Мать моя, Надежда Петровна, родилась 13 февраля 1929 года в Сибири, в большой крестьянской семье Петра Тарасовича и Веры Ефимовны Горлатовых.
Вместе с ней росли старшие Анна, Петя, Таня и младшие Лида и Наталья. Всего пять девок и один парень.
Деревня, в которой они родились и росли, называлась тоже Горлатово, потому что давным-давно из Черниговской области приехал и основался на этом месте дальний их предок. Предание гласит, что там, в Черниговской области, нашли на его подворье икону и стали строить на этом месте храм (или часовню), а хозяева остались без земли и поехали в другом месте обживаться.
Добрались аж до Сибири и основали в Омской губернии (теперь Тюменская область) деревню. По фамилии основателей деревню и назвали, так она и осталась в местной топонимике.
Мамино детство прошло в довоенную пору, отрочество и молодость пришлись на войну.
Была она работящей (как и все в их семье), отчаянной и крепкой. Косила так, что редкий мужик мог за ней угнаться, в войну лес заготавливала (как тогда говорили, для нужд фронта и тыла), по пояс в снегу, вместе с такими же бедолагами – девчонками, и мечтала поесть вволю. На быках возила грузы, с лошадьми не хуже любого конюха управлялась, для трактористов колхозных кашеварила в поле на костре с девяти лет. Как-то стала эта повариха дрова рубить, чтобы обед приготовить, да отлетел сучок прямо ей в лицо. Нос разбила, раскровила, ушибла, напугалась до смерти, а плакать боится. Тогда ее отец, работавший председателем колхоза, убрал девчонку с кухни, чтобы не наделала беды.
Сразу после войны, обидевшись на колхозное начальство, несправедливо оштрафовавшее ее на 10 рублей (она таких денег и за год не зарабатывала!), ушла мама из колхоза (эта история – тот еще детектив), и взял над ней шефство дядя - Семен Шилов - работавший лесничим.
Отец мой, Иван Алексеевич Бухаров, потеряв на фронте ногу, был демобилизован и вернулся в свою деревеньку Покровка, которая возникла из переселенцев "из России" (так о них говорили, предполагая, что Сибирь – это не Россия) и раскулаченных после прихода Советской власти. Здесь же жили его мать, отец и три сестры: Анна, Зинаида и Мария. Оставшись практически единственным кормильцем, он не потерял уверенности в жизни, а поступил учиться на фельдшера в ветеринарный техникум в Тобольске и надумал жениться.
Невест после войны было, как говорится, пруд пруди, но Ивану нужна была жена особая, чтобы быть не только помощницей мужу, но и работницей в большой семье.
Однажды про такую молодку рассказал ему дальний родственник Данила Шиляев. Он жил в одном поселке с Семеном Шиловым, водил с ним близкое знакомство, хорошо знал его племянницу Надю Горлатову и говорить о ней мог только в восклицательных выражениях.
Иван вдруг решился. Вроде сама судьба дала знак, да и тянуть с женитьбой некуда, возраст подходил к тридцати, война закончилась четыре года назад, пора строить свою семью.
Так, однажды вьюжным февральским вечером в рабочем поселке Закамышенка дверь избы, где жила Надя, распахнулась, и на пороге возник высокий стройный, прихрамывающий на одну ногу мужчина.
Оглядевшись вокруг, он остановился взглядом на девушке и заявил безапелляционным тоном:
- Вот моя невеста!
Не дождавшись ответа, взглянул еще раз:
- Пойдешь за меня замуж?
Надя вдруг как в омут с головой, благо смелой была, но и статус надо же соблюсти, отвечает:
- Надо у мамы спросить.
- Ну и ладно, - обрадовался жених,- спрашивай. Сегодня воскресенье, за неделю успеешь?
- Успею.
-Тогда в следующее воскресенье и поженимся.
Сказал так и пошел.
Глянула в окно новоиспеченная невеста, видит, дохромал жених до каурой лошаденки, сел в сани и поехал прочь.
А она, стала собираться, чтобы завтра с утра бежать к маме замуж отпрашиваться: мама-то в Горлатовой живет, а это 40 километров от Закамышенки. Путь немалый, потому что пеший, а время – февраль месяц, темнеет рано, дорога лесная, безлюдная. Поселок на полпути будет – Зоново – где земляки, можно будет забежать погреться и чаю попить.
Рядом с Закамышенкой - в двух километрах - деревня Каменка, в которой жили тот самый сват, дед Данила и дядя Семен с женой Ксенией Кузьмовной.
Забежала по пути Надя к дяде с теткой, сказала, что жених приезжал и на воскресенье свадьбу назначил. Объявила и дальше побежала.
А тетя Сина (Ксения Кузьмовна), поспешила к соседям и друзьям пиво да самогон на свадьбу заказывать.
Двадцать километров молодка пролетела как на крыльях.
В Зоново уже зашла к землякам погреться и чайку попить. Тут соседка в гостях сидит. Что можно спросить у девушки двадцати лет? Во все времена одно и то же: «Замуж-то вышла?»
- Не вышла, - буркнула потенциальная невеста.
- А к Райке, вот, Колесниковой, вчера жених приезжал. Сватался.
Сообразив, что сказала что-то лишнее, мол, тебя не берут, а Райку берут, соседка поспешила загладить неловкость:
- Да жених-то какой-то незавидный, хромой совсем.
- На чем приезжал?- вскинулась Надя.
- На мерине,- опешила от напора соседка.- Да и мерин такой задрипаный, старый уже, видно.
- На кауром?
-На кауром.
Мой жених,- пронеслось в Надиной голове. - Ах, он, зараза: сам свадьбу назначил, а сам поехал к другой свататься!
Захлестнула обида гордую девушку, не могла понять: что не понравилось, жениху, чем она обидела его, чем не показалась? Ну, да нет, так и не надо! Подхватилась она и полетела назад в Закамышенку. Не бывать свадьбы с обманщиком! Обида ей дорогу сократила. В смятении не видела сама, как до дяди Семиного дома добралась. Заходит, а хозяева, увидев ее, остолбенели: не могла же она за это время до Горлатовой дойти и назад вернуться!
Рассказала им девушка все про жениха-обманщика, а они ее уговаривают:
- Не переживай ты, еще лучше найдем, не хромого найдем!
Идет Ксения Кузьмовна провожать племянницу в Закамышенку и по дороге успокаивает, как может. Глядь, а виновник горя девичьего, дед Данила Шиляев за оградой дрова колет.
- Сейчас,- говорит тетя Сина,- я ему все скажу,- и со всего размаха наскочила на мужика:
- Ты что же, Данила, насмешку какую захотел сделать? Почто девку позоришь?! Она у тебя кусок съела?! Она тебе какую обиду нанесла?!! Чем она тебе не потрафила, чем не угодила, что ты ее так порочишь, так славишь? Почто таких женихов посылаешь, которые по всей округе свататься ездят. Столько лет мы тебя привечали и почитали, а ты так нам отплатил? Позором отплатил? Обидой отплатил?....
Маленькая, тщедушная, обычно тихая и неприметная Ксения Кузьмовна вдруг воспылала гневом негодования, и весь бешеный запал обиды за племянницу выплеснула на деда Данилу.
Ох, как взвился Данила Шиляев, забыл и о возрасте своем, тут же подхватился, чуть не бегом побежал в Покровку, к далекому родственнику своему Ивану Алексеевичу! Побежал и свою честь защитить и Надюхину, и имя свое перед соседями очистить.
Что уж там было между сватом нечаянным и женихом новоявленным – теперь никто не узнает. Оба ушли в мир иной, и рассказать о своем разговоре никому не смогут. Только в тот же вечер постучал дед Данила в Надину избу в Закамышенке. Постучался требовательно и подал записку химическим карандашом написанную:«Никому не верь. Я возил сваху к племяннице. Свадьба будет, как договорились. Иван».
Ох, обрадовалось сердце девичье, забилось и запело, не столько от любви, сколько от справедливости: значит, не променял ее жених на Райку, значит, и правда жениться хочет, раз прислал нарочного с запиской к ней.
Собралась в две минуты и побежала опять к маме (папа-то на фронте погиб, под Ленинградом в феврале 1944) , замуж отпрашиваться.
Теперь уже другой дорогой побежала, хоть и длиннее она, но зато помимо Зоново, через Лебедевку на Лесную, там ночевала у подружек и с утра еще 20 километров до Горлатовой, до родительского дома.
Зашла с мороза и к маме:
- Можно, мама, замуж пойду?
А мама Надина – моя, то есть, бабушка - Вера Ефимовна, женщина статная, сдержанная, с достоинством. Помню, ей уж лет за шестьдесят было, когда один проезжий человек увидел ее, спокойно сидящую на лавке, сложившую руки на животе, и сказал:
- С таких женщин только иконы писать.
Спина прямая, лицо открытое, гордое, движения величественные – посмотрела с пониманием на дочь:
- Иди. Мне ведь девок-то не солить.
Вот и получила Надя благословение родительское. Погостила ночку и обратно в Закамышенку, уже в качестве официальной невесты к свадьбе готовиться.
Не обманул Иван, сыграли свадьбу в воскресенье, как и обещал.
А потом пятьдесят пять лет прожили. Отметили серебряный юбилей жизни совместной, и золотой, в церкви обвенчались. И все годы мама была опорой и помощницей отцу, в любом деле его поддерживала.
В праздники дом наш от народа ломился, в будни вся семья работала от зари до зари, и заботы были и радости, и всегда была песня. Гениально умел петь мой папка. Все гости слушали его, как зачарованные, подтягивали, как могли по взмаху его, самодеятельного дирижера, руки. Видать, гены удачно сошлись от отца гармониста и матери певуньи, а может, и еще были какие-то таланты в предках его. Только и я частенько, лежа на русской печке и слушая, как папка выводит голосом сложнейшие рулады: « … Вона брала-выбирала-а-а-а, тонкий голос подовала-а-а-а-а… », - думала, что надо бы ему петь в Большом театре, потому что нет невозможного для голоса его.
Нам, детям, его талант не достался, не сильно певучими выросли и внуки. Но, думаю, где-то, когда-то проснется певческий ген нашей семьи, и услышат еще бухаровские потомки:
«… Выноси-ка ключи золотые-е-е-е.
Стояла-думала цыганочка молода…» - одну из любимых папкиных песен.
На фото: Надежда Петровна Бухарова с внуками Максимом и Екатериной