился, маленький, мокрый гусёнок. Васька смотрел на него выпученными глазами. Таких больших глаз мы у него ни разу не видели. А гусёнок придвинулся к Ваське, повозился возле его живота, и, засунув голову под лапу, затих. Кот настороженно следил за незваным соседом, смешно откинув назад голову. Спустя некоторое время, успокоился, прикрыл глаза и, положив мордочку на лапы, попытался заснуть.
Но спать безмятежно он уже не мог. Сказывалось нежелательное соседство. Время от времени он поглядывал на гусёнка из-под опущенных век, слегка подёргивая хвостом.
Но это было только начало Васькиных бед. К вечеру вылупились ещё два гусёнка. Кот забился в угол духовки и недовольно, но с любопытством, взирал на орущую компанию. Бабушка постелила в сито овчину и посадила в него гусят, накрыв их сверху шерстяным платком. Гусята жалобно запищали. Васька, забрался на стол, и беспокойно стал вертеться вокруг сита, вопросительно поглядывая на бабушку. Он словно спрашивая её: - « А почему они плачут? Кто их обидел?» Гусята постепенно затихли, успокоился и Васька. Он не полез в духовку, а лёг рядом с ситом, прислушиваясь к каждому шороху. Утром мы обнаружили кота в сите. Гусята, прижались к Ваське и, засунув ему головы под лапы, мирно спали.
Так наш Васька стал гусиным папой.
Он похудел, его ленивая походка сменилась на деловую, а на разбойничьей мордочке появилась озабоченность.
Теперь он всё делал быстро: ел, пил, пулей летел на улицу по нужде и так же быстро возвращался назад. Васька не отходил далеко от своих питомцев, постоянно находился рядом с ними. Стоило кому-нибудь из гусят запищать, как он тут же бросался его успокаивать. Кот так усердно начинал лизать крикуна, что тот переворачивался и, дрыгая лапами, орал ещё громче. Но Васька быстро приспособился успокаивать гусят другим способом. Он осторожно прижимал крикуна лапой или ложился на него, осторожно, бочком, так, чтобы головка оказывалась снаружи, а сам гусёнок был накрыт тёплым, живым одеяльцем. Крикун умолкал, закрывал глазки и, тихонько попискивая, засыпал.
Когда гусята окрепли, бабушка вынесла их на улицу. Расстелила старый мешок на солнышке, поставила мисочку с водой и, насыпав им пшена, пустила на подстилку. Гусята громко запищали. Васька ждать себя долго не заставил. Так и повелось: кот лежит, а гусята по нему лазают, дёргают за уши, клюют в нос, глаза, а он всё терпит. Спать теперь стал в пол глаза; уж очень беспокойный народ этот – дети!
Дремлет-то кот, дремлет, а, всё, однако, слышит и видит. Стоит только кому-нибудь из непосед отойти в сторону, как Васька вскакивает и, подталкивая лапой, гонит беглеца на подстилку. Но иногда гусёнок изворачивался и пытался убежать от строгого отца. Тогда кот шёл на крайние меры. Он осторожно брал гусёнка за голову и тащил его на подстилку. Тот упирался, орал, но Васька был непреклонен. Чтобы, как-то сгладить наказание, он усердно начинал проявлять свою отцовскую любовь. Зажав в лапах гусёнка, усердно вылизывал его, после чего трудно было понять, что с ним делали. Жёлтый пушок лежал во все стороны широкими мазками, отчего он смахивал на невиданного уродца пернатого царства.
Несмотря на Васькину строгость, гусята любили своего отца, как привязанные ходили за ним, сопровождая его даже в туалет. Вероятно, в нём они видели заботливую мать, чувствовали надёжную защиту и всегда со своим гусиным горем бежали к нему, громко жалуясь на обидчика. Расплата долго себя ждать не заставляла.
Однажды петух решил угостить своих подружек гусиным обедом, не тут-то было, Васька задал ему такую трёпку, что бедолага целый день во дворе не появлялся. Одного только не мог понять Васька: почему его дети любили купаться, чего он сам терпеть не мог. Когда они первый раз плюхнулись в таз с водой, вкопанный в землю, он чуть с ума не сошёл. Громко мяукая, бегал вокруг него, пытаясь вытащить их из воды. Но его затея с треском провалилась. Гусята стойко отстаивали своё право на водные процедуры. Они ловко уворачивались от кошачьих лап, уплывая на другой конец таза, где их не могла достать лапа отца. Скоро Васька смирился с причудами приёмных детей и уже не пытался их спасать. Он ложился неподалеку от таза и, прищурив глаза, караулил купающихся чад.
Когда гусята ему надоедали своими шалостями, Васька запрыгивал на толстое бревно, которое лежало возле сарая. Кот с довольным видом наблюдал, как гусята штурмуют его крепость. Они подпрыгивали, помогая себе лапами и головой. Забавно маша неокрепшими крылышками, пытались достичь того места, где сидел отец. Но всё время срывались, падали на спину и вновь, с завидным упорством, шли на штурм. Наконец поняв, что на бревно им не забраться, улучив подходящий момент, хватали отца за хвост, пытаясь стащить его на землю. Иногда им это удавалось.
Прошло время, гусята подросли и стали больше своего папаши, но продолжали ходить за ним по пятам. По-прежнему засовывали свои головы ему под живот или же клали их на спину. Не слушались, разбегались по двору, не обращая внимания на его жалобное мяуканье. Бедный кот стойко переносил их шалости и варварское проявление любви, покорно брёл за ними на речку, где терпеливо ждал на берегу, пока те купались.
К осени выросли три прекрасных белых гуся. Они уже не нуждались в Васькиной опеке, но, завидя его, спешили навстречу, громко гогоча и хлопая крыльями. Кот закрывал глаза, прижимал уши, всем своим видом говоря: « Тише, тише, я не глухой. Говорите по очереди!» Он терпеливо выслушивал их гусиные новости, тёрся об их бока, что-то мурлыча себе под нос. Может быть, он рассказывал им сказку? Но на этот вопрос уже никто не сможет нам ответить.
Теперь Василий спал в курятнике вместе со своими детьми. С его присутствием смирился даже петух. Васька ложился между гусями, а то и прямо на них, закрывал глаза, и ему, наверное, было очень хорошо; потому что он заводил свою бесконечную песню без слов.