Глава 01
В то время, когда банальные правители заставляют летописцев строчить скучные мемуары о своей порфироносной жизни, Мария Медичи заказывает Рубенсу самый дорогостоящий и крупногабаритный в мире комикс о себе любимой. Двадцать четыре полотна, повествующие о ее жизни, надлежало разместить на пустующих стенах новопостроенного жилища королевы. Фламандский живописец эпохи барокко, оценив размах двух длиннющих переходов Люксембургского дворца, видимо, прикинул, что запрошенных шестьдесят тысяч франков явно недостаточно, и первые пять работ сляпал в узкоформатном разрешении. Мол, повесим между окнами, и никто не возмутится, что это ни в какие рамки не лезет.
Венценосных родителей набросать не составило труда, просто скопировав их физиономии с работ других авторов. Мол, вот вам их лица, так что все претензии по Марии - к производителям. Однако с остальными картинами нарративного цикла пришлось проявить фантазию, насытив их символикой по требованию главной героини и ее первого советника - будущего кардинала Ришелье. Казначей Можи, тоже участвовавший в дискуссии, вероятно, проворчал что-то о более качественных комиксах с его логотипом*, но этих слов история не сохранила. И художник, получив от каждого по ЦУ, а впоследствии и по ЕБЦУ, приступил к работе с физиономией заказчицы в мифологической оболочке.**
«Мария Медичи в образе Минервы» с бабочкокрылыми ангелочками обоих полов, королевским скипетром вместо полагающегося копья и статуей Победы вместо совы получилась далека от образа мудрой воительницы. Хотя на сей облик умных вояк косвенно намекает валяющийся под ногами объемный пазл «собери рыцаря». И все же королева одобрила творение, вероятно, подумав: «А еще говорят, что идеальной женщины не существует. Сама вижу... Врут же, сволочи!» Автор и в самом деле польстил внешности полувековой дамы, действуя по простому принципу женской логики: длинные волосы нужно подстричь, короткие - нарастить, прямые - завить, а кудрявые - выпрямить. Поэтому развивающаяся шевелюра моложавой блондинки Машки была еще дальше от истины, чем все остальное на этом полотне. Впрочем, реализма от автора и не требовалось. Впоследствии первые три картины решили предать огню, поэтому повесили в обрамлении камина.
В «судьбе Марии Медичи» собственно сама Медичи не участвовала, зато присутствовали сразу три Судьбы (такая уж тавтология) с формами, словно их война с жиром окончилась массой военнопленных. Одна пряла жизнь будущей царицы, другая ее измеряла, а третья... вот тут у автора возникла проблема этического характера: дать ли последней мымре-мойре*** в руки полагающиеся ножницы или папаня Зевс (изображенный на этой же картине) не позволяет баловаться с атрибутикой смерти в тематике еще не рожденной коронованной особы. Словно ученик на диктанте, не уверенный в правильности буквы «а» или «о», Питер Пауль изобразил нечто среднее вроде колюще-режущего предмета, только почти полностью сливающегося с фоном.
Сразу же после этой маленькой лжи пишется здоровенный «триумф Правды», которую (а именно Правду) Хронос поднимает к Марии с ее выросшим младенцем. Изображенная Истина, по мнению автора, должна засвидетельствовать абсолютное примирение матери с сыном, который вопреки пословице «дело мастера боится» не испугался выслать мать за тридевять земель на тридесять букв. Однако, во всех смыслах, голая Правда заключалась в постоянных ссорах и лишь показушном перемирии между ними. Вероятно, поэтому обнаженная дева Время от Времени изворачивалась в руках лысого старичка Времени (опять тавтология какая-то), не желая участвовать в заоблачном лицемерии близких родственников. Сегодня семейные разборки в стиле телепередачи «никто не забыт, ничто не забыто» далеки от фатальности тех времен, и никто не призывает Правду в роли свидетеля или понятОго.
На пятой по счету картине, в итоге ставшей заключительной в монархическом выпуске, проемы между окнами закончились, а силуэты над дверями туалетов не входили в общий заказ, поэтому пришлось художнику переходить на стандартный формат в последующих произведениях. До изобретения фотоаппарата оставалось всего пару веков, но автору дали только четыре года, и сроки начинали поджимать.
* «МС» - Maugis Claude (Можи Клод), также логотип «Marvel Comics», самой популярной корпорации комиксов.
** ЦУ - Ценные Указания. ЕБЦУ - Еще Более Ценные Указания
*** Мойры - греческие богини судьбы
Глава 02
Рубенсу досталась непростая задача запечатлить одутловатый комод с запойными мешками под глазами в узнаваемом образе прелестной королевы, выглядевшей на все сто (причем ни лет и ни килограмм). Пластическая хирургия, меняющая внешность огнем и ножом, была в руках инквизиции и не вызывала доверия, а фотошоп еще не изобрели. Поэтому лицо постоянно приходилось прятать на втором фоне, словно Медичи и не была главным действующим лицом. Однако фигуре пышки голубых кровей Питер Пауль радикально льстил в угоду держащей себя в форме старушки*. Правда, ее самодержавная форма с каждым годом стремилась к шару, и хотя художник полагал, что жирок - неотъемлемый признак красоты, Мария была непреклонна: на всех картинах она должна быть стройной леди.
Условие было настолько жестким, что даже в «рождение королевы» младенец с нимбовым сиянием хуже остальных действующих лиц. То есть худее, конечно. Вот только от использования того же тона для нимба и факела в руках Люцины (богиня деторождения), складывается впечатление, что она его подожгла прежде, чем передала в руки Флоренции (города, где родилась Медичи), у ног которой развалился плодородный Арно (бог реки, на которой стоит город). Его уроженцы, поддерживающие щит Франции, флора, фауна, новостройка на фоне, а также всякие часовщики и рогоносцы** тоже символичны, но не так интересны, как зависшая в воздухе дева с цветочками в руке. До операции, проведенной художником, это был лучник, потому что, по расчетам Рубенса, Мария родилась под влиянием стрельца***. Однако азиатский гороскоп упорно настаивал на том, что конец апреля - это телец, поэтому в итоге стрелочник был перемалеван в "телку". Ну не рисовать же парящий рогатый скот над головами собравшихся.
Сразу после рождения в предыдущем фрейме, принцесса засела за уроки в рамке хронологически шестой картины. Автор не дал пояснения дисциплинам, посчитав, что и так все понятно, поэтому рискну предположить, что Минерва учит ее сапфизму (извините за софизм), Гермес - пользоваться жезлом (в его руке кадуцей), а музыкант Орфей с огромной скрипкой - игре на кожаной флейте (кратчайшего пути к сердцу мужчин). Три грации ничему не учат - они как бы и не в тему. Но поскольку у Рубенса не было компьютера с выходом в интернет, голых баб приходилось рисовать самому, где только получится. И хотя технически девицы не имеют прямой связи с обучением главной героини, в моей разгулявшейся фантазии эти три бабии могли бы преподать ей урок трибаДии.
Вероятно, примерно также рассуждали критики наготы, поэтому спустя полвека порнографию занавесили, и в течении почти двух столетий из занавесок торчала лишь рука с венком, коронующая студентку. Особенная ирония проявилась в том, что когда цензуру сняли, нагие девы ярко выделялись на фоне потускневшего от времени холста. А учитывая, что двадцать четыре картины шли единым циклом, контрастной чистке пришлось подвергать не только это полотно. По моему, очень аллегорично этот эпизод описывает сексуальную революцию еще через сотню лет.
* Слева реалистичный "портрет Марии Медичи, королевы Франции" (Рубенс)
** Гений часов (слева) и гений с рогом изобилия (справа), в котором находятся скипетр и корона.
*** Рубенс сам вычислил господствующий знак (для 26 апреля 1575 года), о чем упомянуто в его переписке с астрономом Пейреском
Глава 03
Научившись самым важным для женщины премудростям, Мария была готова использовать их в забракованном виде. Брак предстоял с королем Франции - улыбчивым бородачом, если судить по многочисленным картинам разных авторов. Из висящих в Лувре особенно мне понравилось произведение школы Туссена Дюбрея, где Генри IV с манерным видом «извините, я тут немного натоптал» возвышается над лернейской гидрой, символизирующей католическую лигу. А в своем цикле об итальянской принцессе, Рубенс впервые изображает короля не анфас, но бороду и довольную физиономию все же оставил. Принцесса на портрете в сюжете «представление портрета» (скороговорка какая-то) без сожалений обошлась как без первого, так и без второго - картина была тупо скопирована с реально присланной накануне свадьбы.
В современном мире любовь начинается в «одноклассниках», продолжается в «скайпе», заканчивается в «черном списке», а потом по новому кругу, потому что одноклассников у каждого столько, словно школа была в Китае. В отсталые же времена Генриху приходилось довольствоваться слухами о соседках, а в данном случае - единственным изображением потенциальной суженной в руках Гименея и Купидона. Как и сейчас, тогда аватарки слабо отражали реальные лица несимпатичных владельцев, поэтому улыбчивого монарха явно ждал сюрприз с изменением его лицевой мимики. Однако Франция, уставшая от войн, явно шепчет (читай по губам): «Бери не глядя!» - и подталкивает короля к юзерпику. «Бери, бери,» - поддакивает Купидон, тыкая пальцем в портрет, пока амурчики помладше утаскивают армейские нахлобучки государя. Вот так, в представлении Рубенса, зачарованный воинствующий самодержец поддается на уговоры, соглашаясь на женитьбу. Однако в реальности, на второй брак Генрих соглашается не от пылкой любви и торжества оптимизма над опытом, а тупо из-за денег - как и все умные люди. Тем более от первой жены детей не было, и членские взносы (алименты) платить не надо.
Свадебное утро - это самый прекрасный момент для любой женщины, ведь она точно знает, что сегодня наденет. И какое наслаждение чувствовать себя в полной мере молодой, известной, из богатейшей семьи и собирающейся замуж за короля. Не считая денег, у нее все было хорошо, ну а что может быть плохого, если денег не считаешь? А еще приятнее, что в этот момент будильник не прозвонил, и для Марии Медичи, все осталось в реальности. Именно в этот день, под свидетельством Гименея, который на полотне держит невесту за хвост ее свадебной униформы, принцессу и обвенчали с ее... дядей, как и изобразил Питер Пауль (кстати, присутствовавший лично) на восьмой картине «Брак по договоренности» (где он как раз не присутствует). Дядюшка Медичи был довольно предприимчивый товарищ, бывало, самых честных правил (иных же оставлял как есть). И поскольку сам Генрюша на свою же свадьбу во флорентийском соборе так и не приехал, родственничек просто занял его место.
Пронырливый сценарист уже ухватился бы за этот скользкий момент, раскрутив сюжет в любом жанре от семейной комедии до личной драмы. Но просмотрев более тридцати сезонов самого интересного сериала «жизнь от первого лица», я убедился, что с реальностью, навязанной нам фантазией безумного режиссера, ничто не сравнится. Так что пока упомянутый режиссер миловал от очередного американского «шедевра» на историческую тему. А уж по этой картине голливудские гении, не помнящие точно, в какой жалостливой книге собачку бросили под поезд, отсняли бы «неравный брак», где справа французы, а слева - кутузы. Да еще и на фоне параллельным сюжетом - отец грозный убивает сына.*
Встрепенувшись от ужасных мыслей о современном кинематографе, я перешел к следующей картине, где месяц спустя окольцованная Медичи прибыла в Марсель и Молва с трубами уже спешила растрепать новости королю. Сам Франция и сама Марсель** с радушными жестами и готовностью принять в свои объятия распластались пред Ее Величеством, мол, хлеб да соль... точнее, коньяк да сыр вам, гостья дорогая. Прикажите заглушить гребной винт по имени Нептун, и пусть Фортуна у руля тормозит вашу золоченую галеру в нашем провинциальном порту. Ответственный по маломерным судам... не тот, что в больнице судна выносит, а крестоносец в черных одеждах, стукнул тростью о деревянную палубу, и дубоголовая Фортуна, наполовину вросшая в корабль, послушно стормозила. Над кормой загорелись стоп-сигнальные огни, ну кроме одной перегоревшей лампочки, и на каравеллу перебросили трап с бархатной дорожкой.
Устройненная недалекая королева вдали ступает на подмостки с красными простынями - обязательной контрастной деталью для этой нарративной серии картин. Фоном и в мелких деталях, как обычно, идет атрибутика, символизирующая победу добродетели над войной, а на первый план Рубенс выводит нереирид и тритонов. И несмотря на то, что с классической задачей «похудеть к лету» прекрасная половина подводного царства не справилась (впрочем, на дворе все равно стоял ноябрь), они успешно перетягивают на себя внимание от непривлекательной монархини. Ну это и понятно, ведь если у Марии изображены два яблочка, а у див внизу по две дыньки, то к ним невольно и тянется взор.
Рубенс тонкими намеками уже готовит созерцателей к своему следующему произведению, стараясь отобразить в атрибутике и жестах персонажей последующие события. И мне показалось, что, вступая на французскую землю, двадцатипятилетняя - предположительно (!) дева - Мария предвкушает встречу со своим венценосным супругом, который, по ее представлению, сейчас томится в ожидании где-то в покоях Лиона. А если она и в самом деле была невинна, вероятно, еще и рисует в своем воображении прелести французских поцелуев и первой брачной ночи, не подозревая, что такое реально «секс по французски».
* На картине великий герцог, играющий роль жениха, надевает кольцо Марии. Справа французские послы, слева родственники невесты. Над кардиналом нехарактерная пиета, где вместо оплакивающей матери Христа изображен отец.
** Во французском языке Франция - это он (в плаще с лилиями), а Марсель - она (женщина за ним).
Глава 04
- Хорошо там, где меня нет, - думала Мария подъезжая к Лиону. - Ничего, скоро я и туда доберусь!
Она четверть века мечтала о короне, отвергая иные предложения руки, сердца и прочих частей тела, не предназначенных для ношения на голове. Ей так хотелось выдать свои старые наряды за новые в свежем коллективе другой страны. Показать себя с лучшей стороны какому-нибудь французскому бомонду, хотя трудно выбрать сторону, когда одна другой лучше. Ну а как иначе? Разве избалованная принцесса может сказать, как нормальный человек: «Да, у меня много недостатков, простите меня, идеальные люди.» Ее самомнение уже выделило место под каблуком для жалкого монарха, который должен был томиться в ожидании ее прибытия в Лион.
Однако Генри IV почему-то не страдал в нетерпении повидаться со своей совершенной супругой и не готовил празднование в Лионе к ее знаменательному приезду. Более того, король даже чуть-чуть опоздал к их первой встрече на каких-то три-четыре-пять-шесть... дней, тем самым показывая, что даже и не думал мчаться к ней, сломав голову. Уникальное сочетание приятного с полезным в виде дочери миллиардера явно не стояло в его приоритетах. И у такой «неспешки» пересадить суженую буквально с корабля на бал было сразу несколько серьезных причин.
Во первых, приданное в шестьсот тысяч крон (самое большое за всю историю Франции) за вычетом долга дому всяких Медичей уже было переведено на счет казны. Так что Генрих Наваррский нехило наварился, а заодно и рассчитался, благодаря этому браку по расчету, ведь нет ничего однозначней, чем шестизначная цифра. Во вторых, надлежало утешить свою любовницу Генриетту после неудачных родов первенца королевских кровей, с которыми ее мечты о престоле пролетели над Парижем вместе с фанерой, а причудливый зигзаг судьбы сложился в кукиш. Ну и наконец, чтобы шикануть, пришлось срочно спускать с гор тысчонку своих солдат в охрану, хотя после трехмесячной войны такая свита была не в лучшем виде.
Марию с одним лишь конвоем в две тысячи всадников он не поразил. В целом же, флорентийская свита составляла семь тысяч итальянских дармоедов, которые любили даром поесть во главе с первым фаворитом Кончино Кончини, который любил... да много чего, с такими-то говорящими именем и фамилией. Вероятно, это же любил и Генрих, потому что сразу после короткого знакомства расплатился с Медичи последним своим долгом - супружеским, и решил больше не занимать. А Мария, реально переспавшая с первым встречным, поскольку до этого наваррского бородача в глаза не видела, наконец-то стала полноправной королевой.
Но Рубенс не вдается во все подробности, предшествующие этому браку, а изображает непосредственно само вечернее рандеву. Не характерно для всей серии картин - тут роли богов отданы самим молодоженам, Гименей тычет факелом благоверную, мол, поклонись мужу. Генрих почему-то без своей дежурной улыбки оценивает реалистичный лик жены, в корне отличающийся от представленного давеча портрета. Судя по всему, теперь, взглянув на жизнь достаточно трезво, он захотел выпить, вот только поллитровки «ах, какая женщина» в то время еще не выпускали. Под ними на фоне Лиона (города) в старомодной двуколке, запряженной парой лионов (львов), катится Лион (женщина) с местным гербом. И под вечерней шестиконечной звездой, как и во всех картинах нарративного цикла у Рубенса, натыканы всякие гиюрчики... то есть, амурчики. Не романтика, а сопли с сахаром, маскирующие склочною, распутную и некрасивую королеву с дурным характером да неподобающими привычками.
По накатанным соплям с еще большей помпезностью создается «рождение Людовика XIII». Обычно от этих женщин никогда не знаешь чего ожидать: мальчика или девочку. Но Генриху везет с первого раза обзавестись наследником и сей триумф неминуемо должен быть запечатлен. И вот, на этом полотне уставшая от родов, но довольная результатом государыня смотрит на свое чадо в руках духа здоровья, доказывающее, что несмотря на все закидоны, дофин был душевно здоров. Она пока не осознала, что все ее будущие "цветы жизни" в дальнейшей судьбе - это еще только цветочки. К нему склонилась Фемида, поскольку Клод Можи настаивал на подчеркивании прозвища Людовик Справедливый. Однако она изображена без повязки на глазах, а это можно расценить, как символ предвзятости в суждениях. Внизу задрал голову какой-то родовитый кобель, кем в итоге и стал любвеобильный самодержец, не способный самодержать себя в руках и не сильно заморачивавшийся разницей между мальчиками и девочками.
Но это еще нормально, а дальше - хуже (хотя и интереснее) в иносказательной выразительности. На фоне красной драпировки (ну куда же без нее) возвышается жестокая Кибела, что мне кажется логичным, если вспомнить внутрисемейные разборки между матерью и сыном. Тут же выглядывает Слава с лицом первой фаворитки, рожавшей от короля наперегонки с королевой. Где-то вдали несется сам Люцифер на своей колеснице. Мол, всем своим недругам и завистникам я посылаю лучи любви и счастья - вот пусть они спалят вас, гады, дотла. А Люцина слева с пятеркой младенцев, символизирующих остальных будущих детей французской владычицы из Италии, вообще добивает главных критиков сего проекта, поскольку все ли отроки были от Генриха, стояло под большим вопросом.
Конечно, Можи и Ришилье настаивали, чтобы картины отображали реальную историю Марии Медичи, но не компрометировали голубокровную семью. Поэтому, начиная с этой картины, они наложили вето на неугодных лиц, типа молочной сестры, изображенной в «браке по договоренности», виновной в коррупции и развале Франции, или ее мужа Кончини (картина «прибытие в Марсель», любовник королевы и самодур). А также упаси Бог запятнать покойного Генриха IV. Поэтому никаких чужеродных детишек с любой из сторон. И уж конечно, придется обойтись без намеков на сомнительных приближенных, типа Генриетты, которая жутко ревновала к Марии, усевшейся на королевском хозяйстве.
Это простому мужику хорошо живется: перепутал жену с любовницей, принеся первой цветы, а второй зарплату - и все счастливы. А вот добродушному монарху с избалованной парой в этом треугольнике приходилось метаться среди них по принципу - между первой и второй перерывчик небольшой. К тому же, у Марии были связи, и в связи с этим (звучит как тавтология) назревал конфликт. А у Генриетты был на редкость острый язычок, что вообще грозило членовредительством. Ну, как бы это ни звучало, в отношении любовницы.
Глава 05
После «рождения Людовика XIII» Рубенс создает полотно, запечатлевшее следующее важнейшее событие в жизни Марии Медичи: «учреждение регентства». То есть хронологически, эту картину от предыдущей разделяет почти десятилетие. Ну не отображать же праздность и распутство королевы, царившее в это время. Реально пока Генри поднимал свою страну и опускал чужую*, улаживал внутри религиозные конфликты и преодолевал многовековую феодальную раздробленность через объединение в централизованное государство, и т.д, и т.п... Мария лишь развлекалась и транжирила средства казны. Чтобы как-то покрыть запросы дамы сердца, которая уже сидела в печенках, муж брался за любой, кажущийся прибыльным, проект. Думаю, если бы в то время было популярно зарабатывать на хранении ядерных отходов, то Генрюша занялся бы и этим. Вот тогда бы современные коренные французы не только радовались бы во всех смыслах обогащенному прошлому, но и, возможно, были бы более совершенными существами.
Самой Машке было наплевать откуда черпается капитал. Экономила она только на совести, которой у Медичи было очень мало, а потребностей для непотребностей просто через край. Весь вклад в казну с ее стороны ограничивался серебром, добавляемым к волосам короля, когда тот просматривал счета непредвиденных расходов - то есть расходов, предвиденных женой. Зато есть и что самой вспомнить, и что историкам рассказать. Ведь это только для современного человека мечта прожить жизнь так, чтобы об этом знал гугл, не знал ютуб и на социальные сети не хватало времени, а для королевской особы, такая судьба - банальная реальность. Все доброе и светлое для Франции Медичи творила незаметно, да так незаметно, что могла бы и не творить.
Собственно на Париж она уже насмотрелась до тошноты, но, вопреки пословице, умирать все еще не хотела. Ей надоела ревнивая Генриетта с кознями и жалобами, типа, «твой муж нам изменяет». Начал надоедать первый фаворит Кончини, которому она все чаще закатывала истерики и выкручивала его фаберже, в моральном плане. Да и в отношении второго любовничка ее настрой был «хрен редьки не слаще»... хотя и длиннее, если рассуждать непосредственно об овощах. Вообще-то Марии и сам супруг был уже втягость. Думаю, с появлением новой моды на молитвы старому веселому волшебнику, ее декабрьские запросы стали примерно такого характера:
- Дорогой Пер Ноэль, подари мне на Новый Год нового мужа, а старого, забери себе в ишаки, поверь мне, он подойдет.**
Все это Рубенс опускает, отображая самое значимое, и в тоже время приличное, для Марии достижение. На картине «Учреждение регентства» король передает королеве глобус Франции (державу, за которою даже мне немного обидно), а молодой дофин наблюдает, как символ его власти буквально проносится мимо него. Видимо няньки Щедрость и Рассудительность, стоящие подле Марии, не позволяют ему возмутиться при таком раскладе. А может с младенчества принц был приучен к мысли, что сколько ни кричи о своих законных правах, все равно рот закроют какой-нибудь пустышкой.
Запуганный советниками по прошлой картине, на этом полотне Рубенс практически не использует символику, ограничиваясь лишь однозначной трактовкой. Мол, великолепный полководец и стратег идет на очередную войну, а верная красавица жена остается на гос.хозяйстве. Но если в отношении Генриха упомянутые эпитеты звучат без сарказма, то Мария к вышесказанному имела такое же отношение, как морская свинка к морям и свиньям. Более того, автор не рискует добавить привычные детали в виде мифических персонажей или полуобнаженных тел. Как говориться: обжегшийся на молоке, дует и на грудь.
К окончанию работы Можи и Ришелье готовят художнику сюрприз, поменяв первоначальные планы расположения картин. По новой идее*** теперь полотна должны были идти вдоль обоих стен люксембургского дворца, отображая полный сюжет по часовой стрелке (такой же порядок в последствии был сохранен и в Лувре). Сделав нехитрый перерасчет Питер Пауль прикинул, что в последнем зале надлежит повесить всего три картины, и именно это помещение оказалось на редкость огромным. Делать нечего - картины надлежало писать на широкоформатных полотнах, создавая тем самым эдакий крупногабаритный триптих. Еще больше Рубенс «повеселился» когда две из трех повешенных картин заблокировали двери. Скрепя сердцем и ржавыми ножницами, пришлось делать надрезы на полотне, следы от которых видны по сей день.
* Колонизация Бразилии и Канады.
** Пер Ноэль - с начала 17-го века, аналог Деда Мороза во Франции, только на осле и в деревянных башмаках.
*** Первоначально планировалось украсить одну сторону картинами из жизни Марии, а другую - прославляющие ее мужа в той же хронологической последовательности. После, предусматривалось разместить картины из жизни Генриха отдельно в другом крыле. В итоге Рубенс так и не закончил тот цикл.
Глава 06
Во время работы над полотном «коронация Марии Медичи» Рубенс получил список свидетелей, которые непременно должны присутствовать на картине. Дорисовывая одного за другим вельможу, на которых так и сыпется золото казны из рук Богатства и Процветания в нищей Франции, художник как-то позабыл о самом короле. Пришлось замазывать часть стола, невтемным изваянием с балконом, куда и был ляпнут лик первого государственного лица. И пусть все думают, что это нарочное подчеркивание скоропостижной смерти короля.
Король был убит на следующий же день после коронации. Как и любой брак не закончившийся разводом, этот закончился смертью. Миленькие перспективки, о которых обычно не задумываются жены, доводя своих мужей до кипения, а после удивляются почему те куда-то испаряются. Чтобы отвести от себя подозрения, Мария утверждала, что Генри умер по естественной причине остановки сердца, поскольку кинжал в груди вполне естественно мешает сердцу работать. А вообще все было бы хорошо, если бы муж вовремя отправил сообщение с голубями десяти своим друзьям и тем самым не прервал цепочку.
Но на ее причастность особенно никто и не намекал. Католический фанатик Равальяк, реально проложивший путь к сердцу мужчины, взял всю вину на себя. И не удивительно, что его отпустили на все четыре стороны, предварительно привязав к четырем лошадям*. Медичи толкнула спич о своем муже, мол, на таких людях земля держится, когда они в ней зарыты. И что поделаешь, если ничто не вечно под луной: всякие там мужья, чувства, кровати (особенно поломка кровати сильно расстроила - вот уж от кого не ожидала) и даже Пизанская Башня когда-нибудь пизанется. Народ послушал и стал расходиться, ворча о том, что теперь закончатся времена разгула законности да правопорядка, и жуть станет лучше, жуть станет веселее.
Однако на картине «смерть Генриха IV» в комбинации с провозглашением регентства, простой люд, в непростых одеждах, на коленях умоляет королеву править ими. И в подтверждение тому Децина протягивает Марии судовой руль, а Франция - державу, собственно переданную еще на позапрошлой картине. Мария в траурных одеждах с улыбкой принимает дары, которые по своей форме символизируют ее будущее правление: для половины населения будет хоть шаром покати, а другой дадим вот это - что-то вроде лопаты с намеком. Из сего должно быть очевидно, что королева думает о своем народе, вот только никто не знал что именно. Полагаю, в лучшем случае, мысли были примерно такие:
- Я знаю чем накормить народ, но будет ли он это есть?
А в тоже время, левый сюжет картины повествует о том как боги отрывают короля от зеленого змия**, и возносят на небеса под плач Победы и полуОдетой крылатой Славы с трофейным шестом. Как-то мрачно звучит, поэтому перефразирую: король в лавром венце обретает бессмертие, а внизу с восхищением воет Победа на пару с полуРАЗдетой проСЛАВленной чудом в перьях. Рубенс также взялся рисовать олимпийскую команду в золотом небе, но решил перенести идею на следующее произведение.
«Совет богов» сам совет и не отображает, хотя присутствуют все именитые планеты солнечной системы. Все заняты своими делами, помимо Зевса (Юпитера), который реально уделяет внимание расшаркивающейся королеве. Вообще это самая нагруженная деталями, и в тоже время неоднозначная в своей символике картина. Помимо упомянутых планетарных звезд Олимпа, тут и богиня Мира с копной стрел, и Юнона с золотым ярмом для двух голубок (Франция и Испания), подкинутых Купидоном через земную сферу, и Европа в неге, и Согласие с железкой, и Флора без своей Фауны. А справа в углу вообще кто-то «погрузился, оттолкнулся, и пошел. Второй за ним. Приготовился, пригнулся. Третий следом за вторым... сапоги за пирогами, пироги за утюгами». Так это же Аполлон с Минервой гонит прочь Раздор, Ярость, Зависть и Обман - видимо, постоянных спутниц королевы.
В итоге получилось сумбурненько, но эпичненько, с массой намеков на царившую атмосферу при смене политического климата. Умудренный опытом с первой картины этого триптиха, слева внизу Рубенс оставляет пустое место для прорези двери в облаках.
* Цареубийцу четвертовали с помощью лошадей на площади
** В данном контексте - символ смерти
Глава 07
Последняя комната была обвешана триптихом и картины побежали по залам дворца в обратном направлении, вернувшись в стандартные размеры. И первой среди них стала «взятие Юлиха», на заднем фоне которой изображен город окруженный конницей и шатрами маршала де Шатра.
На переднем же плане планировалось изобразить белого жеребца совершенной красоты, который, устремив к зрителю два средних пальца*, горячась, встает на дыбы, а длинная распущенная грива взвивается на ветру, выбиваясь из перьевого султана на голове. Но по наброску Мария могла бы вписаться только с видом «ой, сейчас как упаду», и пришлось, коняку поставить на лягушки**, а жабе сверху отдать золотую попону вместо плаща и водрузить пернатую султану на распущенные космы, чтобы Победа, возлагающая венок оправдано осталась на той же высоте.
У Рубенса, на большинстве картин данной серии, Победа показана, как неотъемлемая спутница королевы, однако Марии все давалось само: богатство семьи, слава жениха, власть после смерти мужа, и победительницей она не была. Даже в этом, единственном моменте, где французы одержали победу во время ее непосредственного правления, основную работу сделали нидерландские войска. Однако с гордым видом хозяйки положения, оперевшись на жезл военачальника, Мария выполняет волю покойного мужа, щедро даря протестующий Жулье*** протестантскому жулью. О чем трубит Слава и символизирует стоящая одесную Щедрость с подаяниями в одной руке и помурлыкавшим львом - в другой.
Спустя четыре года после этой победы, Людовик достигает совершеннолетия и обретает формальное право занять престол. Но кто же ему даст? Сильнейшие фигуры на стороне матери оплачивались золотом олигархического семейство Медичи и обворовавшего страну ненавистного всеми первого фаворита Кончини. Армия и духовенство опасалось что-то менять в данном укладе, по которому Франция катилась к финансовому краху. Сторонние миротворцы творили с миром что хотели и не было героя с автоматом, который разрядил бы обстановку. Но Рубенсу надлежало своей кистью переписать историю в угоду властьимущим. И он создает «совершеннолетие Людовика XIII» с надуманной трактовкой, невольно отображая намеки на реальную ситуацию.
Итак. На полотне молодому королю, мать его... то есть, его мать формально передает бразды правления. Хотя технически тот сам захватил власть спустя три года, а родительницу сослал в Блуа, в котором всего четверть века назад скончалась двоюродная бабка королевы - Екатерина Медичи#. И по изображению Людовика не похоже, что он получил руль с чьего-то разрешения. Умеренность спускает паруса под руководством центральной фигуры - Франции, поскольку с новым королем, движущей силой корабля будет не ветер перемен (Удача), а четыре добродетели: Сила, Мудрость, Правосудие и Согласие##. Ну наконец-то, страной не будет править французский Авось.
Хотя если посмотреть под другим углом, то можно трактовать символику иначе: ветер в голове королевы окончательно запутал Францию, и парус прогресса стал бесполезен. Лишь благодаря Умеренности реально снова распутать ситуацию и продолжить движение - пожелаем же ей Удачи (ветра перемен). Управление отдано Силе (она не гребет, а заменяет своим веслом руль) - что полностью соответствовало действительности. Мудрости все побоку - она даже не напрягается, и ее весло идет наперекор Правосудию и Согласию. Последние же сидят с видом «как же меня все достало», и по положению весел очевидно, что они и не гребут вовсе, а только делают вид. И ни одному из персонажей бабского корабля нет никакого дела до того, что там впереди. Даже сама Франция стоит спиной к носовой части - ее печальный взор устремлен в прошлое страны, где она была великой державой.
* У лошадей в копыто эволюционировал третий (средний) палец.
** Лягушка - треугольная мягкая часть подошвы лошадиного копыта
*** Юлих во французском произношении - Жулье
# Интересный факт, что второе ее имя было Мария, мужа тоже звали Генрих, а одного из сыновей - Людовик. Екатерина, как и Мария пережила своего мужа и полноправно занимала французский престол.
## Символы добродетей изображены на щитах в том же порядке: Лев, Змея, Весы, Кадуцей
Глава 08
Спустя год после совершеннолетия Людовика, Мария наконец-то совершает попытку реально полезного политического шага и укрепляет кровные связи между королевскими домами Франции и Испании, поменяв шиловидную Изабеллу на мЫловидную Анну. Таким образом, переженив принцесс с будущими королями, Медичи планировала положить конец бесконечным франко-испанским войнам.
Испанский наследник десятилетний Филиппок был равнодушен к происходящему, а молодого французского короля, с подозрительными наклонностями проводить время среди своих миньонов, никто не спрашивал каких именно связей хочет Его Высочество, уже ставшее Величеством. Да и в то время во Франции были разрешены только однополые Драки. Поэтому, с благословения богов, смертные парами зашагали под еще ненаписанный марш Мендельсона: мужчины, как венцы творения, а женщины - как стремящиеся под венец.
По Рубенсу это было предрешено свыше еще на полотне «совет богов», висящем в соседнем зале. И хотя весь цикл картин подчеркивает превосходство добродетели над войной, реальное примирение этих государств так и не состоялось при жизни упомянутых монархов. Что лишний раз подчеркивает обреченность любого перспективного проекта, за который бралась Мария Медичи.
Но перед художником стояла конкретная задача обессмертить историческое событие, восхваляющее мудрость королевы и подчеркивающее ее проницательность. Собрав волю в один кулак, а кисти - в другой, Питер Пауль насыщает картину помпезностью и маньеризмом с цветуечками и ангелочками на бабаечных крылышках, наслаждающихся золотым дождем (не в смысле уролагнии). Хотелось еще добавить голограмму радуги в стиле «хай-тек», но, видимо, она не получилась, и стиль сменился на «хай-так»*.
В центре полотна размещены укорсаженные принцессы, каждая из которых заслуживает отдельного внимания, поэтому опять чуть отвлекусь. Справа представлена Анна Австрийская, которую левая Испания уже спровадила в руки Франции, повернувшейся ко всему миру задом. Анна, известная большинству по сюжетной линии «трех мушкетеров» Дюма, была скромной девушкой без завышенных амбиций, ярковыраженных причуд и комплекса по поводу груди. Ну, нет груди - нет комплексов, хотя иронично, что умерла она как раз от рака этой слабовыраженной части тела. Однако даже этакая схожесть с мужским телом не привлекала Людовика, поэтому не удивительно, что ее внезапно осеМЕнило, лишь спустя более двадцати лет после свадьбы. Видимо, наконец-то у Людовика на нее поднялось что-то помимо руки.
Изабелла Бурбонская напротив, сразу спелась со своим супругом, играя первую скрипку в унисон с его «по барабану», и была на редкость плодовита, в своей хронической беременности. Однако до совершеннолетия дожила лишь младшая - восьмая дочь Мария Тереза (какое живучее имя во франко-испанском сериале), поэтому серьезному воспитанию с ее стороны подвергалось только одно дитятко - ребенок ее свекрови. Также, в отличие от своей родственницы-золовки, Французская королева Испании сразу возложила на себя обязанности жены, став хранительницей домашнего общака, что собственно ее и погубило. Нет чтобы жить тихо-спокойно, как Анна, кардинально наезжая лишь на своего кардинала**. Но тетрис еще не изобрели, и не каждый мог наглядно убедиться в простой истине, что ошибки накапливаются, а достижения исчезают (я имею ввиду политические просчеты и умирающих детей). Поэтому о Изабелле не вышло романа «три тореадора», и вообще ее мало кто сейчас вспомнит.
Но вернемся к нашим бурбонам в другой раз, и поищем на картине главную героиню, так сказать, организатора и гвоздь программы - саму Марию Медичи. Где же эта потрясающая женщина, от которой трясло не только мужа, но и всю Францию? Самое место отобразить передачу накопленного опыта молодым барышням - пусть и они с ним мучаются. Но Рубенсу не впервой забывать дорисовать важных личностей голубых кровей***, поэтому отсутствие этого действующего лица рассчитано на фантазию зрителя.
Я лично предпочитаю думать, что Мария, оглядевшись, взмахнула руками, и с криками «Азохен вей, товарищи бояре, не вижу женихов я! Ни между здесь, ни даже среди тут!» (вы уж простите выражовывания на моем слабом французском), помчалась на поиски где-то уединившихся принцев.
* Радугу сменили массивные красные шторы
** Анна была в жестких трениях с кардиналом Ришелье
*** На картине «коронация Марии Медичи» король был дорисован позже
Глава 09
Наладив связи с заграницей и обвенчав всех попавшихся под руку, Мария вернулась к своим королевским правам, оставив обязанности в стороне. Ее фаворит Кончини вообще страх потерял и, помимо разорения государства, мог открыто хамить молодому монарху. Последнего это бесило вплоть до революции 17-го года, которою он же и организовал (1617г). С весенним призывом Людовик XIII призвал к себе капитана гвардейцев и заказал кончить Кончино Кончини. Колян с погонялом Витри* заверил, что вытрет наглую ухмылку с рожи подлеца контрольным в голову, на том и расстались.
24 апреля киллер сделал свое дело прямо посреди полусотни свидетелей, сопровождающих любовника императрицы. Интересно, что никто не вступился - влетело за дело. И пока люди короля пинали теплый труп на мосту перед Лувром, Его Величество вышло на балкон и криками ознаменовало окончания материнского правления примерно такими словами: «Всем спасибо, все свободны!»** Ну это уже чисто по-русски: невзирая на часы, делиться радостью из своего окна сразу со всем кварталом.
Французское племя ликовало не меньше своего вождя, и под революционные лозунги народ повязал жену Кончини - Леонору Галигаи, по совместительству приходящейся молочной сестрой государыни. Под дружные крики «Гали-Гали ясно!» было решено ее сжечь, поскольку людям так не хватало женского тепла. Но инквизиция воспротивилась такому зверству и, обозвав королевскую кровь с молоком ведьмой, просто и неинтересно отрубила ей голову.
- Наша встреча не к добру, - сказала шея топору, и оказалась права.
Марию Медичи сынуля дипломатично выгнал из своего СЫНарника, вручив ей односторонний билет в замок Блуа. И именно этот момент был заказан Рубенсу, как очень важное событие в жизни главной героини нарративного цикла. Питер Пауль делает первый эскиз, на котором королева в сопровождении своих детей направляется к карете. Но было не так очевидно, в какой дом престарелых ее спроваживают отроки. Тогда художник домалевывает Клевету над головой и Ложь, изрыгающую огонь. Но эти спутницы были извечные квартирантки дворцовых стен и парили над каждым родовитым индивидуумом. Рубенс делает наброски Невинности, сопровождающей королеву, а рядом лающего пса - то ли добермана, то ли злобендога (я не спец по кино*** в этом художественном сериале). Но Можи с Ришелье вовремя останавливают живописца. Ведь инициатором ссылки является сам Людовик, и тогда получается, что это он обгавкал клеветой и ложью свою невинную мать.
До окончания всех своих работ Рубенс неоднократно возвращался к этому полотну, дорисовывая то скорбь в глазах окружающих принцесс, то мифических персонажей для уточнения деталей события****. По окончании всех работ план резко меняется, и картина получает новое направление: «Счастье регентства», которое не очень удачно выпадает на момент изгнания. Чтобы избежать этих противоречий, а также в вопросе регентства для совершеннолетнего короля, произведение просто меняется местами с картиной «Совершеннолетие Людовика XIII». Правда, тогда получается, что король женился до своего шестнадцатилетия, но кому интересны такие мелочи.
На этой версии дети уменьшены до младенцев с причиндалами разновидного искусства. Невежество, Злословие и Зависть поверженно валяются в правом углу полотна. Королева под дудки Славы и Молвы рассудительно взирает на весы. И Франция уже готова провозгласить о наступлении золотого века, но мудрый Зевс ее попридержал, мол, погоди-ка, я эту дуреху знаю поболее тебя, поглядим, что она отмочит на этот раз. Ошую стоят Минерва, Щедрость и Плодородие, хотя к ее правлению больше подошли бы имена: Война, Расточительность и Злачность (и тут я имею ввиду не обилие злаков).
* Никола Витри - капитан гвардейцев, убивший Кончини выстрелом в лоб
** Людовик XIII не скрывая своей радости крикнул убийцам «Большое спасибо всем! С этого часа я король!»
*** Кино - собака (др.греческий)
**** Эскиз «Королева удаляется из Парижа в Блуа» ныне находится в мюнхенской пинакотеке
Глава 10
Мария Медичи была абсолютно уверена в том, что чем больше драгоценностей насобирает сама, тем будет богаче бриллиантовый запас Франции. Но ее современники не разделяли подобной теории, видя в ее мании на дорогие блестючки жадность от чистого сердца и расточительство от всей души. А потому точили зуб королевских размеров на ее Королевское Величество. Ну и как водится, человека охотнее всего съедают те, кто его более других не переваривает. Так что, хотя францеправительница в интригах своего двора была достаточно искушена, скушали и ее.
Собственно дело-то житейское, ведь всегда после радости - неприятности, по теории вероятности. А посему, счастливо отправив семь лет страной, и попутно отправив эти пустые годы псу под хвост, несчастная была отправлена в замок Блуа. Как говорится: береженого Бог бережет, а не береженого - конвой стережет.
- Ой, недобрый знак, - сетовал внутренний голос. - Не ходила бы ты туда, там тебя ждут страдание и смерть.
Ну как же не пойти, если они так ждут, да и родной порфироносец неоднозначно дал понять, что Блуа - дело добровольное: хочешь - сиди, не хочешь - умри. Так что выбор был небогат. Но в отличие от покойной бабы Кати (скончавшейся в этом же замке), Мария никого не травила, ночь святого Варфоломея с гугенотами не праздновала, да вообще, в своих глазах, была белой и пушистой, в противовес «черной королеве»*. Поэтому отсидев в заточении чуть менее двух лет и левую ногу, аристократическая невольница решает, что за примерное поведение ей положен побег.
Именно этот момент и запечатлел известный художник. Мария здесь представлена словно божий одуванчик и подозрительно спокойной как удав. Но не в смысле дайте ей кролика и она его спокойно удавит, а словно накаченная транквилизаторами. Разумеется, в таком блаженном состоянии сама она сможет максимум поймать попутку до вытрезвителя. Поэтому под белы рученьки ее ведет Минерва к толпе каких-то доходяг с копиЯми и факелАми наготове. Очевидно, что это добрые люди, готовые сопроводить венценосную особу хоть в рай, хоть в ад, в хорошем смысле этих намерений.
Но низверженная монархиня имела более широкий кругозор со своего тупого угла зрения, и не торопилась заглянуть в неизведанное. Соратники с другим углом и кругозором не поняли, чего ей приспичило ехать в Ангулем, да еще и в столь безбожный час - ни Ночь, ни Заря (которые, кстати, парят над ее светлым ликом). Но спорить не стали, поскольку Мария ни много, ни мало, считала себя краеугольным камнем, который отвергли государственные строители. И никому не хотелось быть раздавленным ею как в моральном (учитывая ее характер), так и физическом смысле (учитывая ее телосложение)**.
Рубенс усилил ассоциацию с мессией, создав композицию в виде перевертыша популярного сюжета поимки Христа. Инверсия прослеживалась во всем: от времени суток и окружения, до пола и габаритов главных героев. То есть вместо вражеского вечернего ареста щуплого мужчинки, друзьями организован утренний побег для массивной тетки. Ну и конечно же, развязка сюжетной линии у этих детей Божьих тоже была принципиально разная.
После дерзкой выходки Марии в Блуа (точнее ИЗ Блуа), Ришелье решил, что достаточно насиделся в секретариате, и пора бы использовать эту возможность для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице. Первым делом генсек тайно договаривается с Марией, подкупив ее обещаниями примирить с Людовиком, и драгоценностями от Армани***. И уже летом 1619, Мария получает провинцию Анжу с замками Луары. А в сентябре в курьезном замке Кузьер, обливаясь скупыми слезами обнимает всепрощающего сына. Вот такие сочинения «как я провел лето» читать было бы куда интереснее, чем современные изложения на тему «образ Онегина в горе от ума» или комменты школьников к «войне и миру».
* После смерти супруга, Екатерина Медичи до конца своих дней облачилась в траурные одежды, за что получила прозвище «черная королева».
** «Камень, который отвергли строители, сделался главою угла. Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Лк. 20:17-18) - Иисус иносказательно говорит о себе.
*** Арман де Ришелье был генеральным секретарем с 1616 по 1622
Глава 11
В день дураков* Мария принимает решение, что хватит валять дурака, и пора бы, одурачив Людовика, вернуть себе дурную власть, выставив короля полным полудурком. Однако, забегая вперед, надо заметить, что дурь в голове и одиннадцать лет дурачества у власти, не принесли ожидаемых результатов, и в «день одураченных»** ее снова послали подальше. Но коварная гадюка не знала своего будущего, поэтому в конце месяца снисходительно примирилась с сыном, затаив змею за пазухой у сердца, и темные мысли за лобной пазухой.
Рубенс изображает Марию сразу на королевском троне, попути увенчав его путти*** с венком, как символ мудрости и мученичества. Рядом стоит кардинал Ришелье, с самого начала ведущий переговоры между сторонами. А другой кардинал, непосредственно составивший сам договор, ведет Людовика с оливковой ветвью, как символ мира. Последний был в чем мать родила, поэтому Мария сразу его узнала.
- Вот уж кто далеко пойдет, - думала она, взирая на приближающегося Людовика, и готовясь послать его подальше. Но Осторожность, с неосторожно вывалившейся грудью, осторожно покачало головой. И Мария, с молчаливого согласия спутницы, протягивает руку к оливе, в знак окончательного примирения.
- А король-то голый! - возмутился Можи, лишь взглянув на картину. - И чего это он перед матерью ходит на цыпочках? Ну-ка, убрать всю эту порнографию с исторического события!
- Да и я в то время еще не был кардиналом, - скромно вставил Ришелье. - Давайте-ка, батенька, пишите по-достовернее. И что это за название «мир во лжи»... то есть «мир в Анжи»?**** Договор-то был подписан в Ангулеме, а Анже лишь достался Марии в рамках этого соглашения.
Чтобы удовлетворить заказчиков и приблизить сюжет полотна к реальности, Питер Пауль частично прикрывает причиндалы Людовика фИговой тряпочкой и дорисовывает причиндалы Гермеса. В смысле, каску с крылышками, аналогичную обувку в виде феничек и его несгибаемый жезл в левой руке. Правда получилось, что бог послов и плутовства скрывает свой кадуцей где-то в зад... в задней части бедра, чем лишь подчеркивает предстоящий обман. Но цензура к произведению так и не вернулась.
Собственно поэтому Ришелье так и не был перемалеван, вводя в недоумение историков, и заставляя их выискивать среди кардиналов того времени знаменитую бородку красного кардинала. Ну а про выпавшую грудь Осторожности никто конкретных указаний вообще не давал. Впрочем, все и так давно привыкли, что Рубенс считал такое декольте, как еще одну форму сохранения материи, а не намек на эротизм. Картина получила название «договор в Ангулеме», и на этом редакция полотна окончилась.
* День дураков - 1 апреля.
** «День одураченных» - 11 ноября 1630, когда сторонники Марии Медичи начали день с празднования свержения короля, а закончили в тюрьме.
*** Путти (мн.ч. от путто) - маленькие мальчики (лат.).
**** Первоначальное название картины было «примирение Марии Медичи с сыном в Анже».
Глава 12
После успешного договора в Ангулеме, Мария Медичи вновь стала светской ослицей. Но не прошло и года, как ей опять захотелось публично восседать на своем белокаменном друге, предварительно смыв деяния предшественников (это я о французском троне и реформах). Поэтому, собрав всю наглость и честолюбие, разросшихся вместе с телом, она направилась к королю, и не мудрствуя лукаво заявила, что-то вроде:
- А ну, детина, воротай мой трон на зад! Благим матом тебя прошу - воротай по-хорошему!
Вот такой у человека тяжелый характер, и не важно держит ли она в руках скипетр власти, путешествует ли с посохом, прыгает ли с шестом, сражается ли копьем, носит ли воду коромыслом, или работает разжиревшей стриптизершой - все равно всегда норовит перегнуть палку.
- Вашу мать, - сказал Ришелье, обращаясь к королю, - беспокоит шаткое положение вещей, но позвольте мне ее образумить.
- Добре, - задумчиво кивнул Людовик. - Иди к моей матушке, будущая красная шапочка, - продолжил он с намеком на вознаграждение, мечтающему о беретке кардинала, Ришелье. - Но по дороге об этом ни с кем не говори, особенно, если встретишь серого вОлхва*.
- Okay-obey**, - поклонился генсек, и не став разъяснять начальству разницу между волхвАми и монахами капуцинского ордена, сразу же направился исполнять задуманное.
Мария всецело доверяла Ришелье, поднявшегося при ее поддержке, поэтому послала его не сразу, а сперва терпеливо выслушала все мудрые доводы государственного секретаря. Но напрасно тот йобибайтил*** ей мозги своими попытками зачать разум. Светская львица давно на всех положила и теперь планировала систематично помечать свою территорию.
- Я его породила, я его и сгною, - ответила ему просто Мария. Ее уверенность подкрепляло обещание родни подогнать ей денежную, военную и дипломатическую помощь. - А потом буду жить так, что вы все застесняетесь!
Ну а если женщина сказала как отрезала, значит семь раз сказала. То да се - укатила в Пон-де-Се, и в июле 1620 ее войска уже насчитывали три тысячи всадников и в десять раз больше пехотинцев. Для сравнения, Людовик XIII в тоже время выступил из Парижа с армией в две сотни коняшек и трех тысяч пешек.
- Чем больше их меньше, тем проще нам лучше! - высказалась Мария, услышав такие приятные новости.
Две звезды французской короны не на шутку были готовы сцепиться друг с другом, и каждый видел себя звездой смерти для оппонента. Но сделать ставку на какую-то из сторон в этих звездных войнах, не решился бы самый заядлый фанат одноименного фильма. Ведь, с одной стороны, повстанцы должны победить империю, а с другой - героев для эпичности должно быть в разы меньше, чем злодеев.
В отличие от простого жанра фантастического кинА, в сложной реальности все было страшно запутано. Имперские войска целый месяц добирались до повстанцев, ведя непрерывные бои, и парадоксально, увеличиваясь в размерах. Войска Медичи, наоборот, одерживали победу за победой и таяли на глазах, углубляясь в разбой крестьянских поселений. В августе того же года соотношения сил поменялось. Но Людовик меньше всего хотел обидеть свою матушку (да хотел, но меньше всего), поэтому в назначенное утро, честно выжидал представителей мирных переговоров с мятежниками до самого полудня. И не дождавшись отдал приказ о нападении, несмотря на протесты любимого Люиня. Собственно, с атакой неприятеля Мария и проснулась#. За время трехчасового сношения армий, свергнутая королева успела позавтракать, привести себя в порядок и сдаться в освежеванном виде.
- Ладно, ладно, победил слабую женщину, - спокойно сказала она вымотанному сыну, уже месяц живущему в суровых клиЗматических условиях. - Буду теперь для всех хорошей, а для тебя лично - просто как мать родная. Это почему я раньше злая была? Потому что у меня антидепрессантов не было! И еще что-то хотела сказать... Ох уж это прескевю!##
Это состояние с Марией случалось всегда, при необходимости вспомнить слово «извините». Но сына простил родительницу и без этого. Более того, он не преследовал ее преследователей, и не последовал за ее последователями. И помимо всеобщего помилования, Людовик покрыл трехсоттысячные долги матери, которые накопились за время войны против него. Вот это воистину тупо по-королевски, точнее, по-королевски тупо. Однако в нелепости Медичи все же переплюнула своего отрока, требуя от Рубенса все это изобразить на одной композиции. Художник долго скреб кисточкой мозги и палитру, но полотно все никак не отображало задуманного. В итоге «Битва у Пон-де-Се» стала «Анжуйским миром», полностью вывернув сюжет и идею первоначальной задумки.
Под грозовые раскаты, Меркурий и Невинность сопровождают Марию в храм Согласия на встречу с победителем. «Прости его, как он тебя,» - шепчет добрая богиня справа. «И не оставайся перед ним в долгу,» - вторит ей бог торговли. «Ага, врежь ему,» - подстрекает нога (домысливает моя буйная Фантазия). Судя по виду главной героини на картине, та оторопела от навалившихся советов не зная которому следовать. А тем временем, на переднем плане, богиня Мира сжигает конструктор «собери рыцаря», упомянутый еще на холсте «Мария Медичи в образе Минервы», и не дает вечным спутникам Медичи проследовать за ней. А первые среди них - это голый Обман с маской на роже, черная Зависть со змеем в руке и слепая Ярость, в виде приодетого боргезского борца с повязкой на глазах.
* Отец Жозеф, подчиненный Ришелье. За свою серую рясу получил прозвище «серый монах», в последствии «серый кардинал». Благодаря сильному политическому влиянию, оставаясь в тени, это прозвище стало нарицательным.
** «Окей-обей» - Хорошо-подчиняюсь (англ.).
*** Йобибайт (YiB - Yotta Binary Byte) — официально максимальная единица информации, равная 2 в 80-й степени байтам.
# Никто не рискнул ее разбудить для принятия окончательного решения
## Прескевю (фр.) - состояние, когда человек не может вспомнить слово, оно вертится у него на кончике языка и кажется, что он вот-вот его вспомнит.
Глава 13
Говоря современным политическим языком: для разрешения внутрирегионального конфликта, с ближнего востока (Франции) архиепархия Буржа высылает своего представителя для урегулировании ситуации на западе*. Однако, после благословения анжуйским епископом «буржуйского мира»... то есть буржуйским епископом «анжуйского мира», лишь стало архиепать как все сложно. Сын хотел, чтобы мать вернулась в Париж, но Мария недолюбливала любимца короля Люиня, который был инициатором кончины ее фаворита Кончини, который, в свое время, достал достопочтенного короля... Ну не будем углубляться во все детали 2137 ежедневных серий этой Санты-Бурбоны, со времен начала монархической борьбы за законную власть, до ее логического конца.**
Короче, Мария осталась в провинции, а светлый Лю-Ян Людовика вместе с темным Лю-Инем Люиня занялись войной против протестующих гугенотов. Целый год протестанты изводили венценосный дао-дуэт сутанистов***, пока темная сторона Лю-Иня не взяла верх над разумом и осадила Монтобан. Но, как говорится: не выеживайтесь и не выежены будете. Наглые осажденцы крепости, вместо страданий и тягот, безо всякой совести прилежных христианинов, вылазили грабить осаждающие королевские войска. Все больше военачальников не выносили своего коннетабля, и Шарль был твердо уверен, что такими темпами его вскоре вынесут: или те - снаружи, или эти - изнутри, причем ногами вперед.
Человек сам кузнец своих трудностей, и в ноябре 1621 Люинь с позором бежит от осажденного города, бросив оружие и провиант на радость жителей Монтобана, которые теперь могут еще больше усилить свою крепость. Понимая, что Людовик слабо обрадуется такому раскладу, заносчивый герцог лихорадочно совершает одну глупость за другой, доказывая, что в мире есть еще множество грабель, на которые не ступала нога человека. В декабре того же года эта лихорадка его и погубила.****
- Шарль вообще опух, - сказал король в качестве надгробного слова. - Ему в самом деле чего-то не хватало. Может антигистаминов, а может просто мозгов.
Именно этот триумф Справедливости изображает Рубенс на картине «примирение с сыном». В центре сюжета Правосудие поражает молнией трехглавую гидру - Клевету, аллегорически символизирующую многоликого лицемера, коим и был Люинь. Чуть левее, написанная в светлых тонах, Мария с жезлом мира буквально светится от счастья, при таком повороте событий. Вероятно, ярче светилась только ее тезка Кюри на получении второй нобелевки за открытие полония и радия.
Белоснежные одеяния Медичи подчеркивают ее чистые помыслы и невинность, для тех кто еще сомневается в этом. Людовик с постоянным Ветром Перемен, поддувающим королеве под платье, превозносит мать к просвету среди грозовых туч. Слева символ любви и домашнего очага, а справа Франция, все с тем же глобусом страны и корабельным рулем в форме лопаты, позаимствованными с полотна «смерть Генриха IV». Словом, сопли с сахаром и все кругом счастливы, ну окромя, конечно же, низверженного в ад Люиня.
А со смертью кровного врага Ришелье наконец-то обкардиналился, дорос до первого министра и обзавелся собственной гвардией. Медичи вернулась в Париж, и даже встала во главе госдумы, но желаемого обмена мнениями с сыном (когда он приходит со своим мнением, а уходит - с ее) не получалось. Марии не нравилось, когда ее игнорируют, а Людовик не знал как ее игнорировать, чтобы ей нравилось.
Интриги плелись вяло и неохотно, потому что молодое поколение, в стремлении добраться до лакомой начинки через сладкую и твердую карамель власти, предпочитало не ломать зубы, а активно сосать и лизать. Так что Марии оставалось лишь вспоминать свои лучшие годы, проведенные в шике и разврате (собственно поэтому они и были лучшими годами), да мечтать вернуться в прошлое, ведь там было такое прекрасное будущее.
* Анже находится в паре сотен километров западнее города Бурж с архиепархией римско-католической церкови.
** 2 октября 1614 Людовика XIII (из династии бурбонов) объявили совершеннолетним. 8 августа 1620 законный король вошел в Анже, поставив точку в борьбе за трон. Количество дней между этими датами (2137) случайно совпадает с количеством выпусков ежедневного телесериала Санта-Барбара.
*** Сутана - одежда католиков
**** Люинь умер от крапивной лихорадки, характеризующейся внезапным появлением на коже припухших, бледно-красных пятен, преимущественно аллергического характера. В качестве надгробного слова о Шарле де Люине Людовик XIII жестко произнес: «Ему в самом деле чего-то не хватало».