*
В Москву. "Болезнь не зло, а способ остановки распада духа". А в лице забота и только я подлец.
*
30 мая 1995 года, вторник.
В Москве адское пекло: 32 градуса в тени. Газеты сравнивают жару с температурой весны 1891 года. Сто лет назад город не задыхался в сизом смоге промышленных предприятий, выхлопных газов автомобилей и плавящегося асфальта. С Казанского вокзала, куда я приехал после двух с половиной суток варева в наглухо запечатанном смрадном вагоне пассажирского поезда, увозят один труп за другим - сердечники мрут как мухи.
Удивительно, но я ещё жив. И мне предстоит ещё добраться до редакции, выяснить вид на жительство в редакционной гостинице и порасспросить коллег о практической возможности получения гостевой визы в Германию немцу из Борового - Рейш Антону. Я решаю так: если редакция не владеет нужной мне информацией, придётся звонить Якову Мауэру. Три дня назад мы созвонились с ним по телефону и договорились, что он встретит меня на вокзале. Он сам предложил мне это. До такой наглости я никогда не доходил, поэтому до гостиницы "Севастопольская", куда переехал МГСН, доберусь сам. Где-то там, на 12 этаже нашли убежище кочующие немецкие организации: МГСН, фонд "Bildung", общество "Widergeburt", Международный и Всероссийский фонды реабилитации и помощи жертвам сталинизма и трудармейцам. Мне жгуче хочется познакомиться поближе с выдающимися людьми современности, лидерами немецкого движения: Яковом Маурэр, Герхардом Вольтер, Виктором Дизендорф, Александром Дитц. И пусть трескуны от политики межнациональных отношений оценивают каждого по-своему, для меня важнее всего просто узнать их чисто человеческую суть. Могу ли я из своей сибирской глубинки мечтать о большем? О нет, я знаю, есть среди нас весёлые ребята, собирающие досье на каждого, о ком хоть раз гудел народ, чтобы потом, когда придётся туго, грязным шантажом выбивать теплое местечко под редким солнышком исторической родины: "Если останусь не у дел и мне никто не поможет, я открою службу знакомств!.."
Я ныряю в многолюдную прохладную "подземку". В мчащемся поезде спрашиваю себя: какого рожна поперся в Москву? Спасаюсь от разъедающей душу деградации? А ведь действительно - в голове как в пустом колхозном амбаре кроме пыли нет ни зернышка твёрдой здоровой мысли, ломкие слова эрзац-мукой не склеиваются...
Из сплошного мельтешения за окнами вдруг всплывают последние минуты отъезда.
""Вы по-прежнему хотите, чтобы я ехал?" - в сотый, наверное, раз спросил я Антона, когда "жигули" уткнулись тупым носом в живую изгородь вокзала "Христианинбург". Ранним солнечно-зелёным утром ни в какую столицу ехать не хотелось. Представив, как по вагонам шастают воры и картёжные шулера, продавцы порно и хрусталя, гадалки, составители гороскопов, народные целители и даже настоящие поэты, подрабатывающие на продаже собственных поэтических сборников, я думаю о том, что с большим удовольствием поехал бы на дачу - меня как пенсионера хлебом не корми, только дай землю, покой и волю. - "Ещё не поздно сдать билет и вернуть деньги..." - бурчу я.
Говорливый начальник бригады сантехников строительного участка Борового - мужик не из тех, кто питается лапшой, снятой с собственных ушей. Не я - он сам позвонил мне однажды вечером и, получив разрешение на визит, прилетел с неожиданным предложением - я должен ехать в Москву открыть для него гостевую визу.
"Но это практически невозможно! - пытался остудить его пыл я. - Из России в Германию за последние десять лет на постоянное место жительства выехало несколько сот тысяч немцев, с начала летнего сезона к ним в гости устремляются десятки тысяч родственников, визовый отдел Посольства Германии в Москве выстраивает людей в гигантскую очередь, визу реально открыть лишь к осени!.."
Понять эту простую вещь Антон не желал.
"Виза нужна с первого июля - свояк получает отпуск!.."
"Ничем не могу помочь!.."
"Можете, если захотите. В кои-то веки появилась возможность съездить за границу, заработать настоящие деньги, купить приличную машину, а вы!.."
"Что - я? Я что - визы открываю?.."
"Вы можете помочь - я это знаю. Ни "Видергебурт", ни частные лица не могут, а вы можете. Другого случая у меня может не быть! У меня нет выбора, понимаете?.." - обрушивает он на меня свои доводы.
"Но я не занимаюсь авантюрой!" - Я вглядываюсь в него с большим интересом: упрямства и напористости ему не занимать, но с трезвым взглядом на жизнь какие-то нелады, и чем твёрже пытаюсь доказать бесполезность затеи с визой я , тем клыкастее становится он.
"Бросьте прибедняться! - шокировал он. - Я же помню, как вы надавали по шеям партийно-советской гидре города!.."
"И теперь вы хотите, чтобы я дал по шее Посольству Германии? За то, что вы сами не побеспокоились о визе вовремя? Не согласовали с родственниками?.. Ну хорошо, я поеду, поговорю с кем смогу, но гарантировать успех не буду. Мы вместе звонили в редакцию, в МГСН, вместе выяснили - все варианты тупиковые, законного пути нет!.."
А вдруг он передумает? Торчать дома надоело до чёртиков! Хочется посмотреть в глаза коллег, узнать, что будет с газетой, что за интриги ведут они там, в редакции.
Антон Рейш беспокойно ворохнулся, услышав перестук колёс подползающего к станции поезда.
- Денег хватит? - спрашивает он.
- Я не мот - живу по-спартански, - слегка обижаюсь я.
- Оставьте сомнения, а то всё сорвётся...
- У вас и без того один шанс из миллиона, - прививаю иммунитет к провалу затеи.
Я еду. Попытка не пытка. Не мне кусать локти из-за непрошибаемой мужицкой логики с русским "авось прорвёмся!.." Могу лишь поклясться, что криминальную визу моему фану не возьму.
Слова, слова, что с них взять?
Пытка московским пеклом запомнится мне на всю жизнь, если через пару минут не свалюсь на асфальт замертво как тот бледно-жёлтый старик у станции метро "Савёловская", который смотрит на врача "Скорой помощи" остекленевшим взглядом.
Иду в редакцию как овен на заклание. О встрече с коллегами стараюсь не думать, чтобы не перегружать надрывающееся от духоты сердце. Мозг не кофейник, его не отключишь. Перед глазами проносятся воспоминания встреч с журналистами "Neuer Weg" в стенах редакции, на съездах и конференциях, в Германии и дома. Все они неплохие люди, просто так получилось... Приезжая сюда, я всегда приносил цветы, дарил первой встречной женщине. Приятно было чувствовать себя немножечко джентльменом, немножечко романтиком, немножечко сибирским валенком.
Нынче всё изменилось.
В стародавние времена, году эдак в девяностом, когда я был наивным ребёнком, над зданием, вместившем с десяток солидных советских газет и журналов, было написано слово, в которое верили миллионы граждан Советского Союза - "ПРАВДА". "Neuer Weg" была органом ЦК КПСС и родной дочерью "ПРАВДЫ". На корочке удостоверения собкора "ПРАВДА" была тиснена серебром. Она горела и в моём сердце.
Нынче всё изменилось.
Изменилось не в лучшую сторону.
О тоталитарном режиме я не тоскую, мне нужны чистота и порядок в жизни.
Я спел лебединую песнь, на "бис" повторить не получится.
Постовой милиционер пропускает меня, бегло просмотрев красное удостоверение. Я вхожу в лифт, следом впархивают три девушки. Стоя в углу тихо завидую журналисткам "Работницы", чьи баталии в озлобленном политизированном российском обществе только начинаются - они о чём-то спорят и внимания на меня не обращают. Я - читатель, принесший в газету несколько десятков восторженно-благодарных страниц рассказа о деревенском почтальоне, дворнике или враче - большинство пишет об одном и том же со времён Кирилла и Мефодия - создателей русской письменности.
Секретарша Оскара Нуссбаума предлагает подождать.
- Оскар Анатольевич вышел, - не прекращая печатать на машинке текст, поясняет она, - а вы по какому делу?
- По личному, - срывается с моих губ.
Я здесь чужой. И мне не хочется как раньше побродить по кабинетам, выпить с коллегами крепкого чаю или чёрного кофе, поделиться мнением о настроениях сибирских немцев, о роли газеты в развитии их культуры, об экономике края и района, о политизации деревни... Предчувствие тяжёлой встречи с Оскаром Нуссбаумом и его соратниками отнимает последние силы, я опускаюсь в кресло, прячусь за тёмные стёкла очков, достаю из кармана записную книгу-дневник, сшитую из старых тетрадных листов, погружаюсь в чтение: "В книге С.Н.Лазарева "Диагностика кармы" наткнулся на интересное высказывание: "Все ждут готовых решений, забывая о том, что обязательным условием для возрождения является тяжёлая и мучительная работа, суть которой человечеству давно известна: это стремление понять окружающий мир, исследовать его законы и вести себя в соответствии с этими законами..."
Поиски истины и справедливости измучили меня вконец, духовное возрождение где-то рядом, быть может, сейчас откроется дверь и...
"Прежде чем впервые взяться за перо и написать первое авторское слово, нужно пройти большой мучительный путь очищения души от скверны, путь духовного усовершенствования. Но и тогда нужно хорошо продумать, не нанесет ли оно, это слово, рану тому, о ком пишешь, кому пишешь, как оно спустя время отзовётся в тебе самом: лечащим душу добром или уничтожающим, испепеляющим злом... Болезнь не зло, а способ остановки программ распада духа..."
Звучит более чем убедительно. Я еще помню, какой путь очищения прошёл прежде чем ввязаться в эту нескончаемую драку. Тогда я только предполагал, какая гремучая смесь может накапливаться в единице информации от слова к слову и вдруг взрываться без дополнительной детонации. Собственно говоря, я и после, работая в газетах, взорвал не одну "бомбу" - этому меня специально учили в университете, но не на кафедре журналистики, а в университетских коридорах... Я сознательно готовил один взрыв мощнее другого, методично разрушая устоявшееся рабское сознание Системы, заботясь единственно об одном - чтобы осколки не ранили рикошетом автора, не зацепили газету. Увы, я стремился к изложению фактов, остро комментируя их, забывая о том, что правда, рассказанная о проступке человека рождает ответную злую реакцию вплоть до маниакальной мечты о мести. Это особенно касается коммунистов со стажем, потерявших не просто работу - власть. Тотальный распад моего духа начался осенью девяносто третьего года, когда я начал понимать "демократию" Бориса Ельцина. Катастрофическое ухудшение положения "Neuer Weg", безработица, смятение народа... Болезнь остановила этот страшный процесс, я едва выжил, а выжив, зарубил себе на носу: не переходи незнакомую реку вброд! Журналистика - состояние души известное, но человек, которого она берется судить - тайна за семью печатями! Узнать эту тайну пытались тысячи философов - безуспешно! Так кто же я такой, чтобы в кавалерийском наскоке проникнуть в святая святых - в душу незнакомого человека, если до сих пор не знаю, чего хочу сам?
Я вызвал к жизни много служителей дьявола, за что и поплатился здоровьем? А может, все до удивления наоборот: мои болезни - раны борьбы с ними? Угодно ли Богу, чтобы люди не боролись со своими пороками? Интересно, что бы Он сказал, узнав о моих мучениях, сомнениях, поисках и потерях?
Я вздрагиваю: в приёмную входят Оскар Нуссбаум и Мария Горячева. Сердце моё начинает бешено колотиться, я почти теряю сознание, но поднимаюсь навстречу, успевая ревностно отметить цвет молодости и здоровья в лице главного редактора. Раньше, как правило, в редакции работали литераторы, ставшие известными немецкими поэтами и писателями, а этот... Этот вроде меня, недоучки... Хотя нет, он закончил Московский государственный университет, напрасно я так... Он моложе и у него всё впереди, чего нельзя сказать обо мне - память о Штейнгауэре в стенах редакции уже не живёт - они не узнают своего собкора!..
- Вы ко мне? - останавливается Оскар Нуссбаум. - Не припомню...
- Позвольте представиться, - сдержав обиду, говорю я, глядя на коллег несколько свысока, с высоты занывшего достоинства, откуда растерявшийся шеф показался белой сдобной булочкой, а ответственный секретарь - разбуженной к ужину бабушкой, - собственный корреспондент в Алтайском крае Альберт Штейнгауэр. Мы созванивались накануне.
Никогда в жизни я с таким смачным наслаждением не читал тихую панику в глазах "золотого Оскара"! Он думал, что со мною всё кончено и я никогда не появлюсь в "Neuer Weg", которую он задумал прихватизировать!..
"Все смешалось в доме Облонских..." Ах, Лев Николаевич, вас бы сюда!.."
- Я приехал на несколько дней, могу ли быть чем-нибудь полезен?..
Мария Горячева больше всех изумлена появлению живого, широко улыбающегося собкора, о котором говорили, что дни его сочтены - рак легких. Во мне прорывается искушение задрать трикотажную футболку и показать лилово-розовый шрам, бугрящийся от середины груди под самую лопатку, а чтобы поверили окончательно, сказать тоном бывалого фронтовика: я видел смерть в лицо!..
Но я ничего этого не делаю.
Оскар Нуссбаум маскирует растерянность недоумением:
- Зачем вы приехали? Я же предупреждал, чтобы не тратились понапрасну.
- Вы предупредили мою жену, которая ничего не поняла - отвратительная телефонная связь... - говорю я, пряча улыбку. - Вообще-то сюда меня привело дело человека, который верит в ваше могущество...
Оскар Нуссбаум приглашает войти в кабинет.
- Зря вы приехали, - повторяет он, закуривая дорогую сигарету с оранжевым крапчатым фильтром. Ему явно не хочется видеть меня, почему - не знаю. - Госпожа Хертрампф не может переступить порядок, поэтому... - он разводит руками.
Я знал, что с визой ничего не получится, но изображаю растерянность деревенщины, вынуждая предпринять хотя бы вялое телодвижение в заданном направлении.
- Позвонить Карлу Шульцу? - бормочет себе под нос Оскар Нуссбаум.
- А где он?
- В Кёльне. Корреспондент радиостанции "Deutsche Welle". В русской редакции много журналистов из бывшего Союза.
- Это я знаю. Поначалу я решил, что Карл Шульц имеет связи с Посольством Германии в Москве.
- Связи у него повсюду, в Посольстве тоже. Фрау Хертрампф он знает лучше меня.
- Кто она?
- По-нашему говоря, руководит отделом виз и регистраций. - Он набирает номер, заглядывая в телефонный справочник редакции. - С Карлом мы часто созваниваемся, - не молчит он.
Все ясно: без консультации Карла Шульца Оскар Нуссбаум руководить газетой не может или просто перестраховывается. Бывший главный редактор "Neuer Weg" стоял на капитанском мостике недолго, но вывел наш корабль из опасной зоны подводных рифов в форватере негативного отношения правительства России к немецкому народу. Оскар Нуссбаум, по слухам, собирается поднять пиратский флаг и начать тиражировать продукцию информационных агенств, снизив до минимума собственное производство. С экономической точки зрения это выгодно, мораль же газетных корсаров не волнует.
На другом конце света на звонок пирата отозвался Евгений Варкентин.
- Вам нужен Карл? Подождите минутку, сейчас позову.
- Попроси сделать твоему знакомому служебную визу, - прикрыв ладонью микрофон телефонной трубки и глядя куда-то мимо меня, делится наконец своей идеей Оскар Нуссбаум.
- С каких это пор "Deutsche Welle"стало нуждаться в сантехниках? - моё удивление безгранично.
Оскар Нуссбаум молча всучивает мне трубку. Я коротко объясняю своему бывшему шефу проблему Рейш Антона, отказываясь понять, зачем новый шеф подставил меня.
Не понял розыгрыша и Карл Шульц, проводивший в студии звукозапись.
- Тебе, Альберт, я могу организовать поездку в Кёльн, - подтвердил наши прежние приятельские отношения Карл, - но твоему знакомому!.. Нет, извини. И вообще - это всё не так просто, как вам там кажется: моя жена обливается слезами в Москве, а я ничего не могу для неё сделать!.. Ты понимаешь? Не могу!..
После разговора с Карлом я смотрю на сидящего передо мною человека с презрением. Вспоминаю, что совсем недавно здесь судили "Страдания последнего собкора" и его автора. Интересно, какой приговор прозвучит сейчас?
- Так, - тяжело вздыхаю я, - с этим вопросом покончено. Вопрос второй: что нового в редакции?
- Что вы имеете в виду? - надевает очки Оскар Нуссбаум.
- Кто из новых вольнодумцев застрял в зубах редколлегии?
Он смотрит на меня долго, пристально и зло.
- Вы получили мой приказ?
- Приказ?
- Мы сократили должность собкора в Алтайском крае. С десятого июля работать у нас вы уже не будете. У вас есть месяц и десять дней, чтобы найти другую работу.
Врезал он мне под самый дых. Хорошо врезал. А сам сидит и смотрит, как я усваиваю. С пищеварением у меня полный порядок, не считая семи дней голодания прошлым летом, поэтому я не давлюсь. Я предчувствовал такую развязку. Предчувствие - качественно противоположная форма мечты: предчувствуем мы гадкое, мечтаем о прекрасном. Мечта о счастливой жизни меня не покидала, но эта сказка не желает стать былью, былью становится всё то, что я напророчил, проще говоря - накаркал...
Где-то в ящиках большого редакторского стола хранятся сердечные капли, но они не для меня - я хочу справиться с чудовищной реальностью сам.
Оскар Нуссбаум протягивает оригинал приказа и копию письма.
"Не желая окончательно прерывать сотрудничества, предлагаем Вам остаться нашим автором..." - писал он двадцать с лишним дней назад. - "...То есть за все Ваши материалы, которые редакция сочтёт нужным опубликовать, Вы будете получать гонорары..."
Нет, это просто издевательство!..
- С увольнением всё ясно и возражений нет, - сохраняю внешнее спокойствие я. - А сотрудничать... надо подумать. Я не знаю, сможем ли мы с вами сотрудничать.
Постепенно во мне появляется беспокойство внезапного освобождения от многих проблем. Ощущение такое, будто отпущенная на свободу душа полетела в небо детским воздушным шариком. Оскар Нуссбаум проявляет необыкновенную милость, предлагая заключить мировое соглашение о дружбе: аннулировать приказ об увольнении "по сокращению штата" и внести в мою трудовую непорочную книжку запись "по собственному желанию", и не сейчас - когда получу разрешение на переселение в Германию.
- Там вам потом будет легче с трудоустройством! - убеждает он.
Вот так, "по собственному желанию" и были выброшены за борт четыре региональных собкора! Я последний... Сокращая редакцию, Оскар Нуссбаум не хочет дурно выглядеть перед изумлёнными немцами. Он добивается согласия на продолжение сотрудничества, которое вряд ли сочтёт нужным поддержать, получив от кого-нибудь из нас критический материал в адрес тех, кому решил служить. И надо же, какая в нём уверенность, что я уеду в Германию! Я лично еще сомневаюсь, а он уже знает на все сто процентов!
- Переписывать и переделывать ничего не нужно, пусть всё останется как есть, - говорю я, зная наперед, что мне тоже придётся отвечать за свою деятельность перед соотечественниками, которые не поймут сделки с совестью.
- Не хотите подрабатывать? - удивляется пират. - Газеты Германии платят приличный гонорар, только пиши и отсылай. Устройтесь в районку и пишите...
Я вижу, что главному редактору центральной газеты бесполезно объяснять разницу между парализованной экономическим кризисом провинцией и вечно деятельной столицей. Да и популярность бескомпромиссного журналиста не ко двору новым хозяевам, разворовавшим Россию до последнего гвоздя, без которого невозможно сколотить новую экономику. Моё имя когда-то открывало все двери, теперь оно же захлопывает их перед самым носом со страшной силой и ненавистью. Я собираюсь с мыслями, чтобы помочь Оскару Нуссбауму влезть в мою подпорченную шкуру, но тот, видя моё замешательство, относит его на счёт паники безработного, говорит:
- Вчера у нас был Виктор Краузе - вернулся из Швейцарии.
Тут должна быть какая-то связь.
- Из Швейцарии? Что он там делал?
- Что делал не знаю, а был с Генрихом Мартенсом - председателем Межгосударственного Союза немецкой культуры.
- Я знаком с Генрихом Мартенсом. Отношу его к редким среди нас интеллектулам.
- Я говорил с Виктором о вас. По его словам, вы сами не хотите сотрудничать ни с "Deutsche Ring", ни с "Правдой Христианинбурга", ни со "Степными зорями". Почему?
Вряд ли когда-нибудь я буду плохо думать о Викторе Краузе, которого считаю своим попечителем, тем, кому никогда не навязывал свою дружбу.
- "Deutsche Ring" - газета на немецком языке, а я пишу по-русски, в редакциях нет штатных переводчиков - это вам что-то объясняет?.. - Я с холодной ясностью вдруг вспоминаю, что Оскар Нуссбаум знает немецкий хуже меня, но это не мешает ему подписывать газету в печать и решать проблемы национальной прессы на высшем уровне. - Я полгода работал в "Deutsche Ring" на полставки и знаю, как выгодно сидеть в центре региональной информации. Знает это и Виктор Краузе. И он не стал задерживать у себя корреспондента, тяготеющего к "Neuer Weg". Он не создавал нетерпимые условия, я сам понял двойственность своего положения и ушёл, не испортив дружеских отношений с коллегами.
Дошло до него или нет - его проблемы.
- Где вы остановились? - а в лице забота и только я - подлец.
- Пока нигде. А что, редакционная гостиница в Бескудниковском переулке сгорела?
- Мы отказались содержать её.
- Понял.
Я звоню Якову Маурэру.
Чуть позже, сидя в мчавшемся поезде московского метрополитена, я думал о том, что в России вместо старой "Neuer Weg" появилась новая газета, сохранившая традиционные элементы немецкой национальной прессы, ориентированная на проживающих в Москве (по отчетным данным социологов тридцать тысяч человек) и Санкт-Петербурге, не забывая, как было написано в рекламке, и о наших традиционных подписчиках в регионах Поволжья и Западной Сибири...
С уходом из газеты Карла Шульца Оскар Нуссбаум, "не забывая", резко сократил количество живой информации из отдалённых регионов страны, где компактно проживали российские немцы, переориентировав свой интерес на удовлетворение потребностей денежных воротил.
Нынешняя "Neuer Weg", по её же свидетельству, это: "...последние события в политической и экономической жизни стран СНГ тиражом пятьдесят тысяч экземпляров; материалы немецких журналов и мировых информационных агентств; аналитические обзоры российских экспертов и журналистов; культурная жизнь России и досуг в Москве..."
Деловой мир Москвы получал газету не заплатив ни копейки. Предполагалось, что он клюнет на живца и появится в стенах редакции в качестве рекламодателя - это и будет платой за полученную газету. Расчёт верный, как ни крути. "Neuer Weg" получила распространение "...в посольствах и торгпредствах немецкоязычных стран Европы, в отелях "Metropol", "Sawoy", "National", в десятках других, известных элитному сословию мира, в ресторанах и ночных клубах "Santa Fe", "Teatro", "Warsteiner", "Stanislawsky", "Karusel", "Hippopotam", "Royale", супермаркетах, международных выставках, в бизнес-центрах "Sovinzentr", "Americom" (Hotel "Radisson-Slawjanskaja"), "Pallada", "Technopark"...
"Не забывая", Оскар Нуссбаум "со товарищи" постеснялся с такой же подробностью перечислить те края и области стран СНГ, где проживали немцы - тот читательский контингент, на которого указывали они в регистрационных документах, обосновывая политическую и социальную значимость издания газеты.
"Neuer Weg" всегда играла консолидирующую роль, укрепляя национальную связь регионов, выполняя сложную функцию информационного центра, была неформальным руководящим органом немецкой культурной автономии. Без газеты такого направления говорить о возрождении национальной самобытности российских немцев смешно. По большому счёту нельзя, конечно, упрекать Оскара Нуссбаума и редколлегию в том, что они приняли во внимание горький опыт борьбы Карла Шульца и после его ухода пошли другим путём. Еще совсем недавно, весной 1994 года, в письме президенту России Борису Ельцину и канцлеру Германии Гельмуту Колю журналисты "Neuer Weg" информировали о своём бедственном положении, но их, похоже, проигнорировали.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/15/1571