Виталька

Анна Ершова
  Это рассказ вошел в мой первый сборник "Рыжая собака", изданный в 2008 г.               
               

   После звонка я первой вышла из класса, где сидела на уроке, изучая своих будущих пятиклассников. Дети мне нравились. Хорошо подготовленные, смышленые и дисциплинированные, они улавливали даже движение бровей своей строгой учительницы. Анна Петровна, рассказывая о них, пожаловалась, что только один ученик портит весь класс – Лобанович. Лентяй, хулиган, плохо учится, часто дерется, мать не слушает. В общем, с ним трудно будет, заключила она. Забегая вперед, скажу, что вовсе не он стал самым трудным моим учеником.
 
  На уроке его не было. «Убежал, испугался вас», - сказала Анна Петровна.
   У двери стоял большой, крепкий мальчик. Круглое лицо с румяными щеками в веснушках, пухлый рот и ярко-синие глаза с короткими черными густыми ресницами, делавшими его миловидным. Здоровья у него хватило бы на нескольких ребят. Упрямое, насупленное выражение лица, видимо, было привычным для него.

-      Ты Лобанович?                -      Ага…
-      А почему не был на уроке?                -      Анна Петровна сказала, что придет новая учительница.                -      И ты испугался?               

Мальчишка смерил меня взглядом. Я была одного роста с ним.
-     Вот еще!
   В открытую дверь послышался грозный голос:
-    Лобанович!
   Я успела спросить: «Как тебя зовут»?
-    Виталий. – Он нехотя, медленно пошел в класс, где его, конечно, ждал очередной нагоняй.
 
 Не знаю почему, но Виталька сразу мне понравился. Позднее я поняла, в чем тут дело. Он был искренним, не умел «лебезить» и был поборником справедливости. Виталька послушно нес наказание, если, в самом деле, был виноват, но, когда с ним или с кем-нибудь другим поступали неправильно, он шумно протестовал, становился неуправляемым.
 
  Виталька не разбирал, кто перед ним,  мог громко заявить, что директор или учитель врет, за что на него часто обрушивался педагогический гнев. Это был настолько неудобный ученик, что преподаватели облегченно вздыхали, когда его не было в классе.

   Мать Витальки – крупная, сильная женщина, такая энергичная на работе, с сыном сладить не могла. Чтобы хоть немного смягчить сердитых на ее чадо учителей, она каждый год бескорыстно помогала в ремонте школы: красила, мыла окна, вешала шторы.
 
 Только в одном  сын ей беспрекословно подчинялся: - помогал  по дому. Он готовил еду, мыл пол, стирал и не стеснялся вывешивать белье во дворе на глазах у приятелей. Вообще, Виталька любил работать: лучше всех убирал класс и школьный двор, с удовольствием, играючи и хвалясь своей силой, скалывал лед на скользких дорожках. Но учиться его не мог заставить никто. Это ему не давалось. Не понимая, чему его учат, Виталька откровенно скучал на уроках, тяжко вздыхал, затевал возню с соседями, отпрашивался якобы в туалет и гулял до звонка. Иногда его вылавливали в коридорах и туалетах и водворяли в класс к явному неудовольствию педагогов – ведь без него было так тихо и спокойно. Однажды, убегая от завуча, Виталька спрятался в туалете. Она, не решаясь войти в мужской туалет, крикнула через дверь: «Лобанович, я знаю, что ты здесь. Выходи»! Виталька ответил: « Не могу, у меня запор»!

 И все-таки он умудрялся переходить из класса в класс, выезжая на письменных работах, которые виртуозно списывал. Одноклассники любили его и охотно помогали.  В шестом классе он начал курить, что сразу поставило его в ряд со старшеклассниками и создало новые проблемы. Теперь он опаздывал на уроки, прячась с другими курильщиками за углом школы. Он с презрением поглядывал на некурящую « салажню» и нисколько не стеснялся проходящих мимо взрослых.

Аккуратно Виталька ходил только на уроки труда и физкультуры. Мои занятия по истории он тоже не пропускал, сидел тихо, иногда дремал. На вопрос, почему он сбегает с других уроков, он прямо ответил: «Вас я уважаю». Потом добавил: « Вы интересно рассказываете».
-     Весь в отца, - горько говорила мать, хлебнувшая горя с мужем-пьяницей.  Наконец она выгнала супруга, он жил отдельно.
 
    Наслушавшсь жалоб от учителей, она кричала сыну: « Убирайся к отцу! Пусть он тебя воспитывает! Я больше не могу». Но и она, и Виталька понимали, что этого никогда не будет. Они были привязаны друг к другу. Скандалы сменялись трогательными примирениями. Я старалась хоть за что-нибудь похвалить парня, заметить самый малый его успех. Мать тогда просто расцветала и покупала Витальке велосипед или конструктор. Потом, после очередной двойки грозилась все отнять и выбросить.

     Когда у Витальки появился отчим, он принял его спокойно – не полюбил, но уважал его и даже слушался. Это был сильный, спокойный мужчина, в общем, обладал тем, что особенно ценил в людях Виталька. Отчим сразу почувствовал, что на этого парня нажимать нельзя – он все начнет делать наоборот.  И все-таки мальчишка стал серьезней, у матери устроилась личная жизнь, и Виталька втайне был этому рад. Следующие два года прошли спокойно. Однажды Виталька смущенно, но с нескрываемой радостью сообщил, что у него родилась сестренка Наташка. Он нежно полюбил   ее, нянчился, рассказывал, как она растет и, что уже умеет делать. В семье наступил мир. В школе он со своими проделками отодвинулся на второй план. Подросли другие « трудные дети».
 
    В седьмом классе произошел непонятный случай. Новенькая девочка Таня подошла ко мне после урока и рассказала, что Лобанович подарил ей золотое кольцо. Она показала его матери, и та велела немедленно вернуть кольцо Витальке. Таня решила, что я должна знать об этом. Я позвала Витальку, и он заявил, что нашел кольцо в парте. Я не поверила и продолжала расспрашивать его. Наконец, он сказал, что кольцо ему дал Стас.
-      А тот, где взял?
-      Не знаю.
 
    Я забрала у него кольцо и отправилась к матери Стаса. Оказывается, кольцо пропало у нее несколько дней назад. Сын утверждал, что дома у них был только Лобанович. Виталька отрицал кражу.                -      Да он сам и взял! Потом испугался и отдал мне – сказал, что нашел.
 
    Тогда мы так и не разобрались. Да и мать не настаивала на дальнейшем разбирательстве. Видимо она поняла, что виноват её сын.
 
    После летних каникул перед девятым классом мы все заметили, как изменился Виталька. Он работал в настоящей рабочей бригаде. С одноклассниками разговаривал снисходительным басом, здоровался за руку с выпускниками, держался в стороне, с классом на линейке не встал. Наверно, посчитал унизительным для себя стоять рядом с ребятами, которые ниже его ростом. Я почувствовала, что началось самое трудное. После летней работы Виталька понял, что можно без всяких знаний зарабатывать приличные деньги. Теперь заставить его учиться стало почти невозможно.

 -     Вылитый отец! – снова вспомнила Виталькина мать. – Тот дурака валял в школе, и
этот туда же! Господи, скорее бы этот год прошел. Хоть бы сумел девять классов окончить.
 
    Мы тоже старались всеми силами удержать Витальку от сумасшедших выходок. Но он, как нарочно, связался с самыми отчаянными ребятами микрорайона. Теперь Виталька часто оказывался замешанным в разных неприятных происшествиях – то в драке, то во взломе гаража и угоне мотоцикла. Напрямую его не обвиняли, он был только свидетелем. Я очень боялась, что Виталька выкинет что-нибудь самостоятельно. Он держался на самом краю. Тропинка к его дому была протоптана мною основательно. Я со своими детьми столько не возилась, сколько с ним.
 
    Однажды у меня дома зазвонил телефон, и строгий голос спросил:
-     Вы – классный руководитель восьмого «А» класса?
-     Да.
-     Это из инспекции. Вы знаете, что ваш Лобанович совершил преступление?
-     Нет, - испугалась я, - а что он сделал?
-     Завтра мы придем в школу. – Трубку повесили.
 
Я, бросив все, побежала к Витальке домой, предполагая самое худшее. Поднялась на пятый этаж и увидела, что мой непутевый ученик моет лестницу. Он подрабатывал, убирая подъезд. Я вдруг успокоилась, и, еще тяжело дыша, спросила:
-     Что ты натворил? Мне звонили из инспекции.
-     Ничего не натворил.
-     Но мне сказали, что ты совершил преступление!
-     Глупости все это, ничего я не совершал. Это наверно вас девчонки разыграли, точно.

– Виталька говорил спокойно. Действительно – девчонки, которых Виталька игнорировал, мстили ему и часто разыгрывали. А он гулял с девочкой-старшеклассницей.
-     Ну, смотри!
-     Да не волнуйтесь, Нина Ивановна! Что я – дурак?
Назавтра в школе никто из инспекции не появился. Так я и не узнала, кто сыграл на моих учительско-родительских чувствах к Витальке. И зачем? Ему досадить? А обо мне и не подумали.
 
   Виталька, как и в детстве отличался прямотой и жаждой справедливости. Однажды я услышала, как он, высунувшись из окна второго этажа, кричал вниз:
-     Ага, Николай Степаныч, доски-то на дачу увозите! - Я выглянула и увидела, что наш трудовик через окно мастерской грузит доски в свою машину.
-     Виталька, может, это он свои построгал.
-     Ну да! Я-то знаю! –  И продолжал кричать:
-     Воруете, Николай Степаныч!
      Трудовик поспешно выехал со двора. Вскоре он уволился из школы. Лобанович считал, что это его заслуга. Этого учителя не любили.
      
   Пришла весна. Скоро экзамены. Виталька, конечно, не пойдет в следующий класс. Он давно решил идти работать и уже нашел место.
      В мае мы с классом собрались в поход на один день. Мы часто так делали. Я, как в юности, очень любила такие вылазки в лес. Ребята стали моими единомышленниками. Я думаю – только в походе: в лесу, в дороге, у костра ребячьи души раскрываются. Они готовы все рассказать, всем поделиться.
 
    Мы сели в автобус, выехали за город и прошли километра три до водохранилища. День был теплый. Ребята мои, уже опытные туристы, умело развели костер, приготовили обед, и мы хорошо поели на свежем воздухе. Лобанович, как всегда отличался: принес больше всех дров, задирал девчонок – пугал их муравьями, съел три больших миски супа и сказал: « Кто хорошо ест, тот хорошо работает». Потом покурил, почти не таясь от меня. Я сделала вид, что не заметила этого. На вид он был совсем взрослый парень.
 
   После обеда стали играть в лапту – нашу любимую игру. Виталька играл энергично, подавал очень высокие свечи, спорил, горячился, смешно бросался от мяча на землю, а, когда в него попадали, говорил:
-      Конечно, такая большая мишень.
 
    Я с удовольствием смотрела  на моих повзрослевших детей. Думала, что многие уйдут из школы в профессиональные заведения.
Как-то грустно стало – столько с ними пережито. И в лесу-то мы, наверно, все вместе в последний раз. Ближе к вечеру на небе появились темные тучи. Надо возвращаться, кажется, будет дождь, замерзнем, ведь еще не лето. Я с трудом заставила ребят собраться, и, как мы всегда делали, замести все следы пребывания в лесу. Костер затушили, но он еще дымился. Виталька сказал:

-     Вы идите, Нина Ивановна, с девчонками вперед и не оглядывайтесь. – Девчонки все-таки оглянулись и хихикнули:
-      А мальчишки стоят вокруг костра! – Я поняла и объяснила:
-      Так всегда охотники в тайге делают.
 
 Мальчишки догнали нас, и мы пошли к автобусной остановке. Недалеко от шоссе одна из девочек задержалась, завязывая кроссовки. Я ждала ее. Вдруг у меня закружилась голова, в глазах потемнело, сердце словно сжали пальцами и давили до боли. Лоб покрылся холодной испариной. Я опустилась на поваленное дерево. Девочка выпрямилась и увидела, что я сижу, согнувшись и покачиваясь. Видимо, я сильно побледнела. Она поняла, что со мной что-то неладно.

-      Вам плохо, Нина Ивановна?
-      Голова сильно кружится… - Я попыталась встать, ноги не слушались, какая-то сила тянула меня к земле. Я снова опустилась на дерево. – Сейчас пройдет… Мне не верилось, что со мной так плохо, такого еще никогда не было.
 
   Девочка закричала вслед одноклассникам:
-      Эй, подождите! Нине Ивановне плохо! Идите сюда, скорее!
 Ребята подбежали. Я изо всех сил старалась показать, что ничего страшного нет. « Только бы не испугались», - мелькнуло в голове.
 
    Две девочки сели рядом, поддерживая меня за спину. Голова моя с трудом соображала, голоса доходили, как сквозь глухую стену.
-     Наверно, с сердцем плохо. У нас так с бабушкой было.
-     А помните, она говорила, что у нее давление высокое?
-     Надо валидол! – (валидол остался у меня в другой куртке)
-     А где его взять?
-     Скорую нужно!
 
  Староста класса Наташа решительно сказала:
 -    Девчонки, вы трое, бегите к дороге, останавливайте машину, а мы попробуем ее потихоньку вести. Ребята взяли меня под руки, но из этого ничего не вышло. Ноги были, как ватные и совсем не держали меня. И тут я услышала голос Витальки: « Слабаки! Ну-ка, дайте мне». Он легко поднял меня и понес. Все двинулись за ним, следя за каждым его шагом. До дороги оставалось совсем мало, когда мы увидели бегущую навстречу девочку.
-      Скорее! Мы остановили машину!
 
  Виталька прибавил шаг. Он тяжело дышал, и я предложила:
-      Попробую сама, ты устал…
  -      Кто устал? – он поднял меня повыше и зашагал еще быстрее. Я видела, что ему тяжело – лицо напряглось и покраснело, но он ни за что бы не признался, что ему трудно. Я ухватилась рукой за его плечо, стараясь облегчить ношу.
  На дороге тараторили девчонки:
-     И надо же! Скорая проехала мимо, не остановилась, а этот остановился!
 
   Мужчина-водитель, сразу поняв, что дело серьезное, пошел навстречу. Они вдвоем с Виталькой усадили меня на заднее сиденье. Я оглянулась с тревогой: «А как же ребята»?
-     Да, что вы? Мы не маленькие, сами доедем, не беспокойтесь.
 Виталька деловито спросил мужчину:
-     У вас есть валидол?
-     Должен быть в аптечке. – Мне дали валидол. Виталька сел рядом, Наташа впереди, и мы помчались. Я закрыла глаза. Как это некстати – в конце учебного года.
   В больницу меня внесли на носилках. В приемном покое, пока врач осматривал меня за ширмой, медсестра спрашивала обо мне.
-     Так это ваша учительница? Вы молодцы, вовремя доставили.
-     Это он ее на руках нес, - сказала Наташа.
-     Подумаешь, я и потяжелее таскал! – Голос Витальки звучал непривычно смущенно.
-     Здоровый ты, парень, а я думал, что ты ее сын, - сказал врач.

  Виталька почему-то промолчал. Врач обратился ко мне:
-     Всегда вы, учителя, так – терпите до последнего.
-     У нее инфаркт? – спросил Виталька?
-     Не совсем. Маленький такой инфарктик. Вы ее берегите.
-     Да мы и так стараемся.
-     Вот-вот, а теперь идите. Все будет хорошо.
 
   Бойкая Наташа попросила разрешения позвонить ко мне домой.
-    Да, конечно, - сказал врач, и сам также сказал мужу несколько успокоительных слов.
   Все в тот раз окончилось благополучно. Школьники мои приходили часто. Виталька был только раз. Я понимала его – несмотря на свой буйный характер, он был на редкость стеснительным. Ребята рассказывали, каким он стал серьезным, готовился к экзаменам и уроков больше не пропускал.

   Выписали меня за несколько дней до экзаменов. Виталька экзамены сдал, сдали все. Еще в апреле мы думали, что Лобанович не справится. Классная руководительница восьмого класса говорила:                -     Мне подкинете Лобановича? Не возьму, хоть режьте!
-     Он работать пойдет, - заверяла я.  Ну, смотрите, у меня своих хватает.
 
 На последней линейке, когда вручали свидетельства, Виталька заметно волновался, поэтому шумел больше всех. Едва получив документ, он с группой мальчишек направился в конец коридора. Вдруг мы услышали грохот со стороны туалета. Будто упала куча тарелок. Потом по коридору быстро пробежали. Мы бросились из учительской к туалету. Один из унитазов был разбит до дна. Директор школы Маргарита Ивановна  увидела в окно уходящего Витальку.
-     Это он, больше некому. Вот негодяй! Лобанович! – крикнула она в окно, -    вернись! – Тон ее не терпел возражения. Виталька медленно пошел назад .                -     Твоя работа! – кипя от гнева, кричала Маргарита Ивановна. –  Лицо ее покрылось красными пятнами.  - Да сколько же можно? Вредитель, мерзавец! А мы тебе свидетельство выдали, за уши тянули, мать жалели! В своей же школе пакостишь! Последняя свинья так не делает!
 
    Лицо у Витальки стало багровым, он едва сдерживался. Он не переносил директрису, считал ее несправедливой. « Она все врет», - убежденно говорил он. Понимая, что во многом он прав, я пыталась как-то объяснить действия директора, но моя дипломатия ни к чему не приводила.
-     Вы, конечно, должны быть на ее стороне, это понятно, но она все равно не права, -  упрямо твердил он.
 
 Сейчас она выплеснула на Лобановича все, что могла, приписывая Витальке и его и чужие грехи. Когда Маргарита Ивановна устала, я спросила Витальку:                -     Кто это сделал? – я не верила, что это он. Он не мог.                -     Это не я.                -     А кто?                -     Не скажу, я не стукач.

-      Не скажешь! – С новой силой закричала Маргарита Ивановна. – А ну-ка, давай сюда свидетельство!
-      Вот еще! – Виталька отступил назад, держась за карман, где лежал  выстраданный документ.
-     Это моё! Не вы меня учили, не отдам. Он повернулся и пошел к двери. Я молчала.

Директриса схватила Витальку за рукав, он с силой дернулся и вышел из учительской, громко хлопнув дверью. Маргарита Ивановна рванулась было вслед, но, вероятно, поняла, что остановить парня невозможно. Она обрушила уже утихающий гнев на меня.                -     Донянчились с ним! Давно надо было его выгнать из школы.
     Я не возражала, мне было не по себе. Маргарита Ивановна, видимо, вспомнив, о моей недавней болезни, заговорила тише:                -     Нина Ивановна, выясните, кто это сделал. Надо все восстановить.               

-    Хорошо, я попробую. – Признаться, не хотелось мне это выяснять – я уже догадалась, чье это дело. Конечно, Димка. Этот мальчишка выплеснул в своем варварском, нелепом поступке обиду и ненависть ко всему миру: к пьянице и садисту отцу, к безвольной зануде-матери, к учителям, вечно ругавшим его, к одноклассникам, которые подсмеивались над его тупостью и презирали за мелкие пакости исподтишка. Не было в нем крепкого стержня, как у Витальки. У того все было на виду, поэтому ему и доставалось больше всех. Димка всегда старался свалить свою вину на других, в том числе и на Витальку, после чего ходил с синяком под глазом – « освещал окрестности», как шутил Виталька. Позже выяснилось, что именно он несколько лет бил стекла в школе, вымещая на них накопившуюся ненависть. А внешне это был довольно спокойный и даже вежливый мальчик. За него я беспокоилась больше, чем за Витальку.
 
  Случай этот, с унитазом, постепенно забылся. Директорский гнев утих. Маргарита Ивановна, видимо, чувствовала и свою вину, но  никогда не признавала себя неправой.
  За что некоторые дети ненавидят школу? Опытные учителя знают, что это, как правило, обойденные семейной заботой, не понятые, самолюбивые, слабые и обидчивые ребята. Педагоги, к сожалению, не могут заменить родителей, хотя некоторые и пытаются это сделать: кормят за свой счет заброшенных детей, приглашают к себе домой. Но это все временные меры, да и ученик чувствует себя униженным этой опекой. Я всегда считала, что учитель должен быть для ребенка старшим товарищем, доверенным лицом, служить опорой и советчиком и не стараться соревноваться с родителями.
 
 Виталькина мать при всей ее беспомощности была сильнее меня.    Она любила сына и очень переживала за него. Я часто напоминала Витальке, какой замечательный человек его мать, как ее ценят на работе. Это была широкая натура, добрая душа, хотя и очень несдержанная в гневе и часто лупившая сына чем попало. Я помню, как  в шестом классе он умолял меня не ставить двойку в дневник.

-     Ну, не ставьте, в журнале же есть.
-     Но мать все равно узнает.
-     Не ставьте…                -     А, что, отлупит тебя мать?
-     Конечно!
-     Ну и что. Подумаешь, шлепнет ремешком. Ты ведь заслужил.
-     Ага, если бы ремешком!
-     А чем? – мне стало интересно.
-     Сковородкой!
 
 Тут я не выдержала и рассмеялась, и он тоже.
-     Хорошо, я сама ей все объясню.
   Он выхватил дневник и убежал. С матерью я, конечно, поговорила.
-     Да он, кого хочешь, не только до сковородки доведет! – оправдывалась она.
 
  Бедная Виталькина мать! Она погибла вместе с отчимом, когда они ехали на мотоцикле на дачу. Это случилось, когда Виталька уже два года работал. Спустя несколько недель он пришел в школу – большой, шумный. Из кармана куртки торчала початая бутылка. Он старался казаться пьянее, чем был. Я, конечно, знала о его трагедии, но не решалась напомнить об этом. Он рассказал сам, неумело скрывая горе.
-      А, как же Наташка, сестренка?
-      Как! Сам воспитаю! Никому не отдам. Да и тетка к нам приехала.
 
Виталька жил теперь в другом месте, довольно далеко от нас. В школу он пришел, конечно, за участием, хотя и показывал всем видом, что не нуждается в сочувствии. Мы еще поговорили. Виталька постепенно хмелел, видимо хлебнул из бутылки перед самым входом в школу. Я поняла, что ему надо поскорее уйти и, сказав, что у меня скоро урок, проводила его до двери от греха подальше. У выхода он внезапно развернулся и, подмигнув мне, спросил:
-     Боитесь, что Маргарита увидит? Щас я к ней пойду - поздороваюсь! А что? Я – рабочий человек, имею право!

-     Ну, что ты, Виталька! – испугалась я. – Пойди, отдохни. Да и нет Маргариты Ивановны в школе.                -     То-то! Ладно, я пошел. И, видя мои встревоженные глаза, добавил: « Да не бойтесь вы, Нина Ивановна! Ничего со мной не случится».
 

   Однажды в школу на мое имя пришло армейское письмо. Знакомый скачущий почерк Витальки я узнала сразу. Он обстоятельно описывал армейскую жизнь и особенно подробно о своих достижениях, как всегда, не упуская случая похвастаться. « Между прочим», - сообщал Виталька, - я начал писать стихи. Посылаю их вам».

                Раньше был я пацан            А в десантных войсках
                В розовых штанах,              Нелегко нам служить,
                А теперь я солдат              Но сумеем всех вас               
                В черных сапогах.              Мы всегда защитить.               
               
               
                1997