ПРОДОЛЖЕНИЕ
НАЧАЛО ЗДЕСЬ http://www.proza.ru/2012/09/19/1774
Сергей, забежав внутрь задымлённого ангара не видел, что из всех животных только волки быстро сгруппировались и слаженно устремились по следу ушедшего «Хаммера». Словно невидимый зов целеустремлённо вел их вперёд…
ОПЯТЬ ВМЕСТЕ
Ну почему наши обочины такие убогие? Особо не разогнаться, того и гляди свалишься в кювет, и всё же здесь получается быстрее…
Сдерживая мощь мотора – дабы не пылить, я объезжаю унылый затор на Ленинградке справа, по обочине. Хамство, конечно, но не смог отказать себе в желании побыстрее оказаться дома.
Позади Шереметьево и, наверное шеф сейчас смотрит с небес на проплывающие под крылом Химки, предвкушая встречу с любимой Италией. А пока он там загорает, отдохнуть можно и мне пару-тройку недель. Отосплюсь на славу, а потом на рыбалку.
Служебный внедорожник уверенно глотает рытвины и ухабы. Поджимая, сзади пылит чёрный Hummer, а впереди подпрыгивает на кочках раздолбанный Жигуль. Бомбила совершенно не жалеет машину, выжимая из неё все жизненные соки. Я представил, как сейчас чертыхается его пассажир, сидящий справа — подскакивая, он с завидной регулярностью бьётся головой о низкий потолок салона…
Заверещавший мобильник отрывает от размышлений. Номер звонящего не определился, и в душе шевельнулась тревога. «Наплюй, не отвечай, ты в отпуске, пусть все идут к чертям собачьим», — отгоняю провокационные мысли и всё же нажимаю клавишу:
— База торпедных катеров слушает! - залпом выдаю в эфир.
Ответный смешок показал, что с этой фразой абонент уже знаком:
— Всё шутишь? Ха-ха… Привет, Поручик!
Хрипловатый голос Симонова спутать невозможно и, вздохнув, отвечаю на приветствие:
— Ага, и вам не хворать, ваше сиятельство.
— А чего сразу погрустнел?
— Погрустнеешь тут, однако. Сергеич, следишь ты за мной что ли? Только-только в отпуск собрался и тут: вот те нате – хрен в томате, бывший командир нарисовался.
— Бывших у нас не бывает, а бодрость духа – это хорошо. В отпуск, говоришь? Отлично, дело есть серьёзное.
— Кто бы сомневался. И что на этот раз?
— Не по телефону. Обзвони всех наших, кого найдёшь — общий сбор. Дело действительно архиважное. К десяти ноль-ноль жду на базе. Форма одежды полевая, оружие штатное…
— Командир, издеваешься? У меня пукалка несерьёзная, а пулемёт в огороде не закопан…
— А-а, ну да, это я по привычке… Лады, с оружием решим. Что-то тёплое из одежды захватите. Удачи! Жду…
Короткие гудки извещают, что собеседник отключился, а сзади истерично вопит клаксон Хаммера, я даже не заметил, как остановился разговаривая по телефону и теперь… Водитель монстра направляется ко мне.
«Какой же ты злой, весь из себя крутой и раздраженный, аки бык. Ой-ёй, боюсь-боюсь… Сейчас начнётся коррида»... — вздохнув, нажал клавишу на подлокотнике, стекло бесшумно скользнуло вниз, и словно в подтверждение моим мыслям с улицы послышалось возмущенное:
— Ну-у чо-о, ехать будем или день пропал?! Какого хрена стоим?!...
В открытое окно втиснулся бритый череп, маленькие глазки зло сверлили во мне дырку но, готовый выплеснуть порцию ругани рот замер в полуоткрытом положении. Поток мыслей оппонента почему-то иссяк, а невысказанная угроза повисла в воздухе. Взгляд исподлобья сфокусировался в точку чуть выше переносицы, куда ему упёрся холодный ствол. Сжимающие дверь кулаки разжались, и унизанные перстнями пальцы-сосиски непроизвольно поехали вверх и стороны. «Дать бы по темечку, чтобы так и остался косоглазым», — мелькает шальная мысль, и я едва сдерживаюсь.
Нервно сглотнув, он осторожно подался назад, бормоча извинения:
— Упс… С ментами не поспоришь. Командир, извиняемся, рамсы попутал… Нет базара, стороной объеду…
Как аргумент, бездушная сталь порою бывает лучше всяких слов. Как там у полковника Кольта на могильной плите: «God made men, but Samuel Colt made them equal»? Кажется так, что очень верно подмечено: железяка уравняла шансы слабых и сильных. Кстати, ну и нюх у этого индивидуума, сразу определил на кого нарвался. Досадно… Бороду что ли отпустить, пусть и в отставке я, но не на лбу же отпечаталось у меня офицерское звание?
Втянув голову в плечи, нетерпеливый дядя торопливо втискивается в свою машину и слепым мерином ломится сквозь кустарник справа подняв клубы пыли, а я принимаюсь терзать телефон, отыскивая номера друзей…
Собрать удаётся не всех, но и те кто прибыл выглядят вполне боеспособной командой. Вполголоса переговариваясь они приветствуют друг друга и, проходя в кабинет рассаживаются на стульях вдоль стены. Много повидавшая на своём веку форма выцвела, местами потёрта но любовно отутюжена. Камуфляж на груди контрастно выделяется тёмными пятнами проплешин с дырками от наград, и погоны уже без знаков различий. Собирались мы не часто, перезванивались редко, и сейчас все были на взводе понимая, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Напускная бодрость на лицах плохо скрывает тревожное ожидание. За последние годы команда поредела. Все мы примерно в одно время вышли в отставку, лишь только бывший командир по-прежнему при погонах и дослужился уже до полковника.
Закрыв двери кабинета на ключ, по телефону он отдаёт распоряжение дежурному полчаса не тревожить ни под каким предлогом, и поворачивается к нам.
— Ребята, чертовски рад видеть вас в добром здравии! Радует, что вы как прежде готовы прийти на помощь в трудную минуту, и как в классическом анекдоте: у меня две новости, хорошая и дерьмовая. Начну, пожалуй, с позитива…
Он выдерживает театральную паузу, глядя на серьёзные лица друзей и, улыбнувшись выдает:
- Вышел на связь Анохин.
Сообщение неожиданное. Скрипя сердцем все уже смирились с мыслью, что друг наш погиб во время авиакатастрофы. И сейчас эта новость произвела взрыв эмоций. Посыпались восклицания, реплики, вопросы, которые полковнику не сразу удаётся остановить.
— Да-да, он жив и здоров, живы и все пассажиры которые находились с ним в гидроплане. Но ситуация в которую они попали, очень даже непростая. В сущности – это и есть вторая, супер-хреновая новость. Всё что я сейчас скажу должно остаться в этих стенах, почему – поймёте позже...
Командир вкратце отобразил ситуацию, в которой оказался наш друг, повторно предупредив о соблюдении секретности, и продолжил:
— Я ещё вчера был там, на Севере, поиски пока продолжаются, но чисто формально. Найденные останки самолёта, фрагменты одежды и документы указывают на то, что все погибли. Ещё пара дней и поиски прекратятся. Вернулся в Москву, а тут звонок от Сергея. Ему каким-то образом удалось позвонить и, в связи со сложившейся ситуацией, вы понимаете, что официальным образом я действовать не могу. Если враги узнают об утечке информации с дальнего острова, то нет гарантий, что они не высадят туда свою группу и зачистят территорию. Поэтому, я принял решение обратиться к вам, но вы свободные люди, вольные стрелки так сказать, и приказывать вам я уже не имею права. Дело серьёзное и небезопасное, в общем… если кто откажется, я пойму и приму как должное.
— Обидные слова, командир!
— За кого ты нас принимаешь?!
— Знаешь же, что никто не откажется!
— Хватит базарить, когда вылетаем?..
Улыбнувшись, Симонов вскинул руку:
— Я в вас не сомневался, но спросить был обязан. Спасибо, ребята, спасибо, честное слово – приятно. Ведь кто, если не друзья должны прийти на помощь? И пусть эти слова с оттенком пафоса — плевать, главное, что мы по-прежнему одна команда. Вылетаем прямо сейчас, машина ждёт, с летунами я договорился, военный борт захватит нас по пути.
— Командир, а как быть со связью, и… оружие? — поднялся с места Чумичёв.
— Тебе как всегда, не терпится. Увы, носимые радиостанции все в работе, и свободных нет. По возможности будем держать визуальный контакт, а оружие будет, всё будет, а пока… - полковник выудил из-под стола увесистый рюкзак и протянул Чумичеву, — держи…
Заглянув внутрь, "Чума" заулыбался и ловко захлопнул клапан перед носом любопытных друзей, внутри звякнул металл…
Не новое с виду оружие были тщательно смазанным, но боекомплект отсутствовал, и рожки были пустыми. Порывшись в опустевшем ящике, Рыжов вопросительно взглянул на седого мужика:
— А патроны?
— Ага, дай говна, дай ложку… Может ещё гаубицу вам подогнать? Нет у меня патронов, холостые только да пиротехника всякая. Вот тут распишись, — подсунул он Симонову потрёпанный гроссбух, — Сергеич, повторюсь ещё раз: не подведи меня, по дружбе пошёл на должностное нарушение, но через неделю начинаются съёмки, и весь реквизит понадобится в полном объёме.
— Шолубай, да понял я, понял. Николай, ты же меня знаешь, всё будет в лучшем виде, стволы вернём в целости и сохранности.
Дверь микроавтобуса захлопнулась, а слышавшие последнюю фразу бойцы тревожно переглянулись и принялись осматривать оружие.
— Так это же бутафо-ория! — Рыжов, быстро разобрав калаш, разочарованно крутит в руках затворную раму с недостающим механизмом.
— Так, да не так, — усмехается полковник, — для киношников важен внешний эффект, а нам — содержание… — он обернулся к Чумичёву, — Андрей, раздай затворы, и там, под сидением цинки с патронами…
В тишине салона позвякивает железо и пахнет оружейной смазкой, соскучившиеся по оружию руки привычно разбирают автоматы. В основание затвора вставляются недостающие поворотные личинки, подгоняются по длине ремни, клацают предохранители, а на серьёзных лицах угадываются плохо скрываемые улыбки. Полковник усмехнулся:
— Вижу, довольные, лады. А теперь, чтобы до поры до времени не засветиться, сверните приклады, отстегните магазины и зачехлите оружие. Вот так, — дождавшись, когда команда будет выполнена добавил он, — ни у кого не должно возникнуть преждевременных вопросов. Ну, поехали.
Непостижимым образом время сжалось в тугой клубок. Ещё пару часов назад все мы занимались своими делами, не думая - не гадая, что звонок командира выдернет нас из повседневной рутины и бросит на край света, куда и несёт нас неторопливый труженик Ан-26.
Под крылом серебристая лента Северной Двины, многочисленные протоки широкой дельты. Заложило уши, сглотнув – выравниваю давление. Шум моторов плавно меняет свою песню — идём на посадку. Аэродром Талаги встречает ясной и безветренной погодой. Лето, оно и на Севере лето… Только рано порадовались солнышку, оказывается до конца пути ещё не близко, и Талаги — лишь промежуточное звено в пути. Какое-то время болтаемся в небе на стареньком Ан-2, и наконец на эмчеэсовском «Урале» выдвигаемся к месту аварии. Путь оказался неблизким, но к вечеру мы уже на месте. Полковник согласовывает с руководителем поисковой группы наши действия, вскользь поясняя, что хотел бы со своими ребятами обследовать район, лежащий в стороне от места аварии. Уставший руководитель безразлично пожимает плечами:
— Делайте что хотите, вы мне не подчиняетесь, только вертушку не дам.
— А как же… нам без неё не обойтись, — сразу поскучнел Симонов.
— Ну-у, с вояками договоритесь, передайте, что это моя просьба, думаю не откажут. Они всё равно бездействуют, а тут как бы и тренировочный полёт, и вам помогут. Впрочем, я сейчас позвоню…
Он долго и нудно уговаривает какого-то подполковника предоставить в распоряжение группы вертолёт, и, пригрозив доложить о несговорчивости собеседника министру обороны, убеждает таки его пойти нам навстречу. Устало вздохнув, он поворачивается к Симонову:
— Утром будет вам вертолёт, а пока ужинайте и располагайтесь в палатке. Одна группа уже свернулась, так что свободные койки там есть.
Казенная тушёнка с перловкой, после коньяка шла на удивление хорошо, и если бы не волевая команда «отбой», засиделись бы до утра. Белая ночь совсем не располагает ко сну — светло до неприличия.
Рокот вертолётных двигателей будит всех лучше всякого будильника. Наскоро умывшись, и, даже не позавтракав, быстро загружаемся в Ми-8 и взлетаем.
Привычно молотит воздух винтами небесный трудяга, так же как и в недалёком прошлом чувствую холодок в душе от ощущения вибрации... как и раньше, такие же озабоченные лица друзей рядом. Камуфляж, оружие – всё знакомо до боли, только внизу не горы Кавказа, а поморский северный пейзаж: скалы, сопки, ели, бесчисленное количество рек, озёр и речушек, мелькающих сквозь полог леса, который становился всё ниже и реже. Потревоженный шумом мотора, косолапо переваливаясь удирает в чащу бурый медведь. Чуть ниже нас параллельным курсом, тревожно оглядываясь спешит куда-то пара лебедей. Стая оленей стремительными скачками пересекает небольшую реку вброд. Далёкие от цивилизации заповедные места.
Идём вдоль берега моря, дверь в кабину открыта, я стою сзади командира и вижу, как он, тыкая пальцем в карту, показывает пилоту куда рулить. Тот не понимает и, сдвинув наушники на затылок переспрашивает, после чего отрицательно качает головой и что-то кричит в ответ. Ровный гул двигателей не даёт возможности расслышать слов, но чувствую, командир недоволен и пытается убедить пилота. Характерно оттопыренным мизинцем и большим пальцем руки он качает перед лицом командира экипажа, после этого показывает два пальца и руками выводит очертания квадрата… Ага, ясно, даже не зная языка глухонемых смысл мимики и жестов понятен: полковник обещает выставить пару ящиков чего-то горячительного… Хм… интересно, коньяк он им наобещал или водочку? Впрочем, не важно — важно, что консенсус достигнут и пилот переглянувшись с «праваком»*(7), соглашаясь кивает головой. Вертуха резко ложится на борт, желудок проваливается куда-то в пустоту, а пальцы судорожно впиваются в массивную дверь кабины. Геликоптер выравнивается и, набирая скорость, уходит вдаль от берега к морскому горизонту.
Еще по Ханкале помню рассуждения «принявшего на грудь» пилота: летный час «восьмерки» - примерно сорок тысяч рублей без учета стоимости средств поражения и амортизации спецаппаратуры, тепловизоров, заградительных помех и прочих премудростей. Наш вояж получается весьма недешёвым, поэтому и упирался неведомый подполковник, не желая выделять вертушку на поиски без вести пропавших. Однако, всё же выделил, не желая спорить и ссориться с руководителем поисковых работ прибывшим из столицы.
Родя Смык, Кульченков и Савкин – неразлучная когда-то троица, встретившись сейчас устроили клуб по интересам и самозабвенно режутся в карты. Вовка Рябов, статный и монолитный как скала – погрузнел, но по-прежнему выглядит внушительно, пулемёт в его руках выглядит несерьёзной игрушкой. Вспомнилось, как два боевика попытались захватить его в плен и, треснув чем-то тяжелым по темечку не дали справить малую нужду. Не повезло им… осерчал Володя на такое хамское отношение к своей персоне – одного покалечил, другого скрутил в бараний рог и приволок на блокпост. После того случая, чтобы не бегали бойцы в кусты «до ветру», старшина в зоне видимости из подручного материала сколотил «скворечник» типа сортир…
Под монотонный рокот турбин слипаются глаза, шебутная ночь с возлияниями «за встречу» даёт о себе знать навалившейся усталостью. Рифленый металл подо мной — далеко не диванная подушка, задница посылает сигнал мозгу о неуютном дискомфорте. Под откидной скамьёй нащупал какой-то брезент, вытащив его, устраиваюсь поудобнее и, привалившись спиной к вещмешку, уплываю в царство сновидений.
Посадка отозвалась лёгким толчком и, ещё не проснувшись окончательно, я хватаю оружие на изготовку полагая, что тут же придётся десантироваться…
Шутки и смех друзей озадачили, все расслаблены и никто не спешил бросаться в атаку. Впрочем, я не одинок, кто-то так же очумело оглядывается и протирает глаза. Дождавшись команды неторопливо выгружаемся, и пригибаясь под ещё«живыми» винтами, направляемся к видневшейся неподалёку деревушке, а навстречу придерживая норовившую сорваться с головы фуражку, спешит представитель местной власти с погонами старшины милиции на плечах.
— Кто старший? — стараясь перекричать шум затихающего мотора, он хватает за рукав первого попавшегося.
— Там, сзади… — кивнул боец.
Старшина, немолодой уже дядька, испугавшийся поначалу нежданной напасти узнав, что мы не проверяющие – заметно повеселел и теперь частит скороговоркой, показывая местные достопримечательности, коих совсем немного. Покосившаяся от времени водонапорная башня у казённого вида барака гармонично смотрится на фоне унылого пейзажа: щелястые двери, покосившаяся ограда, заколоченные ставни домов. Доминантой местной архитектуры выплыла обгрызенными кирпичными углами церковь, с рваной паутиной решёток на окнах и рыжими от ржавчины ошмётками на куполах. Накренившимся крестом она словно олицетворяла забытую богом российскую глубинку. Открывающийся взгляду пейзаж с далёкой перспективой наполовину перерублен горизонтом, разделив небо и море. Останки рыбацкого карбаса на берегу… Его вид вызывает щемящее чувство тоски, словно ребра скелета древнего морского динозавра, они торчат среди камней и песка. Море не отпускает то, что теперь принадлежит ему и, кажется, что карбас уже давно смирился с этой последней швартовкой. Скорее всего он даже был рад тому, что огрызки его не пустили на топливо для просмолки днища новых судёнышек.
Под ногами утрамбованная грунтовка, мы идём по единственной деревенской улице, поперёк которой стоит разобранный трактор. Над некоторыми избами из труб тянутся столбики дыма, окуривая округу приятным запахом берёзовых дров. Видно, ночи здесь прохладные, если с вечера топят печи. Впрочем, кому-то совсем не холодно, из распахнутого окна ближней избы доносится музыка далёких восьмидесятых — похоже, что примадонна здесь всё ещё в моде.
Забежавший спереди участковый отвлекает от созерцания:
— Я тут, почитай, совсем один. Был помощник, да уволился давеча и в город подался, там жизнь сытнее.
— А вы, что же? — Поддерживает беседу Симонов.
— А мне и тут нормально, подальше от начальства, хи-хи… Пенсию уже наработал, но уходить пока погодю. Пяток деревень у меня, но народу совсем мало осталось, летом только наезжают дачники с ребятишками, а зимой – тоска, хоть ложись да помирай. А вы, вижу, поохотиться, — он кивает на оружие в руках идущих рядом, и бесхитростно уточняет: — Надолго ли к нам?
— Не думаю что надолго, и не охотиться… Учения у нас, как получим команду, снимемся и дальше полетим, — на ходу импровизирует полковник.
— Ага, ну да, ну да, — кивает головой старшина, но по хитро блестевшим глазкам видно, что не поверил он ни единому слову.
— Нам бы где остановиться на постой, - на ходу роняет Симонов.
— Так это… вона изба совсем пустая, и с той стороны шесть домов, выбирайте что приглянется да живите сколь надобно. Только вот с огнём аккуратнее, сушь вокруг, одна искра и полыхнёт враз…
— Слышь, старшина, где у вас тут водку можно купить? — оттесняя того в сторону, вполголоса интересуется Рыжов, но полковник расслышал и тут же звучит недовольное:
— Отставить!..
Павел стушевался и отвалил в сторону, а старшина усмехается в усы:
— Нету тут магазина, не переживайте, товаришш полковник, сельпо в соседней деревне, а до ней не близко… А вообще, раньше автобус в райцентр ходил в день по три раза. Ага, а теперь тоже три… ток в месяц, и то если не сломается.
— Для бешеной собаки семь вёрст не крюк, если приспичит – ничего не остановит, поддерживает разговор командир.
— Дело молодое, - усмехается участковый.
— Да где же молодое? Под сраку лет, а всё такой же шебутной.
— Вот и я смотрю: немолоды, однако, а вроде как на службе, - пожимает плечами старшина.
— Служба бывает разная, сам-то ты тоже не юноша, а всё при погонах, — перешёл на «ты» Симонов.
— Ну да, ну да, — соглашаясь, тот кивает в ответ.
А я сейчас немного не в себе. Проспав полёт и на время выбыв из реальности, не совсем понимаю почему мы не на острове. Распирает любопытство, но на все вопросы друзья пожимают плечами кивая на командира, и только расположившись на постой, удаётся узнать причину возвращения. Потерев красные от недосыпа глаза, Симонов интересуется у пилота:
— Как думаешь, завтра получится?
— Да чёрт его знает, — недовольно бурчит капитан, — сколько летаю, а такое вижу впервые. Метеосводки самые положительные, видимость миллион на миллион, а над островом свистопляска какая-то, словно ватой чёрной всё укутано, и сполохи грозы пробивается, странно.
— В чём странность?
— Вы же сами видели, облетели весь остров и никакого просвета. Но, самое главное — облака, они словно зависли над этим грёбаным островом, и ветер им как будто не указ, так не бывает, мистика какая-то… Ладно, завтра ещё слетаем, но если такая же хрень – не обессудьте, придётся возвращаться, горючки у меня в обрез.
— Посмотрим, если что – высадишь нас тут, сами доберёмся, лодки наверняка у местных рыбаков найдутся.
— Хороший ты парень, ик-к… а полковник ваш крут, и этот… Как его?.. Ин-трю-ган и хитрюган, ага, вот! Думаете, я не сдогадалси, чего вы тут вынюхиваете? Да всем известно, что летом зеки в побег уходят, а тут, значит, какой-то важный жулик утёк, коли из Москвы команду прислали его отловить… Чё ли ни так, а-а, колитесь, господа офицеры? Ик-к…
Пьяный голос за сараем опять икнул, а в ответ послышалось бормотание:
— Откуда знаешь, что из Москвы мы?
Голос кажется знакомым.
— Хи-хи… а ты говОрю свою слышал? Только в Ма-а-аскве так разгАваривают… Давайте ещё по маленькой?
— Наливай…
Пашка Рыжов в своём репертуаре, где-то уже раздобыл горячительное, а теперь братается с участковым, и кто-то с ними ещё из наших…
— Вот я и говорю, — участковый продолжает прерванный рассказ, — здесь же сроду крепостных не было, вольные люди жили, рыбой в основном промышляли.
— Я тоже рыбалку люблю.
Ага, вот и третий нарисовался, голос лучшего кореша Рыжова…
— Чудак-человек, ик-к… — не соглашаясь икнул участковый, — это не с удочкой на бережку сидеть, тут вся жизнь от моря зависела в любу погоду, на дню по несколько раз рыбаки гребут на карбасах сети проверять, а коли шторм на горизонте: успеть бы сети снять – не то в море унесёт. А водица-то ледяна, да карбас на волнах бешеных скачет, тяжка работа и для организму вредная. У всех рыбаков, почитай, ревматизм, радикулит, атриты всяки. Целый набор хворей от моря и одно только лекарство на все случаи жизни – шило.
— Шило? — Удивился Павел
— Ну, спирт это с водой разведённый.
— А-а, — уважительно тянет собеседник, — спирт это – да-а, от всех болезней первое дело…
Я улыбаюсь: друг не меняется с годами, так же беспечен и весел, даже в немирных районах Кавказа он умудрялся находить выпивку, но на службе это увлечение не сказывалось, он всегда чувствовал норму и умел вовремя остановиться.
Ладно, не буду мешать задушевным беседам, делаю последнюю затяжку, гашу о подошву окурок и решаю вернуться в избу, но в пыльных сенцах задерживаюсь. Сверху, в тёмном проёме над приставленной лестницей, кто-то чихнул.
— Эй, это кто там шастает?
В проёме возникает лукавая рожа хозяина жилища:
— Эт я тута… чичас… на-ка вот, подсоби мне, — дед протягивает сверху что-то тёмное.
— Что это? Ох, тудыт твою… — я едва не роняю тяжеленную железяку.
— Ты эта, поаккуратней, вешш раритетна, уф-ф…
Отдуваясь, старикан спускался по лестнице громыхая чем-то, а я удивлённо разглядываю древний чугунный утюг.
— И вот ешшо чего есть у меня. А-а, как, нравится?
Он ставит на колченогий табурет потускневший от времени самовар с помятым боком.
— Почему он мне должен нравиться? — мне становится смешно.
— Ты, эта, не смотри што он помятый, вешш старинна, как и утюг, ага, почистить и можна даже в музей, — он суетливо трёт рукавом бок самовара, безрезультатно пытаясь придать ему блеск.
— Отец, я что-то не пойму, вы мне это… эти экспонаты продать хотите?
— Ну да, или тебе, или кому из ваших. Икон уже нету, а так, когда кто из Москвы, завсегда старинные вещи покупают у людей. Там ещё прялка есть, — он тыкает прокуренным пальцем вверх, — ток её чинить надо, рассыпалась вся. Давеча художник был, он назвал её... Как же это? Ар.. артифакт, ага, вот как называется.
— Угу, спасибо, конечно, но мы… как бы совсем по другим делам здесь.
— Ты купи-купи, а потом продашш, там в Москве-то поди купят задорого. А мне денег много не надобно, хотя б на пару бутылок да и ладно…
Монолог старика прерывает отворившаяся дверь, на пороге дочь хозяина, дама лет сорока с небольшим. Дед суетливо попытается задвинуть самовар в тёмный угол, но дочь сразу всё понимает.
— Опять ты со своим железом? Не приставай к служивым людям! Не слушайте вы его, в дом проходите, я ужин приготовила.
Разочарованный дед сплюнул от досады и, закурив Приму похромал на улицу, а из-за спины улыбающейся хозяйки неспешными флюидами выносит потрясающий запах ухи.
Погода над островом значительно улучшилась, ещё висят над ним низкие шапки облаков, но земля просматривается довольно прилично. На низкой высоте облетев остров, мы наконец-то обнаруживаем что-то напоминающее военную базу: колючка по периметру, вышки, прожектора... Но то, что происходит дальше, оказывается сюрпризом не только для меня.
Кр-рак! Кр-рак!.. Вертолёт, хищно «клюнув» носом, целенаправленно выпускает НУРСы*(8) с подвесных консолей и, накренившись уходит вправо, а над пилотом теперь что-то вопит потрясая пистолетом Симонов.
В иллюминатор видно, как оставляя следы реактивные снаряды уверенно приближаются к строениям, от которых разбегаются люди. Хватаюсь за поручень, вертуху бросает из стороны в сторону, командир тычет стволом в ухо пилоту и орёт... Ясно: требует посадить машину. Побледневший второй пилот, вцепился в ручку управления, и орудует педалями пытаясь выровнять машину, а техника-механика кинувшегося было на помощь пилоту из заднего отсека, бойцы подхватывают под руки и настойчиво усаживают на пол, знаками показывая, что мешать «беседе» командиров не стоит.
В иллюминаторе, над зияющей дырой в крыше ангара поднимаются клубы дыма, один из снарядов всё же нашёл цель. Второй, очевидно, ушёл выше – за базой у сопки оседает дым разрыва. Совсем рядом мелькнули скалы, вертолёт идёт вниз... Повинуясь бешеному напору нашего полковника, пилот не желает рисковать головой и машиной. Зачем он решился на атаку узнаем позже, не до этого, по обшивке дробно щёлкают пули, и сейчас нам придётся несладко.
Жесткий удар швырнул всех на пол, вертушка неуклюже подпрыгивает, кренится и повторно плюхается на землю. В открытые двери Рыжов лупит длиной пулемётной очередью, охлаждая горячий порыв спешащих навстречу. Не ожидая команды, все дружно вываливаем наружу и рассыпаемся веером, держа под прицелом прилегающее пространство. Шум турбин идёт на убыль, пригнувшись двигаюсь вперёд и я, подгоняемый ветром от вращающихся лопастей. Сквозь напряжение в душе шевельнула приятность: навыки прошлых лет не забыты, ребята действуют чётко, слажено, словно и не было прошедших лет мирной жизни.
Рассредоточившись, занимаем исходные позиции. Попыток нас атаковать пока нет, но все по-прежнему на взводе, готовые в любой момент открыть стрельбу, ощупывают стволами строения, фланги, тыл.
Ящики и бочки — ненадёжное укрытие, но выбирать не приходится, и теперь у меня под прицелом правый угол строения. Чуть правее вдалеке, склон сопки по которому бегут люди в камуфляже. Видно неважно, погода улучшилась но стало значительно темнее, «вечный день» заканчивается, но до полноценной ночи ещё далеко, а пока зыбкий полумрак укрывает землю. Подстраиваю резкость в бинокле, и теперь отчетливо вижу: форма людей без знаков различия, оружие, испугано озираются на оставленную базу. Становится ясно, кто-то позорно драпает, не желая связываться с нагрянувшими гостями. Ну что ж, баба с возу и волки сыты, будет легче управиться с остальными.
Рядом, злобно шипя и матерясь приземляется командир экипажа вертолёта, которого приволок с собой Симонов.
— Ты что же, сучий потрох, удумал? — ткнув кулаком в бок капитана, возмущается полковник, — знаешь же, что здесь наш сотрудник с людьми, которых мы разыскиваем, и ракетами всадил, скотина!
— Чего лаешься?! Не сам же я… По радио доложил диспетчеру обстановку, и получил приказ: уничтожить базу на которой окопались террористы… А теперь по вашей милости приказ не выполнен. Получу по шапке от командования. Вынужден буду доложить рапортом…
— Доложишь, обязательно, потом… и уточнишь в военной прокуратуре от кого, собственно, получен такой преступный приказ. А сейчас об одном прошу: не мешай, и тогда всё будет нормально. Усёк?!
Капитан утвердительно мотает головой, хотя взгляд недобрый и верить ему я бы не стал. Не верит и полковник, и повернувшись он отдаёт приказ лежащему с правой стороны:
— Савкин, остаёшься здесь, контролируешь вертушку и этого Анику-воина. Вопросы?
— А если?..
— А по сопатке — и все дела, не мне тебя учить! На держи его пистолет, чтобы в спину не шмальнул.
— Есть! Понял, — бодро отвечает Сашка пряча ПээМ под куртку, и уже обернувшись к летчику приказывает: — А ну-ка, голубь сизокрылый, давай-ка от греха я тебя зафиксирую. Руки назад…
— Э-э, вы чё, ахренели?! Мудя себе зафиксируй, и нечего железом бряцать, я вам не подследственный, а по сопатке и сам умею! Идите, господин полковник, делайте своё дело, никуда я не денусь, потом поговорим. Бл… и на хрена мне всё это надо? Не хотел же лететь, — и капитан тоскливо завыл, зло стуча кулаком в стылую землю.
Симонов усмехается и демонстрирует кулак бойцу, тот пожимает плечами пряча наручники, и кивком даёт понять, что всё будет в порядке. Наконец командир даёт отмашку, и мы короткими перебежками приближаемся к строению.
Робкие выстрелы из одного окна тут же подавляем слаженным огнём и устремляемся вперёд. Друзья попарно обходят строение с флангов, слышен звон разбитого стекла, кто-то идёт напрямую через окна, а мы с Рыжовым врываемся в двери, и тут же тормозим… Бездыханное тело в тамбуре у дверей указывает, что местечко здесь совсем не мирное. Неприглядная картина смерти: калибр пистолетный — 9 мм отметина на стене в бурых разводах, кровь под ногами уже свернулась, значит наша стрельба по окнам тут никаким боком. Оружия не видно, и делать здесь нечего, устремляемся дальше. Перед нами длинный коридор, комната справа – пусто, дальше… во второй двое с оружием и страхом на лицах. Короткую очередь поверх голов сопровождаю приказом:
— Стволы в сторону, мордой в пол!..
Славно, команду выполняют чётко. Чувствуется сноровка и опыт: грохочут упавшие автоматы, а их хозяева суетливо укладываются на пол, руки уже на затылках без напоминай. Быстрый осмотр, у одного извлекаю нож из ножен, из-за пояса второго Беретту*(9). Мельком взглянув на импортный ствол хмыкнул Пашка рядом, но удивляться будем потом, а пока… Таскать трофейные стволы нет желания, но и оставлять их у себя в тылу не резон. Отбросив крышки ствольной коробок, извлекаю и прячу в вещмешок затворы, теперь небоеспособные Калаши можно оставить. Пленных сковываю одними наручниками и, подгоняя тычками, отправляю на улицу.
Стемнело. Механик вертолёта врубил «ночное солнце», ярко бьющее в лицо. Щурясь вижу, как силуэт Савкина укладывает наших «клиентов» на землю. Поворачиваю назад, навстречу из других дверей выводят помятых людей с поднятыми руками. Зачистка продолжается и мы с Рыжовым возвращаемся в строение.
Некоторые двери раскрыты, комнаты пусты, видны следы поспешного бегства. Коридор расходится в стороны, нервы на пределе, движемся плавно стараясь не шуметь. В любой момент возможен выстрел из темноты или граната под ноги, ударами в висках колотит прилив адреналина. И как ни ждём неприятностей, два силуэта слева возникают неожиданно…
ВОТ И НОЧЬ…
…Крики и выстрелы в ангаре продолжались, но рвущей плоть боли пока не было, и совсем уже обезумев от ужаса, «Петрович» кинулся к спасительному выходу из ангара. Пинком отбросив мальчишку в сторону он каждое мгновение ожидал пули в спину. Пока везло, вслед не стреляли. С разгону втемяшившись в двери – охнул, открывались они внутрь, теряя драгоценные доли секунды рванул створку дверей на себя, по прежнему ожидало удара раскаленного свинца, а грохнувший разрыв гранаты только придал скорости и страха.
Недалеко от входа стоял заведенный Хаммер с охранником за рулем, и он не раздумывая распахнул сияющую лаком дверцу…
— Из машины, быстро!
Испуганный взгляд вцепившегося в руль парня и робкий лепет в ответ:
— Фёдор Иванович велел прогреть мотор и ждать его…
— Ты не понял?! — блеснувший клинок опасно приблизился к лицу охранника.
Тот испуганно отшатнулся, но по прежнему не выпускал баранку из рук:
— Н-не могу! Шеф меня убьёт…
— Потом, а сейчас грохну я! Из машины, быстро, урод!..
Он опасливо оглянулся на двери ангара, откуда по-прежнему доносились выстрелы. В каждое мгновение в дверях могли возникнуть преследователи, и, решив ускорить процесс, оборотень рванул парня за отворот камуфляжа. Тот, слабо сопротивляясь свесился вниз, не выпуская руль из рук. С треском оторвался ворот, и видя упёртость парня, беглец воткнул тому металл меж ребер… Хватка ослабла, и застонавший охранник кулем свалился под ноги зажимая рану.
Нацистский клинок опять напился крови, а хозяин его пытаясь как-то оправдать себя, бормотал:
— Вот так, вот так, сам виноват, не хотел по-хорошему…
Он отпихнул парня в сторону и уселся за руль.
Болезненной дробью щебень из под колёс хлестанул в лицо лежащего. Рассекло губу и бровь, но боль внутри была намного сильнее. Вздохнуть полной грудью не получалось, на губах лежащего пузырилась кровавая пена. Он болезненно сморщился и застонал, глядя как Хаммер снёс въездные ворота. Слеза оставила чистую дорожку на припорошенном пылью лице, он был ещё в сознании и видел, как зацепившись колючей проволокой за бампер, одна из створок какое-то время болталась сзади машины собачкой на привязи, но потом отвалилась и внедорожник скрылся за сопкой.
Через какое-то время из распахнутых дверей ангара вырвались клубы дыма, и обезумевшая стая животных, шарахаясь от остывающего тела, кинулась на волю.
«Дальнобойщик», подгоняемый страхом и паникой вырвался с территории базы и теперь, не обращая внимания на жуткую погоду стремился к одной, только ему известной цели. Стучали о днище камни, машину швыряло по колее. Болезненная гримаса кривила опаленное ракетницей лицо, он потер грудь ладонью: рёбра ныли, хлюпик-студент оказался шустрым и здорово наподдал ему пинками. Сумрак непогоды, окутавший остров был ощутимо агрессивен, в сбесившихся небесах мелькали зигзагообразные сполохи. «Дворники» работали на пределах мощности, едва успевая смахивать с лобового стекла ледяную картечь. В прыгающих лучах раскисшая грунтовка едва просматривалась, и он отстранёно подумал: «биксеноновые фары в непогоду куда лучше освещают дорогу, чем устаревшие галогены, зря не сменил, всё времени не хватало». Попавший под колесо камень вернул к реальности, заставив забыть о тонкостях освещения. И всё же несмотря на убогость дороги, он не сбавляя скорости давил на педаль дросселя полагаясь на память, и турбированный монстр под капотом, словно сказочный джин утробно рычал – послушно выполняя все пожелания управляющего им человека.
Вскользь оглядев салон машины, хмыкнул: «оружие, боекомплект, ящики с сухим пайком, вода – Цезарь основательно подготовился к побегу, и этого ему на первое время хватит, только бы добраться до места и подать сигнал. Его заберут, обязательно заберут»...
Этот побочный бизнес приносил ему неплохой доход, а заурядная внешность и природное умение подстраиваться под любую личину, высоко ценились его настоящими шефами далеко на Западе. Они закрывали глаза на дела, не связанные с основной работой, полагая, что это создаёт ему неплохую легенду прикрытия. А самовлюбленный павлин, называвший себя именем римского императора, ни о чём не догадывался, считая его обычным аферистом с уголовным прошлым. Это было удобно, и разъезжая по приграничным районам он делал и свою основную работу. Но теперь всё пошло кувырком… Такой исход был возможен, он предвидел подобный вариант развития и подстраховался. У древнего камня, который местные аборигены называют сейдом, оборудован тайник. Там самое необходимое на первое время, комплект документов, деньги, карточки, но самое главное — маяк. Его активация послужит сигналом, и в назначенный час за ним придут. Обезличенный сигнал не несёт никакой информации, и даже если его перехватят спецслужбы, понять ничего не смогут, а те для кого он предназначен, знают что делать. Хватит с него этих шпионских игр, то что он мог – уже сделал, а большего добиться не получилось бы и у киношного агента «ноль ноль семь». Пресловутый проект 885 «Ясень» в стадии завершения, но завод субмарин охраняется как резиденция президента. Хозяева будут недовольны наверняка, но они знают, что вся основная информация, собранная за последнее время у него с собой, и просто обязаны будут вытащить его с острова… Жаль, что не удалось добраться до тайника Цезаря, тот ревностно оберегал свои накопления, не доверяя даже зарубежным банкам. Но, коротышке с наполеоновскими планами вряд ли доведётся ими попользоваться… Скоро придёт конец всему этому балагану, а он к тому времени будет уже далеко… под пальмами, на своей новой фазенде.
Задумавшись, он едва не врезался в летящие со скалы камни. Солидный валун мощно хряснул по капоту, вернув к реальности. А реальность дразнила кривой ухмылкой… Уходя от столкновения, интуитивно рванул руль вправо, и машина повинуясь воле водителя нырнула вниз, под откос. «Петрович» с ужасом понял, что контроль над техникой потерян и она, не обращая внимания на вдавленный тормоз, стремительно набирает скорость заваливаясь набок. Он успел ещё подумать, что зря не воспользовался ремнём безопасности, как сильнейший удар швырнул его вперед и в сторону…
Сознание возвращалось неохотно и медленно: сквозь туман беспамятства он слышал журчание воды, отдалённый грохот грозы, шум ветра. Кисло воняло порохом от сработавших пиропатронов, если бы не подушки безопасности… Хотелось лежать вот так ни о чём не думая, но острая боль в плече вернула к действительности. Застонав, он попытался повернуться на бок, но ничего не получилось, а боль вспыхнула с новой силой. С трудом разлепив глаза, он постарался сконцентрировать взгляд на окружающем и… ничего не понял. Перед лицом маячил крупной клеткой резиновый коврик, лежащий когда-то под ногами, смятая сигаретная пачка, мусор, авторучка. Повернуть голову что-то мешало, больно впившись в правую щёку. Он пошарил рукой и вытащил обломок, в котором узнал салонное зеркало заднего вида. Постепенно пришло понимание: камнепад, неудачный манёвр, авария, он жив благодаря уже сдувшимся подушкам, лежит в кабине перевернутой машины и надо как-то выбраться. Левая рука повреждена, жуткая боль в плече, возможен перелом или вывих.
Воспоминания последних дней отозвались вспышкой ярости, которая выплеснулась наружу отборной матерщиной. Злость на необдуманную самоуверенность и тех, кто стал виной его панического бегства давила тяжким грузом, хотелось выть и орать, но надо вылезать из раздолбанной машины. Скрипя зубами он приподнялся и, хрустя битым стеклом стал выбираться через пустой и смятый проем на месте лобового стекла. Когда-то красавец и гордость американского автопрома, лежащий теперь вверх колёсами, был похож на поверженного гигантского жука и представлял сейчас груду никчемного железа. Подтекал бак, ощутимо несло топливом, стоило поторопиться.
Вытянув за ремень автомат из салона, он закинул его на здоровое плечо и нерешительно потоптался на месте. С сомнением осмотрел крутой склон, по которому предстояло выбираться и вздохнул. Погладив цевьё, с сожалением отбросил оружие в сторону. Без ствола он ощущал себя голым посреди городской улицы в час пик, но с одной рукой одолеть подъём невозможно, Калашников станет непосильной обузой.
Он не осознавал, сколько прошло времени… который раз уже он, срываясь вниз терял сознание от боли, но приходя в себя упорно лез вверх по камням, по вязкой и холодной жиже, в которую превратился склон от мерзкой влаги льющейся с небес. Что будет делать потом – не знал, но пока упорно стремился к дороге, с которой свалился в пропасть. А когда всё же выбрался, то не узнал места где оказался — очевидно грунтовка была с другой стороны оврага. Тяжело опираясь на подобранный корявый сук, он двинулся к мерцающему вдали огоньку…
В полузабытье брёл, спотыкался и падал. Промокший и злой – поднимался, и опять шел вперёд, едва передвигая ноги. Прерывистое дыхание за спиной заставило оглянуться… никого. Показалось? Возможно… Какое-то время он двигался словно на автопилоте, пока тревожное чувство опасности вновь не заставило обернуться. В сторону метнулись тёмные тени, из сумрака под скалой на него уставились несколько пар светящихся глаз. Бред! Не может быть… Показалось… он встряхнул головой, огоньки исчезли…
Огонь приближался с каждым шагом и уже можно было с уверенностью сказать что это большой костёр, отблески которого плясали на возвышающейся рядом скале создавая мифические видения.
Тепло, там огонь и несущее жизнь тепло. Хотелось пить и есть, но ещё больше было желание ощутить живительное пламя костра, протянуть к нему озябшие руки... Ещё немного и он отогреется, обсохнет и тогда решит, куда идти дальше.
Сзади раздался протяжный вой, заставив вздрогнуть и оглянуться. Дождь закончился, ветер утих, но низкий слой свинцовых туч укрывал небосвод, не давая уходящему солнцу пробиться сквозь покрывало мглы. Едва различимые чернее чёрного тени перемещались и обходили его с разных сторон, мелькали светящиеся красные точки, слышалось клацанье зубов и голодный скулёж, он уже не сомневался, что звери пришли по его душу, и их немало. Недавние мысли о светлой фазенде на райских островах показались эфемерной шуткой злого волшебника. Тревожно сжалось сердце и запоздало пришла досада: оставленный автомат сейчас бы здорово пригодился, пусть одной рукой но он смог бы нажать на спусковой крючок. Жалеть теперь поздно и к машине не вернуться. Торопливо постукивая палкой о камни, он устремился к огню, откуда доносились ритмичные удары.
Через сотню метров пришло осознание, что спешил напрасно… увиденное ввергло уставшее тело в ужас… Бежать! Бежать без оглядки куда угодно! Он рывком развернулся и… решимость мгновенно угасла. Отступать было некуда. Они сидели словно на арене цирка полукругом, серая стая внимательно следила за каждым движением человека, перекрыв пути отхода. Взмах сучковатой палки не испугал, а только придал агрессии: изготовившись к броску, волки вскочили. Оскал, злобный рык, вздыбившаяся шерсть на загривках – не оставляли сомнений в серьёзности их желаний. Стало ясно – они только и ждут, когда он шагнёт навстречу. Взвыв от страха и злости, он хрястнул палкой о камни, развернулся и двинулся к огню. Место он узнал сразу, именно сюда он и стремился изначально. Священный камень северных народов – сейд, монолитом возвышался за спиной сидящего у костра человека. Это была она, та, которую он недавно обрёк на жуткую смерть на берегу океана, предоставив пламени решить её судьбу. Он вспомнил, как для надежности заблокировал дверь, и огонь жадно накинулся на жилище. И сейчас колдуньи не должно было быть в живых, но… она сидела перед ним на небольшом возвышении. Прикрыв глаза, шаманка ритмично стучала в свой бубен и напевала что-то запредельно тягучее, раскачиваясь в такт ударам колотушки.
Бум-бум-бум… Она устала, но продолжала камлание. С духами ей доводилось общаться часто, она поддерживала свою силу и умение, пользуясь заслуженной славой среди соплеменников. Но так долго удерживать в напряжении далеко не молодое тело и дух было непросто. Давно ей не приходилось использовать свою силу и умение на полную мощность. Возможно, никогда бы больше и не стала прибегать к тайной силе, но пришло время быть может в последний раз обратиться к древним богам. На её остров пришли злые люди, она старалась не замечать их, жила себе тихо думая, что всё обойдётся, но погиб сын и они были тому виной. Едва не сгинула и сама, помогли, спасли из огня пленники недобрых людей, и теперь она просто должна избавить остров от этого зла. Ветер необузданной страстью согнал отовсюду чёрные тучи, уговорить его было не просто, ушло много сил и стараний, помогли духи предков.
Бум-бум-бум… Усталость… ещё немного и она отдохнёт… Верный бубен спасли вместе с нею, без него она бы не справилась. Жарко пылает большой огонь у священного камня. Пламя словно магнит притягивает того, кто темен душою больше всех из пришлых. А верные помощники, повинуясь шаманской воле, не дают чёрному человеку сойти с тропы ведущей к смерти. Подвывая и скаля зубы, они шли за ним по пятам, навевая страх… Душа его трепетала от ужаса, ощущалось это даже на расстоянии. Бум-бум-бум… далеко над островом разносятся глухие удары старого бубна, но слышать их дано не всем… слышат лишь те, кому предназначено камлание. Она пела, древняя песня предков лилась из глубин её сознания, окутывая всё вокруг гипнотическим узором… Человек с чёрной душою стоял перед нею качаясь… она видела это словно сверху, он что-то хотел сказать… она напряглась читая мысли… Нет. Покаяний, извинений и ничего доброго от него не услышать, лишь лютая злоба в нём боролась со страхом. Она ослабила давление на человека, пусть сам выбирает свой путь… Бум-бум-бум… Жажда мести сильнее страха, злость прибавила сил, страх отброшен и… в его руке недобрый металл. Он делает рывок навстречу… Зря…
Помутнение спало, он встряхнул головой отгоняя наваждение, но видение не исчезло. Колдунья по-прежнему сидела перед ним, колотя в свой антикварный бубен и что-то напевая… А волки? Он кинул взгляд через плечо, у-у-у сволочная жизнь – звери всё там же! Всё зло в мире от женщин, а эта ещё и ведьма! Не станет её, и всё вернётся на круги своя… Он подобрался, готовясь к броску, рванул из-под куртки клинок и ринулся вперёд… Уже понимая что сделал самую глупейшую ошибку в своей жизни, он с ужасом попытался изменить траекторию броска, уйти в сторону, но… поздно. Сугроб, наметённый у ног колдуньи, в прыжке взметнулся ему навстречу превратившись в белого медведя.
Огромная луна на усыпанном звёздами небосводе – последнее, что он увидел и вдруг понял: «Ночь… на остров опустилась ночь и закончился мой день, как и предвещала ведунья… не врала, зараза»…
Небо очистилось от туч, тягучая мелодия была всё тише и тише, и если бы сторонний наблюдатель мог понимать слова, он перевёл бы их примерно так:
За горами за тундрой бескрайнею,
бубна бой над землёю летит.
И с костром заклинанья священные,
тайны древние он ворошит.
Сквозь века, сквозь столетия давние,
ветер вновь возвратится назад,
принесёт он с собою послание.
Надо мною кружит снегопад.
Души предков помогут мне справиться.
С тёмной сущностью пришлого зла,
В пропасть тёмные силы отправятся,
и останется только зола…
Через ночь, через тысячелетия,
солнце вновь над равниной взойдёт.
Слышен голос далёких созвездий –
то шаманская песня зовёт…
Но свидетелей камлания не было, звери скрылись в ночи, костёр догорал.
Она смогла, вернула зло туда, где оно и должно находиться. Ей уже немало лет, зов предков всё сильней и сильней, усталость закрывает глаза но пора возвращаться к сгоревшему жилищу на берегу океана… Внук, только он ещё удерживает её здесь, среди живых…
ОКОНЧАНИЕ ЗДЕСЬ http://www.proza.ru/2013/01/17/1076
*(7) «Правак» – штурман-оператор, член экипажа вертолёта МИ-8 сидящий справа от командира экипажа.
*(8) НУРС-57-мм – неуправляемый реактивный снаряд "С-5" «воздух-земля».
*(9) «Беретта» – самозарядный пистолет Beretta, итальянского производства.