*
Визит Цыгана к Дорогову. Крестное знамение оборотня. Тайна дома Коли Коньяка. В плане погрешности нет.
*
Тревожные слухи о надвигающихся милицейских облавах, засадах и обысках с арестами расползлись по округе и надолго сжали сотни сердец страхом. Обеспокоенный ещё не вышедшей было в свет статьёй Альберта Штейнгауэра Валька Кудряш, то есть Цыган, поспешил нанести заблаговременный предупреждающий визит к редактору Степану Дорогову. Хотел узнать, о ком и о чём конкретно написал правдоискатель и не вложил ли он заодно с другими и его, Цыгана..
О себе Цыган думал как о невинном ягнёнке и был очень обижен поступком борзописца. После памятного знакомства с хладнокровным Азиатом и его дружками-волками он панически боялся краха задуманного преступниками предприятия. Ведь они убьют за бездействие! Цыгана не волновало, что сделает Азиат со Штейнгауэром.
Предлог для визита к Дорогову нашёлся подходящий - поздравить с Днём печати, отмечавшемся пятого мая, как раз в тот день.
Парторг с увлечением корпел в оформительской над пёстрым полотном стенгазеты. Воспользовавшись отсутствием посторонних, Цыган завёл виртуозный разговор ни о чём, однако очень ловко подпитывая тщеславие самодеятельного художника, цеплявшегося за эту мастерскую, дабы не слесарить в другой.
- Я слышал, - самозабвенно трепался Цыган, - в прошлогоднем конкурсе цеховых стенгазет мы заняли первое место и вы как редактор получили премию парткома и заводской многотиражки?..
- О да! - сиял Дорогов. - Была ещё бесплатная путёвка в сочинский санаторий!
- А в этом году, я смотрю, наша газета стала интереснее многотиражки, только и того, что не отпечатывается в типографии. Где вы этому научились?
- Да уж не в Сочи! - хохотал редактор. - Я охотно посещаю семинары редакторов стенгазет!
- Оно и видно: очередной номер вы еще только делаете, а уже столько шуму! Такое по плечу разве что смелому революционеру-демократу.
- А ты посмотри, какого я себе рабкора нашёл! В вашем, между прочем, цехе работает! - похвастался Дорогов и извлёк из стопки бумаг статью Штейнгауэра.
Проклятый Альберт не целясь попал в десятку и не оставлял шанса отыграться. Он так искусно использовал эзопов язык, рассказывая о воровстве, что придраться к нему с клеветничеством было практически невозможно, но все, в том числе и он, Цыган, угадывались безошибочно! Пьяницы были названы поимённо, Штейнгауэр знал, что алкоголики не в состоянии спрятать болезнь. На воре шапка горит - Цыган почувствовал, как под ним загорелась земля: отпетые бандиты не простят!
- Ну, пескарь премудрый, и не боится! - зло сорвалось с языка.
Ближе к вечеру встревоженный Цыган дозвонился до Кабула, а через него нашел и Азиата. Под покровом чёрной майской ночи они встретились в глухом переулке частного жилого сектора неподалеку от строительного участка Цыгана, там, где извилистая тропинка между строящимися домами убегала в кустарниковый бурелом вишни к разломам обрывистого берега озера. Кабул остался торчать под тополем в начале переулка, а тут, вдали от любого случайного прохожего Цыган возбужденно излагал Азиату критическую ситуацию их задумки. В разговоре он вдруг почему-то перешёл на чудовищный акцент:
- Панимаешь, дарагой, павлият на рэдактора, штобы нэ ставил статэйку в стэнгазэту нэвазможна! Нэ патаму, што он идэйный. Дэло в другом! В том, што...
Своего происхождения Азиат не помнил. Каждый уголок сознания был заполнен приёмниками-распределителями, детскими домами, колониями... И всюду почему-то встречались остервенелые нелюди. Они всегда играли роль заботливых отцов. А настоящие отцы и матери детей улицы пропали без вести в огне второй мировой войны, умерли от голода, холода и болезней во время ссылки в Сибирь, которая никому не отказывала в приёме. Это теперь он знает, что гонимые по национальному признаку народы огромного Союза теряли своих детей в жестоких условиях сталинских репрессий, что воспитателям хотелось, чтобы интернациональные дети обрусели, забыли родной язык и место рождения, священные традиции, стали верными бойцами коммунизма... Но - не получилось. В его случае не получилось: Азиат, как, впрочем, и тысячи других сирот впитал другую - преступную субкультуру. Нелепый акцент и кривляние Цыгана ударили Азиата в самое темечко. Если бы он, Азиат, умел так же хорошо говорить, как думал и чувствовал, он бы объяснил этому клоуну существенную разницу между ними. Качнувшись от глубинной незаживающей боли, он схватил Цыгана за грудки, поддёрнул к перекошенному обидой и злобой лицу, хрипло заревел:
- Ты, падло! Лагерного придурка корчишь?! - железный кулак смачно влип в лицо Цыгана как в тесто. Азиат поднял заскулившего парня левой рукой и тут же скрючил его новым ударом под дых правой. - Такой звон мою печенку жжёт! Говори как мамаша учила, не то я твоё ботало пёрышком выправлю! У-у, гнида!.. - замахнулся опять, но не ударил, отшвырнул на землю.
Оглушённый, растерянный, всхлипывающий Цыган в мгновение ока забыл акцент, а поднявшись на дрожавшие ноги стал сдабривать речь матом, который, по его соображению, должен был загладить вину перед Азиатом.
- О статье, - сказал он, ощупывая пылавшую скулу, - знают в парткоме. В духе горбачёвской перестройки они собираются организовать общество борьбы за трезвость, Штейнгауэр, похоже, будет там одним из первых...
Азиат молчал.
- В Крыму, говорят, вырубили винные сорта винограда, - не знал как оправдаться Цыган. - У нас так: уж если возьмутся... Пока не поздно, надо этому корреспонденту глотку заткнуть.
Азиат ненавидел стукачей-гиен, завербованных ментами, чекистами, ворами или партийными боссами - всё едино. И таких, как Цыган, предававших пусть и бывшего, но всё же товарища, лишь бы прикрыть свою задницу, он тоже невзлюбил. Он был близок к высшей касте преступного мира, где подобные штуки карались смертью. Никто, нигде и никогда не терпел обмана. А Цыган к правде подмешивал ложь: Альберт Штейнгауэр по-прежнему оставался один и своим упрямством вызывал восхищение. Проницательный командир уловил в Цыгане и эту ложь, и это восхищение.
Азиат не был паинькой. Он не только обманывал людей. Он находился с ними в состоянии войны. К тому же он был предан главарю банды и считал, что каждый человек должен стоять горой за человека своего круга. А внутри - тут у каждого свои интересы.
- Не подфартил? - спросил он.
Даже в темноте Цыгану показалось, что он заметил тяжёлый взгляд этого жуткого человека.
- Понимаешь, этот козёл добьётся, чтобы в цехе усилили охрану, поставили электронную сигнализацию, ввели строгий учёт расхода спирта. И тогда я не то что три бочки - три литра не смогу взять! Провалиться на месте!.. - для вящей убедительности Цыган осенил себя крестом.
Оборотней вроде Цыгана Азиат повидал достаточно, чтобы не верить их крестным знамениям. Но теперь Цыган явно не врал, он предупреждал. Азиат представил реакцию вспыльчивого Коли Коньяка и сжал кулаки, готовый избить Цыгана. Коля Коньяк задумал наладить подпольное производство спиртных напитков, у него, очевидно, что-то не заладилось с химзаводским начальством, иначе проблемы со спиртом не существовало бы, а тут... Не успели установить многообещавший контакт с хитрым Цыганом, как в это же время какой-то писаришка начинает рвать все нити! Кому это может понравиться?
Азиат сдержался. Дал волю словам:
- Проворонил, гад, теперь дрожишь? Не свети задом, заглохни, будто тебя закопали. Надо будет, я скажу, что делать. Усёк?
Цыган торопливо кивнул:
- Усек. А-а...
- Чего?
- А-а... когда скажешь?
- Завтра.
Полученную информацию Азиат, не дожидаясь утра, понёс Коле Коньяку. Рассчитывал, что тот ещё не спит.
Крестный отец вполне легально жил в роскошном особняке, купленном у еврея.
Лившиц долгое время работал бухгалтером нефтеперерабатывающего завода то ли в Западной Сибири, то ли в Азербайджане, - слухи ходили разные, - а выйдя на заслуженный отдых, переехал с женой в Христианинбург, в город ссыльной юности (в сентябре 1941 года отца его посчитали за немца и вместе с поволжскими немцами выселили в молодой Христианинбург, куда эвакуировали станкостроительный завод, где и работал в войну мальчишка Лившиц). Здесь, в Христианинбурге, Лившиц воплотил в жизнь свою давнюю мечту, отстроив по собственному проекту большой дом. Получив от набравшего солидный авторитет и силу заместителя начальника строительного управления Коли Коньяка, чье настоящее, мирское имя все давно забыли, 250 тысяч немецких марок наличными, пенсионер-космополит, как Лившиц назвал себя сам, выправил национальность страдальца отца, через него и свою и уехал с верной спутницей жизни в Западную Германию, в Штуттгарт, наладил торговлю российскими нефтепродуктами, стал королём окрестных бензоколонок. Теперь, говорят, ездит на Канары, в Италию и Швейцарию, греет на солнышке юга старые кости и не увлекается массажем, боясь посадить сердце.
Между стариком Лившицем и Колей Коньяком осталась прямая связь, то есть Коля Коньяк обеспечивал охрану железнодорожных составов с цистернами, катившимися на Запад, а Лившиц платил твёрдой "капустой". Таким образом Германия обогатилась не только за счёт дешёвой рабочей силы сотен тысяч российских немцев, раскручивающих экономику исторической родины. По некоторым данным, опубликованным в западногерманской прессе, около шести тысяч выходцев из России открыли там своё дело. Обеспокоенные местные немцы заговорили о крепнущей русской мафии, однако очень быстро умолкли, начав сбывать на Восток подержанные заводы и технологии, ржавые автомобили, старую мебель, электротовары, всё, чем были переполнены рынки и лавки. "Русаки", быть может, и взяли бы под контроль немецкий бизнес, если бы не испытывали известные трудности с языком исторической родины.
Азиат часто жалел, что не родился немцем.
Дом Коли Коньяка имел множество достоинств. Три его этажа как бы опирались на две боковые пристройки более позднего времени. Под всем домом - немецкий келлер-подвал. Электронные сенсоры замечали каждого, кто приближался к узорной железной ограде или воротам - во дворе мгновенно вспыхивали прожекторы, а в комнате дежурного охранника раздавался звуковой сигнал. Нарушителей спокойствия внимательно разглядывали телекамеры, передавая изображение на мониторы. Покой, правда, нарушался редко: несколько свирепых мастиф-эспаньолов, каждый весом до ста килограммов, взятых на вооружение итальянской мафией в качестве надёжной охраны, бившихся в древности на аренах Рима наравне с гладиаторами против пантер, тигров, львов и людей, отбили охоту местных жителей гулять под окнами, распалив любопытство ещё больше.
Таинство особняка в череде простых домов порождало страшные истории обывателей. Рассказывали, будто в подвалы этого дома привозили людей, вырезали у них органы, выкачивали кровь и продавали за границу, тела разделывали и продавали шашлыками на базарах... Чего только не выдумает человек с богатой фантазией!
Азиат знал, как войти в дом незамеченным. Сенсоров для него не существовало. Смекалка и ночь были союзниками. Особо не раздумывая, он вынул из кармана кожаной куртки электронный пульт управления, какие нынче широко применяются к телевизорам, видеомагнитофонам и автомобилям, нажал кнопку, отключая сигнализацию. Собаки услышали звук шагов и подняли возню. Азиат успокоил их, зашипев по змеиному.
Перепрыгнув ограду тренированным броском, он подошёл к дому с тыла, у самой стены пропал в кустах смородины. Там просунул руку за решётку подвального окна, что-то нажал, повернул и решётка вдруг ослабла, после чего быстро и бесшумно поднялась внутрь стены, а вместе с нею ушла и рама окна. Ровно через три секунды после того, как Азиат спустился в подвал, всё вернулось на своё место.
Он оказался в небольшом коридоре. Горело слабое ночное освещение. Двери вели в кладовую, мастерскую, гараж, дальше по коридору и наверх. Миниатюрных телекамер здесь уже не было.
Азиат прошел в мастерскую, где был заведён порядок европейского баумаркта - материалы, инструменты, станки и механизмы - всё, что нужно автомеханику, было учтено и занимало свои места. Азиат открыл другую дверь и заглянул в спортивный зал, общая площадь которого составляла около 160-ти квадратных метров - размер одной из пристроек дома. Судя по целевому назначению и внешнему виду спортивных снарядов здесь активно занимались кик-боксингом, тэйк-ван-до и другими боевыми видами спорта. Отнюдь не для защиты, принимая во внимание преступные замыслы обитатавшей здесь банды.
Дверь в сауну недавно покрасили. Толкнув её, Азиат поморщился, услышав треск отлипающей краски.
Дно бассейна выложено дорогой нежно-голубой керамической плиткой, стенки - светлой изумрудной, а бортики и стены сауны - превосходным ореховым деревом, каждую досточку которого обработал искусный резец талантливого художника-дизайнера. Центральная стена приняла на себя глубокий детальный барельеф прелестной Геры и могучего Нептуна, символизирующих неразрывный союз Земли и Воды, соблазнительницы-женщины и искусителя-мужчины. В левом углу устроен тропический оазис: в зарослях пальм и цветущих белыми и розовыми цветами вьющихся растений по замшелым камням бежал звонкий ручеек. Рядом из белого фарфора и розового мрамора стояли невысокие изящные фигурки обнажённых купальщиц. Их неподвижные игривые позы оживляли зеленые фонари на дне бассейна и свет будто живой воды.
Азиат подошёл, посмотрел на воду. Хотел раздеться, смыть дневную усталость, но передумал - не все дела были закончены.
Телохранитель и правая рука Коли Коньяка совершал ежедневный обход дома как некий священный ритуал, отменить который могли лишь очень важные обстоятельства.
Бросив запоминающий взгляд на воду, он вернулся в коридор. Наверх не пошёл - направился в гараж, где стояли готовые к выезду две "Волги" и три "девятки". Все машины воровского цвета - цвета чёрной ночи. В белокаменной и первопрестольной Москве, в краевых и областных центрах, в крупных городах братишки заводили иностранные джипы и лимузины, катались с комфортом и ветерком, но здесь, в провинции, приходилось считаться с мнением карательных органов ревностной власти. Впрочем, и это была уже роскошь.
Кабул любил её как женщин. Не роскошь, а технику, меняя машины очень редко, а женщин - регулярно. Те и другие отдавали ему всю свою мощь.
Переступив порог гаража, слева от себя Азиат услышал слабый шорох и боковым зрением заметил ствол направленного в его грудь пистолета. Этого было достаточно, чтобы пришла в действие двигательная система профессионального бойца. Быстрым движением руки он отбил пистолет и с разворотом тела локтем ударил неизвестного в живот. Послышался сдавленный вскрик. Нога Азиата уже описалывала скоростной полукруг, но вскрик человека был узнан и она ударила в стену, в нескольких миллиметрах от головы Коли Коньяка.
Несколько последующих минут главарь корчился от боли и не мог произнести ни слова.
- Кто знал, что это вы? - без покаяния хмуро сказал Азиат, помогая незадачливому шефу разогнуться, прийти в себя.
- Ничего!.. - кряхтя и постанывая, отвечал Коля Коньяк. - Ничего! Грех обижаться, забыл, что у тебя реакция быстрее мысли...
Если собака укусит своего хозяина, тот забьёт её или продаст. Избить Азиата - лишиться его реакции, лишиться защиты. Воры в законе конкурируют между собой, устраивают кровавые разборки, переделы сфер влияния, территорий, рынков сбыта наворованного и так далее. Ни один не упустит возможности воспользоваться слабостью позиций другого.
- Что вы здесь делаете? - поинтересовался Азиат.
- Решил проверить, не чужой ли кто бродит.
- А где... - Азиат хотел спросить, почему шеф не отправил на проверку кого-нибудь из охранников, дрыхнувших в дежурке, но тогда бы он поменялся с главарём руководящей ролью, что не понравилось бы Коле Коньяку, поэтому вовремя осёкся.
Потирая зашибленную печень, Коля Коньяк присел на табурет. Помолчав, спросил:
- Что нового?
По мере того, как Азиат пересказывал сообщение Цыгана, Коля Коньяк злобился. Не выдержав, ругнулся - стесняться было некого:
- Перестройщики, мать вашу!.. Знаешь, что надо сделать с этим корреспондентом?
Лоб Азиата избороздили три глубокие вопросительные морщины.
- Убрать! - прошипел мафиози. - Немедленно! - и задохнулся от злобы, завращал выпученными зенками.
Азиат в сомнении покачал головой, однако ничего говорить пока не стал.
- Не понял?! - ноздри Коли Коньяка хищно раздулись. - Или ты не можешь раздавить клопа? А может, ты брезгуешь? Поручи Косому. Пойми, командир, - подступал он к размышлявшему Азиату, - я не могу упустить прибыльное дело! Цыган прав: корреспондент всё испортит!
Им трудно было запомнить немецкую фамилию - Штейнгауэр. По делу появилось и закрепилось прозвище - Корреспондент.
- В самоубийство Корреспондента менты не поверят, - заговорил Азиат. - В дело замешана партия, мокруха поднимет ментов и чекистов. Тогда всему песец. Лучше переждать. Или обойти...
Главарь банды знал, что упрямство, бешенство и злоба, чем он всё чаще страдал, были плохими советниками. С большим трудом обуздав эти чувства, он, доверяя телохранителю, согласился:
- Ты, наверное, прав. Но припугнуть надо. Так, чтобы в штаны наложил. И он должен выйти из игры. Это что же получится, если мы начнём уступать дорогу каждой букашке? А Цыгану скажи, чтобы не зарывался.
Азиат, что было на него совсем не похоже, вдруг осклабился в довольной усмешке, впечатал в широкую ладонь большой кулак:
- Уже сказал. А Корреспондента убью и воскрешу лично!
- Не доверяешь пехоте?
- Сам разомнусь.
Азиат не стал повторять, что в этом деле нужна особая осторожность, особая тонкость, на которые "отмороженные" братки не способны. Быстро зверея, они всё чаще стали сообщать о преждевременной кончине воспитуемых.
"А чё, если гниль попадает?" - оправдывался Косой, пасший юную "борзоту" - молодых спортивных парней, зарабатывавших деньги на подобных мероприятиях. Азиат подозревал, что Косой специально "навешивал" нахрапистым парням труп за трупом, завязывая всех в тугой узел. Ментовка не копошилась, и он не предпринимал крутых разборок.
Остыв, Коля Коньяк буркнул:
- Ты тоже не переусердствуй.
Что бы он, интересно, сказал, если бы Азиат еще минуту назад бросился исполнять первую команду и действительно поднял на пику Штейнгауэра?
- Куда направлялся? - более миролюбиво спросил Коля Коньяк. Не получи он по печени, давно бы знал ответ.
- В люкс, к гостям пансионата.
Коля Коньяк подтянул тёплое спортивное трико - китайские халаты в домашней обстановке по примеру столичных боссов он не носил. Почесал затылок, решая, идти с командиром или подняться наверх, в спальню, где ждала очередная деваха, любительница недурно провести время.
- Одичали, поди, за неделю... Чем бы их пока озадачить? Что там у нас на подходе?
Азиат как личный секретарь напомнил:
- Надо бы рынок в Христианинбурге встряхнуть. К новому народному судье на огонек зайти. Так, мелочи одни.
Выбор принадлежал главарю, Азиат выжидательно опустил голову, рассматривая носки адидасовских кроссовок.
- Отправь к судье, пусть прощупают биографию, посмотрим, какого живца он заглотит. Что там ещё?
- Ничего.
- Скукота... Ладно, ты идёшь? - рука легла на электрический выключатель.
Рука Азиата скользнула в карман джинсов, достала связку ключей, выбрала один, внешне похожий на ключ зажигания иномарки.
- Иду.
Всё погрузилось во мрак, но его тут же прорезал тоненький луч крохотной лампочки-подсветки ключа. Привычным движением Азиат вставил блестящий бородок в неприметное отверстие в стене, повернул. По звуку - сработал центральный замок автомобиля, а получилось так, что стоявший плотно к стене шкаф вдруг стал дверью большого стального сейфа, изнутри которого пробился слабый свет.
Пригнув головы, они вошли, как оказалось, в другой подвал. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: нижний подвал был не хуже верхнего - красные кирпичные стены высотой до двух метров, под сводчатым потолком в полихлорвиниловых трубах - кабели высокого напряжения, в нескольких сантиметрах от вымощенного плиткой пола, вдоль стены, - трубы парового отопления, слышался также звук работавшей где-то вентиляции. Здесь был свет, было сухо и достаточно тепло.
Вот только куда вёл туннель?
Десять крутых железобетонных ступенек вниз, поворот налево. Тяжёлая дверь позади автоматически закрылась. Поворот направо, три ступеньки вниз и - уходящий во тьму полутораметровой ширины коридор.
Что скрывалось впереди, с какой целью всё это было устроено - неизвестно. Ясно было одно: Коля Коньяк со своей бандой представлял реальную опасность обществу. Ему хватило сил втайне от людей, от местной исполнительной власти, органов надзора и контроля вынуть отсюда и вывезти сотни кубических метров грунта - податливой глины и песка, привезти сотни тысяч штук жжёного кирпича, бетон, устроить подземное сооружение. Такое по плечу только серьезной конспиративной организации. Тихая провинция - идеальное место для концентрации злой силы, для наращивания мускулов. Подчинить своему влиянию район с населением до ста тысяч человек легче, чем захватить Москву. А если - район за районом?..
Не об этом ли думал Коля Коньяк, продвигаясь вглубь туннеля? За ним, след в след, шёл верный Азиат. Сколько человек мог поставить он под ружьё?
При их приближении лампы загорались тусклым экономным светом, а когда проходили - гасли.
Узкие амбразуры то-ли бойниц, то-ли вентиляционных шахт заметить в стенах сразу было невозможно. Как невозможно было определить длину коридора, который вдруг упёрся в стену, повернул направо, потом налево, еще раз налево и снова направо. По такому принципу роют окопы. Кто знал этот лабиринт, тот мог легко оторваться от преследователей, стреляя из-за каждого угла.
Военное сооружение?
И тут, когда они в последний раз повернули направо, лампа над их головами не загорелась. Преступники растворились в темноте. Коридор уходил дальше, но там, чувствовалось, кроме пустоты и мрака ничего не было и быть не могло.
Никто бы не заметил замаскированную в стене потайную дверь, куда исчезли эти двое. Но они были уже здесь - в другом, более узком, коридоре, и беззвучно закрывшаяся за ними дверь была всё из той же, что и входная дверь в подземелье, толстой стали, окантованной резиновой полосой.
Коля Коньяк осветил карманным американским фонариком неглубокую нишу, вынул завёрнутый в промасленную тряпку пистолет с запасной обоймой патронов, покрутил в руках и положил обратно.
Метра через три они повернули направо. Коридор просматривался метров на пятнадцать, и там, впереди, опять поворачивал налево.
- Когда я попадаю сюда, - заговорил Коля Коньяк, оглянувшись на молчаливого телохранителя, - я не могу не восхищаться нашей изобретательностью.
- Хорошо сделано, - без лести отозвался Азиат.
- Хочешь сказать, Брестская крепость лучше? - хмыкнул главарь, и сам же ответил: - Она, разумеется, была крепче, но... мы же не собираемся стоять тут насмерть! Выигрыш во времени в несколько минут - вот что нужно в случае чего. А до этого - крутиться во всю мощь. Нет, что ни говори, а Цыган этот мне нравится. Как, ты говоришь, он сказал: "Не работать - крутиться надо"?..
- Так.
Коля Коньяк остановился и как бы самому себе сказал:
- Ну-ка, посмотрим, что тут у нас...
Азиат приготовился ждать.
Надавив на один из "кирпичей", Коля Коньяк открыл неглубокую осветившуюся изнутри нишу, на задней стенке которой была привинчена светлая алюминиевая панель, а на панели кроме крохотной черной головки микрофона и красной кнопки ничего больше не было.
- Это я! - сказал в микрофон главарь и нажал кнопку.
Большой квадрат стены выдвинулся вперёд, разделился вертикально на две равные половины и разъехался в стороны, открыв взору освещённый изнутри, набитый оружием и боеприпасами стальной несгораемый сейф. Электронная микросхема реагировала на записанное в память компьютера слово и этим шифром открывала тайник.
- Видишь, как всё просто, когда есть деньги! - Колю Коньяка распирала гордость.
- Завтра привезут сорок два "калаша" и три тысячи патронов к ним, - напомнил Азиат. - Пора готовить новый тайник.
- Не тайник - пора новую базу строить.
- Справимся?
- Когда закончим здесь, сразу же возьмёмся за строительство бункера на тысячу человек. За Христианинбургом по распоряжению городского Совета начнём рыть котлован водосбора - для орошения полей. Днём будем отрывать, ночью - зарывать готовые железобетонные блоки "П"-образной формы. Их будут доставлять из дальних районов Новосибирской области. По бумагам всё сойдется...
- Нужны люди. Много людей. И много техники. Чекисты быстро пронюхают, чем пахнет здешняя земля.
- Риск велик, надо подумать... - Вид оружия поднял настроение Коли Коньяка. Он взял в руки один из автоматов, покачал, пробуя на вес, поставил обратно в сейф. - В ближайшую субботу пристреляем новую партию оружия. Калаши должны бить в десятку... Мы еще походим во фраках, господа! - высокомерно заявил он вдруг кому-то, кого держал в уме, кто был, вероятно, сильнее его, кто мешал продвижению к высокой власти.
Азиат безоглядно верил ему. Знал, что без Коли Коньяка он пропадёт. Другие уважаемые люди давали работу своим боевым командирам. Уйдет немало времени, пока найдёшь свое место среди чужих, среди тех, кто не будет доверять так же, как доверяет Коля Коньяк. А ведь с каждым годом работать становилось всё труднее, планка требований к профессии всё поднималась и поднималась, простые вышибалы мозгов, как пишут газеты, настоящей команде нужны лишь на задворках большого предприятия, ей нужны даже не киллеры, а компьютерщики, микроэлектронщики, знатоки налоговой системы и бухгалтерского учета, мастера, профессионалы... Коля Коньяк пеной изо рта брызжет, добиваясь крутизны, предъявляемой к сотрудникам комитета государственной безопасности. А что может Азиат? Зарыться в землю? А дальше-то что?..
- Двигай дальше, командир, тут всё в ажуре, - будто прочитав его невеселые мысли, ткнул в бок Коля Коньяк.
Они двинулись дальше по коридору. Позади с тихим гудением трёхфазных моторов закрылись стальные створки. Пройдя несколько шагов и убедившись в полной сохранности хода, вернулись через потайную дверь обратно в большой коридор, напоминавший лабиринт архитектора "с приветом", то есть свихнувшегося на военную тропу Наполеона, которому нет места на острове Святой Елены, но в местах не столь отдаленных...
- А тут всё же прохладно, - поёжился Коля Коньяк.
- Зимние морозы в землю ушли. Грунт в этих местах на два метра промерзает, а мы на глубине четырёх.
- Это мне известно лучше тебя.
- Вам нужно было одеться...
- Не барышня, - отозвался Коля Коньяк. И без всякого перехода, осветив фонариком лицо напрягшегося Азиата, спросил: - Так, говоришь, мужики угорели?..
- Какие мужики? - прикинулся Азиат, определяя направленность мысли главаря.
- Которые всё это строили. Метростроевцы. Двенадцать человек. Ты с Кабулом нашёл их в Крестах. Не помнишь?..
Азиату не нравилось, когда Коля Коньяк поминал "жмуриков". Стены имеют уши, зачем свистеть почём зря?
- Почему не помню, помню... - с откровенной ленцой нехотя проронил Азиат. - Но то был несчастный случай: напились в гараже, завели машины погреться, уснули... Я-то причём?.. Пришлось вывозить в колхозный скотомогильник, в каустическую соду. Да их, думаю, никто и не искал, а скотомогильник обвалился, колхозники новый отрыли, рядышком...
*
Четверо усталых небритых мужчин склонились над расстеленным на журнальном столе строительным планом здания. Они сидели на приставленных друг к другу под прямым углом двухярусных деревянных кроватях, заправленных простым постельным бельем. Трое находились внизу, а четвёртый, лет двадцати пяти, чернявый, в серых глазах которого играл постоянный голодный блеск молодого россиянина, подобрав под себя худые ноги, нависал над ними сверху. В трусах и майке, он приготовился к длительному спокойному сну и большого интереса к общему делу не проявлял, очевидно решив заняться им на свежую голову. И хотя говорил он безостановочно, в голосе больше слышалось утомленного равнодушия, чем обычного в конце дня раздражения:
- Бросьте, братки, не всё ли вам равно, что делать? Условия договора выполняются, - это самое наипервейшее. Честно говоря, я уже и не чаял вырваться. Отупело во мне всё, смерзлось... Какая разница, кому и зачем мы понадобились? Главное, повторяю, - из колонии ушли... - тут он ласково погладил шелковистое чёрное блестящее спортивное трико с красной полосой на левой штанине, аккуратно повешенное на спинку кровати в ногах, - цивильную одежду получили, запас немецкой жратвы в кладовках - самое малое на год вперед. Живи - я те дам!.. А через полгода ударного труда этот... Как его?..
- Хозяин? - продолжая изучать план, подсказал похожий на поляка усатый, с большими залысинами светлых курчавых волос беглый каторжник.
- Коля Коньяк? - подал вслед за ним наводящий вопрос среднего телосложения бывший "забайкальский комсомолец" в роговых очках близорукого.
Третий сидевший внизу был тщедушен как недоразвитый подросток и казался сдавленным этими двумя по бокам и третьим сверху. Неудобства, однако, он не испытывал. То ли засыпая, то ли соглашаясь со всем, что слышал, то ли что-то прокручивая в уме, он часто-часто кивал нечесаной головой.
- Во - Коля Коньяк!.. - встрепенулся молодой россиянин с голодным блеском в глазах. - Обещал выпустить отсюда с новыми документами. Я верю ему. Такие не обманывают. Не обманывают таких, как я, - поправился он, оглядывая товарищей.
- А тебе ничего другого не остаётся, как верить! - подал голос из другого угла комнаты, где стояли точно такие же кровати и журнальный стол, за которым играли в карты ещё четверо беглых преступников, голый по пояс жилистый молодой зэк с рваным углом рта и вздёрнутым носом. - Заказываю четыре! - по ходу игры вызывающе сказал он партнёрам - трём суровым, неторопливо пережевывавшим подсоленный сыр и потягивавшим немецкий "Krombacher", непоколебимым дядям, коих производили на свет в соломенных скирдах в годы сталинской коллективизации вступавшие в колхозы ломовые крестьянские бабы.
- Сумел же он вытащить нас из камер! - продолжал своё молодой россиянин.
- И спрятать под землю! - показал в хохоте щелястые прокуренные зубы рваный рот.
- Через полгода на волю!.. - не обратил на него внимания размечтавшийся россиянин. Он устало откинулся на взбитую подушку и, улыбаясь давней своей мечте, вполголоса задумчиво произнёс тем, кто его слушал: - Уеду в Красноярск, уйду в тайгу, срублю избу и буду жить один, чтобы ни сраных колоний, ни собак, ни краснопогонников, ни предательства, только деревья вокруг, трава, ручьи и озёра, птицы и звери, солнце и ветер, а ночью - луна и звезды...
Усатый, похожий на поляка беглый внимал ему с тоскливым выражением забывающего настоящую жизнь человека.
- И будешь волком на луну выть, - насмешливо бросил рваный рот, тасуя карты. - А что, корешки, может, на жмурика скинемся?
- Я не мокрушник! - процедил сквозь зубы один из троих рожденных в коллективизацию.
- Хозяин узнает, ликвидирует как негодный элемент, - отодвинулся второй.
- А кто скажет? - настаивал рваный рот.
- Скажет плотник, он стучать охотник, - отказался и третий.
- Анна Герман пела, помните? - продолжал молодой россиянин, не обращая внимания на возникшую в углу нервозность. И затянул сердечной волчьей болью:
Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлётные огни аэродрома.
Надо только выучиться ждать,
Надо быть спокойным и упрямым,
Чтоб порой от жизни получать
Радости скупые телеграммы.
Надежда...
Настоящие мужчины тоже плачут. Молча, без слёз, каждый сам про себя. Кто сказал, что они не мужчины? Несколько лагерей и тюрем пройти и не окаменеть? Настоящие мужчины не каменные? А какие - железные? Или мягкие как воск? Кто сказал, какими они должны быть? И почему - должны?..
В долгой щемяще-угрюмой тишине каждый вспомнил незабываемое давнее прошлое: семью, дом, работу, родные места. И у каждого было страстное желание вернуться к ним не оборванцем, а гордым, богатым, мстительным графом Монте Кристо.
Судорожно вздохнув, тщедушный первым вырвался из плена воспоминаний и вернул к действительности товарищей:
- Сделаем это, - постучал он карандашом по плану, - вырвемся на волю. Шеф, если не забыли, кроме денег и документов обещал устроить каждого на хорошо оплачиваемую работу...
- Не нравится мне всё это! - скептически матюгнулся рваный рот. - Слишком много обещано.
- Чего же ты согласился? - не понял тщедушный.
- А кому охота баланду пожизненно хлебать? - заржал тот.
В своем гражданском прошлом, равно как и вчерашнем настоящем все они были профессиональными строителями, простыми мужиками, неполадившими в одночасье с Законом. Оправдывать их было не за что - в колониях строгого режима процент невиновных не велик. Да они, эти восьмеро, и не взывали к справедливости, не искали оправдания, радуясь внезапному освобождению как смертники - отмене приговора.
- Э-эх, заживу, едрёна корень! - мечтал молодой россиянин на втором ярусе кроватей.
Трое под ним одновременно склонились над планом строительства. Им очень хотелось ускорить приближение новой жизни.
- Вместо двух моторов мы можем установить один, - начал прерванный разговор "поляк". - Все равно они одной мощности и работают последовательно, друг после друга.
- Один? - недоверчиво переспросил "забайкальский комсомолец". - Но ведь один должен крутиться вправо, другой - влево...
- Эту функцию может выполнить один мотор, - повторил "поляк". - Поставим дополнительное реле, будем запускать мотор плавно, увеличивая скорость вращения вала, потом - постепенно останавливать, после полной остановки - в обратную сторону. Непонятно только, для какой машины или станка предназначаются эти моторы...
- Не знаю, я простой каменщик...
- Лучший каменщик Забайкалья, Колымы и Нарымского края, - с нескрываемым юмором поправил его тщедушный.
Несмотря на упорство, дело не шло. Сказывалась накопленная годами усталость. Коля Коньяк знал об этом. Уловил он тягучую заторможенность добровольных пленников подземелья и теперь, едва только вошел сюда.
- Так, мужики, - отечески просто заговорил он, подходя к столу с планом строительного объекта. - Просиживать над заданием до глубокой ночи мы не договаривались. Две недели пассивного отдыха, пусть с пивом и картами, усиленное питание, прогулки за городом, два раза в неделю - женщины... Чтобы построить это, вам понадобится много сил. На поверхности земли строительство не представляет такой сложности, как здесь.
- Нет ли у вас более подробного плана? - опустил глаза "забайкальский комсомолец".
- А чем вас не устраивает этот? Выполнен он, между прочим, специалистами с использованием компьютера и соответствующей дискеты - ни одной погрешности, - внимательно вгляделся в интересовавшегося зэка Коля Коньяк.
- Непонятно, что здесь будет, - поёжился тот, прячась за спину соседа.
- А вам и не нужно знать, дольше проживёте. Всё, что я от вас требую - это строительство производственного помещения общей площадью шестьсот квадратных метров. Полторы тысячи кубометров земли вынуть и только после этого - построить, понимаете?..
- Восемь человек маловато... - поскреб затылок один из рождённых в коллективизацию, отличавшийся от братков лишь бородавкой возле носа и отсутствием большого и указательного пальцев на левой руке - наверняка отхватил циркулярной пилой.
- Восемь человек многовато, - улыбнулся Коля Коньяк. - Не лопатами рыть будете.
Зэки оживились. И сразу же попритихли, заметив вошедшего Азиата. Не каждый палач имел такой жуткий взгляд.
А Коля Коньяк продолжал:
- Получите разобранные на узлы и детали два мини-трактора с навесными орудиями, будут вам транспортёры и самосвалы, бетон привезут готовый, только поворачивайтесь. Ни одного кирпичика на этот раз - всё из бетона, водонепроницаемого бетона. Пол, стены, перекрытие, колонны - всё из лучшего на свете бетона, понятно?.. Но предупреждаю: никаких контактов с поверхностью земли. Тех, кто на поверхности, не будет интересовать, откуда вынут грунт и куда подаётся бетон. Эту работу выполнят не связанные между собой шабашники, для видимости рядом будет рыться котлован под фундамент пятиэтажного дома, всё будет шито-крыто.
- Понятно! - раздались голоса. - С бетоном быстрее... Да и техника!.. За полгода, если без перебоев, без простоя, чего ж, можно!.. Свобода, коль рассудить здраво, стоит дороже...
Коля Коньяк развел руками:
- Как договаривались! Договор дороже денег. Обратно в зону я вас не сдам.
Все загоготали - новый шеф пришёлся по душе.
Главарь банды умел подыграть публике.
- Бригадира выберете себе сами, - сказал он с видом незнакомого с организационными вопросами человека, который, к тому же, боится сделать ложный выбор.
Картежники как по команде повернули головы в сторону изучавших план объекта зэков. Тщедушный был непрочь поруководить, но молодой зэк с верхнего яруса и "поляк" одновременно показали на "забайкальского комсомольца":
- Он...
- Хорошо, - утвердил Коля Коньяк. - Все вопросы будешь решать с моим человеком. Он придет сюда завтра. Всё ясно?
- Всё ясно, - за всех ответил бригадир.
- Рабочее время не ограничиваю, вкалывайте хоть сутки, хоть два часа, но график строительных мероприятий, который получите завтра, обязаны будете выполнять с точностью московских курантов. Взамен получите два выходных дня в неделю: субботу и воскресенье, а также - праздничные дни. Ну и - свободу через шесть месяцев. Предупреждаю в последний раз: больные будут изолированы за невыполнение договора, - он выразительно провел указательным пальцем по своему горлу и посмотрел на доброжелательно улыбнувшегося мужикам палача.
А те, вероятно, успели узнать цену этой улыбке - враз побледнели от животного страха перед близким лицом смерти. Вслед за этой реакцией последовала другая - мужики нервно возбудились, загомонили, показно одобряя договор - рискованное быть или не быть.
Выбирать им действительно было не из чего.
- Ваше предложение, - сказал бригадир, объединяя общее мнение, - редкий, но счастливый случай для всех нас. Мы будем стараться.
Из жилого помещения своеобразной казармы Коля Коньяк в сопровождении Азиата и вновь избранного бригадира, которого, оказалось, звали Владимиром Ильичом, а в зоне и тут - Лениным, перешёл в кухню-столовую, не уступавшую европейскому стандарту пивных погребков, обследовал туалет и душ, заглянул в венткамеру, потом - в помещение с дизельным генератором, производившем электрический ток, далее - в склад дизельного топлива, в насосную, в отопительную с новейшей газовой системой. И везде давал короткие указания, делал замечания, не придираясь к мелочам, вел себя настоящим хозяином.
Собираясь уходить, Коля Коньяк вдруг придержал за плечо деятельного бригадира.
- Владимир Ильич, погоди...
Тот запунцовел от лестного обращения и замер во внимании.
- Ты знаешь, - сказал главарь, - я не буду звать тебя Лениным. Вождь мирового пролетариата хотел претворить в жизнь самую человечную идею, но она досталась параноику. Сейчас мы могли бы жить не хуже французов или итальянцев, поверь мне... Но мы вынуждены жить иначе, поэтому... тебе тоже нельзя носить твоё настоящее имя.
- Я вас понял, - смущенно сказал бригадир, в волнении приглаживая отрастающие волосы.
- Прекрасно. И в отличие от краснокожих индейцев и наших татуированных братков своё новое имя ты выберешь себе сам, сейчас... Так как, ты говоришь, тебя величать?
Владимир Ильич посмотрел в потолок и через долю секунды ответил:
- Могила. Зовите меня Могила.
- Ну почему вы подбираете себе такие мрачные, хотя и звучные прозвища? - засмеялся Коля Коньяк.
На этот раз опытный зэк даже не улыбнулся.
- А мы не из "Весёлых ребят". Прозвища отражают нашу внутреннюю суть. Ленин - не прижилось, Могила - продержится дольше.
Коля Коньяк поймал настороженный взгляд Азиата, который будто намекал на то, что бригадир не из простого теста, надо бы его ещё разочек проверить.
- Ну-ну, посмотрим. Времени у нас предостаточно, - отвечая Могиле, Коля Коньяк посмотрел в глаза Азиату.
Азиат понял его.
Когда Коля Коньяк и Азиат вышли в подземный коридор и дверь за ними плотно закрылась, главарь банды прямо спросил помощника:
- А с этими что сделаешь?
- Когда? - уточнил тот.
- Когда работу закончат. В скотомогильник?..
- Как прикажете.
- И отпустить нельзя...
- Не отпустим.
- Восемь человек!..
- Козявки.
- Ну да, руководители государств отправляют на пушечное мясо миллионы...
- И живут до старости лет без угрызений совести.
- Ты о Ленине?
- Нет, - пощадил шефа Азиат. - О Сталине, о Муссолини...
- На миллионы я не потяну, - отказался встать в один ряд с убийцами народов Коля Коньяк.
- Для меня уже эти - предел.
Переступив однажды черту Закона, каждый из них понял, что возврата назад нет, а черта - всего лишь выдумка теоретиков, с которыми можно поспорить. Они жестоко ошибались, поэтому творили одно злодеяние за другим, оправдывая себя своей собственной теорией справедливости в жизни, и если их не остановить, счёт жертв их преступного сообщества, счёт жертв банды пойдет на сотни, потом на тысячи, на миллионы... И когда это, не приведи Господь, случится, обезумевший от обилия собственной крови народ назовёт Колю Коньяка революционером, национальным героем, отцом и защитником народов...
А между тем Коля Коньяк в сопровождении Азиата вошёл в другой жилой бокс, где дрались, выясняя лидерство, исколотые татуировками до синевы страшные в дикой злобе беглые зэки.
Азиат выхватил пистолет и застрелил ближайшего, кинувшегося бежать в открытую дверь парня.
Зэки узнали звук выстрела, отшатнулись к противоположной стене, оставив на полу несколько человек, из которых двое лежали в лужах крови и не подавали признаков жизни.
Коля Коньяк заматерел, забычился, выхватил кровенеющим взглядом здоровенного, оголенного по пояс зэка, крикнул, срываясь на психический фальцет:
- В чем дело, Гладиатор?!. Что за порядок?!.
Не уступавший крепостью Азиату Гладиатор смело выступил вперёд, нахально цвиркнул сквозь зубы на пол, в сторону, правда, от державшего его под прицелом Азиата:
- Суки среди нас. Разбирались.
- Разобрались?
- Разобрались. Это последний, - показал на пытавшегося сбежать парня.
Коля Коньяк совладал с собой, не глядя на трупы распорядился:
- Наведёшь порядок, звякни. Дело есть.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/14/1407