*
Рождённому дважды цель жизни ясна
*
Проснулся Альберт в шесть часов утра. Скарлатина оставила память на всю жизнь - он был глух на левое ухо как тетерев в брачный период. Будильник прозвенел, но он и бровью не повел - спал как убитый.
Рената вынуждена была караулить благоверного, чтобы не просыпал. Заслышав пронзительный звонок, она непременно пугалась, подскакивала в постели, чертыхалась, усмиряя бесноватый механизм и переполошившееся сердце, потом принималась будить непрошибаемого мужа, утреннее спокойствие которого и манера полежать в кровати лишние пять-десять минут раздражали сверх меры.
Так было и на этот раз - справившись с испугом, она прилегла, тронула его за плечо:
- Аля, вставай, пора на работу... Ты слышишь? Вставай!..
Альберт мыкнул в ответ, но продолжал лежать, борясь со сном, а через несколько минут и вовсе всхрапнул.
Ренате подниматься через полчаса, хотя на работу ей не к восьми, как ему, а только к девяти. Она никогда не выходила из дома неопрятной - каждое утро выстаивала перед зеркалом, создавая искусным макияжем образ современной женщины, счастливой семейной жизнью. Отчасти так оно и было. В остальном всё тонуло в иллюзорных представлениях. И всё же она и одевалась со вкусом, предпочитая классический стиль, где мешковатость и бесформенность исключены напрочь. Всё это, конечно же, в пределах возможного. Она ведь не жена миллионера. Альберту нравилось видеть её красивой, элегантной и строгой дамой. Большинство мужчин предпочитает любить раскованных женщин, а жить - с консервативными. Красивых им подавай всегда. С утра до вечера двойными порциями. Рената изо всех сил старалась расширить рамки стиля, чтобы подчеркнуть женственность и красоту фигуры, получить удовольствие, поскольку внимание мужа не рассеивалось по сторонам, особенно когда они шли по улице, наводнённой шнырявшими по магазинам расфуфыренными красотками, его внимание было приковано к ней, оно льстило ей, открывало свободу духа, питало уверенность, выводило на простор творчества - какая идиотка откажется от такой благости? Благодаря вниманию мужа Рената быстро научилась кроить, шить и вязать, используя новейшие журналы мод как музыкант ноты. Подруги быстро раскусили, откуда она брала изумительные модели. Но Рената вынуждена была огорчить их - не гналась она ни за славой, ни за длинным рублём, да и плодить ширпотреб желания у неё тоже не возникало. Было желание творить себя и только себя, кому непонятно - не её проблемы.
Подруги обижались. Пробовали подъехать с разных сторон - бесполезно. Пытались сами научиться - руки не отттуда выросли. Дули губы и шныряли по рынку залежалого товара.
Да, Рената заботилась о поддержании имиджа светской дамы, посвящая ему свободные от неотложных домашних дел вечера, выходные и даже отпуска. Чаще всего, правда, бросала всё к чёртовой матери, раскладывала по гостиной газетные вырезки, календарные листочки, журналы, выкройки, принималась выбирать, комбинировать, выдумывать, колдовать. На вопросы Альберта, думает ли она прерваться хотя бы на час, чтобы приготовить семье что-нибудь вкусненькое, отвечала раздражённо, как всякий творческий индивидуум, которого сбивают с мысли по пустякам: "Отстань, чего пристал? Сам ничего не делаешь и мне мешаешь. Хочешь, чтобы всё это я покупала в магазинах? А деньги у тебя есть?.."
Иногда Альберт был даже не рад тому, что из нормальных человеческих соображений и естественных супружеских побуждений отметал все доводы для скандала и смиренно брался мыть посуду, готовить обед, летом каждый вечер ездил на дачу поливать сохнувшую под палящим солнцем рассаду... И вообще придерживался мнения, что легче сделать всё самому, чем скандалить с женой. В этом отношении он чувствовал себя сильнее, терпимее, выдержаннее, но иногда Рената начинала, попросту говоря, наглеть, принимая его воловье терпение за слабость подкаблучника, начинала повышать голос, отдавала резкие приказы, у нее появлялось желание еще более унизить его, подчинить своей воле, и только тогда он показывал ей характер. Это было всегда вдруг, это было всегда неожиданно, когда она не была готова.
А через время всё повторялось в том же порядке.
Она сильно лукавила, говоря о покупках в магазинах. Сколько раз он предлагал ей купить то кофточку, то блузку или платье, в которых, как ему казалось, она бы ему нравилась. Нет, морщилась: "Чем такое покупать, лучше я сама сошью! Что в этом особенного? Смотри, швы кривые, обмётано отвратительно, одна пола короче другой!.." И была права. А он усмехался в усы, зная, что жена превзошла многих модельеров советских швейных фабрик и ателье мод, поэтому только в исключительных случаях снизойдет до безвкусицы. Но к ней тогда лучше не подходить!..
Но в начале пресных будней не это было главным. Главная проблема - поднять, одеть и отвести в детский сад мальчишек. Названный в честь отца Альберта шестилетний Генрих, которого все на русский лад звали Андрейкой, одевался сам, но если за ним не проследить, рубашку или свитер одевал наизнанку, сапожки - слева направо. Трёхлетний Сашок без посторонней помощи вовсе не обходился, попробуй, напяль на него колготки, чтобы он не разревелся!.. Оксанка, слава Богу, подросла, второклассница, человек не самостоятельный, но всё же... Альберт хуже ребёнка - ему на работу, а он лежит!..
- Если ты сейчас не встанешь, будить больше не буду! - сердито пообещала Рената.
- Встаю, лапонька, встаю!.. - повернулся он к ней лицом. Когда голова его еще не варила, а тело просыпалось, тянуло на подвиги. Рука его проникла под ночнушку Ренаты, нашла и ощупала грудь, скользнула по дернувшемуся животу вниз...
Вначале она хотела убрать руку, отстраниться. В ней даже соответствующее моменту раздражение поднялось. Так в жаркий летний день, когда всё вокруг недвижно, сонно и равнодушно, вдруг ниоткуда, из ничего закручивается в сумасшедшем кружении и тянется высоко в небо смерч. Но смерчь в душе Ренаты так же неожиданно и быстро осел, растворился - она прислушалась к мнущей грудь руке, к неровному дыханию мужа, быстродействующее возбуждение затуманило ей голову, вздыбило соски, дрогнув, она потянулась к нему с поцелуем.
Радуясь согласию, он обнял её и в порыве нежности крепко притянул к себе.
Это было началом любовной игры, которую они продолжили бы до полного изнеможения, если бы не ужасная зависимость от других людей, не дефицит времени.
- Может, не пойдешь? - хотела шутливо, а получилось - с сожалением напомнила она о пресной прозе жизни.
- Не пойду... - сожаления в нём оказалось больше. После тяжёлой-то ночи, волнений... Говорят, семьдесят процентов мужчин сексуально неактивны. Пренеприятнейшая штука! Бедные женщины!.. А Рената не горевала - от Альберта хоть бегством спасайся. Вопрос отрезвил его. Он расслабился и сказал: - Останусь дома. С тобой. Ты не против?..
Нет, он решительно спятил, гуляя по квартире ночами как ушибленный оглоблей лунатик. Ей не хотелось, чтобы он ушел неудовлетворенным и страдал целый день, поэтому как можно мягче, проникновеннее снова выразила если не сожаление, то разочарование:
- Я-то не против...
- Да-а... - обреченно вздохнул Альберт. - Хочешь не хочешь, а идти надо. Но я доволен пополнением золотого запаса...
- Пополнением чего? - уставилась на него ничего не понявшая Рената.
- Пополнением золотого запаса. Не слышала? Ну, это когда любящий одаривает любимую не только и не столько кольцами-браслетами, тряпками-шмутками, сколько знаками повышенного внимания: строит глазки, говорит комплименты, ласкает... Чем больше такого внимания, тем меньше вероятность развода. На размолвки, непонимание, скандалы может уйти всё в течение одной минуты, всё, что копилось несколько, быть может, лет, понимаешь? Поэтому люди должны постоянно заботиться о пополнении сундучка любви. Лучше, конечно, когда делают они это непроизвольно, от души, не из корысти. Что до меня, так я хотел бы умереть на сундуке, полном этого сокровища. Примитивная, но верная схема жизни, а?
Она заткнула ему рот поцелуем.
- А вообще, в голове моей как в кладовке голодающего Поволжья, - сказал он минуту спустя. - Не соображу, с чего начать день, который ничего хорошего не предвещает.
- Совсем? - отрешённо спросила она, плывя в сонном томлении.
- Что - совсем?
- Совсем пусто?
- А-а... Совсем. Лег в три часа и, кажется, не спал всю ночь, хотя сон приснился, и какой!.. Таких снов я давно не видел. Даже сейчас всё ещё стоит перед глазами...
- Ты лег и сразу захрапел, а говоришь, не спал.
- Может, храпел, только голова продолжала работать, а сейчас...
- Не знаю, - не верила она, - если я сплю, то сплю. И вообще, кто тебе виноват, надо было ложиться вовремя и спать, а не шарахаться допоздна.
- Да вот... Лезет всякое, покоя не даёт... Ладно, понежься ещё, а я встаю, а то и вправду опаздаю... Не люблю опаздывать.
Армия приучила Альберта уважать дисциплину. Она хоть и советская, с дедовщиной армия, но армия, не школа танцев. Правда, не каждый там понимал, что в условиях дисциплины и порядка больше, больше полезного можно сделать. Диктатуру Альберт не выносил, палочному воспитанию, дедовщине, тупым армейским дуроломам противился, был первым бунтарём. "Дисциплина - это порядок, а диктатура - это беспредел", - повторял он. Бездумного исполнительного солдата из него так и не сделали. Пришлось ему, правда, и носом весеннюю грязь пахать, и приседать до трёхсот раз, и по нескольку часов кряду приказ сержанта Попова "отбой-подъем" исполнять, и бегать по сопкам, утопая в снегу по пояс.
- Поспишь тут, - отозвалась Рената. Ей хотелось упрекнуть его за отнятые полчаса сладкого утреннего сна и жалко было, что он уходит, и понимала, что не может она ни упрекнуть, ни задержать, ни обидеться. Глядя, как он одевался, рассеянно ища то, что лежало на виду, под рукой, не удержалась, спросила:
- О чем ты думал всю ночь? Что тебе покоя не даёт? У тебя неприятности?
- Если это можно назвать неприятностями...
- Похоже, они у тебя будут и очень скоро...
- Со стороны виднее.
Нельзя сказать, что он никогда ничего от неё не скрывал - у каждого человека есть своя, сугубо личная жизнь. У одного она насыщена любовными приключениями, у другого - преступным прошлым, у третьего - серым одиночеством, неотвязной памятью о важном событии, которого другие давно уже не помнят... И только простой как верстовой столб человек не имеет за душой ничего, что ему самому показалось бы интересным. И эта дубина утверждает, что только плохие люди живут двойной жизнью, что хорошим людям скрывать нечего. Какая чушь! Выходит, чтобы выглядеть в его глазах хорошим человеком, надо принародно вывернуться наизнанку, показать, что не держишь камня за пазухой?
Он не относил эти мысли к Ренате.
- Не о себе я думаю.
- О ком же? - голова её оторвалась от подушки.
Альберт уловил пробившийся в голосе жены отвратительный тон скрытой ревности, эгоизма и ненависти и догадался, о чём она подумала.
- Да уж не о женщине, естественно! Стал бы я говорить! - усмехнулся он. - В цехе пьют, понимаешь? Пьют, воруют... Потом расскажу, если тебе интересно.
Он чувствовал, что ей это абсолютно неинтересно.
- То-ли я этого не знаю! - она притворно зевнула, скрыв вздох облегчения - мужчине всё можно простить, даже измену, но лучше бы той измены не было.
Она не знала, что мужская неверность прорастает там, где одной женщине скучно, а другие женщины проявляют просто дикий интерес.
Он был уже в ванной и открыл воду, когда она, успокоенная, буркнула себе под нос:
- Мне это неинтересно - все пьют, все воруют...
Из-за шума шкворчавшей как сало на сковороде воды Альберт не расслышал и переспросил. Рената повторила. Он тут же не согласился:
- Не надо обобщать, я ведь не пью и не ворую!
- Ну и зря! Крутые мэны на машинах ездят, а ты пешком ходишь! Надо же себя хотя бы немножко уважать! - недовольно отозвалась она из спальни.
- Настоящая крутизна - это честность и порядочность, а не умение крутиться, то есть воровать и обманывать. Ты хочешь, чтобы я начал пить и воровать? Потом меня посадят, а ты поедешь к морю с другим? Смотри, а то ведь я тоже могу показать свой черный характер!
- Ты всё можешь! - не обиделась Рената, угадав его настроение. - У Ирины, когда её новорожденного сына обмывали, так накушался, что хлопцы - спасибо им, - еле домой приволокли. Инженер по технике безопасности рассказывала, как Штейнгауэр один двоих домой тащил!.. Никому и в голову не пришло, что ты мог дойти до такого состояния...
- И на старуху бывает проруха! - фыркнул Альберт. - Я не стою за тотальную трезвость. Что было, то было. Гуляли после ночной смены, у меня в ту ночь во рту маковой росинки не было, не рассчитал... Только я не оправдываюсь, между нами говоря, я не люблю золочёных положительных героев... Я о чём думаю: чтобы на работе не пили, понимаешь? Ведь если взлетим на воздух, потравим всех!.. Мало не покажется... Никто об этом не заботится. Не вижу, чтобы заботились. Когда гром грянет, креститься будет поздно.
- Думай - не думай - горбатого могила исправит. Ничем ты им не поможешь, только себе навредишь. Им на роду написано жить так, не иначе.
В своё фатальное предназначение Альберт верил безоглядно. Рождённому любовью матери дважды цель жизни была ясна. Дискутировать, кому что на роду написано, не стал. Ренате всё "до лампочки", а он ещё не так твёрд, чтобы лампочку эту зажечь.
Водный моцион освежил, разогнал сон, дал возможность пойти в размышлениях дальше. Вытираясь махровым в жёлтых цветах полотенцем, Альберт внезапно почувствовал, как остро ёкнуло, больно и быстро забилось сердце, едва промелькнула мысль о том, какую бурю страстей вызовет выступление в стенгазете.
"Еще не было такого, чтобы беззвестный рабочий корреспондент вместо предпраздничного победного рапорта написал и добился публикации, пусть не в столичной газете, - в производственной, что, собственно говоря, еще сложнее, - статьи, подрывающей авторитет администрации, партийной и профсоюзной организаций. О комсомоле речи нет - заводские недоросли на трудовой субботник собраться не могут, не говоря о прочих делах. Но нарываться на грубость за здорово живёшь тоже нельзя. Драный в моём сне предупреждал не напрасно. Надо обмозговать всё как следует, иначе затея выеденного яйца стоить не будет. А если пойти ва-банк? Чтобы до пяток продрало, а? Убьют? Кишка тонка! После статьи не посмеют!.. Да и почему, за что меня должны убивать, кто?.. Откуда эта мысль? Интуиция подсказывает и предупреждает? Или трусость тормозит? Хотя опасность существует, кто знает, кто стоит за Валькой Кудряшом. Я почему-то всё чаще думаю о нём. Играет он по-крупному, что ли... Статья спугнёт стервятников, тогда и посмотрим. Они, если они есть, не простят. Попытаются убрать меня с воровской дорожки. При всём при том я смогу убедиться в бессмертности организованной преступности. Когда я это узнаю, меня наверняка не станет... Идти в милицию? А кто даст гарантию, что милиция не связана с мафией? Если мафия существует, она обязательно имеет информаторов и в милиции. Да и кем я буду в глазах криминального коллектива цеха, криминального населения посёлка после обращения за помощью в милицию? Грязным стукачём, доносчиком, предателем?.. В таком обществе таких не называют героями. "Все воруют, все пьют..." - Рената повторяет чужие слова. Но вы не на того напали, товарищи кенты! Я сам, без чуткого руководства продажных тварей выведу вас на чистую воду! Выведу с хитростью Ивана Сусанина, и вы своей тупостью мне поможете. Мафия бессмертна? Мы тоже... И начало статьи не должно быть растянутым, она вся должна быть острой и бескомпромиссной, зубы надо показывать сразу."
Завтракать Альберт не захотел - выпил холодного кофе, одел любимую штормовку и без четверти семь вышел из квартиры. Запирая за ним дверь, Рената наказала:
- Сегодня мясо давать будут, так ты не забудь: баранину не брать, говядину - не больше трёх килограммов, а если свинина будет, то бери все пять и с салом - в магазинах жиров нет... Запомнил?..
Она всё больше и больше опекала его, сужала рамки свободы...
- Не маленький, - отозвался он, спускаясь по лестнице и думая, не пора ли шагнуть в сторону, чтобы не запутаться в расставляемых женой сетях. Поддаваясь контролю, он часто полагался на память Ренаты. Она была для него чем-то вроде записного календаря, напоминавшем о текущих делах. По своему характеру она была напористее и наглее его, а он всё уступал и уступал... Так, задумавшись, он вдруг вспомнил о важном, забытом под влиянием внешних обстоятельств, вернулся, постучал в дверь. - Подожди, не закрывай, - сказал он встретившей с показным превосходством жене, - я сейчас... - и прошёл в гостиную к шкафу.
- Ты чего? - спросила она, прекрасно понимая, что он опять что-то забыл.
- Да, - отмахнулся он с досадой, - сигареты, будь они неладны...
- Я так и думала. Вообще-то возвращаться нельзя - не повезёт.
- Глупая примета. Не повезёт, если не вернусь. Не стрелять же сигареты целый день... Ладно, я пошёл...
Он был выбит из колеи и потому нервничал.
Рената щёлкнула дверным замком и замерла возле, прислушиваясь, как он спускался, торопливо перескакивая через ступеньки. Площадкой ниже тяжелый гул шагов изменился - драгоценный возвращался.
- А теперь что? - опередила стук в дверь Рената. На десятом году совместной жизни другая женщина на её месте отпустила бы пару ядовитых замечаний или разоралась бы на весь дом, но Альберт никогда бы не простил ей такой низости. Рената лишь сдержанно, но всё с тем же превосходством улыбнулась.
- Деньги на автобус! У меня опять ни копейки нет!
Она раньше его усвоила непреложную истину: власть - это деньги. Сумочка с деньгами лежала в платяном шкафу прихожей. Рената высыпала из кошелька в ладошку мелочь, отсчитала себе, остальное отдала ему:
- Тут больше, чем нужно.
- Ты так считаешь?
- Зачем тебе деньги?
Деньги он ненавидел. Ненавидел потому, что их у него не было. Он отдавал их той, которая их тратила и жаловалась, что их мало. Денег у него не было вообще, он привык обходиться мелочью на автобус и сигареты, иногда покупал книги, подписывался на газеты...
Он знал, что если он отнимет у неё кошелёк, она станет такой же, как он сейчас - униженной, оскорблённой, рассеянной и злой. Но ему нужна была не рабыня Изаура, ему нужна была просто Мария - избранница успеха, баловница судьбы. А ведь если подумать, то никакой он не униженный, никакой он не оскорбленный, он просто выглядит так. Уступив атрибуты власти, он стал Серым Кардиналом и свое превосходство сохранял. А может, он просто успокаивал себя, тешил самолюбие, чтобы действительно не стать униженным и оскорбленным?
"Удивляюсь, - ясно говорил её взгляд, - что касается политики, людей, тут ты любознателен и памятлив, а в вопросах быта рассеян до невозможного: носки ищешь в холодильнике, хлеб - в книжном шкафу!.."
"Память каждого человека избирательна, - мысленно возражал он ей. - Ты, например, запросто вяжешь узлы и петли, но не знаешь, что у каждого человека есть свои интересы, и когда они не совпадают с твоими, ты плывешь в недоумении..."
"Что тебе от меня надо?.." - взгляд ее был уже сердитым и требовательным.
Он не ответил.
- Теперь, надеюсь, всё взял? Ничего не забыл? Ключи, часы, зонт...
- Всё. Зонт ни к чему - ночью гроза была, сейчас небо чистое...
- Не забудь про мясо!
- Постараюсь.
"Боже, что стало бы со мной, не имей я подвала с кованными сундуками злата!.." - подумал он, выходя из подъезда на улицу.
А за порогом квартиры Альберт ни о чем не забывал, был собран и деловит. Он, казалось, знал, что происходит в душе каждого встречного. Сторонние мысли посещали его и тут, но внутренняя настороженность, готовность к действию оставались в нём даже в моменты расслабления.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/13/2120