Изнывая от собственного бескультурья, я нежусь в уютно-пластиковом чреве хтонического божества современного фастфуда
и высасываю из пальца очередную сумбурную новеллу о добре и зле внутри меня.
Лисы, или как им больше нравится, Лисятки, дремлют во мне, при этом оставаясь собой, не смешиваясь с моими вполне человеческими
взглядами и функциями,и одновременно снаружи, прикрыв пушистыми хвостами трогательные несовершенства моей души.
Я изображаю погруженность в собственные мысли, хотя по большей части сижу и всевидящим оком оглядываю некую приглянувшуюся мне
точку за окном: кирпичную трубу, морозно покуривающую паром и игривым перстом выглядывающую из-за крыши дома напротив.
Вообще, игра на публику стала чем-то настолько привычным и даже где-то необходимым, что редкие моменты, когда я - это просто
я, ценятся вдвойне. Хотя, если посмотреть с другой точки зрения, все зависит от окружения.
Пишу сбивчивые строки, а перед глазами мелькают моменты честности, этакое лоскутное одеяло моих грехов, грешков, даров, скульптурных
композиций и музыкальных произведений, тошнотной прозы и возвышенных мыслей.
Где-то, почти становясь мостом с подсознанием, лежит перед телевизором хихикающий сгусток энергии и огня и обнимает одной рукой
рыжеволосую девушку с лисьими ушами и остановившимся взглядом расширенных зрачков.
Я тяну к ним руки, но они уже укрылись одеялом времени и от них, таких органичных, остались лишь размытые образы, узоры плесени,
выгнутая спина, синяк на плече.
Краем глаза я наблюдаю, как морфится наклейками лежащий рядом в сумке ноут и шепчет мне сквозь Led Zeppelin в наушниках:
"Satan loves us all". Я понимаю, что он не сам это придумал, что это лишь одна из украшающих его надписей на стикерах. Но тут
начинается невообразимое.
Типовой гранитный столик на металлической ноге начинает капать на пол, постепенно обтаивая по краям. Из батареи отопления поднимаются
языки пламени и начинают игриво лизать мою руку. За окном пейзаж кренится и рискует обвалиться картонным задником от какой-то
скучной театральной декорации.
Люди напротив беззвучно смеются, затем аккуратно сворачиваются в рулоны и без лишнего шума падают на пол. Тот, что был отцом семейства,
откатывается в проход и я брезгливо пинаю его своей неожиданно превратившейся в лакрицу ногой. У моего рюкзака вырастают крепкие
серо-фиолетовые лапки и он, нетвердо переступая с непривычки, подходит к подносу с остатками еды и принюхивается.
О, Боги, он что?
По телу пробегают мурашки. Рюкзак поднимает морду и косится на меня, а я осторожно надламываю себе указательный палец.
Мой плеер пробрался под кожу и ворочается между лопаток, устраиваясь поуютнее. Играет какое-то безумие, услужливая память выплевывает:
"Jimmy S - Inglorious Snares". Тем временем, рюкзак и две лисицы играют на оплавившемся столе, а сквозь стекло, слегка прилипая,
пролетают воробьи и выклевывают глаза у кассира, который тут же восстанавливается. Вся его форма в крови, у меня рефлекторно
сжимаются челюсти.
Мимо пролетает, медленно поводя хвостом, рыба. Мир слегка подтормаживает, и, в этот момент я моргаю..
Солнце поднялось чуть выше, еда на подносе закончилась и даже кола куда-то испарилась.
Пора домой.
13.01,2013